Текст книги "Свободная вакансия (СИ)"

Автор книги: MandoDiao

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Нет.

– Гейб повздорил с доктором и исчез, не оставив следов. Думаю, он уже мертв. ФБР допрашивало Лектера в течение четырех часов, а он сложил им курочку, которая, если дернуть ее за хвост, качает клювиком. Он, может, и сидит за пуленепробиваемым стеклом, но руки его длиннее, чем у дьявола. Будь осторожен.

– Спасибо, Барни.

Он услышал, как Мэтью, второй санитар, провез тележку с доктором обратно по коридору, сработал электронный замок, и снова настала тишина. Оставив тележку в конце коридора, он вернулся вразвалку на пост.

– А ты, значит, новенький.

Уилл почувствовал себя, как на досмотре. За несколько секунд молчания Мэтью взвесил, измерил и разобрал его по частям. Нет, не частям. Они встретились глазами, и Уилл едва удержался от зеркальной ухмылки. По косточкам. Шестое чувство подсказывало, что с ним нужно быть настороже.

– Как тебе тут? – голос был тихим и вкрадчивым и удивительно ему шел.

– Интересно.

– Это пока что. Скоро все превратится в рутину. Обыденность. Скуку. Одни и те же лица, изо дня в день.

– Тогда что тебя держит?

– Редкие моменты развлечения, – Мэтью улыбнулся какой-то внутренней шутке, и Уилл почему-то вспомнил об изуродованной медсестре, – и приятная компания.

– Ты о заключенных или докторе Лектере?

– Хотел бы я посмотреть, как вы сработаетесь, да не судьба. Конец смены. – Он пожал плечами и, сделав два шага по ступеням, обернулся. – Ах да, доктор нынче наказан. Чилтон распорядился включить телевизор после десяти вечера на полную громкость на третьем канале.

Мэтью подмигнул и ушел наверх, прогремели тяжелые двери. Уилл посмотрел на часы. До ужина оставалось полчаса. Он подтянул Фауста ближе, открыл в начале, и первые строчки, попавшиеся на глаза, прозвучали в его голове, словно пророчество трех ведьм из Макбета.

И грозные врата, которых избегает

Со страхом смертный, смело нам открой

И докажи, пожертвовав собой,

Что человек богам не уступает.

Уилл закрыл книгу, откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Холодная вода хлынула под пальцами, шум реки окутал его, как в кокон, и он расслабленно выдохнул. Спокойствие сегодня ему еще пригодится.

Двадцать минут спустя он заполнил подносы с едой и расставил их на высокой тележке. От нижних к верхнему. От входа до самого конца коридора. От невиновных до чудовищ. Уилл потянул тележку, и колесики вздрогнули, перекатившись через решетку, отделяющую пост от заключенных.

Питер Бернардон забрал свой ужин и тут же спрятался в дальний угол, будто боясь, что Уилл попробует схватить его за руку.

У следующей двери Уилл отодвинул заслонку и протянул поднос внутрь.

– А, мистер Тернер. Уже настало время ужина? – Судя по звукам, Гидеон встал с кровати и подошел к двери с другой стороны. – Как вам наше гнездышко? Правда, очаровательно?

– Я видел и очаровательнее.

Раздался смешок.

– И правда. Отдадите мне поднос просто так? А как же угрозы или вечное «не устраивайте неприятности, и я не устрою неприятности вам»?

– А вы хотите, чтобы я вам угрожал, доктор Гидеон?

Результатом был еще один смешок.

– Благодарю, мистер Тернер.

Уилл поставил заслонку на место и медленно подвел тележку к камере Миггза, уже зная, что тишина в его камере не сулила ничего хорошего. Худой, невысокий мужчина в синем тюремном комбинезоне стоял к нему спиной, его плечи тряслись будто от рыданий.

– Ваш ужин, – вежливо обратил на себя внимание Уилл и тут же пожалел об этом.

Миггз развернулся: его штаны были расстегнуты, маленький член торчал из приспущенных на худые бедра трусов, и струя окатила Уиллу ботинки, капли попали на руки, одежду и немного на лицо.

– Ахаха! – визгливо рассмеялся Миггз, качая членом из стороны в сторону, пачкая мочой пол и стены в камере. – Получил, да?! Получил? Будешь знать, как шнырять возле Миггза! Никто меня не проведет, никто!

Запах мочи ударил в нос, капли стекли по его щеке, рукам, еще теплые, пропитали белый халат. Уилл на секунду прикрыл глаза и вытер рукавом лицо.

– Ирвин, возьмите поднос, иначе останетесь голодным.

Миггз странно сглотнул и уставился на Уилла, словно тот сказал что-то ужасное. Он резко метнулся за койку, спрятавшись там от его взгляда.

– Нет!

– Я не повторяю дважды, Ирвин.

– Нет-нет-нет! – он бешено замотал головой. – Не надо жилета! И капельниц! Я больше не буду, нет! Это последний раз, Миггз больше не будет писать мимо унитаза! Нееет! – его визгливый крик заставил Уилла поморщиться, и он убрал поднос на тележку и покатил ее дальше.

Перед последней камерой ему пришлось обойти тележку и приподнять ее над железным бортиком на полу, чтобы вкатить за собой к стеклянной камере. Сердце застучало быстрее, в ушах будто зажужжали мухи, он взял верхний поднос и, сделав незаметный вдох, повернулся.

Каким-то чудом он даже не вздрогнул. Словно пойманный в свете фар олень, он замер, глядя в спокойное лицо буквально в полуметре от себя. Ганнибал Лектер собственной персоной стоял сразу же за стеклом, с вежливым вниманием оглядывая его с ног до головы.

– Добрый вечер. – Он с усилием закончил движение и выпрямился. Еще большего усилия ему стоило повернуться к доктору спиной и пройти к стальному ящику для передач, будто ничего не произошло.

– Добрый ли, мистер Тернер? – произнес доктор, следуя за ним за стеклом на шаг позади, краем глаза Уилл видел его тень. Волосы на затылке встали дыбом.

– А слухи здесь разносятся быстро.

– Весьма. Как ваша первая смена? Вы так себе ее представляли?

Уилл выдвинул ящик и замер.

– Нет, – он усмехнулся и покачал головой, – точно нет. Ваш ужин.

Лектер передвинул за веревку ящик к себе и забрал поднос, не спуская с Уилла взгляда, будто ждал какой-то реакции.

Больше увиливать было невозможно, и Уилл посмотрел ему прямо в глаза, ожидая, что его тут же засосет в трясину из чудовищных видений. Глаза Лектера были темно-красного оттенка. Ничего. Пусто. Он удивленно моргнул.

– Что-нибудь еще, мистер Тернер?

– Доктор Чилтон распорядился включить телевизор на полную громкость на канале с проповедями.

– Ну что ж, раз был такой приказ, значит, так и нужно поступить. Вы накажете Ирвина за его выходку?

Уилла не оставляло чувство, что что-то пошло неправильно. Каким образом он позволил втащить себя в разговор, ведь он вообще не собирался с ним болтать? Тем более так, будто они столкнулись где-то в кафе возле работы.

– За что? Он болен и не отвечает за свои действия.

– Я тоже болен и не отвечаю за свои действия? – во взгляде Лектера промелькнуло любопытство.

– А вы хотите повторить его подвиг с прицеливанием?

Лектер не ответил, приподняв бровь, и Уилл слегка улыбнулся:

– Приятного аппетита, доктор.

========== Часть 3 ==========

Доктор Лектер,

Хоть я и не люблю больницы всем сердцем, я уже давно не чувствовал себя настолько в здравом рассудке. Хочу выразить вам благодарность. В разумных границах, конечно.

Я родился в штате Луизиана. Мать я не помню, и все детство мы с отцом колесили по штату, пока он искал работу. Когда мы оставались совсем на мели, он чинил лодочные моторы. Да-да, я знаю, о чем вы думаете. В семьях, где присутствует насилие, дети рано учатся эмпатии. Естественный способ самозащиты и выживаемости. Я не считал его плохим отцом, а он не видел меня ущербным. Однако, раз технически я могу понять любого, мое мнение вряд ли послужит его оправданием.

Откровенность с вами аукнется мне самым неприятным образом, и все же моя собственная рука подписала мой приговор.

Обман, который всем сердцам знаком,

Приносит вред и тем, кто доверяет,

И тем, кто не доверился ни в чем.

Обманете ли вы мое доверие? Шаг сделан, печать скреплена. Скажите, замерзшее озеро нашей дружбы, по которому мы идем, не то же самое, где заточен Люцифер в сердце ада – самый великий предатель в истории Божественного? Я бы сказал, что ваша метафора – удачное совпадение, но совпадение ли? Вы веруете, доктор? Я думаю, да.

Истово и непреложно.

с уважением,

Любитель-рыболов, вернувшийся с новыми силами.

Нэшнл Тетлер от 27 апреля 1977

Мой дорогой Пан,

Раньше верили, что если в комнату залетел голубь, держа в клюве травинку или веточку, то вскоре хозяевам принесут добрые вести. Сами того не зная, вы принесли мне нечто большее – надежду.

Он расправляет мне крыло.

И рабством тешится моим.

Знайте, моя рука никогда не поднимется, чтобы прервать ваш полет и связать ваши крылья. Поверьте тому, кто еще помнит ветер свободы.

Вы не должны чувствовать вину за то, что хотите открыться, мой дорогой друг. Это лишь проблема нашего современного общества, что они не понимают того огромного потенциала, что в вас заложен. Это их упущение и растрата. Ваша уникальность – и благословение, и крест, который вы будете нести до конца своей жизни. Одиночество лишь спутник, которого вы вольны взять с собой или оставить.

Вы упоминали, что видите мертвых и говорите с ними. Вы видите среди них вашего отца? Это же он научил вас рыбачить? Сходите с ним на реку еще раз и поговорите, на этот раз как равные. У вас сильный моральный компас, он подскажет вам решение на чаше его весов. Низвержение или прощение? Напишите мне, к чему вы придете.

Когда-то я открыл для себя веру, и в ней – новый источник силы. Там, где обычный человек боится боли и страданий, я вижу утешение и смирение. Пропустите веру через себя, мой друг, и вы обретете покой, в котором вам было отказано смертными. Их поступок – грех, а грехи наказываются. Вы накажете их, мой друг?

Бог не менее жесток с неверными, так почему же вам должна быть уготована участь грешника, а не его карающей десницы? Может, потому что его заветы были неправильно прочитаны? Как вам кажется?

искренне Ваш,

Г.

П.С. Ваш запах стал чище и вкуснее и приносит мне ни с чем не сравнимое удовольствие. Думаю, что не ошибусь, приняв это за ответ.

Доктор Лектер,

Как бы мне ни нравились наши пространные беседы, боюсь, на этот раз мне понадобится ваш совет. Еще до вашего заключения одно время газеты пестрели статьями о Миннесотском Сорокопуте, которого так и не поймали, и он залег на дно. У меня есть подозрения, что он снова взялся за старое, но, пока местная полиция свяжет исчезновения девушек и дело двухлетней давности, погибнет кто-нибудь еще. Я не могу этого допустить.

Вот, что я узнал (не спрашивайте, как, я все равно не отвечу, скажем, у меня есть друг, который непреднамеренно служит источником информации). Всего известно двенадцать жертв, но тело нашли только одной. Ее звали Элис Николс, вскрытие показало, что у нее был рак печени. У всех девушек один рост, вес, бледная кожа, каштановые волосы. Похищает в пятницу, чтобы девушек не хватились до понедельника. Душит быстро, и, как он думает, с состраданием. Накалывает на оленьи рога, за что и получил прозвище Сорокопут, как птичка, которая насаживает свою добычу на ветки деревьев. Он рисковал всем, возвращая тело Элис Николс в ее спальню. Он заложил в ее раны панты, пытаясь возместить ущерб, который нанес. Он не смог воздать ей почести. Из-за ее болезни.

Я думаю, он их ест.

Он как Вилли Вонка, а девушки его шоколадки, и я не могу найти его золотой билет, спрятанный под фольгой.

Если я прав, то жертв уже пятнадцать.

С уважением,

ваш друг.

П.С. Я выбрал прощение.

П.П.С. Я пожалею о своей просьбе?

Нэшнл Тетлер от 4 мая 1977

Мой дорогой Пан,

Как бы мне ни хотелось назвать вас по имени, вы слишком осторожны, чтобы допускать такую ошибку. Это одновременно раздражает и восхищает меня в вас. Зовите меня Ганнибал. Я не думаю, что теперь нам необходима излишняя формальность.

Вам не нужен мой совет, вы просто осторожничаете. Не даете себе погрузиться в Сорокопута полностью. Что вас удерживает? Страх? Каннибализм? Где стоит ваш маяк, ваш якорь, когда вы погружаетесь в темные воды чужого сознания?

Ну же, подумайте, ответ на поверхности. Если ваш убийца Вилли Вонка, зачем ему золотой билет, когда он хозяин Шоколадной Фабрики, и весь шоколад принадлежит только ему? Или уже нет? Вы заберете ее у Вилли?

Он видел их. Как они смеются, как двигаются, как они похожи на нее, его прекрасную дочь. Так где же он мог их встретить?

Больше всего меня интересует, что вы сделаете с его семьей, когда найдете его? Заклеймите позором? Или оставите в неведении? Нужно ли им ваше спасение, мой дорогой друг?

искренне Ваш,

Г.

П.С. Засунуть голову в пасть льва требует бесстрашия и доверия. Обещаю, что съем вашу голову с должным уважением.

Доктор Лектер,

Ганнибал,

ФБР все же вспомнили, что должны стоять на страже порядка, и очень не вовремя вмешались в мои дела. Агент К. вызывает восхищение своим упрямством и несгибаемостью, как и его протеже агент Ласс. Это же она вас поймала? Удивительная женщина, чем-то похожая на таксу, которую я однажды подобрал на улице. Та же сообразительность, чутье, бесстрашие и охотничий азарт.

Они нашли семью Сорокопута, но не его самого, так что о деталях скоро станет известно в Нэшнл Тетлер. Я знаю, что вы хотите спросить. Что я с ним сделал?

Я воздал ему почести, как он того и хотел. Вопрос о каннибализме отпал сам собой, я полагаю.

К сожалению, судьба и репутация его семьи теперь на совести агента К., который не разбирает средств в достижении цели. Совсем скоро жена и дочь Сорокопута попадут под зоркий взгляд общественности, их прополощут в сплетнях так же, как и вас, Ганнибал. И готов отдать руку на отсечение (конечно же, не свою), что Джек воспримет их позор, как плату за избавление, и только мысль о том, что вы несколько лет водили его за нос и кормили человечиной, усмиряет мой гнев.

Мой якорь давно исчез в тумане, а Миннесотский Сорокопут теперь частый гость в моем доме и голове. Кажется, вы, доктор, – самое постоянное и несокрушимое, что есть в моей жизни.

Боже, как ужасно жалко это звучит.

Я напоминаю себе слепого, который впал в зависимость от вашего зрения. Мне нужен от вас перерыв, Ганнибал.

с уважением,

Ваш друг.

П.С. Я знаю, что, читая мое письмо, вы улыбаетесь.

П.П.С. Я тоже, но по другой причине. Прощайте.

Нэшнл Тетлер от 11 мая 1977

Мой дорогой Пан,

Прошу, прекратите корить себя за то, что наслаждаетесь нашим общением. Тот факт, что при личной встрече мы скорее всего попытаемся друг друга убить, не мешает нам вести цивилизованную беседу и получать от этого удовольствие. Мы же с вами взрослые люди, зачем отрицать очевидное?

Позвольте развеять ваши страхи. Та модель со слепцом, которую вы упомянули, на вас не работает. Вы прекрасно справлялись и без моей помощи, до начала нашей переписки вполне наслаждаясь своим уединением. Как, собственно, и я. Для того, чтобы впасть в зависимость такого рода, человек должен чувствовать, что ему себя недостаточно.

Как мне показалось, вам себя хватает с лихвой. Особенно учитывая хождение гостей в ваш разум – прошенных или нет. Но как бы вы или я ни наслаждались нашей самодостаточностью, у нас есть потребности. Еда и сон. Вы же не вините себя за то, что выпили воды, когда испытывали жажду?

Мы можем игнорировать наши не первостепенные потребности, но от этого они никуда не денутся, и потребность быть понятым, увиденным другими и принятым – абсолютна естественна.

Вы понимаете меня?

Другое дело, что у вас из-за вашего расстройства слишком слабые внутренние границы. Вы боитесь раствориться в более сильной личности – например, во мне. Если бы рядом был кто-то такой же настойчивый, вроде Д. Кроуфорда, вы бы зависели от него и его мнения практически полностью, не в состоянии разделить свои желания и чужие.

Отсутствие в вашем воспитательном процессе матери сделало вас еще более уязвимым. Вы не чувствуете себя в безопасности, а я вам эту безопасность предлагаю открыто и умышленно. А потому больше всего вы боитесь не меня, а себя, потому что хотите быть зависимым. Вы также боитесь, что я разрушу вас изнутри, порабощу и буду использовать как доказательство своей власти, буду управлять вашими поступками и чувствами.

Потому что вы зеркало, а у зеркала нет себя. Только тот, кого оно отражает.

Должен признать, столкнись мы при других обстоятельствах, я бы сделал все от себя зависящее, чтобы вы как можно дольше не догадывались, кого отражаете, пока не смогли бы отразить никого, кроме меня. Вы были бы моим сокровищем, дорогой друг. Тем, от чего я никогда бы не смог отказаться. Такая связь – обоюдоострый меч, и оба конца ранят, пока не отпустишь.

Мое личное, магическое зеркало. Из меня бы вышел отличный злодей для сказки, вы не находите?

И вот здесь я провожу границу, мой дорогой друг. Вы вольны решать и развиваться самостоятельно, но вы также можете в любой момент написать мне, и я вам помогу, не требуя ничего взамен. Вы свободны, как я уже говорил, расправить крылья, лететь и быть счастливым.

Возвращайтесь ко мне, когда будете готовы.

искренне Ваш,

Г.

25 сентября 1981 год

К десяти утра он вернулся из Балтимора домой. Раньше, где бы он ни жил, его встречали собаки – его собственный источник радости и счастья без лишних социальных реверансов. В Вулф Треп его ждала лишь тишина, шелест деревьев и холодный ветер с реки. Он вынул пакеты с заднего сидения и зашел в дом.

– Привет, Гейб. Я купил овощей, мяса на ужин и для тебя – детское питание. – Уилл закрыл за собой дверь и сгрузил пакеты на кухонный стол. – Оказывается, сейчас это жутко популярная диета, ты знал? Не то чтобы меня заботил твой вес, но хорошо, что ты сможешь питаться этим месяц и не сдохнуть.

Он оглянулся на привязанного к кровати полного мужчину с залысиной на макушке. Тот смотрел на него с ненавистью, кляп во рту снова пропитался кровью.

– Снова беспокоит челюсть? Надо было сказать.

Уилл достал из шкафчика аптечку и подготовил инъекцию с трамадолом. Гейб несчастно промычал, как только игла вошла в вену. Его шумное дыхание с клокочущими в горле слюнями заполнило комнату, а затем успокоилось.

– Сегодня видел твоих коллег и пациентов, – произнес Уилл, сидя на кровати все еще в пальто. Он одел на шприц колпачок и убрал его на прикроватный столик. – Не нравится мне Мэтью. Думаю, это он убил прокурора, который пытался перевести Лектера в общую тюрьму. Ты как думаешь?

На глаза Гейба навернулись слезы, он сжал толстые пальцы в кулак, на запястьях алели следы от наручников.

– Согласен. Я тоже думаю, что надо навестить его дом, пока он на смене. Как хорошо, что я подружился с Джессикой. Ты помнишь Джессику, Гейб? Десять минут болтовни, и адрес у меня в кармане. Молли всегда говорила, что моему очарованию сложно сопротивляться. Ты как, голоден? – Гейб прикрыл глаза, отключаясь под действием обезболивающего. – Нет? А я сейчас готов съесть даже чью-нибудь ногу. Отдыхай, Гейб. – Уилл похлопал санитара по колену и пошел готовить завтрак.

Он разбудил его еще два раза перед уходом: чтобы покормить с трубочки детской смесью, и еще раз, чтобы сменить подгузник и повязку вокруг рта. Когда челюсть заживет, Гейбу придется обратиться к хорошему стоматологу, чтобы тот сделал ему хорошие импланты. Не то чтобы Уиллу было обязательно вырывать ему зубы, просто его грязный рот Уилла порядком достал.

– Пока-пока! – он попрощался с ним и, проверив часы – до конца смены обоих санитаров было еще предостаточно времени, сел в потрепанный бьюик и поехал в сторону города.

Барни жил в старушечьем доме. Уилл прошел через деревянную лоджию с внутреннего двора и, отодвинув стеклянную створку, оказался внутри захламленной комнаты. Он насчитал семь или восемь светильников и абажуров различной формы и размера. Коробки, статуэтки, поделки, позолоченные вещицы – беспорядок напомнил ему логово бандитской группировки, ворующей из магазинов все подряд.

Уилл заглянул за диван и обнаружил стопку картин с авангардной живописью, больше смахивающей на обычные пятна краски. Он покачал головой и осторожно перешагнул через свернутый в трубу ковер. Барни промышлял воровством и, скорее всего, облегчал дома стариков, за которыми присматривал, подрабатывая вне психиатрической больницы.

Он открыл шкаф в спальне на втором этаже и удивленно охнул. Полки были заставлены дорогими вещами. Не просто дорогими, а изысканными, которые сам Барни вряд ли бы купил. Книги в кожаном переплете, горизонтальные часы в золотом обрамлении, лакированные двойные рога. Чьи это были вещи? Уилл открыл вторую створку, и вопрос отпал сам собой.

На него уставилась маска-намордник. На прутьях, которые должны были закрывать губы, осталась запекшаяся кровь. Вместо завязок на маске крепились ремни шириной по два сантиметра. Словно в трансе Уилл протянул руку, но остановился. На нем были кожаные перчатки, и снимать их он не собирался, а, значит, и касаться маски не было смысла.

Он закрыл шкаф.

Барни не смахивал на фаната, слишком в нем чувствовался рациональный, практичный ум. На продажу, скорее всего. Сам Лектер мог подбросить ему эту идею в благодарность за уважительное обращение. Уж кому, как не Уиллу было знать, как легко доктор делал щедрые подарки. Или долгосрочные вложения с откатом.

В связях, которые держали не хуже поводка, доктор Лектер был мастером. Для Барни – деньги, для Мэтью – иллюзию власти. Уилл ухмыльнулся. Интересно, а что доктор предложит ему?

Он покинул дом и, развернувшись на шоссе, поехал на другой конец города, где его ждало кое-что поинтереснее. Самое вкусное, как десерт, всегда оставалось напоследок, и, подъехав к обычному, ничем не примечательному дому, Уилл уже знал, что это «оно».

Подрезанная лужайка, кусты, недавно крашенные стены, почтовый ящик с маленьким розовым фламинго вместо крючка. Уилл был уверен, что, спроси он соседей, те сказали бы, что жилец этого дома тихий, воспитанный молодой человек, готовый всегда прийти на помощь. И в лицах этих же соседей он увидел бы, что на помощь они позовут Мэтью Брауна, только если на планете вымрет все население разом.

Они скажут: «у него странные глаза», «какой-то он слишком тихий», «ни разу не видела его с девушкой», «работу ему бы сменить, в психушке не каждый выдержит», и все они будут правы. Интуиция предупреждает людей об опасности, главное – слушать.

Он понаблюдал за домом и улицей из машины и уехал, так и не попробовав забраться внутрь. В доме убитого прокурора полицию ждала растяжка со взрывчаткой, и что-то подсказывало Уиллу, что здесь его тоже ждала ловушка. Будь он убийцей, работающим в психбольнице с Ганнибалом Лектером, он бы точно устроил западню у себя в логове.

Потому что к дому это место имело столько же отношения, как и поле, начиненное минами.

Уилл поужинал в самой ужасной забегаловке, которую смог найти, попросив двойную порцию лука. В «Элевен Севен» он купил сендвичи с сыром на ночную смену, гель для душа, запах которого был ядреней, чем атомные отходы, запасную зубную щетку и мочалку. Ему пришла в голову идея, и перед уходом он захватил маленький термос по акции, чтобы, сделав крюк, попасть в кафе Мисс Ширли до закрытия и взять кофе на вынос. Уилл собирался завести нового друга.

– Картофельная запеканка с луком, глазированные дольки апельсина и Чесапикские куриные сосиски. Осторожно, кофе еще горячий.

Питер непонимающе моргнул и осторожно взял поднос.

– А, и еще. – Уилл достал из кармана салфетку. – Это для твоего маленького друга.

Тот побледнел и сделал шаг назад:

– Я… я не понимаю, о чем ты.

– О мышке. Ту, которую ты подкармливаешь по ночам. Не волнуйся, здесь просто сыр из моего сендвича. Он не отравлен. – Уилл положил сыр на поднос и пожал плечами. – Ну, или нам обоим не поздоровится. Приятного аппетита, Питер.

Он чувствовал его взгляд спиной, пока, толкая тележку, не скрылся из виду и не остановился возле камеры Абеля Гидеона. Раз начав ритуал, Уилл не стал его менять и снова вежливо постучался.

– Добрый вечер, доктор. Простите, что отвлекаю. Ваш ужин.

– Мистер Тернер, какой приятный сюрприз. – Мужчина забрал поднос с обычной тюремной едой.

– Сюрприз?

– После вчерашнего инцидента с Миггзом я думал, что вы найдете другую работу.

– И кто бы сегодня принес ваш ужин?

– Какой вы ответственный. Не такой ответственный, как доктор Чилтон. Вы знаете, что он задерживает мою почту уже на две недели из чистой мстительности?

– Возможно, у доктора Чилтона были на это причины?

– Возможно, – согласился Гидеон. – Кажется, я припоминаю, что в интервью в Нэшнл Тетлер назвал его порнографической пародией на врача.

Уилл кашлянул, скрыв смешок:

– Тогда его чувства вполне объяснимы. Как насчет последнего номера Татл Крайм, чтобы скрасить вечер?

– Вы предлагаете мне взятку, мистер Тернер? – его голос прозвучал фальшиво-встревоженно.

– Вам запретили почту, а не газеты, так что не вижу сложностей. Мне нужно будет снять скрепки, а затем номер полностью ваш. Как вам?

– Очень любезно с вашей стороны, мистер Тернер. Я начинаю понимать, почему Фредерик принял вас в свои фавориты.

– Быть фаворитом подразумевает быть любимцем влиятельного лица и получать за это выгоду. Боюсь, вы ошибаетесь.

– В том, что вы получаете выгоду, или в том, что Чилтон влиятельное лицо?

Уилл улыбнулся и покачал головой. Приехать в Балтимор, устроиться в психушку и найти здесь одного из самых приятных собеседников. Ну не ирония ли жизни?

– Приятного аппетита, доктор Гидеон.

– Вам тоже, мистер Тернер. Буду с нетерпением ждать вашего возвращения.

На этот раз он объехал камеру Миггза стороной, оставив его напоследок. Второй раз стоять облитым мочой перед Лектером он точно не собирался. Уилл вкатил тележку в конец коридора, уже заранее поглядывая краем глаза на стекло.

Лектер был занят. Он лежал на койке и читал книгу, удерживая ее в правой руке на весу, а левую закинув за голову, будто отдыхал где-то на итальянской вилле, и свежий бриз касался его шеи. Уилл одернул себя и вернулся к своим обязанностям.

Вчера они уже обменялись парой слов, поэтому сейчас игнорировать его было бы странно, поэтому он произнес ради приличия:

– Добрый вечер.

Он положил поднос в ящик для передач, тишина повисла между ними, как темное, душное покрывало.

– Добрый вечер, Уилл.

Чуть скрежещущий голос Ганнибала Лектера прошел как призрачный шершавый язык возле самого уха, и Уилл прикрыл на секунду глаза. Он не должен ничего спрашивать. Он должен заткнуться и вернуться на пост. Молча. Прямо сейчас. А, твою ж мать.

– Мы перешли на имена, пока меня не было, доктор Лектер?

Тот даже не пошевелился, и его лицо все еще скрывала книга.

– Вы против? Разница в возрасте у нас не так уж велика. Вы знали, что сейчас Тернеры в США в десятке самых популярных фамилий? Думаю, это изменится, учитывая политику нашего правительства в отношении Мексики. Обращаться к вам «мистер Тернер» будет все равно, что называть вас Джоном Доу.

– Вы хотите, чтобы я называл вас по имени?

– А вы хотите, чтобы мне хотелось?

Уилл прожег мягкую обложку взглядом, и она по мановению слегка отклонилась в сторону. Лектер дочитал абзац, а затем встретился с ним глазами.

Снова ничего.

Белесые брови, которых не видно над тяжелыми надбровными дугами. Физиогномисты прошлого назвали бы его крайне упрямым. А еще склонным к садизму из-за тонких, выразительных губ. Небольшие глаза, острые скулы, преломляющие свет – юношеская пухлость помогала ему выглядеть мягче и более располагающе в молодости, но не сейчас. Уилл нервно усмехнулся:

– Похоже, психиатр в вашем случае не профессия, а способ мыслить.

Лектер чуть склонил голову в сторону, явно довольный его замечанием.

– Профессиональная деформация.

– Нет.

– Нет? – Лектер освободил обзор, закрыв книгу и оставив вместо закладки палец.

– Профессиональная деформация в вашем случае – это излишний самоконтроль, навязчивая диагностика себя и окружающих и учительский тон, который вы постоянно используете. А вот про склонность манипулировать людьми я так сказать не могу. Очень сомневаюсь, что вы не делали этого до того, как стать психиатром.

Уже закончив предложение, Уилл понял, что совершил ужасную глупость. Лектер вытащил палец из книги, отложил ее на постель и поднялся.

– Тогда что это, по-вашему? – он медленно прошел к ящику.

Уиллу не стоило влезать в этот разговор. Он хотел лишь удостовериться, заглянуть за дверь, проверить, там ли монстр, а теперь оказался в середине лабиринта, каждый путь из которого заканчивался пропастью.

– Эмпатия.

Снова тишина и обмен взглядами, будто они оба вступили в неизвестный танец. Неизвестный Уиллу.

– Продолжайте.

– Большинство сопереживает людям, улавливая интонации, язык тела и микромимику. Пропуская ее через себя и отражая. Вы поглощаете и ничего не даете взамен.

– Вы пытаетесь анализировать меня?

Уилл приподнял брови и пожал плечами.

– Я уже это сделал.

Ганнибал достал поднос и прошел с ним за стол в центре камеры, расположившись к нему лицом.

– Я бы предложил вам стул, но об этом вам придется позаботиться самому. Эмпатия, – он достал пластмассовую ложку и деликатно взял пальцами, – подразумевает наличие у меня чувств. А если вы читали последнюю статью Фредерика, которым так восхищаетесь, я социопат, и эмоции мне неведомы.

– О нет, у вас есть чувства. И вы отлично понимаете, что чувствуют люди вокруг вас.

– Доктор Чилтон с вами бы не согласился. Почему вы пришли к такой мысли?

– Ваши жертвы.

– М? – Лектер прожевал пересоленный салат, полный жирного майонеза. Уилл знал это, потому что ел его вчера.

Он сжал переносицу, пытаясь себя остановить.

– Мне не стоит с вами разговаривать.

– Смена долгая, и вам, как и мне, больше нечем заняться, так почему нет? Не дай бог, еще и подружимся. Тем более, что вы не хотите идти к камере Миггза, чтобы получить еще одну порцию мочи в лицо. Или спермы. – Ганнибал повернул голову, будто к чему-то прислушивался, прожевал салат и добавил. – Но сегодня вам не стоит за это переживать, он спит. Мэтью вымотал его душевым шлангом, так что мы вполне можем позволить себе небольшой разговор. Вы упомянули моих жертв.

– Органы. То, как вы вынимали их, пока они еще были живы. Я думаю, они даже оставались в сознании, пока вы проводили операцию.

Глаза Лектера полыхнули красным, но это могло быть лишь его буйное воображение.

– Зачем бы это мне?

– Удовольствие было бы не полным. Вы, – Уилл скривился, будто что-то скрипучее попало ему на язык, – делали все, чтобы они мучились как можно дольше. Сходили с ума от отчаяния, беспомощности и страха. И именно поэтому Психиатрическое общество назвало вас монстром. Потому что вы точно знаете, что такое боль и страдания, и наслаждаетесь ими в других, как…

Лектер перестал есть, смотря на Уилла чуть исподлобья, практически не мигая. Его голос был нежен.

– Как чем, Уилл?

Как амброзией.

Если он произнесет это вслух, прикрытию конец.

– Не знаю, – он пожал плечами как можно естественнее. – А что вам нравится, доктор?

– Нет-нет-нет, – разочарованно вздохнул тот. – Вы были безупречно вежливы, открыто поделились своими мыслями, а теперь так грубо пытаетесь залезть ко мне в голову. Вам повезло, сегодня я в хорошем настроении. Попробуйте еще раз.