Текст книги "Папа, прости (СИ)"

Автор книги: Малышка_Мо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== Здравствуй, дорогой дневник! ==========

***

Все, что не убивает, делает нас сильнее…

“Tabula rasa” – на латыни значит “чистая доска”. Здесь, на новом месте, в новом городе, даже в новой стране моя жизнь началась заново, с чистой доски, на которую я должен вписать новые деяния. Или злодеяния, коих я уже натворил предостаточно за свою никчемную жизнь. Ну здравствуй, дорогой дневник. Так, кажется, начинают свои беседы с собой всякие экзальтированные барышни. Я вроде не барышня. Тем более, не экзальтированная. Тем не менее, мой психотерапевт рекомендует мне записывать свои эмоции и воспоминания, говорит, что так легче будет их пережить, вернее, прожить.

Бред.. Как могут мне помочь мои сопливые излияния? Я и так в них все время варюсь. Так и быть, если он считает, что это вправит мне мозги, я буду писать.

***

Я стою в киевской квартире Надежды, у меня в руке телефон. В нем 5 минут назад голос мамы сказал: “Тромб в сердце… Он умер во сне”.

Во сне, во сне…-эхом отдается в моем мозгу. Бедный папа, видимо, мои махинации доконали его. Что же, по крайней мере, он не страдал.

Перед глазами вспыхнула красная пелена, я изо всех сил кусаю губы, чтобы не закричать. Но боль потери рвет мне грудь, я не выдерживаю, швыряю в стенку телефон, он разлетается на запчасти. Я падаю на колени и ору как ненормальный.

Что было дальше, я помню плохо, вроде Надя пробует мне влить в рот воду, вода пахнет какой-то лекарственной мерзостью, но зубы стучат о край чашки и все выливается мимо. Меня трясет, и я, кажется, накричал на Надю, чтобы она оставила меня в покое… Дурак, знаю.

Отца больше нет… Я до сих пор не могу поверить в это! Перед глазами стоит бледное застывшее лицо мамы. Ее голос дрожит, хотя она изо всех сил старается держаться. Моя мама очень сильная женщина, к тому же она неисправимая оптимистка, она всегда знала, чего хочет от жизни. Это с ее подачи отец выстроил свою империю, теперь я уже это хорошо понимаю. Всю похоронную церемонию мне пришлось ее держать, чтобы она не упала. Она не плакала, только дрожала всем телом. Я же совсем ничего не чувствовал. Вроде наблюдал все со стороны. Наверное, потому что мне не верилось, что это мой отец. Мозг отказывался это принимать. Этот седой маленький старик, лежащий в гробу, не мог быть моим отцом. Мой отец здоров и полон сил, и совсем не похож на эту высохшую мумию. Ни дороги, ни встречи с мамой не помню… Только какие-то обрывки фраз, лиц, фальшивые слова сочувствия. Бесконечная очередь друзей семьи, которых я не мог вспомнить. Я что-то фальшиво говорил и так же фальшиво улыбался. Отца похоронили рядом с четой Воропаевых. Так написано в завещании. Мы с мамой не могли не исполнить его последней воли. Я искренне надеюсь, что там, на небесах, они по-прежнему ходят друг к другу в гости, как раньше, и снисходительно смотрят на нас сверху.

***

Я возвращаюсь в Киев к Наде и проваливаюсь в жесткую депрессию. Я не выхожу из дому, либо брожу часами по улицам. Я нахожусь в прострации, совершенно дезориентирован и не вижу смысла жизни. Я хватаюсь за бутылку, как я всегда поступаю в таких случаях, но алкоголь почему-то совсем не действует. В конце концов Надежда отвела меня буквально за руку к врачу. Несколько разных антидепрессантов, которые ни черта не помогают, а однажды на приеме мой психотерапевт спросил: “Может, все-таки согласитесь лечь в клинику? Там подход будет совсем другим”. Какое-то время я отнекиваюсь, но вижу, что справится со всем этим я не в состоянии. В конце концов я согласился, и вот Надежда меня везет по улицам Киева. В руке зажато направление : “Клиника неврозов Петра и Павла. Направляется пациент Андрей Павлович Жданов, возраст 33 года.”

Очень сложно сделать первый шаг, всегда. Но переступив порог приемного отделения, мне стало легче. Надежда поддержала меня. По крайней мере, мне удалось принять хоть какое-то правильное решение за долгое время. Меня раздели, записали рост и вес. Переписали татуировки и шрамы. Татуировок у меня нет, а шрам только один – мне в юности на тренировке рассекли бровь, потом зашивали и там остался шрам.

Медсестра долго его рассматривала, а потом подробно записала в историю. Наконец, формальности пройдены, и я на пороге своей палаты. Сосед, молодой парнишка, увидев меня, оживился. “Ты, говорит, кто-торчок или алкоголик?” Я промолчал, и он сделал вывод: “Значит, депрессивный”. Как я потом узнал, он “косил” от армии. Сосед болтливый, и меня это раздражает. Что самое интересное, здесь нет колюще-режущих предметов-вилок, ножей. У меня забрали мой бритвенный станок и сказали пользоваться электробритвой. Туалеты без замков и окна с решетками. Впрочем, если кому-то приспичит убить себя, я думаю, человек все равно найдет способ.

В начале своей карьеры я руководил небольшим подразделением на предприятии моего отца. Мои амбиции зашкаливали, были выше неба. “Андрей, умерь свой пыл, остынь”,– втолковывал мне отец. “Предприятие очень большое, чтобы руководить им, нужна холодная голова, а твой буйный темперамент не дает тебе включить мозги”. “Папа, мои мозги работают как нужно, не беспокойся”, -торопливо перебивал я его. С детства не переношу нотаций.

========== Уроки рисования ==========

***

Запись сделана спустя несколько дней

Время здесь идет медленно, иногда мне кажется, что оно вообще остановилось.

Люди слоняются по коридорам, погруженные в свои мысли. Как оказалось, даже можно выходить на улицу. Для этого есть определенные часы, в это время приходят родственники. Как я узнал, здесь лечатся или суицидники, или от абстинентного синдрома или проще сказать, запоя, или игромании… Господи, чудная у меня компания.

Делать здесь особо нечего. Я или читаю, или пишу дневник, или стараюсь заснуть. Последнее получается плохо. Мне колят какие-то новые антидепрессанты, от которых дрожат руки и шумит в ушах, снова мучает бессонница. Мой врач говорит, что это побочное действие, организм привыкнет и скоро все войдет в норму. Каждый день я встречаюсь с психотерапевтом. Я не знаю, что это даст, мы просто разговариваем о том, о сем. О погоде, о птичках. По ее совету я начал рисовать. Никогда в своей жизни не рисовал, всегда ненавидел это делать. По предмету в школе мне ставили твердую тройку, да и с фантазией всю жизнь было туго. Училку по рисованию я ненавидел, подозреваю, что она ко мне относилась также. Однажды Воропаев-младший (мы учились в одном классе) подложил ей кнопку на стул, а потом все свалил на меня. Отца вызвали в школу, после чего он мне прямо в кабинете директора молча отвесил подзатыльник, а я ничего не успел сказать в свое оправдание, только промямлил: “Извините, я больше не буду”. Меня лишили мультиков на неделю и мелочи на кино. Ничего, я отомстил Воропаеву, поколотил его и поставил большой бланш под глаз. Отец вызвал меня на долгий и серьезный разговор, я сделал вид, что раскаялся, а он сделал вид, что поверил мне.

Он никогда не лез в мои школьные дела, но каждую неделю я должен был предоставить ему дневник на подпись. Увидев “двойку”, не кричал, не ругался, просто спрашивал: “Почему?” Но это было сказано таким тоном! Я был готов провалиться сквозь землю. Уж лучше бы он кричал или отвесил мне очередной подзатыльник. Я ненавидел эти просмотры дневника, и умудрялся сводить свои двойки невидимыми чернилами и еще черти-чем, лишь бы больше никогда не испытывать это ужасное чувство. Потом, конечно, отец все узнавал. Я клятвенно обещал исправиться, но, схватив очередную двойку, уже не мог разорвать этот круг и сказать ему правду.

Надя принесла мне восковые мелки и бумагу. Я нарисовал портрет отца в виде тигровой лилии. Интересно получилось… Почему-то он ассоциируется у меня с лилией. Ярко-оранжевые изящные лепестки, темные крапинки. Чем-то теплым веет от этого портрета. Сосед по палате спрашивает, чего это меня пробило на цветочки. Я молчу, я не хочу с ним разговаривать. Сейчас я вообще ни с кем не хочу разговаривать.

***

========== Бессонница ==========

***

Сегодня мне совсем плохо от бессонницы. Третьи сутки подряд я ни на минуту не могу уснуть. Я уже существую где-то между сном и реальностью, мой мозг ненадолго отключается, и я становлюсь похож на наркомана. Сейчас глубокая ночь, ветер за окном треплет деревья. Уже осень, октябрь. Иногда листья с шуршанием стукаются о стекло, и мне хочется убраться отсюда подальше. В горле стоит комок, который я никак не могу сглотнуть. Мой сосед храпит, а я, чтобы окончательно не сойти с ума, пишу. Хоть как-то убью время.

***

В один прекрасный день я сидел у себя в подсобке на производстве и изучал структуру фирмы отца по отделам. Я знал многих работников, начальников и вверенные им подразделения, но нужно было все систематизировать. Прошел слух, что отец отходит от дел и ищет себе преемника. Мне он, конечно же, ничего прямо не сказал, мама тоже напустила туману, сказав, что отец приготовил какой-то сюрприз. К слову сказать, сюрпризы ему никогда не удавались, все его уловки мы с мамой разгадывали на раз-два. И тут я подумал, что разгадал его намерения передать мне свои полномочия. У меня давно чесались руки переделать на фирме если не все, то многое, но мой отец был очень консервативных взглядов и всякие новшества воспринимал очень болезненно.

Когда я спешил поделиться очередной гениальной идеей, отец тихо говорил: “Сынок! Нам это не нужно” или: “У нас на это нет денег”. Однажды он выдал нечто гениальное: “У тебя слишком мало опыта, ты не можешь об этом знать”. Это у меня мало опыта, человека, который с 15 лет с производства не вылазил. В общем, я вбил себе в голову, что именно я должен по праву занять его место. Ух, я развернусь! Я себе уже наметил план перемен. Глобальная перестройка! Но для этого мне нужно было получше узнать структуру отделов и количество людей, работающих в них. Быть может, кого-то придется сократить, или наоборот, что-то добавить.

Я с головой ушел в работу, забыв о времени, как услышал, что что-то плюхнулось ко мне прямо на стол. Я поднял глаза и увидел задницу Малины на моем столе. Малина – это ласковое производное от фамилии моего приятеля со студенческих лет, Романа Малиновского.

– Что, работаешь? – изрек он.– Ты посмотри, с головой закопался в бумаги. Что-то я не припомню такого рвения с твоей стороны. Лучше пойдем перекусим, так жрать охота, что я слона готов съесть.

Я молча спихнул его со стола.

– Не могу, Ромио, мне нужно кое-что структурировать.

– И что же ты здесь структурируешь? Свое подразделение из 15 человек? Решил девочек расставить по ранжиру? Умные – налево, красивые – направо?

– Нет,– буркнул я.– Я изучаю структуру отделов всей компании.

Услышав это, у Малины вытянулось лицо.

– Ты что, собираешься занять папино место?

– Да, а что? Кто, если не я?

– Уж не думаешь ли ты, что Павел Олегович предоставит тебе это место на блюдечке?

Я многозначительно снизу вверх посмотрел на него.

– Ну а почему бы нет? Подумай сам. Мама – не захочет, Кристину не допустят, у Киры своей работы по горло…

– А как насчет нашего общего друга Шурика?

Я задумался. Теоретически отец может передать Воропаеву-младшему дела, но Александр работал совсем в другой сфере и о швейном производстве знал поскольку-постольку.

– Да нет,– сказал я и снова уткнулся в бумаги,– не думаю…

Роман резко выхватил листок у меня из рук.

– Дорогуша,– вкрадчиво пропел он.– Твой папа (с ударением на “А” на французский манер произнес он) надумал устроить что-то вроде кастинга. Он намерен созвать совет директоров и устроить голосование. За кого отдадут большинство голосов, тот и станет Президентом. Так что еще не факт, что это будешь именно ты…

Внутри меня все кипело, но я не подал вида. Как всегда, отец мне не доверял. Я равнодушно придвинул к себе листок бумаги, и сделал вид, что внимательно его изучаю.

– Вот увидишь,– как можно спокойнее сказал я.– Я стану Президентом.

Роман ободряюще хлопнул меня по плечу.

– Ну-ну… Ладно, оставлю тебя наедине с твоей структуризацией, прости господи… Смотри, не перетрудись только.

– Ага…

Роман ушел. Я решил, что если стану Президентом, ни за что не разочарую отца. Он будет гордиться, что передал дело своей жизни в надежные руки.

========== Разговор ==========

***

Сегодня мне делали “электросон”. Видимо, я совсем достал своего врача жалобами на бессонницу, и он мне выписал бумажку и сказал подняться с ней на второй этаж. Там к моей голове присоединили провода, и я провалился в спасительный сон, успев пошутить с медсестрой, не сделают ли они мне здесь под шумок лоботомию. Она ответила нечто язвительное, что-то вроде много нас здесь, таких умных, но я уже ее не слышал. Я болтался на морских волнах, и щурился в голубое небо, вдыхая морской бриз. Мне было очень хорошо, как не было уже давно. Совершенно потрясающее чувство беззаботности и полета, как в далеком детстве. Затем, когда меня вернули на землю, осталось чувство разочарования, как будто меня лишили чего-то прекрасного. Затем мне вкатили 2 укола и отправили в палату с наставлением лечь в постель. Последнее можно было не говорить, я и так еле ноги переставлял. На меня накатила жуткая слабость, но не такая тревожная, от которой дрожит каждая клеточка, а какая-то тяжелая и липкая. Больше всего мне хотелось уложить мою голову на подушку и никогда ее не поднимать. После того, как я лег, я проспал целые сутки. Мой сосед обеспокоился, не умер ли я и поставил на уши весь персонал. Я его разочаровал, сказав, что не дождется. Я был тронут такой заботой.

Весь следующий день я чувствовал себя гораздо лучше. У меня снова проснулся интерес к незаконченному портрету мамы. Маму я нарисовал в виде цветка ириса, сильного и прекрасного. У меня не было сиреневого мелка, и я совершенно чудным образом научился комбинировать цвета из тех, что были. Мне даже нравилось это занятие. Было в нем что-то магическое.

***

Когда ушёл Роман, я решился на разговор с отцом. Будет лучше, если я сразу расставлю все точки над i. Я решил узнать из первых рук, каковы мои шансы занять кресло Президента.

Я позвонил ему наверх, спросил не занят ли он. Отец сказал, что может уделить мне несколько минут. Когда я поднялся, увидел, что он стоит около окна. Мне показалось, что он о чем-то размышлял.

– Ты что-то хотел, Андрей?– спросил он. Я откашлялся, чтобы прочистить горло.

– Да, пап… Я тут краем уха слышал… Ну в общем, это правда? То, что ты решил отойти от дел.

Отец усмехнулся, сел в свое кресло и сделал жест рукой, приглашая меня сесть напротив. Я воспользовался его приглашением.

– Вот сороки! Уже растрезвонили по всей фирме. Я ещё и решение толком не принял, а уже все знают. Мне нелегко об этом говорить, но думаю, что да. Мы с мамой решили заниматься нашим филиалом за границей, а здесь я намерен передать дела своему преемнику.

–Пап…

Я запнулся и замолчал.

Отец шлепнул ладонями по коленкам и снова встал.

– Не юли, Андрей. Ты пришёл просить, чтобы я передал должность тебе, – полувопросительно спросил он.

–В общем, да…

И вдруг я выпалил:

– Ты ничуть не пожалеешь об этом, я обещаю тебе! Вот увидишь, что через год наш оборот удвоится! У меня есть план…

– Вот именно, – раздраженно перебил отец.-Твои планы никогда до добра не доводили! Они слишком авантюрны. Ты слишком импульсивен и горяч для такой должности, можешь наломать дров.

Слова отца меня задели.

–Но папа! Я работаю у тебя уже 15 лет, и знаю компанию до молекул! По-моему, я самая подходящая кандидатура!

– Кроме тебя, есть кое-кто…

– И кто же этот кое-кто? Воропаев небось? Да он не знает наше дело, так как знаю его я!

Отец положил руку мне на плечо.

– Не кипятись, сынок. У Александра есть качества, которых сильно не хватает тебе. Да, он меньше твоего работал в Зималетто, но он рассудительный, хладнокровный, у него интуиция.

– Да он всегда только личные амбиции удовлетворял! – я почти крикнул.– Он никогда не болел Зималетто так как я!

Я видел, что мои слова достигли цели и отец колебался.

– В общем, я решил… На совете директоров мы все проголосуем. И как решит совет, тот и будет Президентом. Не скрою, я хотел передать дела Александру. Но думаю, что так будет справедливо. Ты согласен?

Мне возразить было нечего и я встал.

– Хорошо, папа. Очень надеюсь, что совет примет правильное решение.

– Вот именно,– сказал отец,– Я тебя больше не задерживаю. Иди, пожалуйста, работай..

Он снова стал разглядывать жалюзи на окнах. Чуть поколебавшись, я вышел из кабинета.

========== Битва титанов ==========

***

Огромный маятник моей депрессии летит уже в другую сторону и я вместе с ним. Я теперь все время сплю, или просто валяюсь в кровати в каком-то полузабытьи. Казалось, моя голова стала весить тонну и, подобно громадному колоколу, непрерывно гудела. Мне не хочется даже выходить в коридор. Я вцепился в свою кровать, как будто за ее пределами меня ждала какая-то опасность. Снова этот страх… Этот выматывающий, зудящий как зубная боль страх сделать ошибку. Все мои ошибки очень дорого мне обходились, от них страдали близкие люди. Больше не хочется.

Мне сложно контролировать свои эмоции. У меня могли легко политься слезы, как у барышни в ПМС. Приходила Надя, но я отказался к ней выйти. Не хочу, чтобы она меня больше видела в эмоциональном раздрае. Хочу выйти к ней здоровым человеком. Помимо уколов мне прописали разноцветные таблетки, которые я должен принимать утром, днем и вечером. Очень удобно. Розовая (цвет утреннего рассвета) утром, белая (как яркий солнечный свет в полдень) днем, и голубая (как вечерние сумерки) вечером.

***

К этому совету директоров я был готов как никогда. Я подготовил подробный доклад и план по реорганизации Зималетто. Цифры отлетали от зубов. Я был уверен, что смогу убедить совет, что мой план хорош. Я чувствовал себя Александром Македонским перед битвой с варварами. Когда я подъехал к офису, увидел, что родители уже прибыли. Отец выглядел не то озабоченным, не то расстроенным.

Когда мы все вошли в конференц-зал, он спросил:

– А где дети?

Детьми мои называли Воропаевых-Киру, Кристину и Александра. Я всегда был уверен, что если бы они были немного помладше, когда погибли их родители, мать с отцом наверняка бы их усыновили. У меня практически развился комплекс неполноценности по этому поводу.

Мама удивленно ответила:

– Должно быть, на подходе, ты же знаешь, что Кира никогда не опаздывает.

К слову сказать, Кира моя несостоявшаяся невеста. Несколько дней назад я сдуру пообещал ей руку и сердце взамен на ее голос. Посмотрим, как она сейчас проголосует. Выбор у нее незавидный, конечно. Между молотом и наковальней.

Я не удержался, чтобы не послать шпильку в адрес Воропаева и брякнул:

– Александр в бутылочку яд сцеживает…

Ромка хихикнул. Отец раздраженно сказал:

– Сделай одолжение, держи себя в руках. Нам с мамой неприятно, что ты все время ссоришься с Сашей.

Мама ободряюще мне улыбнулась и тут вошли Александр, Кира и Кристина. Воропаев подал мне руку и процедил:

– Привет, партнер…

Я придумал очередную колкость в ответ, но сдержался. Не хотелось еще больше нервировать отца.

Когда мы расселись, отец прочитал небольшую лекцию о дружбе, о том, что всегда нужно рассчитывать на плечо партнера, оставаясь друзьями в любой ситуации. Я снисходительно поглядывал на Воропаева, а он делал вид, что старательно изучает мой доклад. Сначала свой план представил Александр. Затем я начал говорить, изложив свои тезисы и выкладки по своему плану реорганизации. Мне казалось, что отец не

вникал в мои цифры. Он сидел и изучал какие-то бумаги. Закончив, я сел и глотнул воды, потому что в горле пересохло. У меня было нехорошее предчувствие. Казалось, отца мой план не впечатлил, а скорее наоборот. И я не ошибся. Отец оторвался от своих бумаг и заговорил:

– Я понимаю желание Андрея перестроить компанию и открыть линию собственной одежды. Я и сам когда-то думал об этом. Но так и не решился, потому что это очень рискованно…

Мне все стало ясно. Конечно, он никогда не верил в мои способности. Но потом он сказал фразу, после которой мне показалось, что на меня вылили ведро ледяной воды, хотя это было вполне ожидаемо:

– План Александра мне ближе. Сейчас главное сохранить, то, что есть…

Он помолчал и добавил:

– Я буду голосовать за Александра!

И первый поднял руку.

Ничего другого я и не ожидал.

Совет директоров начал голосование. Александр, “за Сашеньку”, Андрей Жданов, Андрей, “за Андрюшу”, “за Александра Юрьевича”… Трое за Сашу и трое за меня. Теперь все зависит от голоса Киры. Все взгляды устремились на нее, а я просто пожирал ее глазами. Кира торжествующе обвела всех взглядом и сказала: “За Андрея”.

И я не смог сдержать победной улыбки.

После банкета отец меня отозвал на пару слов. Мы вошли в его кабинет, и я снова почувствовал себя школьником. Мне даже показалось, что он опять спросит своим ледяным тоном “Почему?”, как он спрашивал меня за двойки. И я немедленно внутренне ощетинился.

– Александр прав в одном,– назидательно сказал он.– Твои авантюры могут плохо кончится.

Меня раздражал его покровительственный тон.

– Хорошо, папа, я понял, -сказал я, чтобы он отвязался, однако отец не унимался.

– Никаких авантюр?

Я улыбнулся.

– Буду следовать поговорке-семь раз отмерь, один отрежь…

– Вот и молодец,– сказал он,– за то время, пока я возглавял Зималетто, я всегда спокойно спал. Самое главное – иметь чистые руки,– втолковывал он мне. Я соглашался со всем, что он говорил. Мне не терпелось начать работать.

========== На дне ==========

***

Писать становится все сложнее. У меня апатия крайней степени, я практически не вылажу из постели. Мне кажется, что меня засасывает огромная липкая жижа. Я тону, задыхаюсь, мне не хватает воздуха. Возможно, это от погоды, я слышу как непрерывно барабанят капли дождя по стеклу. Пишу эти строки, а сам думаю, как бы мне довести мысль до конца. К тому же я не узнаю свой почерк. Он стал какой-то рваный и буквы скачут то вверх, то вниз. Я старательно принимаю свои таблетки и верю, что когда-нибудь выплыву.

***

В последний раз я спустился вниз на производство, вдохнуть запах материи и машинного масла и собрать вещи. Было уже поздно, родители и Воропаевы разъехались. Цех тонул в темноте. А ведь правда, народ расходился в шесть. Я раньше и не задумывался над этим. Устроив вторую смену, я смогу повысить производство в два раза. Я провел рукой по швейной машине. Допотопная, наверное, отец с начала работы Зималетто ничего не менял. Какая уж производительность может быть на такой технике. Меня окликнул Малина.

– Жданов! В это время суток можно найти местечко приятнее чем пустой цех.

– Вот именно, что пустой. А где работники, которые трудятся как пчелки?

– А ты на часы смотрел?

– Вот я и говорю, что нужно организовать вторую смену.

– О, нет! Твой отец говорил, что женщинам во вторую смену нельзя. У них дети плачут!

– Я никого заставлять работать не собираюсь. Я буду предлагать деньги. Представь, сколько всего здесь нужно переделать, закупить машины, переучить людей…

– Прости, не могу этого оценить, я не знаю, как и эти машины работают.

– А я тебе сейчас покажу..

Я включил свет и сел за машину. У Ромки глаза лезли на лоб. Я заправил нитки, взял не простроченную деталь и проложил идеально ровную строку по периметру.

– Смотри…

Ромка присвистнул.

– Удивил…

– Ага, -сказал я.

– Я возьму на память?

– Бери, -великодушно разрешил я.– А вот если бы у меня была новая машина, я бы таких кармашков с десяток прострочил.

– О, десять-отличное число!-воскликнул Ромка. Пойдем сегодня в клуб, и я тебе организую десять девчонок. Будут Леночка, Анечка…

– Анечка…

Я усмехнулся, представив себе, что там за девчонок Роман пригласил. Но идти мне не хотелось. Мне хотелось остаться одному, чтобы подумать, как еще повысить производительность труда. Я сказал:

– Нет, иди один…

У Ромки зазвонил телефон и его как ветром сдуло.

– Ну ладно! Извини брат, труба зовет…

Я остался строчить кармашки. Под равномерный звук работающей машины было хорошо размышлять.

========== Красная роза-эмблема печали ==========

***

Когда они окружили дом,

И в каждой руке был ствол,

Он вышел в окно с красной розой в руке

И по воздуху плавно пошел.

И хотя его руки было в крови,

Они светились, как два крыла,

И порох в стволах превратился в песок,

Увидев такие дела.

Воздух выдержит только тех,

Только тех, кто верит в себя,

Ветер дует туда, куда

Прикажет тот, кто верит в себя…

Надя принесла мне плеер и наушники, и я могу слушать свою любимую музыку. Это тоже помогает мне держаться на плаву. Слава богу, последние два дня мое самочувствие более-менее сносное. Апатия отпустила, о болезни напоминает небольшое покалывание в пальцах рук и ног, и качели настроения приняли ровную амплитуду.

Прямая линия, как кардиограмма мертвеца. Впрочем, это не мешает мне рисовать. Сегодня я закончил розу, которую начал, как только мне стало лучше. Роза далась мне не сразу, уж очень причудливо закручены ее лепестки. Но я справился, и цветок получился очень реалистичным. Алая роза цвета крови с прожилками оттенков от бордового до почти черного. Я уже, кажется, писал, что мне мастерски удается смешивать цвета моими мелками. Кстати, одну пачку я уже использовал. Надя купила мне большую коробку, в которой 36 цветов. Я старательно нарисовал шипы, с которых капает алая кровь. Мой сосед осчастливил меня комплиментом, сказав, что я становлюсь заправским художником и, когда я выпишусь, оранжерея моя уйдет с молотка за большие деньги. Спасибо, родной, смешно.

Роза – это моя Катенька.

***

Мой первый рабочий день в должности Президента запомнился неразберихой. Меня распирала жажда деятельности, и я начал прямо с главного-небольшой перестановки в моем новом кабинете, бывшем кабинете отца. Папу сразил приступ ностальгии, он выносил свои старые вещи из кладовки у меня за спиной и, умиляясь, рассказывал о них какую-то ерунду. Я же был намерен выбросить на свалку весь этот хлам. Только бронзовая птица мне приглянулась, было в ней что-то величественное, в размахе крыльев ощущалась мощь и свобода. Я заботливо вытер с нее пыль и поставил на видное место. Меня сегодня ждало первое испытание в роли руководителя-мне предстояло подобрать себе секретаршу. На сегодня был назначен кастинг кандидаток, и я испытывал возбуждение. Первичный отбор вел кадровик, а затем он принес в кабинет стопку резюме, которые отобрал. Я перебрал их и отбросил, как будто листы обожгли мне руки.

– Что ты мне подсовываешь, – возмутился я. Это же Вика!

– Что, – съехидничал папа, – у Вики ноги слишком коротки?

– У Вики слишком длинный язык! Это же подруга Киры! Еще есть кандидатки? Кадровик засуетился и достал мне из стопки еще один лист. Я придвинул его к себе и снова отшвырнул:

– Что ты мне опять подсовываешь?! Где фотография?

– Будет,– примирительно сказал кадровик.– Блестящее образование, владеет всеми языками мира!

Я пробежался по строчкам. Резюме меня впечатлило. Девочка окончила экономический факультет МГУ с отличием и работала в престижном банке. У меня глаза на лоб полезли.

– Странно…-произнес отец.– С таким образованием и послужным списком претендовать на должность секретарши…

– Дело в том, что она,– ответил кадровик. -Она, она…

Я аж дышать перестал, пытаясь понять, что же там за чудо природы. Кадровик снова обрел дар речи:

– Она, кстати, единственная, кто не прислал фотографию… Но она девочка неглупая, да.

Я тут же ей придумал имя.

– Скажите, Георгий, а эта “Клава” – она просто страшная, или очень страшная? Кадровик изобразил целую пантомиму, которую я отображал на бумаге. Получилась какая-то Баба-Яга в круглых очках и железными зубами.

– Бабушка-бабушка, почему у меня такие зубы, – не утерпел я.

– Именно! – обрадовался Георгий.

Отец, поймав мой вопросительный взгляд, сказал:

– Я на тебя не давлю… Но если эта девочка не приложила фотографию к резюме, значит, она действительно умная.

– И действительно страшная, правда?– веселился я.

– В общем так, сын,– сказал отец. Ее бывший начальник-мой старый приятель. Давай я ему позвоню, пусть даст отзыв ее работе. А дальше принимай решение сам.

Отзывы были самые радужные. Банкир с восторгом рассказывал о “Клаве”, закончив так:

– По правде говоря, мы до сих пор жалеем, что она ушла.

Я вступал в очень рискованный период своей жизни, поэтому мне была нужна безупречная команда. Я распорядился Георгию пригласить ее завтра на “очную ставку”, по результатам которой собирался принять решение.

На следующий день ровно в одиннадцать в дверь заглянула “Клава”. Я был морально готов к встрече с “прекрасным”, но то, что я увидел, повергло меня в шок. Нелепая коричневая блузка из бабушкиного сундука, бесформенная юбка, круглые очки и отсутствие прически. Мне даже показалось, что я услышал запах нафталина. Однако “Клава” обладала довольно приятным голосом, который произнес:

– Здравствуйте, меня зовут Екатерина Пушкарева.

Я изучил мимику отца до мельчайших оттенков, и мне показалось, что и он был шокирован. Правда, ни одним движением мускулов он этого не выдал. Торопливо вскочив со стула напротив меня, где мы с ним обсуждали текущие дела, усадил на свое место “Клаву”.

– Я – Павел Олегович Жданов, экс-президент компании. А это мой сын, Андрей Павлович, как раз ему мы ищем секретаря.

Я, не скрывая ужаса, откровенно разглядывал ее.

Девушка тараторила о своем послужном списке, я ее почти не слушал, мой взгляд был прикован к ее “железной челюсти”, как выразился Георгий. Наконец я очнулся.

– Скажите, -сказал я грозно. – А что вы знаете о нашей фирме?

“Клава” тут же мне вывалила наши достижения и принципы работы. Я окончательно потерял дар речи. Увидев мое замешательство, она робко добавила:

– Я читаю экономические журналы, – чем окончательно сразила меня наповал. “Хорошие сапоги, надо брать”– шепнула мне моя интуиция. Так нелепая “Клава” стала моим секретарем.

Собственно, у меня стало 2 секретарши. Кира устроила истерику и пришлось мне взять Вику тоже. Я решил, что буду держать ее подальше от дел компании. Ну так, на всякий случай. “Клаву” же я “поселил” в кладовку. Подальше от глаз людских.

Примечание: Использован текст песни Наутилус “Воздух”

========== Кошмары ==========

***

Сегодня я плакал во сне. Мне снова снился отец. Мы запускали с ним воздушного змея. Я проводил летние каникулы в деревне у бабушки, а отец приезжал навестить меня. У него подвернуты светлые брюки, мы оба босиком носимся в траве. Загорелое лицо и белозубая улыбка. Он мне всегда напоминал какого-то киноактера. Ветер выхватил змея у меня из рук и он улетел, а отец подхватил меня на руки и стал кружить: “Не расстраивайся, Андрюшка! Сейчас на рыбалку пойдем!” Я хохочу и лечу куда-то в облака вслед за змеем, потому что папа меня подбрасывает вверх. Раз он меня так подбросил, что я действительно улетел. Я просыпаюсь в панике и слезах, сна больше нет. И образ отца рассыпался вдребезги.