Текст книги "Together (СИ)"

– Я ебнулся, если согласился на это, – хохочет, откидываясь на обшарпанное сиденье, затягивается так глубоко, что жжет легкие. – Где тачку-то спер?

– У Стива… или Джимми… хер разберет, как его там… Фионин дружок. Новую угонит…

Галлагер светится, как чертов новенький доллар. Перегибается через руль и целует Мика смачно, влажно, глубоко.

– Ты у меня как невеста, сбежавшая из-под венца, – ржет, прихлебывая теплое пиво из банки.

– Иди нахуй, Галлагер, – Мик ворчит, но непрошенная улыбка так и лезет на рожу, он хмыкает, достает из-под сидушки новую жестянку, швыряя пустую прямо в окно. – Куда мы, блять, вообще едем?

– Куда-то в Индиану, наверное. Посмотрим по ходу…

Йен барабанит пальцами по баранке, щурится от яркого солнца и искоса поглядывает на Милковича. У того рубашка в грязных разводах, а бабочку и смокинг они давно проебали где-то в пути…

– Че лыбишься, как дебил?

– Микки, ты такой красивый…

На заднем сиденье по очереди надрываются оба телефона. Терри и Фиона, наверное, всех собак на них спустили. Просто насрать… Хоть раз в жизни сделать все правильно. Так, как хочется только им.

– А закат, Микки, ты только посмотри, вот это закат, небо словно забрызгано кровью.

Мик не смотрит на небо, вообще за окно не смотрит. Поворачивает голову и видит, как солнце играет в волосах его парня. Рыжих-рыжих, как апельсин.

– Это ты красивый, дурак.

Чертыхается и закидывает в рот сигарету, хлопает по карманам в поисках зажигалки.

– Тормозни что ли, отлить надо…

========== Глава 4. ==========

Комментарий к Глава 4.

Ноэль/Кэмерон

https://pp.vk.me/c621819/v621819352/3a2f7/wZ4oHpZYXPk.jpg

– Значит, снова блондин?

У Кэмерона искры смеха в глазах и веснушки на носу такие яркие, будто гримеры их маркером подрисовывали. Проводит ладонью по рыжему ежику волос и ухмыляется как-то безумно.

– Съемки закончились, бро. И Ноэль Фишер снова стал сам собой. Твое здоровье, Кэм!

И опрокидывает в рот стопку русской водки, которую Айсидора потребовала заказать еще в начале вечеринки. Не вышла из образа, епт, как сказал бы Микки Милкович. Но Ноэль – не Мик, а потому он морщится, когда едкий и резкий, как кислота, алкоголь, обдирает горло, забрасывает в рот кусочек салями, чтоб перебить мерзкий вкус.

– Что, не пошла? – Прыскает Монахэн, приземляясь на соседний стул.

Пихает коллегу локтем и снова разливает из запотевшей бутылки ледяную прозрачную жидкость, воняющую ацетоном.

– Как русские пьют эту гадость? – Он принюхивается и забавно морщит конопатый нос, и сердце Ноэля вдруг пропускает удар.

“С какого бы хера?” – Это Милкович возмущается где-то в подкорке. Сезон только-только досняли и Фишер, наверное, не вышел из образа.

А Кэм между тем поддергивает рукава пиджака, из которых торчат запястья – тонкие, длинные, изящные, мать их. И пальцы, как у пианиста.

– Это странная нация, рыжик, – глубокомысленно выдает Ноэль, подцепляя со стола очередную стопку. – Иззи – лучшее тому подтверждение.

Подмигивает, и подтаскивает стул вместе с коллегой ближе, наклоняется, опаляя ухо горячим пьяным дыханием. А Кэмерон ржет, откидывая голову. От него пахнет оливками, мартини и водкой, но все это перебивает сладковатый аромат марихуаны. У него зрачок расплылся, почти полностью скрывая радужку, а еще Кэм хохочет, не переставая, вливает в себя все новые порции водки и на еду набрасывается, словно месяц не ел.

– А куда все свалили? – Бубнит с набитым ртом, кивая на пустые стулья.

– Так, вон они отплясывают, – Ноэль характерным движеньем Микки небрежно машет в сторону барной стойки, где Джереми, повиснув на Эмме, пытается изобразить кан-кан, Стив и Уильям переговариваются тихонько в сторонке, а остальные, образовав круг, подбадривают танцоров криками и свистом.

– Чувак, ты заскучал. Что за хандра? Эй, давай веселиться! – Он сейчас так похож на Йена, двинувшегося крышей, что у Фишера кончики пальцев на мгновение немеют и пол плывет под ногами, словно он не на стуле сидит, а на вращающейся платформе.

“Если он скажет хоть слово про закат, я позвоню в дурку”, – колотится где-то в висках навязчивая мысль. Но Кэм просто скидывает пиджак на спинку стула и …

– Эй, мы не на съемках, и тут не стрип-клуб. Кэм, мать твою! – Ноэль подскакивает со стула и хватает актера за пальцы, что уже сражаются с пуговками на рубашке.

– Расслабься, я пошутил, – и медленно ведет пальцем по щеке Фишера, касается губы, стирая капельки алкоголя, которые тут же слизывает.

Так… Так эротично.

– Ты что творишь, Кэм?

– Я просто дурачусь, бро.

И снова эта двусмысленная усмешка, от которой (или от запаха парня, что оглушает похлеще долбящей из динамиков музыки) вдоль позвоночника разбегаются мурашки. У него губы пересохли, и Ноэль облизывает их каждую секунду, словно не понимая, как выглядит со стороны.

До него доходит, когда глаза Кэмерона темнеют почти до черноты, и он дергает Фишера на себя, ухватив ладонью за шею.

– Я все еще помню вкус твоих губ, чувак. Если ты не прекратишь, я за себя не ручаюсь.

А Ноэля ведет только от этого лица – так близко, что каждую рыжую ресничку пересчитать можно без труда.

Джастин машет руками с другого конца зала, кричит что-то призывно, и Йен… стоп, какой Йен??? Кэм убирает руку, отступая на полшага назад. Его глаза отсвечивают серебром и смеются, когда Ноэль шепчет одними губами:

– Я… я не гей, Кэм… – И краснеет, как свежесваренный рак.

– Да, я знаю, я тоже. – И уходит, еще раз подмигнув напоследок.

========== Глава 5. ==========

Комментарий к Глава 5.

https://pp.vk.me/c621820/v621820352/381e2/5VMxW-Y50Tw.jpg

– Твой брат – херов мудак, Йен Галлагер. Какого, блять, черта мне так не повезло, и единственный нормальный парень в моей жизни оказался геем?

Мэнди ноет минут двадцать, то и дело пихая его в бок кулаком. У Йена плечи затекли и слезятся глаза, но он вглядывается в толпу, лениво текущую мимо, будто ждет кого-то.

– Ты так и не сказал, нахера мы приперлись сюда?

“Заткнись, Мэнди, просто заткнись!”, – стучит в голове, но Йен никогда не скажет этих слов единственному в его жизни человеку, который любит его – таким, какой он есть. Мэнди Милкович – лучший друг из всех, кого он мог бы пожелать или придумать.

– Йен Галлагер?! – Краснощекая ушастая голова высовывается из-за дверей и мигает поросячьими глазками, сканируя толпу в коридоре.

– Я! – Он шагает вперед и тут же скрывается в кабинете, оставив Мэнди хлопать глазами в недоумении.

***

Йен возвращается минут через сорок. Потный от волнения и с глазами, сияющими, как фальшивые камни в кричащих бусах Ви. Он все еще мнет кепку в ладонях, когда Мэнди прыгает на него разъяренной кошкой и вцепляется длинными ногтями в лицо, вспарывая кожу. И это, сука, охуеть как больно. Так, что искры сыплются из глаз гребаным рождественским фейерверком.

– Мэнди… Блять, да что с тобой?

Пытается перехватить руки, все еще хлещущие по лицу, размазывающие кровь по усыпанным веснушкам щекам. Будто узоры для Хэллоуина наносит.

– Армия, да?! Армия?!? Ты в конец ебанулся, Йен Галлагер! Он не стоит того! Микки и мизинца твоего не стоит, уебок ты тупорогий!

Слезы хлещут из густо накрашенных глаз, и краска стекает по бледной коже черно-бардовыми потеками.

“Ну и видок у нас щас”, – хочется в голос заржать, да только ее руки лупят уже почти что вслепую, а еще волосы лезут в рот и глаза, и Йен отплевывается, жмурясь. А потом хватает девчонку за талию, отдирает от себя и прижимает к стене, сдавливая хрупкие плечи так крепко, что факт останутся синяки. Похуй, она его вон как разукрасила.

– Нас копы щас загребут, если не угомонишься, – заглядывает в зареванное лицо и за пестрой маской из размазанной косметики и ярко-пунцовых мадежей видит прежнюю Мэнди – хрупкую, нежную, … раздавленную.

– Ты не должен идти в армию, идиот. Не из-за моего брата. Этот мудила… Ты так любишь его, да? А что он сделал, Йен? Что он сделал для тебя? Только брал постоянно. Или у него жопа такая охуенная, что забыть не можешь?

И осекается, ударяясь головой о стену, когда Йен, размахнувшись, наотмашь бьет по лицу.

– Так, значит, да?

Зажимает ладошками рот, давя рвущиеся нарушу всхлипы и истерический смех. Она похожа на бухую потаскушку, которую вот-вот вывернет дешевым пойлом прямо ему на ботинки.

– Мэнди, черт… Мэнди, прости, я не хотел. Микки… не говори о нем, ладно?

Он где-то меж ребер застрял, Микки Милкович, в поры впитался, растекся по венам отравой… И это не больно, нет. Пусто и холодно, будто он снова – тот маленький мальчик, которого Фрэнк и Моника забыли на парковке перед Рождеством.

– Знаешь, как я любила бы тебя, идиот? Самый счастливый бы был… Придурок… ненавижу… Армия, да? И из-за кого?

Мэнди воет, сползая по стене, потому что руки Галлагера больше не удерживают, висят вдоль тела, как плети. И глаза распахнуты так широко, что в них вниз головой ебнуться можно, не удержавшись.

– Мэнди… ты что?

– А ты не знал, да?

Шмыгает носом и то реветь принимается, то ржать, как малолетняя наркоманка.

– Я же люблю тебя, рыжий дурак. Все это время. И Лип твой… даже Лип для того, чтобы ближе быть… А ты и не знал…

Он стоит перед ней охуевший, ресницами хлопает и определенно не знает, что делать. На них косятся, перешептываются. Явно приняли за пару торчков, и странно, что копы еще не здесь с дубинками наперевес. Или санитары с носилками.

Опускается перед ней на корточки и обхватывает, крепко прижимая к груди. Целует волосы, что пахнут цветочным шампунем и тропическими фруктами.

– Иди сюда, дурочка. Просто иди сюда.

Укачивает, как маленькую, шепчет что-то бессвязно-ласковое, и Мэнди начинает затихать. Он все еще гладит ее по голове, думая, что волосы ее на ощупь точно, как у Мика.

========== Глава 6. ==========

Комментарий к Глава 6.

Кэмерон/Ноэль

https://pp.vk.me/c629503/v629503352/15318/xYBDeFjHaFU.jpg

– Это ничего не значит, – выдыхает Кэмерон, когда впервые вламывается в гримерку Фишера и буквально вытряхивает того из кресла, сжимая ладонями лацканы пиджака.

Ноэль даже моргнуть не успевает, как рыжий впечатывает его в стену, сминает губы губами, толкается в рот языком и ухмыляется криво, когда его отталкивают обеими руками.

– Кэм, ты ебанулся? Что это было сейчас?!

Ноэль трет губы рукавом, пытаясь избавиться от привкуса арахиса и капучино. А Монахэн запускает пятерню в свою шевелюру, как-то нервно взбивает, будто в чувство себя пытается привести. Дышит тяжело, хватая ртом воздух, как астматик. И в глазах то ли безумие растекается по радужке блестящей пленкой, то ли это просто отсвечивает зарница, вспыхивающая за окном у самого горизонта.

– По крайней мере, язык не грозишься вырвать.

У него веснушки такие яркие, что больше похожи на брызги оранжевой краски. А кожа белая, как тонкий фарфор. И весь он как изящная коллекционная статуэтка, которую и в руки-то взять опасаешься, вдруг разобьется.

Фишер правда не знает, что сказать – в голове ни одной связной мысли. Лишь часто-часто моргает, как Микки, только что услышавший, что Галлагер сваливает в армию на четыре года. И это жалко-скулящее «Don’t» срывается с языка прежде, чем Ноэль успевает откусить его к чертовой матери.

Пауза затягивается, и Кэмерон хлопает коллегу по плечу, подмигивает.

– Да ты расслабься, меня Сейди заждалась там, наверное.

И закрывает за собой дверь так осторожно, будто она сделана из хрусталя.

– Кэмерон, блять…

Почти сползает по стенке, слушая, как сердце пытается выломать ребра, чтобы рвануть за рыжиком следом.

***

Они снимают сцену в гей-клубе, и Ноэль чувствует себя полным придурком, когда Монахэн идет по залу в одних золотистых шортах, и этот неоновый свет обтекает его тело, что переливается серебристым. Глаза режет и щиплет, будто свет этот выжигает роговицу. А еще у Кэма брызги смеха во взгляде, и это раздражает сильнее, чем две недели демонстративного игнора.

– Двадцать пять баксов за танец, – хрипло выдает Монахэн, устраиваясь у него на коленях.

– Что, блять? – Ему не надо стараться выглядеть охуевшим, потому что Кэм так нарочито-выскомерен, что хочется двинуть кулаком в челюсть, чтоб хоть каких-то эмоций дождаться.

– Не нужен танец, уходи.

И пожимает плечами, а глаза душу пытаются вытащить через зрачки и будто кричат: «Я ведь ушел тогда, ушел!».

– Ладно, окей. Двадцать пять баксов, за твою жопу, да? Никогда за эту хрень раньше не платил.

Это игра света или Кэмерон действительно подмигивает едва заметно перед тем, как опуститься к нему на колени? Он пахнет, как чертов парфюмерный салон, и у Ноэля голова идет кругом, а по затылку словно шарахнули чем-то тяжелым. Он не слышит реплик режиссера, не слышит, о чем там переругиваются осветители и шепчутся коллеги. Потому что Кэм трется ягодицами о его пах, извивается всем телом… И вроде бы все по сценарию, но Фишер едва сдерживается, чтобы не обхватить пацана руками поперек груди, не коснуться губами шеи… Просто перегнуть через один из этих блестящих крутящихся стульев и трахать, пока не ослабнет этот звон в ушах, пока воздух не начнет поступать в легкие.

У рыжего глаза жирно очерчены черной подводкой и блестят так ярко, будто за зрачками кто-то зажигает крошечные лампочки. Набрасывает на шею боа, что щекочет кожу шелковыми перышками. Притягивает к себе, трогает губами пылающую щеку и шепчет одними губами, чтобы слышал лишь Ноэль:

– Это ничего не значит, что у тебя встал. У меня тоже стоит, чувствуешь? – И резко двигает бедрами вперед. Буквально вжимает в этот треклятый стул.

Во рту пересыхает, а сердце колотится где-то в горле.

– Стоп. Снято!

А кончик языка все еще скользит по влажным губам, что изгибаются холодно и язвительно одновременно.

***

Фишер прикрывает за собой дверь соседней гримерки, а потом прислоняется к ней спиной, глядя, как Кэмерон натягивает яркий, как перья попугая, наряд. Футболка прилипает к плоскому животу, когда он вскидывает руки, чтобы поправить воротник куртки. Ноэль сглатывает, но смотрит прямо в эти невозможные глаза цвета ртути, переливающейся на солнце. Он смотрит снизу вверх и гадает, когда этот мальчишка, что совсем недавно был сущим ребенком и разве что пешком под стол не ходил, успел перерасти его дюймов на пятнадцать, не меньше.

– Ты что-то хотел? – Монахэн спокоен, будто лошадиную дозу валиума принял. Он стряхивает с рукавов невидимые пылинки и что-то печатает в телефоне, изогнув одну бровь.

Ноэль чувствует себя полным идиотом, но все же выдыхает, мысленно жмурясь:

– Кэм, это кокаин?

– Я не знаю, чувак. Ты мне скажи. – И двумя большими шагами стирает разделяющее их пространство. – Что это, кокс? – Сжимает ладонью его ширинку, где и без того тесно так, что ткань вот-вот лопнет по шву. – Или, быть может, героин? Или какая-то другая неведомая хрень?

Он пахнет своим горьковатым парфюмом, киви и, совсем немножко, сигаретным дымом. Где-то за спиной надрывается телефон, но Кэм будто не слышит. И рук не убирает. Сжимает, поглаживает, а взгляд в это же время скользит по лицу, будто пальцами гладит. У Ноэля сердце делает кульбит, и в висках колотится кровь, оглушая. Кусает себя за язык, чтобы в голос не застонать, и так хочется закурить, что пересохшие губы немеют, и жжет легкие.

– Ты ебанулся, Кэм.

– Мы оба ебанулись, – соглашается рыжий и целует так, что пол плывет под ногами. Целует так, как никогда не целовала Лайла. Целует так, что искры из глаз сыплются.

И Ноэль уже не отталкивает, скидывает пальто и обхватывает ладонью затылок парня, а потом размыкает губы, отвечая на поцелуй.

Ни один из них не слышит, как дверь, тоненько скрипнув, открывается, впуская хохочущих девушек. Они замирают на пороге, будто влетели с размаха в стеклянную стену.

– Скажи мне, что они репетируют, Сейди, – шепчет одна, наматывая темную пружинку локона на палец.

А вторая лишь хлопает ресницами и зачем-то безостановочно трет глаза.

– Ну, как, девочки, натурально? – Монахэн отрывается от Ноэля и улыбается так обворожительно, что коленки слабеют. – Эй, вы чего такие испуганные? Чувак, у нас получилось! Раз уж наши девчонки в ступор впали.

Его смех, как серебристый звон колокольчиков, думает Фишер сквозь застилающий разум туман.

– Блин, вы придурки! – Лайла облегченно хохочет, отвешивая парням шутливые подзатыльники, а Кэмерон обнимает обеих сразу за плечи и тащит к выходу.

– Ноэль, не отставай. Мы же поужинать собирались.

И уже на стоянке опаляет ухо сбивчивым шепотом:

– Мы не закончили.

========== Глава 7. ==========

Комментарий к Глава 7.

https://pp.vk.me/c629308/v629308352/22c28/L0EBwM1oD3o.jpg

– Пожарник, Галлагер? Че, блять, серьезно?

Рыжий вздергивает бровь насмешливо. Будто издевается, сука. Конопатая рожа как дешевая резиновая маска из супермаркета на углу. Ему похуй, наверное. Или это колеса, которые он жрет ежедневно горстями, чтобы башню окончательно не снесло. Вот только Мику от этого ни хуя не легче. У Мика легкие жжет, будто он вместо воздуха вдыхает пары концентрированной кислоты. А еще под ребрами ноет так противно, что хочется расцарапать грудную клетку ногтями.

– Еб твою мать, Йен, может соизволишь распахнуть свой ебальник и вякнуть хоть что-нибудь?

“Нет никакого пожарника, Микки, это все ебаный пиздеж. Я же тебя люблю, Микки. Всегда любил”, – Галлагер никогда не скажет ничего подобного. Не теперь.

Микки облизывает губы, раскатывает по ним скопившуюся под языком горечь.

– Мы расстались. Все кончено, Мик.

И пожимает плечами, будто ему и правда насрать. Насрать. Все равно. Похуй.

Йен, блять.

– Тебя не должно волновать, кого я трахаю.

Не должно. Волнует. Пиздец как волнует. До кровавых рубцов на руках и оранжевых всполохов перед глазами.

Ты у меня на сердце вырезан, Йен. Правда, пиздец? А раньше я думал, что и сердца-то нет никакого, так – кусок сырого кровавого мяса.

– Светлана говорит, ты влюбился.

Голос чужой какой-то и глухой, будто из-под воды раздается. Давай, Микки Милкович, разревись еще здесь, как тупая сопливая баба. Пусть рыжий говнюк над тобой посмеется. Снова.

– Любовь?

Йен смотрит как-то странно, и глаза в тусклом свете одинокой лампочки кажутся стеклянно-пустыми. По губам змеится тонкая улыбка – будто рот судорогой свело. А Мик уже и не знает, чего хочется больше – ебашить по ним кулакам, расхерачить в кровавое месиво. Или обхватить губами, как раньше.

Нахуй ты влез в мою жизнь, Галлагер? Растекся по венам отравой.

– Разве сломанная вещь может чувствовать? Никакой любви, Мик. И нет, мы не ходим в парк на пикник, и он не дарил мне псину в свитере.

Он говорит “мы”, а у Микки живот скручивает спазмами. Раньше я был второй частью этого “мы”, Йен.

– Мы могли бы попробовать… попытаться.

Сука, он правда сказал это? И голос такой жалкий, что блевать тянет.

– Что попробовать? Ходить на свидания? Зажить дружной гейской семьей? Брать Евгения на уикенды? Устроиться на работу в офис? Самому не смешно?

Фыркает в кулак и, кажется, пытается засмеяться, но это больше похоже на всхлип, и… Черт, он пахнет слезами, сигаретами и какой-то равнодушной болью. У Микки крышу рвет, сносит до основания, и он обхватывает его шею рукой и тянет на себя, кончиками пальцев касаясь кромки волос.

– Микки. Не надо.

– Йен.

Обхватывает ладонь ледяными пальцами и убирает от себя. Отталкивает почти. Настойчиво, жестко. А Мику будто сотни иголок под кожу впиваются.

– Йен.

Он уходит вдоль коридора и насвистывает что-то сквозь зубы, засунув руки в карманы. Микки не видит, что они сжаты в кулаки так, что пальцы побелели. У Микки в голове будто петарды взрываются.

Все кончено? Хуй тебе, рыжая морда. Вместе и навсегда. Или как там говорят?

Галлагер проходит мимо затянутого кривыми жалюзи окна, и косые лучи заходящего солнца вспыхивают огнем в его волосах. Его волосы и есть – солнце. Огонь, сжигающий заживо, оставляющий после себя пепел и прах. Тлен.

Пожарник, Галлагер? Ни хуя подобного.

Мик опускает руку в карман и гладит гладкий, прохладный ствол пистолета. Ласково, будто руку любовника.

========== Глава 8. ==========

Комментарий к Глава 8.

Ноэль/Кэмерон

https://pp.vk.me/c629506/v629506352/2f6ef/llICLdEndhA.jpg