Текст книги "В плену любви I"
Автор книги: Людмила Ладожская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Часть I
Шел 1942 год. Второй год Великой Отечественной войны. Это было время, когда гитлеровский фашизм черными тучами сгустился над Советским Союзом с целью порабощения народа этой Великой державы. Это было время, когда в сердцах многих людей царил хаос в неведении, чем закончится эта мировая схватка. Кто-то переступал через черту свой совести, теряя человеческий облик в сотрудничестве с гитлеровской Германией и ее союзниками. Кто-то сражался до последнего вздоха в надежде и уверенности в непобедимости советского народа. Это был год, очень тяжелый для всей страны. В городах, не захваченных немцами, все делалось для того, чтобы оказать максимальную помощь бойцам Красной Армии на фронте.
Так и в небольшом городке, Солнечном, какими была усыпана территория Советского Союза, все предприятия, согласно директивам советского командования, по возможности переоборудовали с осени 1941 года для производства боеприпасов и оружия. «Все для фронта! Все для победы!» Именно с этими мыслями трудились почти по 24 часа в сутки в основном подростки и женщины, оставшиеся в тылу.
************************************
Было уже семь часов вечера. «Шевелитесь, мать вашу! Не сегодня так завтра немец здесь будет! Или вы хотите, чтобы вашими бомбами ваших же отцов и братьев убивали?» – ревел Садовников, как бык.
Алексей Иванович уже много лет был директором завода, который в срочном порядке готовил к эвакуации. Этот невысокий, полноватый мужчина сорока пяти лет обладал громким голосом и организаторскими способностями настоящего руководителя. С тех пор, как пришла директива об эвакуации завода, Садовников практически не спал. Надо было все четко организовать по отправке готовой продукции на фронт, оборудование переправить в другой населенный пункт, уничтожить важную документацию, чтобы не попала в руки фашистов. В условиях войны, когда все это ложилось на плечи молодежи, женщин и стариков, в условиях, когда не хватало машин, эшелонов, когда железные дороги постоянно подвергались бомбежке, сбоев в расписании поездов, нарушения телефонной связи это было сделать не просто. Но Алексей Иванович был человеком дела. Он любил свою работу, он любил свой завод, он любил свой народ и партию, будучи коммунистом и патриотом своей родины. И даже в таких жестких условиях он делал свою работу, чтобы комар носа не подточил. Рабочие и служащие любили и уважали своего директора за справедливость, за подход к людям. Он мог войти в положение своих работников, но не давал им садиться на шею. А это надо уметь. Он рано стал вдовцом. Дальше личная жизнь его не сложилась, детей не было, и он полностью посвятил себя заводу и людям. «Да что ж вы как тараканы беременные! Еле ползаете! Ядрит вашу вошь, люди за вас жизнь на фронте отдают, а вы? Куда, куда прешь? Это в другую машину!» Люди на него обид не держали. Они, наоборот, из шкуры вон лезли, чтобы добросовестно выполнить свою работу, стараясь не подвести директора и бойцов фронта.
Наконец-то все, что могло представлять собой ценность для фашистов, было погружено. И уже поздно, ночью, когда от станции отошел последний эшелон с оборудованием, Алексей Иванович снял кепку, вытер ей пот, струившийся по лицу и шее, и, присев на какой-то сломанный ящик, облегченно вздохнул. Теперь надо было подумать о людях, но это завтра. Думать уже не было никаких сил. Он думал, как добраться до кровати и поменять свежую рубашку. По последним сведениям, фашисты должны были подойти к городу дня через три-четыре. «Завтра с утра займусь эвакуацией людей», – подумал про себя Садовников и, отпустив всех отдыхать, медленно побрел домой, планируя завтрашний день.
Тася, Зина и Галка тоже поволокли ноги домой. А на завтра договорились встретиться около почты и пойти на речку. Завод эвакуировали. На работу идти не надо было. Поэтому девушки решили провести время на речке, где до войны очень часто купались и загорали в жаркие летние дни.
************************************
Таисия проснулась около 10 утра. Солнце уже вовсю светило, девушка минут пять еще нежилась в его теплых лучах, потом резким прыжком вскочила с постели и, напевая мелодию, поскакала на кухню умываться. Бабушка хлопотала около плитки, готовя внучке завтрак.
– Тася, непоседа! Че не спится-то? Выспалась бы хоть что ль сегодня-то. Никуда ведь не надо. Посмотри, синячищи-то под глазами какие! Худая вся стала! Кожа да кости! – проворчала Пелагея Семеновна, увидев внучку.
– Бабушка, ну не ругайся, – ласково проговорила Тася, подошла сзади и обняла свою любимую бабулю. Любимую и единственную. Семь лет назад, когда девочке исполнилось 10 лет, ее родители утонули. Совершенно нелепо, совершенно бессмысленно. Они очень любили друг друга, все свободное время проводили вместе. Вместе и погибли. «Это судьба!» – спустя уже много времени после их смерти, сказала бабушка. Поэтому уже семь лет она воспитывала Таисию одна и всячески старалась заменить ей мать и отца.
– Ладно, ладно, подлиза! Умывайся и садись за стол. Буду тебя кормить, а то, ей-богу, смотреть страшно! Худая, как кощей.
Про худобу, конечно, Пелагея Семеновна перегнула палку. Таисия была стройной девушкой, но никак не худой. У нее были стройные ноги, округлые бедра, узкая талия и небольшая красивая высокая грудь. Глядя на эту девушку, можно было подумать, что легкость и грация, с которой она себя несла, родились вместе с ней.
Таисия умылась, вернулась в комнату, натянула купальник. Выбрала в шкафу желтый в черный горошек сарафан на пуговицах, который очень шел к ее темным волосам и немного смуглой коже.
Все говорили, что Тася была похожа на отца. Это был красивый, с темной гривой волос, мужчина. Все думали, что в его жилах течет южная кровь. Но наверняка этого никто не знал. Он воспитывался в детском доме, о родителях его никто не имел представления. Он был подкидышем. В детском доме его назвали Егором. Егор Зорькин (мальчика обнаружили на заре, так и дали фамилию) рос серьезным воспитанным мальчуганом, потом окончил училище, получил специальность механика и по распределению приехал в Солнечный, где и познакомился с Татьяной – Тасиной мамой. Он начал свою трудовую деятельность на автобазе, показал себя добросовестным исполнительным работником и вскоре получил должность главного механика. Татьяна работала на швейной фабрике. Они познакомились на танцах в клубе. И, наверное, с тех пор не расставались. На следующий день Егор сделал предложение, которое мама Таисии приняла не задумываясь. Сыграли свадьбу, и Егор по настоянию жены переехал из комнаты в общежитии к Татьяне, где она жила вместе со своей мамой Пелагеей Семеновной. Теща с зятем быстро нашли общий язык. Егор привел в порядок добротный дом, который пришел в запустение после смерти мужа Пелагеи. Через положенное время в семье родилась Таисия. Она унаследовала от отца черные вьющиеся густые волосы и красивый оттенок кожи, цвета загара. От матери ей достались огромные зеленые глаза, которые обрамляли длинные ресницы, небольшой нос, чуть-чуть вздернутый кверху, и в завершение розовые, немного припухлые губки. Когда малышка первый раз улыбнулась, на щечках заиграли ямочки, которые действовали магически на окружающих и по сей день.
Тася посмотрела на себя в зеркало, расчесала свои послушные волосы, которые очень легко укладывались, благодаря тому, что вились от рождения. И по-прежнему напевая какую-то веселую песенку, вернулась на кухню. Бабуля уже накрыла на стол. Давеча приятельница Нина из соседней деревни привезла ей яиц и шматок сала. В летнее время овощи всегда были на столе. Дом находился ближе к окраине города. Когда погибла дочка с зятем, Пелагея разработала небольшой кусочек земли, прилегающий к дому, где выращивала овощи, зелень. Посадила пару кустов смородины и яблоньку, которая уже начала плодоносить. Все для любимой внучки. Первый раз за долгое время Тася спокойно, не спеша, принялась за горячую, ароматную яичницу.
– Ну, что, егоза? Что удумали так рано делать? Куда уже мчитесь? – спросила Семеновна, любуясь на внучку.
– Бабулечка, хотим с девчонками на речке посидеть. Все-таки школу закончили. Каникулы как-никак! – шутила, подмигивая, Тася.
В этом году девушки отучились в последнем классе. Днем учились. После школы на завод в вечернюю смену. Когда уж совсем не успевали с планом, выходили работать в ночь. В школе, конечно, принимали это во внимание, но учителя старались все-таки оценивать учеников по знаниям. Поэтому, что и говорить, им хотелось просто отдохнуть, поваляться на песке, просто побыть в тишине, не слышать лязг железа и рев моторов станков.
– Тасенька, ты уж там не долго! Хорошо? Вечером подумаем, как быть.
– Бабуль, что ты имеешь в виду?
– Тревожно мне, Тась! Сейчас пойду на рынок, послушаю, что говорят. Многие думают уехать из города. Говорят, зверствует немец. Боятся быть под немцем. Может, в деревню к Нине поедем, пока все обойдется. Она приглашала. Все ж в деревне и мясо есть, и картошка. Да и в лес можно уйти в случае чего. За тебя мне страшно, внучка. Я свой век уж прожила.
– Хорошо, бабуль, вернусь и поговорим. Не переживай. А от судьбы не уйдешь. Сама говорила. Фашисты тоже ведь люди, не звери.
– Как знать, моя хорошая, как знать. Были б люди, так и сидели бы в своей Германии, не лезли бы с войной на чужую-то землю.
Пелагея Семеновна еще долго сама с собой говорила, но Тася уже ничего не слышала. Она стремглав мчалась к почте, где ее ждали подруги.
************************************
– Таська, вечно ты опаздываешь! – увидев подругу, прокричала Галочка. – Хоть бы во время войны была бы попунктуальнее! – не унималась подруга. – Мы уж думали, Пелагея Семеновна тебя не выпустит.
– Привет, девочки! Прямо не верится, что сегодня никуда не надо, – подбежала к девушкам Тася и попыталась закружить их в вальсе.
– Сумасшедшая! – кричала и отбивалась от подружки заспанная Зиночка.
– Зин, ты что, не выспалась? Не хватило времени? – спросила Тася подружку.
– Да, девочки, не до сна было. Вчера родители долго говорили и решили, что завтра мы уедем из города. Им сказали, что партийных немцы расстреливают сразу.
Отец Зины был партийным работником. Мать тоже. Это были активные участники коммунистического и комсомольского движения в городе. В жизни это были веселые, жизнерадостные люди. Кстати, полная противоположность их дочери. Зиночка всегда говорила очень тихо, не выражая никаких эмоций, отчего ее ответы у доски хоть и были правильными, но восхищения учителей не вызывали. Зина мечтала стать врачом, усердно изучала химию, биологию, отыскивала различную медицинскую литературу и с интересом изучала. «Врач должен уметь лечить, а не орать на сцене стихи», – всегда говорила Зиночка, если в очередной раз ее просили отвечать громче. Папу – Бориса Моисеевича – не взяли на фронт только потому, что у него была повреждена правая рука (лет семь назад он получил производственную травму на заводе). Когда год назад призывались мужчины в Красную Армию, его оставили в запасе. Оставаться в городе для него и семьи было действительно опасно. Он переживал не столько за себя, сколько за детей: семнадцатилетнюю Зиночку, четырнадцатилетнего Сашку – и конечно, свою жену.
– Мои тоже родители твердят, что надо уезжать из города. А куда, ума не приложат. Мамин брат в Ленинграде. Но никаких вестей от него почти год не было. Что с ним, неизвестно, – рассказывала Галина свои семейные новости.
– Неужели эта проклятая война нас разлучит, мои милые подружки? – расстроилась Тася.
– Как сказал отец, у нас два варианта: уходить в лес или эвакуироваться в тыл. Сегодня они будут решать вопрос по эвакуации с Садовниковым. Машин в распоряжении города почти нет. И вопрос об эшелоне для эвакуации людей тоже открыт. Знаете, девочки, я вчера слушала разговоры родителей, и стало мне уж как-то очень жутко. Какое-то предчувствие не хорошее.
– Зин, ты прямо как моя бабушка. Предчувствие, предчувствие. Мы же мирные жители, угрозы для них не представляем, – разозлилась Тася. За разговорами девчонки дошли до речки. – Все, мои хорошие, давайте не будем думать ни о чем плохом. Посмотрите, какая красота вокруг.
– Мы-то, может, и нет, а вот коммунисты – да, – тихо, почти шепотом сказала Зина, расстилая старенькое выцветшее покрывало.
Девушки расположились на берегу реки. С годами именно на этом месте уже образовался небольшой пляж. Так распорядилась, верно, природа: по берегам речки росла трава да кусты. Но не забыла про горожан. Оставила им песчаный берег с небольшим заливчиком, где вода быстро нагревалась, и в мирное время здесь летом всегда звучал плеск воды и смех ребятни.
– Ой, девчонки! Вот закончится скоро война, поступлю в техникум и стану самым известным модельером в Советском Союзе! Создам лучшие коллекции! У меня будут одеваться знаменитые певцы и артисты нашей страны! – прощебетала Таисия, подняв руки к июньскому утреннему солнышку, и, заливаясь звонким смехом, закружилась по песчаному берегу, плюхнулась рядом со своей школьной подругой Галкой.
– Ой и выдумщица ты, Тася! – деловито сказала Галина. Девушка лежала на прогревшемся песке и, пожевывая травинку, жмурилась в лучах солнца. – Модельер, артисты… Говорят, прет немец на Москву! Не остановишь! И будет ли скоро конец войне, тоже вилами по воде писано.
– Вот-вот, девочки, не зря же так срочно дали установку об эвакуации завода, – тихо, абсолютно без всяких эмоций, произнесла Зиночка. – Так что, Тасенька, о техникуме только мечтать.
Зина Горячева была невысокого роста, худенькой, но грудь большого размера всегда заставляла ее комплексовать перед одноклассниками, особенно во время летнего сезона. И когда Зина причитала по поводу большой груди, Тася всегда ее успокаивала тем, что ее детишки всегда будут при молоке. А Зина еще больше злилась, но не обижалась на подругу. Неординарной внешностью она не отличалась. Правильные черты лица. Большие глаза, но очень редкие и светлые, почти не заметные ресницы. Русые волосы всегда были заплетены в две косички, переплетаясь между собой в корзиночку. Она всегда одевалась неброско, чтобы меньше привлекать внимания к своей груди, к которой все-таки интерес противоположного пола имелся.
– Девчонки! Может, запишемся на фронт? – сказала она, глядя в ясное, голубое и совсем не военное небо. – Я бы санитаркой легко могла работать. Хоть пользу бы принесла нашим защитникам.
– Не сомневаюсь, Зин. Ты бы и операцию по справочнику сделала и глазом не моргнула, – пошутила Галка, зная, насколько серьезно подруга изучает медицину и готовится стать врачом.
– Думаю, что не очень сложную смогла бы, – сказала Зина, медленно приподнимаясь на локти, и очень серьезно посмотрела на подруг.
– Галка, Зин, хорош о грустном. Пойдем попробуем водичку. Июнь на дворе. А мы не купались еще.
Девчонки с хохотом бросились в воду. Они словно маленькие дети брызгали друг друга водой и дурачились, пока без сил не вышли из воды и не упали на песок. Первой пришла в себя Галка. Она так увлеклась, что забыла про свое достояние. Галкиной гордостью была ее коса, ниже пояса, цвета шоколада. Несмотря на то, что волосы были мягкими, они были очень густыми. Такой косы не было ни у кого во всей школе. Галина Петрова была чуть ниже Таси. Это была очень худенькая девушка, со спортивной фигурой и узкими бедрами. Выразительные серые глаза говорили о многом. У Гали была способность к языкам. Немецкий язык очень легко давался девушке, и нередко она помогала готовиться к урокам своим подругам. К тому же у девушки был математический склад ума. Это ей передалось от родителей. Оба – и мать, и отец – преподавали математику в школе. Отец – Семен Петрович – преподавал очень давно, и настолько он был занят работой и учениками, что до 40 лет так и не женился. А когда к ним в школу после института пришла новая учительница Вера Михайловна, или, как он звал ее нежно, Верочка, он понял, что пропал. Вера была тоненькой, хрупкой, можно сказать хрустальной, девушкой, что, вероятно, и передалось ее дочери. Семен Петрович полгода ухаживал за Верой. Она видела, насколько бережно он относится к ней, и за это время влюбилась в учителя. И можно сказать, сама предложила пожениться. Семен Петрович был несказанно рад и через год появился Галчонок – плод их любви. В 1941 году он, как и многие, пытался записаться на фронт, но ввиду возраста ему отказали. И они вместе с женой продолжали преподавать в этот тяжелый для страны год.
Судя по солнцу, время было около пяти часов вечера. Девушки проголодались и неохотно засобирались домой.
************************************
Немцы заявили о себе громко. Первыми ворвались в город мотоциклисты, потом грузовики, набитые немецкими солдатами, и следом въехали на легковых машинах немецкие офицеры.
Услышав нарастающий рев моторов автомашин, девушки понеслись в сторону города. Чем ближе они подбегали, тем громче нарастал шум машин, тем сильнее стучало сердце и тревожнее становилось на душе. Они быстро пересекли подлесок, который отделял дорогу от речки, и, спрятавшись в кустах, с замиранием сердца наблюдали за колонной техники, которая двигалась в центр города. Пока эта процессия ехала, девчонки с ужасом в глазах, молча наблюдали. Когда же все стихло, они как по команде сели и еще несколько минут молча смотрели друг на друга, боясь нарушить тишину. Первой очнулась Галя.
– Господи, куда ж их так много? – она схватилась за голову и медленно, сдавливая виски, опускала руки, в надежде получить ответ на свой вопрос.
– Девочки, успокойтесь. Сейчас еще посидим немного и дворами будем пробираться домой. Все обойдется, – дрожащим голосом успокаивала подруг Тася. – Зина, Зиночка, ты что? Успокойся. Вот увидишь, наши скоро придут и очистят город от немцев.
Тася легонько потрепала Зину по щекам, так как одноклассница онемела от одного вида колонны и сидела как вкопанная, уставившись в одну точку.
– Папа, мама, Сашка, – тихонько произнесла Зина и закрыла лицо руками. Девушки подвинулись к ней, обняли и начали успокаивать ее. В таком состоянии Зину нельзя было отпускать одну домой.
Полчаса девчонки еще сидели и приводили в чувство Зину. Когда подруга более-менее пришла в себя, девушки решили пробраться к домам и условились при малейшей возможности встретиться вечером или завтра утром у Таисии.
Они выбежали из кустов, пересекли дорогу. Еще немного пробежали вместе по направлению к почте, потом молча посмотрели друг на друга, кивнули и разбежались каждая в свою сторону.
************************************
Казалось, что город вымер. Тася мчалась к дому, что было сил. Когда в поле зрения появился ее дом, ей показалось, что она проделала путь от почты до дома на одном дыхании. Ей оставалось совсем немного, пройти пару домов, перейти дорогу и оказаться под защитой своей дорогой бабушки. «Бедная, она, наверное, уже вся переволновалась. Дернул же черт нас пойти на эту речку. Вот же дуры бестолковые. Война идет, а нам, видите ли, отдохнуть захотелось», – ругалась про себя Тася. Вдруг она услышала мотор мотоцикла, но спрятаться было некуда, а перепрыгнуть забор соседнего дома она не рискнула. Только сейчас она пожалела, что нарядилась в этот яркий желтый сарафан, который был как бельмо на глазу. Тася взяла себя в руки и, пытаясь быть спокойной, перешла дорогу и пошла к своему дому.
Мотоциклисты заметили девушку, остановились, стали что-то громко говорить и смеяться. Потом они подъехали к колонке, которая находилась недалеко, достали фляжки, стали наливать воду и наблюдать за девушкой.
Тася нырнула в калитку и, словно горная лань, перепрыгивая несколько ступенек, влетела в дом и бросилась в объятия своей обеспокоенной бабушки. Пелагея Семеновна не отходила от окна, ждала внучку, когда соседский паренек прибежал и сообщил, что в город пришли немцы. Она видела в окно, как мотоциклисты остановились. А когда увидела, как Тася промелькнула перед домом, очень занервничала.
– Ну, все, все, хватит, моя девочка. Все, ты дома, со мной. Пока я жива, ничего не бойся. Сейчас чайку попьем с мятой, успокойся, моя хорошая,– убаюкивающим голосом говорила Пелагея Семеновна прильнувшей к ней внучке.
Она усадила Тасю за стол, поставила чашки и пошла к печке за чайником. Но шум распахнутой резко двери заставил эту полную женщину в два прыжка вернуться к столу. Она встала сзади Таси, обняла за шею. Девушка закусила губу и судорожно вцепилась в руку бабушки.
Немец был очень высоким, с редкими рыжими волосами и такой же недельной щетиной. Он улыбался, показывая свои желтые зубы. Так они молча смотрели друг на друга минуту, но для Таси это была вечность. Она нутром чувствовала опасность.
Немец стал осматриваться по сторонам. Комната, в которой они находились, была просторной. Она служила и кухней, и столовой. Прямо напротив входной двери имелась печка, рядом с которой стояли самодельные шкафчики для продуктов и умывальник. В центре стоял большой стол, где в праздники, когда еще была жива дочка с зятем, собирались гости. В стороне стояла кровать, на которой спала Пелагея Семеновна.
Взгляд немца остановился на проеме в другую комнату, Тасину. Пока семья была в полном составе, там спали Егор с Танечкой. После их смерти комната стала Тасиной. А небольшую комнатку, квадратов семь, бабушка с внучкой переделали под своего рода мастерскую. Крестная Таси, которую жизнь закинула в Новгород, подарила на день рождения крестнице швейную машинку, о которой та так давно мечтала. И с тех пор там был просто склад. И материал, и выкройки. Очень уж Таисия любила шить, связывая свое будущее именно с этим.
Немец встал, подошел к проему, заглянул в Тасину комнату, еще больше заулыбался и двинулся к женщинам. Обе напряглись. Фриц приставил дуло автомата к подбородку Таисии. Девушка, бледная как полотно, встала. Он схватил ее за руку и отшвырнул в сторону комнаты. Одной рукой немец держал автомат, другой расстегивал пуговицы на кителе. Лицо его исказила злая гримаса. Все происходило какие-то считанные секунды. Пелагея Семеновна как тигрица вцепилась в руку немца и просила отпустить девочку. Немец откидывал старуху, но она не прекращала своих попыток освободить внучку. Ему надоела эта неугомонная бабка, и он ударил ее прикладом. Женщина упала. Тася в ужасе закричала и бросилась к бабушке, но немец схватил ее на руки и бросил на бабушкину кровать. Она очень больно ударилась головой, но страх перед этим здоровым, рыжим фашистом заставил ее взять себя в руки. Девушка ринулась к двери, но немец поймал ее за руку и с силой опять бросил на кровать. Он откинул в сторону автомат и с остервенением бросился на девушку. Она сопротивлялась что было сил, царапалась, кусалась. Фрица эта борьба, по-видимому, уже взбесила, и он с силой рванул на ней сарафан. Обнаженная красивая грудь девушки усыпила бдительность насильника, и он не заметил, как оклемавшаяся Пелагея Семеновна подкралась к нему сзади и ударила кочергой по спине.
Освирепевший немец обернулся и бросился в сторону пожилой женщины.
– Тася, беги, внученька! Беги к соседям! – кричала бабушка.
Девушка вскочила и, инстинктивно прикрывая грудь, выбежала из дома. Увидев, как убегает жертва, фашист схватил автомат и бросился за ней. Пелагея Семеновна, собрав силы, схватила кочергу и побежала за ними. Немец в два счета настиг Тасю, но старуха ему все-таки предельно мешала. Он повернулся и выстрелил в нее.
– Беги, родненькая! – слабым голосом крикнула Пелагея Семеновна, остановилась, вскинула руки вверх и упала навзничь.
Тася от случившегося даже не могла кричать. Она встала как вкопанная и с ужасом смотрела на неподвижную бабушку. Немец ругнулся, пнул ногой тело убитой и, схватив девушку за волосы, потащил в дом.
Потом было все как в замедленном кино. Когда он тащил ее по ступенькам, раздался выстрел, и немец, перелетев через нее, рухнул с крыльца. Потом она видела перед собой какие-то лица, почувствовала, как ее куда-то несут. Но ей уже было абсолютно все равно, куда ее несут, что с ней будет, ведь она потеряла самого близкого человека. А после девушке вдруг стало тепло, и она провалилась в сон.
************************************
Когда Тася выбежала из дома, ее испуганный вид и разорванный яркий сарафан привлек внимание немецкого офицера, проезжавшего мимо их с бабушкой дома. Разгадав гнусные намерения немецкого солдата, он велел остановить машину, вбежал во двор и выстрелил в него, когда тот тащил девушку в дом. Вблизи она была еще красивее. Офицер взял ее на руки, отнес в дом и положил на кровать, укутав одеялом. Потом велел своему водителю принести аптечку, сделал укол со снотворным, так как девушка от перенесенного шока начала бредить, метаться и звать кого-то, скорей всего ту самую убитую женщину.
Райнер отправил своего водителя на улицу, взял табуретку, поставил к кровати и смотрел на спящую девушку, думая, как поступить дальше. Она была очень красива. Он это заметил еще, когда первый раз увидел ее выбегающей из дома. Оставить ее здесь одну – это был не вариант. Но встретиться с господином оберстом Альтманом Кенингом ему все же было необходимо.
По данным немецкой разведки, городок Солнечный не представлял собой угрозы для гитлеровцев, поэтому они вошли в город без предварительной бомбежки. Город был очень удобным снабженческим и транспортным центром для гитлеровской армии. Большое количество деревень вокруг могли обеспечить продовольствием немецких солдат. Многочисленные силы гитлеровцы стягивали к Сталинграду, и готовилось наступление на Кавказ, а их надо было обеспечить всем, чтобы Германия одержала победу.
Райнер продолжал любоваться этим спящим созданием и понимал, что не для того он ее спас, чтобы вот просто встать, уйти и бросить на растерзание солдатам.
29-летний Райнер фон Нортемберг – единственный сын немецкого промышленника. Начал свою военную карьеру в 1929 году с поступления в Рейхсвер. В начале войны в звании капитана он выполнял поручения высшего командования. Затем стал командиром роты пехотной дивизии. Участвуя в боевых действиях, получил тяжелое ранение. Был отправлен в Германию на лечение. Несколько месяцев провел дома. Потом вновь присоединился к гитлеровской армии. Но назначение он получил не на передовую. Его задачей было наводить порядок на оккупированных территориях, снабжать продовольствием немецких солдат и бороться с подпольщиками и партизанами.
– Эрих! – крикнул Райнер водителя.
– Да, господин майор.
– Эрих, я сейчас поеду в центр. А вы останетесь здесь и присмотрите за девушкой. Постараюсь недолго. Если у кого-то возникнут вопросы, то скажите, что я занял этот дом. Да, и принесите сюда мои вещи.
– Господин Нортемберг, но как же вы за рулем?
– Ефрейтор Майер, выполняйте приказ.
Ранение, которое Райнер получил в боевых действиях, было тяжелым, и вовремя не произведенная операция повлекла за собой проблемы, связанные с правой рукой. Кисть как будто парализовало. Именно по этой причине его не взяли на передовую. Но молодой человек довольно-таки быстро научился действовать левой рукой, даже стрелять.
Время было уже около девяти вечера. Нортемберг дал указания своему подчиненному, еще раз оглянулся на спящую девушку, схватил фуражку и выбежал из дома. Он ловко вскочил за руль автомобиля и исчез, оставляя за собой клубы пыли.
Улицы города оживились. Везде слышалась немецкая речь. Немцы гуляли как по Бродвею, чувствуя себя хозяевами жизни. Лишь изредка кто-то из жителей, которых оккупанты, на ночь глядя, выгоняли из квартир, освобождая для немецкого командования, перебегали по улицам в поисках ночлега у знакомых и родственников. Где-то слышались отдельные выстрелы. Комендатуру Райнер отыскал почти сразу по немецкому флагу, который уже успели водрузить на крыше. Ее устроили в райкоме партии города. Это было трехэтажное здание. Первый этаж и подвал заняли гестапо и зондеркоманда. Эти ребята занимались политическими. Они проводили масштабные мероприятия по выявлению и учету партийного и комсомольского актива. На втором и третьем этаже разместилось немецкое командование.
В здании царил беспорядок. Когда местным властям сообщили о подходе немцев, они уничтожали все документы, связанные с партийной работой, коммунистами. Такая же установка была дана по школам и организациям, где немцы могли выявить сведения о комсомольской организации и действующих активных комсомольцах, так как понимали, что не все жители уйдут из города. А оказалось, все намного хуже. Из города практически никто не успел выехать, так как рассчитывали на эвакуацию всего города. Немцы пришли немного раньше, и люди тихо сидели в своих домах в ожидании следующего дня. А другого выхода у них и не было. Немцы окружили город. Кто пытался покинуть территорию города, немцы расстреливали. Поэтому желающих было немного.
Райнер быстро отыскал Альтмана Кенинга. Оберст уже облюбовал себе кабинет председателя райисполкома и, насвистывая, поправлял портрет фюрера, который солдаты повесили прямо напротив входной двери.
– О, Райнер, что у вас там случилось? Устранили поломку? – спросил, улыбаясь, Альтман.
Райнер отстал от колонны, так как машина ни с того ни с сего заглохла, но Эрих Майер, его водитель, специалист-самоучка, немного повозившись, привел автомобиль в исправность.
– Да, господин оберст. Все хорошо. Автомобиль в порядке. Мой водитель просто волшебник.
– Итак, Райнер, вы уже определились с квартирой? Тут неподалеку есть неплохой двухэтажный дом. Мы с офицерами решили обосноваться в нем. Там довольно-таки прилично. Из этого городишки нам надо выжать все. Все для скорейшей победы Третьего рейха.
– Благодарю, господин оберст. Но я уже определился с жильем. Здесь, неподалеку в небольшом домике, я уже оставил свои вещи. С детства не любил каменные дома.
– Жаль, жаль. Но надеюсь вас увидеть сегодня и выпить чашечку кофе, – весело подмигнул Кенинг, давая понять, что кофе – это не что иное, как шнапс.
– Я бы с удовольствием, но дорога дала о себе знать. Рука ноет. И все, на что я способен сейчас, – это сделать укол и лечь спать.
– Хорошо, дорогой Райнер, идите отдыхать. Город оцеплен. Завтра с утра в комендатуру доставят главу города и всех, кто занимал высокие должности. Также будем набирать из местного населения полицаев. Составить списки людей, проживающих до сорок первого года. Будем наводить здесь порядок, друг мой. Судя по беспорядку в здании, русские нас ждали. Но им придется ответить лично мне, что они так добросовестно хотели скрыть от самого фюрера, – сказал Альтман, громко щелкнул пятками сапог и отдал честь портрету Гитлера.
