Текст книги "Амортенция (СИ)"

Автор книги: Lutea

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Оставив Мадару и задумавшегося Тобираму, Анко направилась к чайному домику и, оставив сандалии у порога, вошла через маленький вход. Внутри витал отчётливый запах древесины, смешавшийся с ароматом благовоний. Разложив на полу заранее приготовленные и лежавшие в углу татами (всего четыре: один для неё, три для гостей), Анко распечатала свиток, который принесла с собой, и первым делом повесила в токонома свиток со сделанной ею надписью. После она развела огонь в очаге, повесила над ним котелок с водой и принялась расставлять утварь на столе, созданном Первым Хокаге; рассматривать его Анко себе пока не позволила, не было времени, и занялась делами. Когда же время по её внутренним часам приблизилось к полуночи, Анко вышла из домика и замерла возле него, сложив на животе руки.

Основатели Конохи уже ждали; трое легендарных шиноби по очереди подошли к Анко. Первым был Хаширама.

– Спасибо, что делаешь это, Анко, – он тепло, открыто улыбнулся ей. – Надеюсь, эти двое не угрожали тебе?

Анко лишь молча покачала головой и поклонилась, после чего Первый Хокаге забрался внутрь. За ним последовал брат, а после и Мадара, однако Анко не торопилась присоединяться к ним – давала мужчинам время прочесть надпись на свитке, осмотреть весь чайный домик, в котором до этого, Анко уверена, ни Второй, ни Учиха не были.

Выждав определённое время, Анко вошла к ним и, поклонившись каждому из троих, села напротив гостей у очага. Она сняла крышку со шкатулки с чаем и насыпала его в большую чашу, в которую, когда закипела вода, влила немного кипятка. Взяв со столика бамбуковый венчик, куноичи точными, идеальными движениями стала взбивать содержимое чаши, чувствуя на себе взгляды троих шиноби, неотрывно наблюдавших за каждым её движением. Все они молчали, но молчание это вовсе не было гнетущим – оно было наполнено умиротворённым спокойствием, тихим шипением воды в котле и постукиванием венчика по чаше, ароматом благовоний и начавшим уже брать верх над ними запахом чая.

Это сродни медитации: тишина, размеренное движение, дыхание. Анко находилась на грани реальности и терпко-горького мира иллюзий, разливавшегося внутри, вокруг неё. И ей не нужно было смотреть, чтобы знать: гости тоже чувствуют атмосферу, то, как всё каждодневное, обыденное остаётся где-то за гранью, уступая место гармонии с собой, спокойному наблюдению, осязанию, осознанию.

Когда на поверхности массы образовалась матово-зелёная пена, Анко аккуратно положила венчик, добавила в чашу ещё кипятка, после чего, не торопясь, размешала. Опыт сказался и здесь: с первого раза Анко удалось получить верную консистенцию, после чего она окончательно отложила венчик.

Повернувшись к Хашираме, Анко с поклоном подала ему чашу. Первый принял её и сделал несколько глотков, без спешки обтёр края и передал чашу брату, тот после того, как отпил, – Мадаре, а затем чаша вернулась к Анко. Омыв её, куноичи вновь передала чашу гостям, и она прошла по рукам – мужчины рассматривали стенки, гладили их, и Анко читала в их глазах тот же вопрос, который задавала себе самой: кто подарил Альбусу Дамблдору этот набор, который директор Хогвартса долгие годы держал в своём кабинете в замке?

Мадара вновь передал чашу ей, и Анко заварила лёгкий чай для каждого в отдельной чашке. Когда она закончила с этим и с новыми поклонами передала гостям чай, Мадара, сделав глоток, первым нарушил молчание:

– Этот домик кажется мне знакомым.

– Он – копия того, в котором мы пили чай после заключения мира между кланами, – тут же ответил Хаширама, довольно щурясь. – Я рад, что ты вспомнил.

– Я вспомнил лишь то, что прежде видел его, – не упустил шанс обломать его Мадара, но добавил: – Хотя, признаю, ты постарался.

– Не я один, – покачал головой Первый Хокаге. – Спасибо вам, Мадара, Тобирама, Анко; мне в самом деле в последнее время не хватало напоминания о доме. И Итачи, конечно, его тоже стоит поблагодарить… почему вы его не позвали?

– Мал ещё для нашей компании, – чопорно возвестил Мадара, но было ясно, что он шутит.

Хаширама посмеялся над этим, скосил глаза на брата – Тобирама с хладнокровным видом пил чай, думая о своём, – и поднял взгляд на свиток в токонома.

– Неугасимый огонь в сердце – великая ценность, – прочёл он, и в его устах слова ожили, преисполнились смысла. – Верно подмечено, Анко.

– Завещанная вами Воля Огня поколениями поддерживает шиноби Конохи, – ответила Анко, хотя лично для неё эта фраза значила и другое: являясь шиноби, не теряй человека внутри.

Первый Хокаге улыбнулся ей едва ли не с отеческой заботой – она чувствовала, что он понял. Анко улыбнулась в ответ и сменила тему:

– Ваш столик получился очень изящным, Хаширама-сама.

Первый едва ли не раздулся от гордости, и было от чего – форма и фактура стола в самом деле прекрасны. Мадара наклонил голову к плечу, чтобы рассмотреть один из рисунков на поверхности под определённым углом.

– Это что… дерево?

– Это цапля, – поправил Первый.

– А это чьи-то кишки, развешанные на ветвях?

– Это цветы сакуры! – Хаширама насупился, и Анко стоило определённого труда сдержать смех. – Мадара, если ничего не понимаешь в живописи, не берись судить!

– Справедливости ради, брат, я тоже вначале подумал, что это кишки, – подал голос Тобирама.

– Как же я рад, что вы хоть в чём-то солидарны, – пробурчал Хаширама и повернулся к Анко; она ответила:

– Я тоже вижу сакуру, Хаширама-сама.

– Ещё бы, – Мадара пренебрежительно поджал губы, но долго не выдержал под проникновенно-осуждающим взглядом друга и принялся за чай.

После они ещё долго разговаривали вчетвером – конечно, больше разговаривали Хаширама и Мадара, а Тобирама и Анко почти всё время молчали и слушали. Это было так хорошо и приятно: просто молча сидеть в пропахшем деревом и чаем домике, слушать рассуждения о мире легендарных шиноби, ощущать, как спокойно, размеренно разливается их невероятная, в бою убийственная чакра: тёплая и словно напоенная летним солнцем – Хаширамы, холодная и колкая – Тобирамы, рокочущая, как океан, – Мадары. Анко была достаточно хорошим сенсором, чтобы ощущать волшебство момента; она проникалась им и испытывала уверенность, что даже спустя годы и десятилетия не забудет эту ночь, в которую была хозяйкой для великих основателей Конохи.

Поэтому так печально, что всё подходило к концу. Когда в разговоре повисла долгая пауза, Анко извинилась и покинула чайный домик – давала сигнал, что церемония окончена. Некоторое время вновь, как и вначале, она стояла одна, а после, когда шиноби вышли, поклонилась каждому из них.

Теперь всё и правда завершено.

Тобирама, вновь использовав Хирайшин, доставил её в потайной ход, располагавшийся в коридоре, смежном с тем, где находились покои куноичи. Коротко поблагодарив её – его тихое одобрение читалось в слегка смягчившемся взгляде, – Тобирама вернулся в Тайную комнату, а Анко добралась к себе и заперла дверь, прижалась к ней спиной.

– Фу-у-уф… – шумно выдохнула она.

– Устала?

Анко вздрогнула от неожиданно прозвучавшего голоса – то ли она так расслабилась, то ли он старательнее обычного скрыл свою чакру.

– Эта усталость приятная, – ответила Анко и не могла не спросить: – Зачем ты здесь?

– Чтобы закончить нашу игру, – Сасори вышел из тени, начинавшейся за порогом спальни, и приблизился к куноичи, – а также признать, что она получилась не такой весёлой, как я рассчитывал.

– Даже ты можешь порой ошибиться в расчётах, – заметила Анко без желания задеть. Пока ещё пребывающая во власти чая, она не хотела гасить теплящийся в груди огонёк гармонии пикировкой с Сасори.

Странно, но он, кажется, не возражал побыть сегодня не скорпионом, а человеком. Взмахнув палочкой, кукловод развёл в камине огонь – теперь, ночью, в комнате похолодало, – и они с Анко сели в кресла напротив друг друга.

– Начинай ты, – предложила Анко, откидываясь на спинку кресла и с удовольствием располагая руки на подлокотниках.

– Как угодно, – согласился Сасори. – Первым я буду называть донора материала, вторым – реципиента. Итак, твой выбор пал на Итачи и Долорес, Гарри Поттера и Джинни Уизли, Северуса Снегга и Пэнси Паркинсон.

– Да, всё верно, – расслабленно откликнулась Анко. Она была согласна с Сасори, игра вышла не самой весёлой, да и не слишком-то сложной. – Как ты угадал последнюю?

– Мисс Паркинсон отвратительно проявила себя на уроке, однако попросила отработку не у меня, а у профессора Снегга.

– А так можно?

– Нет. Это и навело меня на мысль.

– Логично, – усмехнулась Анко и сама без напоминания возвестила: – Ты выбрал Гарри Поттера и Чжоу Чанг – даже удивительно, как на бедном Гарри наши мысли сошлись, – Ирму Пинс и Аргуса Филча, а что касается третьей пары… – она ненадолго задумалась. – Дей и Хината, да?

– Как? – только и спросил Сасори. Следовательно, в яблочко.

– Хината почти никогда не целует его при всех, уж точно не первая, – поделилась Анко наблюдением, – а сегодня я раза четыре подобное замечала. А ещё взгляд в стиле Второго Хокаге, которым Хината одарила Лаванду Браун, решившую поприжиматься во время разговора на перемене к Дейдаре.

– Что ж, выходит, у нас ничья, – скучающим и полным не оправдавшихся надежд тоном резюмировал Сасори. – Неужели в самом деле придётся идти, как ты выразилась, «тыкать каппу палкой»?

– А может, немного страсти – и спать? – предложила Анко, распуская причёску, и встряхнула головой. – И да, я сегодня добрая, так что обещаю: если останешься ночевать тут, я не буду пытаться прирезать тебя поутру.

– Без этого не так интересно, – возразил Сасори; поднявшись из кресла, он протянул ей руку. – Мы оба знаем, что не убьём друг друга, не здесь, в этом замке, по крайней мере. Но пробовать и пытаться нам ничто не мешает, согласись.

– И меня это крайне радует, – вполне серьёзно ответила Анко, опираясь на его ладонь и поднимаясь. – Без огня и опасности шиноби хиреют.

– Сегодня вечером ты мало походишь на шиноби, по крайней мере в привычном смысле, – произнёс Сасори, без стеснения обводя её взглядом с головы, с разрушенной причёски, до ступней в носочках и сандалиях. – С другой стороны, это многое объясняет, в частности причины твоей успешности как шпиона.

– Ты в самом деле хочешь сейчас говорить об этом? – Анко сделала последний разделявший их шаг и встала вплотную к Сасори. Хотелось его огня – опасного, но в то же время замечательно согревающего. Потому что в душе, из которой ускользало тепло церемонии и неспешной беседы с интересными людьми, вновь разливался обжигающий, мёртвенный холод.

– Лишь отмечаю твои таланты.

Он развернул её одним движением; левой рукой обхватив Анко поперёк талии, прижимая спиной к своей груди, правой Сасори скользнул между её ног, ловко пробираясь меж складок кимоно. Накрыв его руки своими, Анко повернула голову и ощутимо, до крови укусила его за губу, но Сасори только увлёк её в поцелуй, скользя по бедру пальцами. Тихо застонав в поцелуй, Анко завела руку за спину, прошлась ладонью по напряжённым мышцам его живота, чувствующимся под рубашкой, и потянулась ниже.

– Торопишься, – Сасори с силой привлёк Анко к себе, и рука оказалась зажата между их телами. – Мы только начинаем.

– Это ты мне говоришь, господин Не-заставляй-меня-ждать, он же Давай-по-быстрому-и-выметайся? – проворчала Анко, в какой-то мере раздосадованная. Впрочем, в тот же момент другая часть её существа как всегда получала чистое, незамутнённое удовольствие от осознания того, что Сасори контролирует всё, даже мельчайший её порыв; что игра полностью идёт по его правилам.

– Сегодня я иной, – произнёс Сасори, и его голос зазвучал низко, обволакивающе. – Как и ты – иная.

На мгновение опустив взгляд вниз, на свою одежду, Анко тихо усмехнулась, признавая его правоту. В этом шёлковом кимоно, с причёской и умиротворением в душе она была собой не в большей мере, чем нарочно медлящий Сасори.

– И сегодня мы, – прошептал кукловод ей на ухо, – проведём эксперимент.

Он отстранился, но лишь затем, чтобы повернуть Анко к себе лицом; в руке Сасори возник прозрачный фиал, наполненный перламутровой жидкостью.

Анко расширила глаза в непонимании.

– Сасори, что ты задумал?

– Эксперимент, – спокойно повторил он. – Мне стало интересно, как могут чувствовать обычные люди. Тебе разве никогда не бывало?

«Нет», – должна была ответить она. Но голос не подчинился, а из жестов доступен оказался почему-то лишь отрывистый кивок.

Потому что шиноби сложно, практически невозможно понять, как чувствуют, воспринимают друг друга гражданские – как могут они вести разговор без постоянной оглядки, без просчёта, кто перед тобой и что можно ему сказать, насколько открыться, не боясь при этом получить клинок под рёбра или попасть на пыточный стол. Понять, что значит просто довериться, не подозревая другого в подвохе, злом умысле, шпионаже. «А ведь иногда так хочется…»

– Я так и думал, – кивнул Сасори и отошёл к каминной полке, где дожидались своего часа маленькие рюмки-отёко для саке и стаканы с толстыми стенками, которые Мадара использовал, когда делал свой ставший уже знаменитым коктейль из огневиски с абсентом и поджигал эту убийственную смесь. Значит, до её прихода кукловод как минимум обшарил шкафы в кабинете. «Дерьмово», – заключила Анко и про себя ругнулась: вот опять она думает о подвохе. Ксо.

А Сасори тем временем уже вылил понемногу Амортенции в две отёко и наполнил стаканы водой. Затем он обернулся и поманил Анко к себе.

– Всё честно, – произнёс он; отблески пламени камина захватывающе играли в его глазах, на красновато-рыжих волосах. – Мы будем пить зелье из одного флакона, никакого антидота нет.

Анко смотрела на Сасори и вспоминала все те разы, когда он мог, имея контроль, отравить её, свернуть шею, перерезать горло, задушить – и не сделал этого. Вспомнила то, как сама тянулась к кунаю, но в последний момент останавливала руку; то предложение Мадары убить кукловода для неё. Ведь это всё – что-то же значит, так? Хотя бы то, что они могут попытаться, лишь попытаться довериться друг другу только на одну эту ночь.

Как же это сложно – просто довериться, когда всю жизнь тебя учили не доверять. В особенности – одному из тех, за кем охотилась: нукенину, а значит, врагу; тому, в ком нужно видеть цель, объект для шпионажа и, в идеале, устранения… Вот только в последнее время что-то сбилось в идеальной настройке, и цели, прежде безличные, вдруг стали людьми. Со своими привычками и особенностями, привязанностями и переживаниями, которые хотелось изучить без подоплёки, просто потому что интересно.

А ещё интереснее – дать кукловоду в руки новый козырь, вдобавок к телу ещё и то, что осталось от души; посмотреть, как распорядится этим, как использует… против неё?.. для неё?.. как?..

– Я дура, если поверю тебе, – хмыкнула Анко, но взяла одну из отёко. Потому что да: она дура, и дура любопытная. А может, ещё и сошедшая-таки с ума. – Сейчас нужно?..

Коснувшись пальцами её виска, Сасори убрал за ухо пряди, и Анко едва почувствовала, как он вырвал волосок. Какая неожиданная от него деликатность… Эта ночь однозначно странно влияла на них обоих – Анко была не менее осторожна.

– Теперь добавляем, – они одновременно опустили волоски друг друга в свои рюмки, и Сасори взял с полки стакан. – На этот объём – три капли, и тогда, проснувшись, мы снова со спокойной душой сможем строить планы убийств.

– Только эта мысль меня и греет, – пробормотала Анко, глубоко втягивая в себя аромат зелья, не способная им надышаться.

Запах древесины, металла, осенних листьев, сохнущих после дождя. В голове тут же возникает ассоциация: центральный парк Конохи, позапрошлый октябрь, когда без конца лило каждый день. Закупившись онигири и данго, она, только вернувшаяся с миссии и сделавшая доклад Хокаге, промокшая до нитки за время последнего перехода до деревни, но ужасно довольная, сидит на качелях на детской площадке, радуясь тому, что дождь, наконец, перестал, и выглянуло солнце. Кажется, Анко ему тогда, запрокинув голову, улыбалась…

Она позволила трём каплям блестящего снадобья сорваться с края рюмки и слиться с водой в стакане. Сасори поступил так же, после чего без промедления очистил и свою, и её отёко от зелья. Поболтав немного стаканы, размешивая, они пересеклись взглядами и чокнулись прежде, чем выпить.

Они точно чокнулись.

Мгновения шли, складываясь в секунды, минуты. Анко глубоко, тяжело дышала, но пошевелиться не могла: нечто странное происходило с ней, с её телом, мозгом, системой чувств, и травленный за жизнь всем чем угодно организм отчётливо сигнализировал: опасность, яд!

Однако это чувство постепенно рассеивалось, притупляясь и переходя в фон, пока не исчезло совсем. На смену ему пришли другие ощущения, куда менее привычные и нормальные: безоговорочное расположение, готовность полностью отдать себя, всё своё существо в чужие руки, желание добиться внимания… без боязни и единого рефлекса в подкорке. И на душе – легко-легко, нет привычно давящего кома обязательств, предписаний и норм.

«Так вот как… – мысли – обрывками в голове, впервые за годы такой чистой, необременённой. – А он чувствует то же?..»

Сасори медленно поднял руку, приложил ладонь к её щеке, легко поглаживая большим пальцем скулу. Анко улыбнулась и с тихим урчанием потёрлась об его руку, наблюдая, как расслабляются мышцы на его лице, как сползает маска. Помнится, она хотела напоить его, чтобы узнать, каков Сасори без фальши; кто же знал, что поить его нужно Амортенцией?..

Так всё-таки, какой он? Любопытно просто отчаянно. Его рука тёплая, без единой мозоли, но в совсем свежих мелких-мелких шрамах от резца – порой в порыве вдохновения и мастер может порезаться; ничего, если ещё не успел, скоро залечит плоды вечерних трудов. Его взгляд – тягучий, внимательный, изучающий, но не так, как обычно, когда буквально видишь огромную сеть тёмных планов, корректировки в которые вносятся по результатам наблюдений. Сейчас это внимание спокойное, чуточку любопытное и очень живое.

– О чём ты думаешь?

– Странно, но не о том, что ты меня, по сути дела, отравил, – ответила Анко и вновь потёрлась об его руку. – Я сейчас вспоминаю, как пыталась напоить тебя на приёме в Министерстве – помнишь?

– И потом мы ещё целовались в подворотне на глазах у Пожирателей Смерти, – шутливо напомнил Сасори. – И сражались с ними. Ну а после – переспали.

– Да, замечательный выдался вечерок! – засмеялась Анко и прильнула к нему. – А ты о чём?

– О твоей коже, – Сасори вновь провёл пальцами по её щеке, спустился на шею, перебрался на затылок, слегка оттягивая ворот кимоно. – О том, какая она приятная на ощупь, чистая и гладкая, несмотря на то, что можно было бы ожидать у куноичи. Я ведь видел много куноичи, – свободную руку он опустил на пояс её кимоно, – без одежды, даже без внутренних органов – марионеткам они не нужны, сама понимаешь… Но ни одной не было так приятно касаться.

– Так ты – фетишист? – Анко картинно округлила глаза, не скрывая улыбку. – Нет, я что-то подобное подозревала, но кожа…

– А ещё я люблю её портить, – уточнил Сасори многозначительно, при этом начиная неспешно развязывать пояс. – Сама ведь знаешь, верно?

– И потом лечить, – понятливо кивнула Анко. – Так вот чего тебе мои старые шрамы покоя не дают!

– Не приемлю несовершенство, – бросил Сасори едва не ворчливо и позволил поясу мягко соскользнуть на ковёр.

– А в остальном, значит, я совершенна? – поддела Анко, податливо выскальзывая из шелков. Вскоре вся одежда оказалась на полу, и она упёрла руки в бока, открыто демонстрируя своё тело, зная его привлекательность. И сегодня – отчаянно желая, чтобы именно этот, только этот мужчина прикасался к ней, ею обладал.

Скептично хмыкнув, Сасори шагнул к ней и обнял, водя руками по спине, очерчивая пальцами контуры шрамов, старых и тех, что оставил сам на её лопатке и, единственные, не стал залечивать – своё клеймо. Заулыбавшись на это, Анко слегка прикусила мочку его уха, аккуратно расстёгивая рубашку.

– Совершенный раздражитель, – произнёс Сасори. Анко спустилась к его шее и куснула сильней, пока ещё не до крови. – С почти совершенной кожей.

– А ещё?.. – прошептала она ему на ухо, руки опустив на пряжку ремня.

– С забавными эмоциями, – Сасори был слишком занят прикосновениями, её телом и отвечал с задержками, равнодушно. Зато его пальцы дарили непередаваемые ощущения. – И чрезмерным любопытством.

– Мм… да, я такая, – расстёгивая ремень, Анко поцеловала его в угол рта. – А ты стал очень разговорчивым после этой дряни, Сасори.

– Потому что впервые за всю свою жизнь я не ощущаю в голове барьера, – ответил он негромко, глядя из-под ресниц, тёмных, в отличие от волос. – Чувства, обманутые зельем, говорят мне, что опасности нет, можно доверять… Это ужасно, – резюмировал он.

– Это… – Анко запнулась, пытаясь подобрать нужное слово. Сасори ведь прав, по сути: ужасно потерять рамки, в которых прожил всю жизнь. Так страшно, и холодно, и непонятно… – Граница дозволенной долбанутости, а? Знаешь, что Дей мне сегодня сказал, когда я спросила, где эта самая граница проходит? Он ответил, что там, где есть человек, готовый принять твои закидоны, – она чуть отстранилась, поймала его взгляд. – Может, на меня Амортенция так действует, но я готова твои заскоки принять, – доказывая это, она прижалась к нему обнажённой грудью, чувствуя, как чуть крепче сжались пальцы на боках. – Более того, – выдохнула Анко ему в губы, – они мне нравятся, ведь вполне стоят моих собственных.

– Твою страсть к боли мне не переплюнуть, – усмехнулся Сасори, поддаваясь на провокацию, целуя – глубоко и долго, с расстановкой, душа любое сопротивление.

– Удивительно, – выдохнула Анко, когда получила возможность, – как забавно сочетаются старое-родное и эффект зелья.

– В самом деле, интересный опыт, – согласился Сасори, вновь гладя её бока, перекладывая руку на спину, пробегаясь по шрамам. – Что, как ты чувствуешь, изменилось?

– Помимо барьера? Ощущение желания, – Анко обвила его шею, зарылась пальцами в волосы, мягкие и гладкие – редко встретишь такие у выходцев из Суны. – То есть, я хочу тебя так же, как и прежде, чтобы больно и с кровью… но в то же время как-то иначе.

– Как именно? – педантично уточнил Сасори. Разумеется, данные для последующего анализа нужны полные.

– Безоговорочно и безотчётно, – проговорила Анко, не уверенная, что может верно трактовать свои эмоции сейчас. – Без скидки на то, что ты – нукенин, а я – джонин из Конохи. Без подспудного проигрывания в голове сценария с пленом. Чтобы боль была… ну… – она замялась, не в силах подобрать слова.

– Не ради пытки, а ради принесения удовольствия? – вдумчиво подсказал он.

– Ага, – кивнула Анко, игриво целуя его в нос. – И всё-таки гений – ты и есть гений, даже в такой вот херне.

– Это не «херня», а опыт, – возразил Сасори, хмурясь и сжимая её сильнее, демонстрируя недовольство. – Нигде в литературе я не видел описания поведения человека под Амортенцией, когда испытуемый знал бы о том, что отравлен. Поэтому я хочу проанализировать.

– Ну, тогда делись сам, – требовательно заявила Анко. – Как?

– «Как» что?

– Хочешь.

– Ты права в том, что во многом как обычно, – после паузы согласился Сасори. – Удовлетворить собственные потребности притом, чтобы тебе тоже было хорошо…

– Ты правда обычно так и думал? – умилилась Анко.

– Разве по моим действиям в прошлые разы можно в этом усомниться? – неожиданно ощетинился кукловод. – Я считаю, если и ложиться с кем-то в постель, то оба должны остаться максимально довольны.

– Прости, просто странно слышать это от тебя, – быстро извинилась Анко, ловя себя на том, что стало и вправду стыдно: Сасори действительно ни разу не оставлял ей причин после жаловаться. – Ты же типа весь из себя такой правильный нукенин, думающий только о себе.

– Стереотипы, – фыркнул Сасори.

– Опыт прошлых встреч с вашим братом, – едко парировала Анко и, пока он не уколол в ответ, спросила: – А что отличается в чувствах?

Сасори улыбнулся нечитаемой улыбкой и, подняв её на руки, уложил на ковёр. Сбросил одежду, не забыв достать из неё сенбоны – Анко встряхнуло в радостном предвкушении при виде их, – и устроился сверху, касаясь её тела, целуя, раня, кусая, вновь целуя и быстро залечивая – только чтобы вновь вонзить иглу, ловя долгий стон-вскрик. Он точно знал, уже успел изучить все особо чувствительные точки на её теле, и Анко всё-таки, не удержавшись, рассмеялась, восторгаясь тем, как превосходно сочетается тяга Сасори к её коже и его мастерское использование игл для причинения острого, самого сладкого вреда как раз там, где Анко особенно ярко его чувствовала.

Много позже, лишь наигравшись вволю с охотно подставленным телом, Сасори отложил окровавленные иглы и вошёл в неё, и оба сорвались в резкие, торопливые движения, быстро достигнув разрядки.

Уже после, когда разлетевшийся на куски мир собрался в более-менее чёткую картину, Анко не без труда села, опёрлась спиной на кресло, дыша глубоко, пока ещё часто. Сасори наблюдал за ней из-под ресниц, а затем подобрался ближе и устроил голову у куноичи на коленях, расслабленно прикрыл глаза. Улыбнувшись, Анко осторожно, чтобы не потревожить, положила руку ему на голову, стала легко поглаживать, перебирать гладкие пряди.

Умиротворение и чувство безопасности с непривычки оглушали. Анко до сих пор сложно поверить, что так – тоже бывает, более того, можно, и не кому-то абстрактному, а ей самой; ей и вот этому маньяку-нукенину с пунктиками на искусстве, марионетках и коже, который сейчас так спокойно лежит у неё на коленях, то ли думая, то ли дремля. И из этого положения его хочется не отпускать – вот просто вцепиться руками-ногами, зубами, если потребуется, и ни за что больше не расставаться.

– Амортенция порождает желание, готовность на всё, – произнёс Сасори тихо, глубокомысленно. Значит, всё же не спит; но и от ласки не уворачивается – приятно. – Извращённую любовь. При этом мы оба отметили, что наши чувства изменились всего лишь немного…

Анко невольно замерла.

– Намекаешь на то, что мы влюблены друг в друга?

– Это было бы крайне непрофессионально, – заметил Сасори, не отвечая, впрочем, на вопрос.

– И не говори, – проворчала Анко, но руку из его волос не убрала.

Похоже, в конце концов они, играя, что-то сломали друг в друге. Возможно, это была стена.