Текст книги "Амортенция (СИ)"

Автор книги: Lutea

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Когда он проколол кожу, Анко встряхнуло, и она тихо застонала. Острие преодолело слой мышц, упёрлось в кость лопатки. От сенбона расходились острые, жгущие импульсы – чакра.

Да, этот страшный человек умеет быть благодарным. На свой особенный, жестокий манер, но Анко другого не нужно.

– Если пробью кость здесь, задену лёгкое, – его голос сладко вибрирует, но в остальном Сасори держит себя в руках, шиноби с прекрасным контролем.

Это в какой-то мере задевает гордость. Анко умеет довести до блаженного исступления любого: мужчину, женщину, почти потерявшего человеческий облик шиноби с комплектом дополнительных рук или с какой-нибудь синтетической хернёй вместо крови – с пятнадцати лет могла! И рано ей ещё на свалку истории! Доказывая это, Анко приложила всё умение в мстительном желании добиться отклика – и получила удовлетворённый, поощряющий стон. Ободрённая этим, она расслабила горло и придвинулась близко, насколько смогла, чувствуя движение навстречу.

Сенбон наклонился, уменьшая угол до минимума, и вошёл под кожу и мышцы. Анко глухо рыкнула, но не отстранилась – если бы позволила себе остановиться, всё-таки пострадало бы лёгкое. Сасори усмехнулся на это и стал погружать иглу глубже, ведя в сторону дельты плеча, пронзая мышцы так, словно они были шариками данго, которые повар нанизывал на заострённую палочку. Дойдя до точки, по всей видимости, приглянувшейся ему, Сасори свободной рукой натянул кожу на спине Анко, вновь проколол, давая сенбону выйти, но извлекать полностью не стал.

Тут уже Анко не смогла сдержаться – порывисто дёрнула головой в сторону, часто и хрипло задышала, хватая ртом воздух. Суть была не только в боли, не столько в ней; другие инстинкты, древние, могучие, поднимались из тёмных глубин её существа, и Анко едва удавалось глушить порыв, не срываться в просьбы.

– Значит, здесь, – констатировал Сасори. Демонстративно звякнули друг о друга три новых сенбона – мол, ты знай, я могу выбрать ещё не одно место. Анко намёк поняла и вернулась к прерванному занятию, максимально выкладываясь, но вовсе не только из надежды спастись от дополнительных дыр в теле. Сама понимая, как это нездорово и неправильно, она искренне хотела доставить удовольствие.

Новый стон Сасори, более громкий, сопроводили всплеск чакры и собственная пронзающая боль – сенбон, окружённый чакрой, легко пробил лопатку и вышел с другой её стороны, мимо сосудов через грудные мышцы, изнутри упёрся в ключицу. Анко вновь осеклась и уронила голову, вскрикнув-всхлипнув, но больше не издав ни звука – зажмурившись и закусив губу, терпя, замирая, наслаждаясь. Ловя кайф от яркости ощущения жизни, от идеальной точности выверенных движений.

Колебание воздуха, короткий стук, прикосновение к подбородку, заставляющее поднять голову, – и сухие, искусанные, как её собственные, губы Сасори, увлекающие в поцелуй, его сильная рука на затылке, на ощупь тянущая прочь резинку, крепко стискивающая распущенные волосы. Удивительно, но у мастера-создателя боевых кукол и ядов не только руки одуряюще ловкие – так и подмывает спросить с подъёбкой, на ком или чём он научился так целоваться, но каждый раз вопрос ускользал от Анко, а после было как-то не до него. Руки ныли, болела спина в местах, где её пронзали сенбоны, ноги почти не чувствовались – всё это было нездорово-приятным, но лишь дополнительным ощущением, обострявшим чувства, позволявшим реагировать ярче.

Сасори резко дёрнул её голову назад за волосы, отстраняя от себя; его глаза бесовски блестели – ни следа прежнего равнодушия.

– Чувствуешь? – он ухватился пальцами свободной руки за сенбон, торчащий из спины Анко, слегка повёл им из стороны в сторону – Анко шумно задышала, подавляя крик, промокшая от пота чёлка прилипла к вискам и лбу. – Он ощущается лишним, правда? Твоя уродливая манера изъясняться так же чужеродна для образа профессионала, как этот сенбон, пронизывающий тело, чужероден для него. Он причиняет лишь дискомфорт, – кукловод надавил сильнее, и Анко почти услышала, как внутри её тела игла заскрежетала по кости. – Его хочется выдернуть, правда?

– Но ведь… – Анко охнула, когда игла в ней вновь двинулась туда-сюда, однако упрямо продолжила: – без него ощущения… не те… – она сорвалась в хриплый стон, крепко зажмурилась, когда новый сенбон коснулся её затвердевшего соска.

– Ощущения… – голос Сасори стал тише, глубже. – Вот твоя проблема, Анко: ставишь ощущения во главу угла.

– Когда могу себе позволить, – она открыла глаза, посмотрела на него. – Как и ты сам.

– Для меня ощущения не первичны, – возразил Сасори, начиная рисовать иглой спираль-царапину, закручивающуюся от её соска. – Важнее смысл.

– И какой же смысл в этом? – она мотнула головой, обозначая ситуацию. Спина и руки ныли отчаянно, возбуждение томило, но ей правда было интересно, почему кукловод делает это – не могло всё происходить просто так, у Сасори наверняка имеются мотивы.

– В том, что чувства ставят в позу раба, – Сасори отнял сенбон от её зудящей груди, приставил к подбородку под языком. – А разве это достойно шиноби?

– Ты вроде собирался учить меня вежливости, – проговорила Анко, стараясь минимально двигать челюстью – и всё равно кожа была проколота, закапала кровь. – А перешёл на учение жизни?

– Почему бы и нет? – кукла сделала резкое в своей неожиданности движение, первое за долгое время, и заставила Анко опуститься на колени. Смена позы была почти счастьем, не считая того, что от движения рук сенбоны, пронизывающие тело, причинили новую пьянящую боль. – Как шпион ты хороша, но не идеальна. Хочу видеть тебя совершенством.

«И тогда ты станешь достойна войти в мою коллекцию», – говорил его взгляд.

Застыть в неживой бесконечности. Ни-за-что.

– Совершенство нельзя трахнуть, – Анко с трудом, но от всей души оскалилась. – У такого блюстителя искусства рука не поднимется, – она опустила красноречивый взгляд вниз, вновь посмотрела ему в глаза, – а что-то подсказывает, что отказаться от меня так скоро ты не готов.

– Пока мы добропорядочные преподаватели магии – конечно же нет, – ответил Сасори с нечитаемой улыбкой. – Но вот когда мы вернёмся в наш мир, хочу иметь достойного противника в области шпионажа и добычи информации.

– И всё равно иметь?

Сасори хмыкнул игре слов и придвинулся, положил руку куноичи на плечо и, поглаживающе скользнув пальцами за спину, снова коснулся сенбонов. Анко напряглась, выгнулась, по позвоночнику прошёл будто разряд тока.

– Ты очень настойчива в своём нежелании воспринимать урок, верно? – произнёс он, сжав тот сенбон, что глубоко входил в плоть. – Что ж, тогда…

Вспышка режущей чакры, поданной через иглу, – и Анко сорвалась в протяжный, хриплый крик, судорожно сжимая и разжимая пальцы. Её голова дёрнулась назад и безвольно упала на грудь; перед глазами блеснула сталь, окроплённая кровью, – уйдя под ключицу и влево, сенбон вышел между грудными рёбрами, пропоров насквозь правое лёгкое.

– Иди ко мне, – Сасори откинулся назад и поманил её.

Кровь медленно текла по светлой коже, капала с сенбонов на штаны, пачкая ткань. Приподняв голову, едва сумев разлепить глаза – голодные, нечеловеческие глаза зверя, – Анко шевельнулась, не веря, что сможет подняться. Но всё же смогла; стальные тросы, обвивавшие ноги, дали опору, а сама кукла поддержала её, когда Анко медленно, тяжело выпрямилась во весь рост. Тросы тут же, повинуясь хозяйской воле и чакре, пришли в движение, и, тонкие и юркие, стянули одежду, ещё остававшуюся на Анко, царапая кожу и одновременно испуская чакру, которая разогнала застоявшуюся кровь. После отступили, втянулись обратно в марионетку, которая по-прежнему держала локти Анко сведёнными за спиной. Слабо пошевелив ногами, рассчитывая свои силы, Анко сделала нетвёрдый шаг, затем ещё один, выступая из свалившейся на пол одежды; кукла неспешно скользила следом в такт ей, поддерживая ненавязчиво, почти деликатно – лишь тянущее ощущение в затёкших руках напоминало, для чего она на самом деле здесь.

Сделав ещё пару шагов, уже более уверенных, Анко остановилась над Сасори, откинувшимся на локтях; от его взгляда, резко контрастировавшего с нарочито расслабленной позой, по телу разлилась новая волна оглушительного, дурманящего жара. Сгусток напряжения в низу живота скрутился уже нестерпимо и требовал внимания.

Не дожидаясь стимулирующих подталкиваний марионетки, Анко опустилась, коснувшись коленями пола возле боков Сасори. Приятный контраст: прохладные каменные плиты и его горячая, влажная кожа. Губы Анко искривились в попытке улыбнуться, и она, дразня, повела бёдрами, скользнув взад и вперёд – так же Сасори водил сенбон в её теле недавно. Теперь, однако, движение прошибло его самого – он вздрогнул, криво усмехаясь, понимая, что это месть. Однако Сасори ещё мог сдерживать себя и временно не предпринимал никаких действий, и это будоражило Анко, распаляло ещё даже больше – это зыбкое, на миг уступленное из прихоти верховенство.

Зная, как он переменчив во всём, что не касалось искусства и философии, Анко, не теряя времени, привстала, умелая и гибкая, и единым движением опустилась на него. На миг замерла, крепко стиснув зубы, силясь не упустить границу рассудка, и ловила эмоции Сасори, скупые, скрытые обычной маской, подавляемые, а оттого уходившие в непроизвольные реакции: в напряжение мышц, в мелкое, замеченное и сознательно оборванное движение рук в сторону Анко, в прилившую к лицу кровь, в подрагивание ресниц, затенявших глаза. Затем начала двигаться: вначале неспешно, танцующе, гипнотически, постепенно увеличивая темп, меняя угол, амплитуду. Дыхание Сасори стало шумнее и прерывистей, язык скользнул по искусанным, пересохшим губам, а глаза под ресницами буквально впивались в лицо Анко – жаль, что выражение их толком не разобрать. Но одно в них читалось точно: скоро, совсем скоро он вновь перевернёт игральную доску. И Анко до этого нужно успеть сделать свой ход.

Марионетка держала ей руки, но помимо этого никак не ограничивала в движениях, поэтому когда Анко резко нагнулась, кукла позволила это ей. Анко замерла в считанных сантиметрах от лица Сасори – на расстоянии части сенбона, выглядывавшей из её тела спереди; сейчас окрашенное её кровью острие упиралось в грудь Сасори, роняя на него алые капли. Удержаться не было сил: Анко выгнулась, спустилась и слизнула капли долгим жарким касанием, провела языком по губам, размазывая по ним собственную кровь, а после вернулась к лицу Сасори.

– Попробуешь? – выдохнула она ему в губы, улыбаясь, плавно двигая бёдрами, дразня.

Карие глаза вспыхнули, контроль рухнул – и Сасори обхватил её – одна рука на затылке, вторая на спине, – прижимая к себе сильно, близко настолько, что сенбон, торчавший из Анко, пробил его собственную кожу, вошёл в мышцы. Но Сасори явно было плевать; он впился губами в её, окровавленные, и порывисто повалил Анко на спину, ловя её вскрик – сенбон, ударившись о камень, прошёл через тело, и большая его часть показалась с другой стороны. Вторая игла, пронизывающая кожу на лопатке, отчётливо ощущалась, зажатая между телом и полом.

– Мешает? – спросил Сасори, нависая. Он дышал глубоко, отрывисто, судорожно, облизывался, как кот. Из раны на его груди текла кровь. Почему-то Анко не могла отвести от неё глаз.

– Красная… – прошептала она и, протянув руку, наконец, впервые за вечер, обретшую свободу от захвата куклы, коснулась раны неловкими пальцами. – Горячая… – она поднесла пальцы ко рту и лизнула. – Солёная… – Анко подняла взгляд на Сасори, наблюдавшего за ней с тягучим, давящим вниманием. – Как у обычных людей. Ты – не часть вечного искусства.

Сасори дёрнул бровями.

– Нет, – он двинул бёдрами, и Анко выгнулась, прикусив подушечку пальца.

– И знаешь, это офигенно, – прошептала она, раздвигая ноги шире, охотно подаваясь навстречу. Сенбоны смещались при каждом движении, в голове мутнело, ощущения просто зашкаливали. – Ты слишком горячий, чтобы… – от жара внутри было нечем дышать, язык заплетался, и бормотание выходило сбивчивым, глупо-бессвязным, – чтобы влиться в холодную вечность… Она не для тебя, хотя и делаешь вид, что хочешь в неё…

– Не наговорилась за день на уроках? – вернул Сасори недавнюю шпильку и провёл ладонью по её лбу, убирая мокрые волосы. Он говорил почти тепло, но эта интонация была лишь защитой, не более.

– Так займи мой трепливый рот, – хрипло усмехнулась Анко, не отрывая от него голодного взгляда.

Вот это – жизнь. Бегущая по венам, переплетаясь с наслаждением и болью, обжигающая, яркая и нужная так отчаянно, что того, кто дарит её, хочется расцеловать и никогда не отпускать.

Анко подняла руку, вцепилась в волосы у него на затылке, потянула к себе. Прежде, чем наклониться, Сасори выдернул из её груди сенбон – Анко задохнулась от боли, пронзившей лёгкое, но её тут же взяло под контроль, уничтожило мягкое свечение медицинской техники.

– Второй оставим, – произнёс Сасори, сумев удержать серьёзность. – Будем считать, что ты поняла моё замечание и пообещала в рабочее время держать себя в руках.

– А если скажу, что… – начала она, но сопротивление утонуло в новом толчке и общем стоне. – Ладно, да…

И тогда Сасори её поцеловал.

========== Глава 2 ==========

Спала Анко недолго, но как младенец. Разбудило её шевеление на соседней подушке, движение простыней, тихое, аккуратное касание босыми ногами пола, шаги в сторону, к шкафу. Напряжение пришло моментально; Анко слегка приподняла ресницы – такого взгляда почти не видно, в то время как она имеет возможность осмотреться, продолжая притворяться спящей.

К определённому её удивлению, Сасори не готовил бодрящую утреннюю атаку, не пытался ввести тем или иным способом какой-нибудь яд, даже не смотрел на неё – преспокойно открыл дверцу шкафа и стал одеваться, словно всё так, как надо, словно и не враг с ним сейчас в одной комнате. Впрочем, он здесь на своей территории; если кому и быть настороже, опасаться, так это Анко.

Тем не менее она продолжала лежать, изображая сон, на деле же рассматривая кукловода, в очередной раз отмечая его манеру двигаться: отточенно-плавно, неспешно, едва не лениво – и затем при необходимости резко, отрывисто. Так скорпион выбрасывает для удара жало; так Сасори поймал комара, тонким писком посмевшего нарушить тишину утра. Испачканные внутренностями раздавленного насекомого пальцы Сасори с равнодушным видом вытер о какую-то тряпку, от которой пахло маслом, и, положив её обратно на пол, вернулся к размеренному и методичному облачению. Он проделывал всё предельно тихо, но явно не из заботы о том, чтобы не потревожить сон Анко; некоторые вещи шиноби делают на автомате, не задумываясь, в частности – стараются не издать ни звука, когда в одном помещении с ними есть кто-то ещё. По сути дела, комарика Сасори замочил зря – резкий обрыв его монотонной высокой песни, так и не возобновившейся, как случилось бы, если бы он просто ненадолго приземлился, давал опытному уху сигнал о постороннем вмешательстве. Но, опять-таки, Сасори на своей территории; здесь он может позволить себе определённые хозяйские вольности.

За ним наблюдать одно удовольствие – не только сейчас, вообще. Следить за его жестами, строя догадки, как он станет двигаться в бою; поражаться изобретательности ума; ловить в круговерти масок отголоски истинных эмоций, пробовать выяснить, о чём он думает, на что реагирует. Непростая игра, но интересная до безумия: узнать о Сасори что-то настоящее, не заготовленно-напускное. К примеру, Анко с большой долей уверенности подозревала, что в каком-то колене у него имеются в предках Узумаки. В пользу этого говорили многие факты: превалирование энергии Ян над Инь, освоение сложных фуиндзюцу, которые Сасори умело использовал при конструировании кукол для придания им большей смертоносности, моложавый вид (объективно, кукловод выглядел едва ли не моложе Анко при том, что был старше лет на восемь), да даже красноватый оттенок волос, отличавший общий пласт Узумаки так же, как чёрный разных сортов отличал Учих. Конечно, это предположение менее полезно, чем если бы Анко сумела понять ход мыслей Сасори; однако, как её учили с академской скамьи, мелочей в работе шиноби не бывает.

Закрыв дверцу шкафа, Сасори отошёл к незашторенному окну, за которым стелилась сереющая предрассветная темнота, и сказал, не повернувшись:

– Скоро рассвет, – значит, знает, что она не спит.

– И что? – зевнула Анко, переворачиваясь на спину, даже не думая подтягивать выше простыню, заканчивавшуюся где-то в районе пупка. Она потянулась, выгибая спину, подсознательно радуясь, что до того, как уснуть в блаженной истоме, Сасори нашёл в себе силы убрать с её тела все следы, оставленные ночью. Всё же они были профессионалами и не хотели позорно спалиться.

– Ты обязана уйти к себе. У тебя, кажется, сегодня есть уроки, на которые лучше бы явиться, так что не испытывай моего терпения, – произнёс Сасори, через плечо взглянув на куноичи. Бесовские огни, так заводившие Анко, пропали из его глаз, сменившись обычной пеленой равнодушия.

– Уроки были у меня ночью, – усмехнулась Анко, не намереваясь внимать его пока ещё тихой угрозе.

К шутке Сасори отнёсся безразлично.

– Собирайся, тебе пора. Мы же не хотим, чтобы кто-то знал, что ночевала ты не у себя, верно?

Сев на кровати, Анко вновь потянулась, удерживая себе от того, чтобы заурчать, как довольная кошка; хотелось прогнать чакру по телу, чтобы организм проснулся окончательно, но позволить себе подобное в чужой комнате Анко не могла – мгновенно спалила бы своё местоположение перед сенсорами, которых сейчас слишком много в замке. Поэтому она продолжала тянуться, разрабатывая каждую мышцу тела, – уже откровенно нарывалась на неприятности. Весьма недурное начало дня; осталось только расшевелить Сасори, с пробуждением по традиции замкнувшегося в броне.

– Это третий раз, когда мы ночевали в одной комнате, при этом правда спя, а не только занимаясь сексом, – вспомнив, заметила Анко и стала загибать пальцы. – В первый я попыталась убить тебя, во второй ты вырезал у меня на лопатке кандзи со своего кольца, в этот пробовал меня вначале придушить, а после превратить в ёжика. Скоро мне можно будет перенести к тебе пару вещей?

– Или нам стоит покончить с подобной непредусмотрительностью. Разве что ты хочешь, конечно, покаяться перед прошлыми Хокаге, Мадарой и подрастающими надеждами Конохи, что так непрофессионально открываешься перед нукенином, – не остался в долгу Сасори. – Кстати, ты так быстро уснула вчера, что я успел снять с тебя мерки. Для маленькой и шустрой марионетки у тебя в самом деле идеальные пропорции.

– Всё-таки хочешь меня? – двусмысленно произнесла она.

Ответил он взглядом. Ох как ответил… Анко, не удержавшись, встала на кровати на колени и потянулась за поцелуем. Сасори наклонился, поймал её губы, а после уложил куноичи обратно на простыню, не разрывая поцелуй. Одной рукой обняв его за шею, зарывшись пальцами другой в его волосы, Анко решила уже, что сегодня жёсткости всё-таки не дождётся… когда почувствовала приставленный к рёбрам сенбон.

– Ничему тебя жизнь не учит, да? – иронично уточнил Сасори.

– Да ладно тебе, мы уже раньше выяснили: тебе убивать меня невыгодно, потому что тогда придётся объясняться перед нашей почти целиком коноховской командой, которая может и не понять твой порыв, – проворчала Анко, нетерпеливо прихватила зубами его губу, отпустила. – Ну а я, как мы опять-таки выяснили, – мазохистка, каких поискать.

– Ещё и слишком честная с нукенином, – заметил Сасори, проводя острием иглы по её коже, царапая – не до крови пока, но след на какое-то время останется. На сей раз Анко заурчала; по сравнению с ночными теперешние его прикосновения были лёгкими, очень мягкими.

Впрочем, когда Анко потянула его на себя, Сасори ограничился поцелуем и вывернулся, распрямился, постучал сенбоном по её колену.

– Подъём. Не заставляй тебя выволакивать.

– Выволакивать, да?.. – перед глазами встала картинка: бесконечная сухая равнина с редкой чахлой травой, Анко бежит на пределе сил, слыша за спиной топот копыт, выкрики, острый звон шпор; свист рассекаемого воздуха – и в следующий миг вокруг её горла затягивается лассо… Зря Дин Томас рассказал ей про вестерны и показал иллюстрации из своих магловских книг, однозначно зря.

Наблюдая за ней, Сасори вздохнул.

– Ками-сама, ты и в самом деле ненормальная.

– Сам такой, – беззлобно, но вполне искренне огрызнулась Анко. Она села, спустив на пол ноги, плавно поднялась и улыбнулась, словно бы спрашивая, что дальше.

Короткий поцелуй. Затем – щелчок по коже затылка верёвки, перекинутой через шею.

– Я бы сделал тебе ошейник и поводок, – произнёс Сасори, неспешно пропуская длинные свисающие концы верёвки между пальцами. Кажется, эта идея всерьёз захватила его – кукловод вдумчиво прищурился, чуть сведя брови, в мыслях наверняка уже готовя чертёж. Его поводок не будет простым, о нет – это будет высокофункциональное приспособление с дополнительными креплениями, фуинами и возможностями для приложения чакры таким образом, чтобы спектр даваемых ощущений колебался в максимально широком диапазоне… Мечтательность отступила из его глаз, уступив место прагматизму. – Но они будут заметны и вызовут вопросы.

– А что не вызовет? – спросила Анко, строя наивность, даже ресницами невинно похлопала для полноты картины.

Молчание в ответ. Первый узел.

– Ты никогда не задумывался, кем бы мог стать, если не шиноби?

Ещё одна игра: вопрос – ответ. Можно спросить что угодно, если готов разбираться в сплетениях лжи и истины и в свою очередь отвечать на чужой вопрос.

– Травником, продающим гражданским и шиноби жизнь и смерть, – второй узел ниже, между грудей; взгляд сосредоточенный, следит за работой ловких рук.

– В упор не видишь себя в стороне от нашей профессии?

– Я был рождён для неё, – третий узел ещё ниже, в голосе слышится лёгкая нетерпеливость. – Впрочем, как показывает практика, из меня вышел бы и учитель.

Анко согласно хмыкнула – преподаватель из Сасори действительно получился толковый. Студенты боялись его больше Северуса, но в большинстве своём вовсе не ненавидели, наоборот: тихо восторгались. Он умел заинтересовать, объяснить и заставить работать, при этом маской, которую демонстрировал волшебному миру, располагал к себе.

– А ты сама кем могла бы стать? – он обошёл куноичи, пропустил концы верёвки между её ног, ягодиц, завёл под петлю на шее сзади, вытянул.

– Шлюхой, – ответила Анко, не задумываясь.

– Самокритично, – усмехнулся Сасори за её спиной.

– Реально, – верёвка затянулась туже, тёрла, но Анко демонстративно не замечала её. – В отличие от тебя, везунчик, я родилась и росла в приюте, родителей даже не знала; потом выяснила, что мать была чунином и загнулась при родах, но это всё. А знаешь ли, для тех, у кого ничего и никого нет, дверей открыто немного: если повезёт и проявишь задатки шиноби – возьмут в Академию и на попечение деревни, если нет – дорога в древнейшие сферы деятельности гражданского общества тебе почти гарантирована.

– Но тебе повезло, – по прикосновению Анко поняла, что нужно поднять руки, и Сасори завёл концы верёвки вперёд, почти обнял её, касаясь тканью одежды обнажённой спины, зацепил концы за расходящиеся верёвки между первым и вторым узлом каждый со своей стороны, потянул.

– Повезло, – согласилась Анко. – До тех пор, пока Орочимару меня не кинул.

«Ты – сломанное оружие, – сказала ей тогда старуха. – Мы либо перекуём тебя, либо выбросим».

– Ты осталась шиноби.

– Токубецу джонином, специализирующимся на разведке, – уточнила Анко; усмешка вышла откровенно невесёлая, полная издевательства над собой. Так ли далеко она, в самом деле, ушла от того, чем во время жизни в приюте её пугали девчонки постарше?.. – Скажи, вот чего тебе в Суне не усиделось? Насколько знаю, у тебя там были все условия.

Ответ не последовал сразу – Сасори завёл концы верёвки назад, зафиксировал, вновь повёл вперёд, где переплёл под грудью, после чего вернул за спину, затягивая туже. Дышать стало значительно труднее.

– Может, в условиях и была проблема, – произнёс Сасори задумчиво – казалось, в самом деле размышляет о причинах. Возможно, это даже не притворство. – Мне никогда не ставили жёстких рамок пределов развития – наоборот, стимулировали идти лишь вперёд, – он придвинулся и прошептал Анко на ухо: – Вот только забыли уточнить, что понятие «вперёд» не включает в себя экспериментальное убийство Казекаге.

– Да, что-то реально ваши старейшины не подумали, – негромко засмеялась Анко. – Так-то не понятно, что главу деревни нужно оберегать, а не вытаскивать ему внутренности и превращать в куклу.

– Вот и я так считаю, – откликнулся Сасори. Обойдя её, он соединил концы верёвки и сплёл спереди финальный узел. Сасори отступил назад, осматривая своё творение, а Анко, взглянув вниз и хмыкнув, повела плечами, выгнулась; верёвки тут же дали знать о себе грубым трением о кожу. К вечеру наверняка сдерут.

– Смотрю, тебя в детстве водили на кружок по вязанию узлов? – едко заметила Анко, хотя сама понимала, что попытка задеть такая себе – технику шибари в той или иной мере знал каждый шиноби. Зато теперь хотелось проверить, как далеко простираются познания в ней кукловода.

– А ещё по акупунктуре, и я даже вспомню, как заставить язык онеметь на несколько часов, – совершенно недвусмысленно намекнул Сасори, после чего добавил: – Походи так денёк – тебе будет не лишним выучить, что такое рамки.

Про то, что это скорее нужно ему, Анко говорить не стала – слишком очевидная шпилька. Да и угроза про язык брошена не просто так, а ей и правда ещё вести сегодня занятия, что без возможности поговорить стало бы сложно. Кроме того, какие вообще рамки у нукенинов?

– А вечером?..

– Сниму, когда принесёшь мне волосы.

– На такое благое дело, я думаю, многие согласятся свою шевелюру пожертвовать, – протянула Анко, аккуратно дёрнув за короткий кончик верёвки, выступающий из-под узла.

Сасори иронично улыбнулся и притянул нитями чакры её одежду.

Так повелось, что они оба нередко пропускали завтраки по той или иной причине, но в этот раз пришли, хотя и почти опоздали. Точнее, почти опоздала Анко, бегавшая в свои комнаты, чтобы принять душ (с верёвкой, крепким корсетом обвившей тело, это было необычно, но по шкале Анко вполне приятно) и переодеться в новое; когда она расслабленной походкой вступила в Большой зал, Сасори уже заканчивал есть, попутно обмениваясь короткими репликами с Северусом. Судя по тому, как скрыто доволен был Сасори и отчётливо раздражён Северус, кукловод одерживал верх в словесной баталии.

– Скорпион победил змея? – приняв весёлый вид, полюбопытствовала Анко, усевшись – верёвки вновь ощутимо напомнили о себе, и куноичи едва удержалась от того, чтобы мурлыкнуть от специфического удовольствия – за преподавательским столом рядом с ними. Ближе к центру стола веселья не было и в помине: в некогда вожделенном директорском кресле Долорес источала ненависть ко всему сущему, злобно рыская глазами по залу, пытаясь понять, кто виноват в приключившихся с ней ночью бедствиях (что бедствия были, можно не сомневаться), Минерва и Помона светились мрачным наслаждением, а Итачи очень внимательно следил за Дейдарой, обсуждавшим что-то с Ли Джорданом за гриффиндорским столом.

Сасори перевёл взгляд на Анко.

– Ты мне скажи.

Весьма многозначно прозвучало. Отвечать на подтекст Анко не собиралась, поэтому удержала беспечный вид и всмотрелась в лицо кисло пившего чай Северуса.

– Ну, похоже на то.

– Вы тоже были бы не в лучшей форме, если бы с раннего утра заработали мигрень из-за необходимости выслушивать лекцию о вреде детей и опасности петард, – понизив голос, процедил Снегг.

– Вот уж нет, Северус, во время такого представления я бы, наоборот, отточил остроты, – протянул Сасори и улыбнулся уголками губ Батшеде, сидевшей по другую руку от Северуса и прислушивавшейся к тихой беседе коллег; та в ответ, не сдержавшись, прыснула в кулак, скрывая это за кашлем. На собраниях учителей Сасори неизменно отыгрывал роль скучающего циника, которого хлебом не корми – дай уронить достоинство Долорес перед аудиторией, и преподавателям Хогвартса это, как поняла Анко, очень нравилось – они-то не могли себе позволить подобного без боязни лишиться работы.

– Как же нам вас не хватало, – съязвил Северус. – Где вы, кстати, были? Когда Амбридж собрала преподавателей, недосчитались только вас двоих, Трелони и Флоренца.

– Я решил употребить последние часы перед завтраком на то, чтобы поспать хоть немного после ночных экспериментов, – отозвался Сасори с лёгкой полуулыбкой. – К тому же, с согласия Альбуса домовикам закрыт доступ в наши с Итачи и Анко комнаты – директор Амбридж, кажется, всё никак не поймёт, отчего её послания систематически не доходят до нас.

Батшеда вновь тихо хихикнула и легко толкнула локтем Аврору, привлекая её внимание к разговору. Анко решила тоже подключиться:

– Ну а мне пришлось прогуляться. Сасори жаловался, что ему не хватает яда…

– О, мне кажется, вы лукавите! – шёпотом возразила Аврора, перегнувшись через подружку. – У профессора Акасуны всегда полно яда в запасе.

– Мы все удивляемся, – согласно покивала Батшеда.

– Акромантульего яда, девочки, – закатила глаза Анко; «девочки» переглянулись и несолидно захихикали. – Вот пришлось идти добывать, – она взглянула на Сасори и подмигнула, чтобы он точно не пропустил подтекст. – Я же специалист по фантастическим тварям!

– А как ты к ним тянешься… – протянул в ответ кукловод ничуть не менее двусмысленно.

– Ах, ну что поделать? – картинно развела она руками, как бы невзначай коснувшись плеча Сасори. – Люблю всё опасное и кусачее.

Батшеда и Аврора, не выдержав, в голос рассмеялись, чем мгновенно привлекли внимание мрачной половины стола. Взгляд, который Долорес, нагнувшись над столешницей, бросила на шиноби, не сулил ничего хорошего.

Вскоре Сасори и Северус ушли, переключившись на обсуждения предстоящих уроков у старших курсов (Сасори не без иронии доказывал, что проводить занятие о ядах нужно так же, как он осенью провёл урок по приворотным зельям: с демонстрацией их эффекта на учениках), прочие профессора тоже стали расходиться по кабинетам, как и студенты. В Большом зале оставалось всё меньше людей, и Анко наслаждалась этим, без спешки поедая омлет и поджаренный бекон, попутно обдумывая задание, которое ей вчера выдал Сасори.

Он сказал, что придумал, во что поиграть. Это должно быть интересно.

«Итак, мне нужны волосы трёх людей в возрасте от пятнадцати лет и старше, – размышляла Анко, неспешно оглядывая пустеющий зал, – явно для того, чтобы добавить в блестящую байду. Значит, потом мы кого-то будем ею поить… Но кого? И в чём состоит игра?» Погадав немного, она бросила попытки – намного приятнее будет узнать это вечером. Осталось только раздобыть волосы.