Текст книги "Хэппи-энд для дьявола (СИ)"
Автор книги: Luchistyia
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Глава 21
Палата была стандартной: бледно-зелёные стены, выцветшие занавески на единственном окне, пропускавшем тусклый свет уходящего дня. Запах лекарств и дезинфекции слабо, но ощутимо витал в воздухе. На единственной тумбочке стояла почти пустая пластиковая бутылка с водой. Рядом с кроватью на стуле сидел Кирилл, следя за капельницей, вставленной в руку Никиты.
Никита лежал, уставившись в потолок. Сухость во рту была невыносимой, голова раскалывалась. Он чувствовал учащённое, слабое сердцебиение, каждый удар отдавался болью в груди. Капельница напоминала о хрупкости его существования, о том, что жизнь его висит на волоске. Тупая, ноющая боль в груди – след от дефибриллятора. Ещё один.
Мысли кружились, как вихрь. Он вспоминал мать, её многочисленные попытки самоубийства: порезы на руках, попытки утопиться, передозировки таблетками. Что её так мучило, он не знал, но… иногда, в моменты непобедимости, когда эйфория затмевала всё остальное, в его голове возникали те же самые суицидальные мысли. Он отмахивался от них, отвергал соблазн порезать себе запястье, боялся стать таким же, как мать. Но, в итоге… он, вероятно, всё же стал таким.
В университете его боялись, сторонились, сделали изгоем. Тогда и появились первые мысли о собственной ненужности. Тогда же в его жизни появился Кирилл. Кирилл заискивал перед ним, как щенок, словно чувствуя вину за что-то. Это выглядело смешно. Потом была девушка из его потока, обвинившая его в жестокости: «Да кто будет встречаться с таким психопатом, как ты?!» Это тоже показалось ему смешным. И это стало началом его беспорядочной сексуальной жизни. Он был неразборчив, любил много, яростно, страстно. Ему нравилось, когда им восхищаются. Он был прекрасен, восхитителен. Его неразборчивость в сексуальных связях была способом заполнить пустоту внутри себя, подтвердить свою ценность и значимость, получить хоть какое-то признание, хоть какое-то чувство нужности.
Он любил женщин, девушек, всех, кто отвечал ему взаимностью. Это был способ забыться, убежать от мыслей о собственной никчёмности, от воспоминаний о травмах и боли. Он был уверен, что заслуживает любви, заслуживает восхищения. Он заслуживал, чтобы его хотели. В его глазах он был прекрасен, желателен, желанен. Это было его убежище от одиночества и отчаяния, которое, несмотря на всё, всё ещё глубоко таилось в его душе.
Никита, неожиданно для Кирилла, сел на кровати. Он чувствовал себя немного лучше, достаточно, чтобы уйти. Сухость во рту всё ещё оставалась, голова немного кружилась, а ужасная боль в груди немного стихла. Он встал, сбросил больничную рубашку и, с трудом, натянул свою одежду. Кирилл, до этого сидевший молча, вскочил, лицо его исказилось от гнева.
– Что ты делаешь?! Куда ты собрался?! Ты ещё не оправился!
Никита не ответил. У него не было ни малейшего желания отчитываться перед Кириллом о своих действиях. Он просто начал обуваться.
– Никита! Я же просил! Тебе нужен отдых! Тебе нужен… психолог! Я нашёл психолога, хорошего специалиста, друга моей матери, Агапов, помнишь? Ты пойдешь к нему, как пациент! Это не обсуждается! – ещё громче воскликнул Кирилл.
– Делай, что хочешь. А от меня отстань. – Никита хмыкнул, с презрением глядя на Кирилла.
Он взял сумку и направился к двери, оставив Кирилла стоять в полном недоумении и злости. Кирилл опустился на стул, поникший и растерянный. Он вложил столько усилий, столько времени потратил, чтобы помочь Никите, а тот… просто ушёл. Чувство бессилия и обиды накатило с новой силой.
Никита же, добрался до дома. Он направился в комнату, где держал запертой свою кошку Масю. Он вспомнил Жанну, её страх и попытки сбежать. Мася, как и Жанна, всегда стремилась к свободе. И Никите пришлось запереть кошку, чтобы та не сбежала, точно так же, как, он когда-то, чувствовал себя обязанным держать Жанну рядом. Он открыл клетку, взглянул на Масю и почувствовал знакомое чувство вины и бессилия. Та же самая вина, что преследовала его в отношениях с Жанной, теперь переносилась на его кошку. Он опустил руку, протянул её к Масе, но та отшатнулась. Ему показалось, что в её глазах он увидел то же отчаяние, что он увидел в глазах Жанны. И в этот момент Никита понял, насколько глубоко он погрузился в болото собственных проблем, и насколько далеко он зашел в своем саморазрушении.
*****
В своей квартире Жанна чувствовала себя запертой в клетке. Она металась по комнате, касаясь предметов, словно ища спасения в материальном мире от ужаса, который пожирал её изнутри. Страх превратиться в такого же монстра, как Никита, душил её. Она злилась на него, винила за то, что он, словно зараза, проник в её душу и оставил там свой отпечаток. Ей казалось, что он сделал из неё свою копию, забрал её свет и оставил только тень. Одиночество давило – Кристина, единственная, кто поддерживала несмотря не на что, ушла. Жанна отчаянно нуждалась в поддержке, в доказательстве того, что она не монстр.
Она набрала номер родителей. Голос мамы, тёплый и мягкий, стал для неё неожиданным бальзамом. Мама, кондитерка с небольшой кондитерской, рассказывала о сегодняшних гостях, о новом торте с клубникой и фисташками, о детях, которые приходили в восторг от её угощений. Папа, инженер-механик с завода, был немногословен, как всегда, но в его голосе слышалась любовь и спокойствие. Брат, как обычно, баловался, рассказывая забавные истории. Их простая, добрая жизнь казалась таким контрастом с тем хаосом, который царил в душе Жанны. Они – такие простые, такие светлые, а она… почти монстр.
Долгий разговор с семьёй, наполненный любовью и принятием, стал для неё настоящим спасением. Она осознала, что родители, брат – они видели в ней не монстра, а чудесного ребенка, которого папа в детстве называл «чудом». И это чудо есть, оно живет внутри, и она не позволит ему угаснуть. Она покажет всему миру свою магию – не ту, что связана с тьмой, а ту, что основана на доброте и сочувствии.
С новой решимостью, с твердым намерением не уподобляться Никите, Жанна подошла к больнице. Погода почти такая же когда он впервые пришёл к ней домой. Тогда он напугал её, его появление было неожиданным и пугающим. И Жанна шла, неся в себе свет своей собственной магии, готовясь к встрече.
Когда Жанна вошла в палату, её сердце билось учащённо. Но Никиты там не было. Только Кирилл сидел, склонившись над пустой койкой, его лицо было мрачным.
– Где Никита? – спросила Жанна, с решимостью в голосе. Она была готова. К встрече со своим мучителем.
– Ушёл. Наверное домой– голос Кирилла казался тихим, приправленным грустью.
Жанна собиралась тоже уже уйти за Никитой, но Кирилл резко схватил её за руку, резко притянул к себе. В его глазах бушевал шторм.
– Что ты сделала с ним?! Он… он совсем изменился!
Жанна покачала головой, не в силах ответить. Слова застряли в горле. Наконец, почти шёпотом, она выдохнула:
– Он… он изнасиловал меня. Не один раз. – она готовилась, решилась. Про то что через она прошла должен знать хотя бы один человек.
Кирилл застыл, поражённый. Молчание повисло в воздухе, тяжёлое и густое. Затем он медленно выдохнул, словно пытаясь совладать с нахлынувшим шоком.
– Никита… болен. Ему нужна помощь. Психолог… психотерапевт… ему нужно лечение. Пожалуйста, Жанна… помоги мне. Убеди его пройти лечение. Я нашёл доктора… отличного специалиста.
Он начал рассказывать о матери Никиты, о её биполярном расстройстве, о том, как из-за Кирилла, из-за его слов, абсолютно здорового Никиту отправили в лечебницу. Слова, объяснение шли легко, но в конце всё же слёзы навернулись на глаза Кирилла. Он заговорил уже негромко, голос его дрогнул:
– Прости… я знаю, что прошу слишком много… Но… я больше не могу… Я… я не могу его потерять. Ты сильная, Жанна. Ты столько времени справлялась одна… Я… я просто не знаю, что делать… Мне так тяжело… так страшно… Я боюсь, что он… что-то сделает… с собой… или с кем-то ещё…
Кирилл рыдал, его плечи сотрясались от рыданий. Он был сломлен, измучен чувством вины и бессилия. Он переживал за Никиту, боялся за него, за всех, кто мог пострадать от его болезни. Он чувствовал себя виноватым, несправедливо обвиненным и глубоко одиноким в своей борьбе за спасение друга.
Жанна задумчиво смотрела на Кирилла. Никита всегда казался ей необычным, немного странным. Его быстро меняющееся настроение, его резкие перепады, даже за его маской она замечала нестабильность. Она считала это просто странностью, чертой характера, но никогда не догадывалась о психическом заболевании. Теперь же, слова Кирилла пролили свет на многие неясные моменты, объяснили многое. Она вспомнила его странные выходки, его резкие слова, его неконтролируемые вспышки гнева. Это не злоба была, это болезнь. Она ощутила прилив сочувствия, понимания, но и страх тоже остался. Она пережила ужас, но не желала, чтобы кто-то ещё пострадал.
Глава 22
Разговор с Кириллом, тяжелый, пропитанный шоком и отчаянием, принес Жанне лишь временное облегчение. Выплеснутые наружу страхи, признание пережитого – это было как выбросить из себя яд, но рана осталась. Одиночество, холодная пустота, еще не отступило. Ужас лишь притупился, но не исчез.
Никита… чувства к нему – болото из гнева и мерзкой жалости. Ярость, холодная и целенаправленная, сжигала всё на своем пути. Она хотела его наказания, медленного, изнурительного, в темноте и забвении. "Пусть гниет в аду, в специальном котле для таких, как он", – думала она.
Но другая часть её существа, та, что услышала историю Кирилла, историю болезни Никиты, его разбитого детства, его сломленной матери, мешала ей полностью уничтожить его в своей ненависти. Кирилл не просто так рассказал ей всё это – он понимал, что только она, знающая Никиту, может помочь.
Дорога к Никите тянулась вечностью. Изначально, она шла к нему с железом в кулаках, чтобы плюнуть в лицо и сказать, что она уже не боится. Теперь… теперь всё иначе. Только она может к нему пробиться, сказал Кирилл.
Её план был прост, жесток, но единственно возможен: она попросит его, всего лишь один раз, пойти к психологу. Отказ… ну, попытка – не пытка. Она не хотела быть жестокой, но и простить – тоже не могла. Жалость к нему перемешивалась с кипящим гвоздем ненависти. Усталость и истощение сжимали её, но вместе с тем была и решимость. Её исцеление невозможно без этого. Без попытки примириться с тем, что случилось.
Чувства – путаница из страха, омерзения и глубокой, тошнотворной жалости. Разложить их по полочкам – невозможно. Но попытка должна быть. Для себя.
Стук в дверь. Сердце – тяжелый молот. Он открыл. Большая, мрачная квартира. Он стоял один, худой, в слишком большой футболке, его глаза – пусты, безжизненны, взгляд – полный недоверия.
Он осторожно коснулся её плеча, но сразу отдёрнул руку, чувствуя холод её мокрой одежды.
Жанна не знала, что сказать. Сострадание, смешанное с ненавистью, рвало её на части.
Он лишь кивнул головой. Ему не верилось. Затем быстро втянул её в квартиру и обнял. Его холодные руки жгли её кожу. Отвращение смешивалось с неким попыткой понять. Внезапно он снял свою футболку и прошептал протянув:
– Переоденься… пожалуйста. В ванной… – добавил кивнув в сторону маленькой двери.
В ванной, снимая мокрую одежду, она чувствовала тошноту. Близость к нему, к этому человеку, который причинил ей боль, вызывала одновременно отвращение и странное, болезненное желание понять. Паника сжимала её горло.
Наконец, Жанна открыла дверь ванной. На мгновение она замерла, когда в её сторону вскочила Мася. Кошка с пронзительным мяуканьем заполнила пространство своей живостью. Тёплые воспоминания вдруг окутали её, растягивая на губах тонкую улыбку. Она почти была рада видеть её.
Вместе с радостью вновь нахлынули воспоминания о том, как она оставила кошку в приюте. Жажда покоя, той простой привязанности, которую могла бы получить от Маси, вновь испарилась, и она вспомнила, что не видела её тогда, когда была тут в последний раз.
– Ты… ты была тут всё это время? – осторожно спросила Жанна, чувствуя, как тень тревоги накрывает её сердце.
Она попыталась отвлечь себя, не желая углубляться в эти размышления.
Тишина на кухне была не просто тишиной. Она окутала её, как липкий кокон, пропитанный неловкостью. Каждый вдох отдавался горечью – горечью пережитого, горечью бесконечной неопределённости. Запах зелёного чая с лаймом, её любимого, неожиданно стал символом хрупкой надежды. Этот запах, смешивающийся с ароматом чая Никиты – почти идентичный, – вызвал в ней дрожь. Тонкая нить связывала их, несмотря на все произошедшие трагедии.
Внутри неё бушевала буря противоречивых эмоций: жалость к измученному Никите, острая боль от воспоминаний и тайная надежда на возможность перемен.
Никита, приготовивший чай, старался не смотреть на Жанну. Его движения были резкими, неловкими – он практически предавал вкус чая, залетая в детские воспоминания о том, как они с ней смеялись над этими простыми вещами. Мысли путались, словно крючья в бурном море – мучительная вина и мерзкое отчаяние заполняли его сознание. Каждый всплеск унижения, причинённого Жанне, всплывал в памяти: каждый испуганный взгляд, каждое сдавленное рыдание. Внутри бушевала непогода, но он знал, что не может её испугать, не может снова её потерять. Когда он повернулся, и Жанна увидела его шрамы, ему стало стыдно за своё тело, за свои слабости, за непрекращающуюся борьбу, которую он проиграл.
Они пили чай в молчании, которое тяжело давило на них, порой угнетая больше, чем любой разговор. Жанна ощущала, как каждая капля чая – это капля её смелости, её попытка дать ему ещё один шанс. Но в её душе терзали сомнения. Что, если это была ошибка? Что, если Никита снова разобьёт ей сердце? Вспоминались его слова о её "неказистости", о её несовершенстве – резали, как острый нож, отражая глубокие внутренние сомнения.
Она смотрела в пол, её тело напряглось в ожидании его реакции, сердце колотилось, готовое взорваться от страха. Внутри неё бушевала борьба между надеждой и страхом – настоящий шторм, готовый разрушить всё.
– Я… я даю тебе шанс, Никита. Месяц. Мы будем встречаться месяц. А потом… потом я решу, продолжим ли мы это или нет, – произнесла она, и её голос звучал как шёпот в бездне, полной сомнений и мрачных предчувствий.
Её голос был едва слышен – хрупкий мост над бездной. Она видела лишь часть его лица, но не могла больше жить в этом подвешенном состоянии. Шанс. И ужас повторить свой горький опыт, снова разбиться о его бездушие.
Глубокий вдох. Голос звучал твердо, но внутри всё дрожало.
– Но… есть правила. Первое: ты начнёшь ходить к психологу, к тому, которого нашёл Кирилл. Второе: ты не приближаешься ко мне ближе, чем на полметра. И не прикасаешься. Никаких прикосновений. И третье… если я решу, что в какой-то момент больше не справляюсь, и захочу уйти… ты отпустишь меня. Никаких преследований, никаких попыток вернуть меня.
Она ждала, затаив дыхание. Решимость и трепетная надежда – странная смесь. Шанс, но и границы, которые он обязан уважать. Сердце колотилось, бешено барабаня о рёбра. Бесполезно? Снова сломает?
Никита кивнул, не в силах говорить. Согласие давалось с трудом. Облегчение и ужас от собственного недостойности боролись внутри. Вопрос застрял в горле: *Зачем?* Зачем она дает ему шанс, имея все причины ненавидеть? Но он боялся. Боялся, что если заговорит, она уйдет.
– Пожалуйста… останься… Дождь… ты можешь заболеть… – прошептал он, голос хриплый, еле слышный. Он балансировал на грани, одно неверное слово – и она исчезнет. Он цеплялся за этот шанс, как за соломинку.
Её слова были ударом. Радость смешалась с ужасом. Он не заслуживал прощения, он оставался тем же, кто причинил ей боль. Страх прикоснуться, страх снова её разочаровать. Мысли кружились, задыхаясь от внутреннего конфликта – надежда и страх, счастье и горькое чувство собственной никчёмности. Он молчал, потерянный, словно призрак, обречённый скитаться в этом липком коконе боли и сомнений.
Жанна медленно кивнула, притворяясь, что полностью доверяет Никите. На самом деле, страх сковывал её изнутри. Она соглашалась, делая шаг навстречу, но всё ещё ощущала себя на краю пропасти. Это было скорее демонстрацией её решимости бороться за себя, за своё будущее, чем истинным доверием. Глубоко внутри она всё ещё считала его своим мучителем, и ожидание его возможной агрессии не оставляло её ни на минуту. Каждое шорохе, каждый скрип двери вызывал в ней острое чувство тревоги, ожидание неминуемой атаки.
Никита повёл её в гостевую спальню. Он понимал, что она боится, и чувствовал себя ужасно от этой мысли. Сон не приходил к нему. Каждый раз, когда его затягивало в пучины дремоты, он просыпался в холодном поту, думая, что всё, что произошло на кухне – всего лишь сон, прекрасный, нереальный сон. Каждый раз, отвергая сон, он боролся с призраком своего прошлого. Но, наконец, измученный, он сдался и заснул глубоким, спокойным сном.
Глава 23
Никита, тем временем, посещал доктора Агапова. Врач радовался, видя когда-то маленького мальчика, за которым он присматривал, когда лечил его мать, но одновременно и огорчался – он надеялся, что Никита избежит этой участи.
Первый приём был посвящён абстрактным темам. Никите было сложно открыться. Он затронул тему своей болезни, но не как медицинский диагноз, а как метафору. В тринадцать лет его отправили в психиатрическую лечебницу. Там он чувствовал себя чужим. Не таким, как другие пациенты. Он не был как те, кто пугал его разговорами с самим собой, кто обвинял окружающих в демонах и инопланетянах, или же считал себя магом из другого мира. Он не был и врачом, способным им помочь. Врачи казались ему почти святыми. Они пытались помочь, жалели его, но не понимали его. Никита повторял, что с ним всё в порядке. Но в лечебнице, где все «нормальные» кричали о своей нормальности, существовало негласное правило: не доверять пациентам.
В шестнадцать начались кошмары и воспоминания – голоса матери и его собственные. Голоса утверждали, что он в порядке, что он красив, что его голубые глаза излучают притягательность. Тогда он впервые соблазнил молодую медсестру-стажёрку. Ему был нужен только секс. Она же видела в нём несправедливо обвинённого горячего парня. Её манила его таинственность и сложная судьба. Она возомнила себя Харли Квин. Когда её уволили, у Никиты началась апатия. На групповой терапии он заикнулся о голосах, которые велели ему умереть. Он сломал жизнь той наивной девушке, и эта мысль давила на него. Он почувствовал, что достоин смерти. Врачи облегчённо вздохнули, выписали успокоительные, поставив диагноз: шизофрения, начальная стадия.
Никита тоже облегчённо выдохнул. Он был таким же, как все остальные пациенты. Раньше он чувствовал себя изгоем среди них, считая себя нормальным, в отличие от них и считался изгоем. Но диагноз дал ему надежду на принятие ими и лечение, также наожиданно на освобождение. Два года он принимал таблетки, они стали частью его жизни. За примерное поведение его выпустили.
Выйдя, он понял, что теперь отличается от "нормальных" людей. Не нужно было больше изображать сумасшедшего, но не зная, как себя вести среди здоровых, он перенял манеру поведения отца: хмурый, мрачный, циничный, использовавший людей как инструменты, холодный и безжалостный. Отец был доволен. Окружающие же сторонились его, опасаясь чего-то, чувствуя его опасность. Его изгнание из общества, начавшееся в детстве, продолжилось, но уже по-другому, по иным правилам.
*****
Дальнейшие пять-шесть сессий прошли в обсуждении общих тем. Доктор был доволен небольшими, но всё же откровениями Никиты. Никита впервые по-настоящему осознал свою болезнь. Это разрывало его изнутри – понимание того, что не все люди такие, как он или его мать. Или, по крайней мере, не такие, как его отец. Полного излечения не существовало, каждый случай уникален. От Жанны требовалось терпение, поддержка и понимание. С Кириллом они больше не общались – их пути разошлись, оставив позади лишь воспоминания. На кухне, среди ароматов кофе и только что испеченного хлеба, Никита пытался подражать ее неторопливому темпу, но руки его все ещё дрожали, а движения были резкими и неловкими.
Никита, чувствуя всё большее доверие к Жанне, начинал всё чаще и подробнее рассказывать о своём детстве. Это было впервые, когда он мог так открыто говорить о своих переживаниях с кем-то. Жанна старалась его не перебивать, давая ему возможность выговориться, дать выход накопившимся эмоциям. Иногда его слова лились быстрым потоком, он перескакивал с одной темы на другую, словно боялся остановиться, боялся, что если он замолчит, то всё это исчезнет. В другие моменты он затихал, молчание висело между ними, тяжёлое, наполненное невысказанными словами и незажившими ранами.
Они вместе готовили еду, Никита старался помогать всем, чем мог. Его неловкие попытки нарезать лук, напоминавшие манеру Кристины, вызывали у Жанны тёплую улыбку. Это были маленькие, но важные моменты, которые помогали им сблизиться, почувствовать себя единым целым. По вечерам они смотрели фильмы. Иногда это были грустные мелодрамы, которые помогали им обоим прожить и прочувствовать свои эмоции, дать им выход. Слезы текли свободно, очищая их души от боли и страха. А иногда они выбирали комедии, смеясь до боли в животах, забывая на время о тяготах жизни и наслаждаясь простотой бытия. Эти моменты радости, совместных переживаний, стали крепким фундаментом для их новых отношений, помогая строить доверие и постепенно залечивать старые раны.
Жанна точно не собиралась оставаться рядом с Никитой после этого месяца. Её раны были слишком глубокими, а его легкие касания обжигали её ладони, вызывая острые вспышки боли. Сомнения терзали её: Никита стал неотъемлемой частью её жизни, и вся её повседневность вращалась вокруг его потребностей. Остальное утрачивало смысл. Но что будет с ней после завершения этого месяца? Закончить университет – это было точно. А потом… что потом? Как дальше жить? Чем заниматься? Что делать? Эти вопросы мучили её и она чувствовала себя потерянной.
*****
Постепенно Никита собрался с силами, чтобы открыться доктору о своих чувствах. Он начал рассказ с того, как впервые увидел Жанну в торговом центре. Он был поражен её страхом, скрытым за попытками казаться спокойной. Но затем она ушла из его ума, поглощенного круговоротом поверхностных отношений с Евой и другими девушками легкого поведения. Однако, когда он увидел её во второй раз, она разожгла в нём сексуальный интерес.
Ему было интересно, какая она в моменты уязвимости. Он представлял, как она дрожит, и в тот момент тёмные мысли начали терзать его: он хотел увидеть её слезы. Но она оставалась обычной, как и все. Эта повседневная простота, её обыденность только разжигали его желание. Он задумался о том, как влюбить её в себя, как подарить ей крылья, а потом жестко отобрать их. Эта игра привлекала его – казалась максимально захватывающей.
В итоге он совершил ужасный поступок. Он изнасиловал её, поверив, что это сделает его сильнее, не зная что её безоговорочное принятие и влюблённость в него станет его одержимостью. Он думал, что она будет любить его всегда, несмотря ни на что. Но вместо этого, чем больше он требовал её любви, тем больше она отворачивалась от него. Каждый раз, когда он вновь насиловал её, с каждым новым актом он погружал её в бездну ненависти к самому себе. Эти откровения постепенно помогали ему. Каждое признание текущим явлением напоминало о том, насколько ужасным он был человеком. Он наконец осознал, что, покровительствуя той тьме внутри себя, обрекает и её, и себя на страдания. За всё это время его путь к пониманию себя стал искоренять иллюзии.
*****
В один из вечеров, после сессии у доктора, Никита долго и задумчиво смотрел на Жанну. Она замечала эти взгляды, стараясь не обращать внимания, но руки всё равно дрожали от страха повторения прошлого. В тишине раздался его тихий голос:
– Отец… отец отправил приглашение на свой юбилей. Семдесять лет… Можешь… можешь пойти со мной?
Его голос был хрупким, полным надежды, смешанной со страхом. Он сказал это, когда они уже собирались расходиться после фильма.
Жанна немного замешкалась. Она смутно помнила отца Никиты, того, кто некоторое время был и её отцом. Она представляла его строгие черты лица и чувствовала лёгкий холодок. Но понимала, что ему нужна настоящая поддержка, а не просто присутствие. Она решила помочь, ведь времени на налаживание нормальных отношений оставалось так мало.
– Да, конечно, – ответила она, стараясь, чтобы её голос звучал спокойно, несмотря на внутреннюю неопределённость.
*****
Юбилей проходил в роскошном зале старинного особняка. Высокие своды с лепниной, позолоченные люстры, словно маленькие солнца, освещали огромный зал. Бордовые шёлковые драпировки на стенах контрастировали с белизной скатертей. Воздух наполнял тонкий аромат дорогих духов и изысканных блюд. Столы ломились от изобилия: икра, устрицы, фаршированные гуси, экзотические фрукты… всё сияло, переливалось, словно драгоценности. Оркестр играл изысканные мелодии, официанты в фраках бесшумно двигались между столами, разливая шампанское. Гости – элита общества – блестели драгоценностями и улыбками, шептались, смеясь. Женщины в вечерних платьях, мужчины в смокингах – всё было безупречно элегантно. Витал дух роскоши, богатства и успеха. Мероприятие было организовано с размахом, каждая деталь подчеркивала статус юбиляра. Это был вечер блеска, сияния и сплетен.
В зале они заметили Кирилла с Настей. Быстрый кивок, молчаливое признание присутствия, и они разошлись, избегая длительного контакта. Жанна увидела и других братьев Никиты, каждого со спутницей. Все они выглядели статными, но на их лицах лежала усталость, хмурость. Настроение было приподнятым, за исключением, пожалуй, детей юбиляра. И тут Жанна увидела Кристину с Артёмом. В её глазах мелькнула едва заметная боль, когда их взгляды встретились. Они обменялись коротким, молчаливым, маленький, почти незаметный жест, но говорящий о многом. Воздух был насыщен не только ароматом роскоши, но и напряжением скрытых чувств и непростых взаимоотношений. Всё это предвещало непростую встречу с прошлым.
Никита, вручив отцу подарок, оставил Жанну у стола, сказав, что ей не нужно знакомиться с родственниками. Он словно оберегал её от дискомфорта. В этот момент подошла Кристина. Артём был занят разговором с деловыми партнёрами.
– Так ты… переехала? – начала Кристина.
– Да, – тихо ответила Жанна.
– Ты к нему… – Кристина не закончила вопрос, как Жанна начала оправдываться:
– Нет, нет… мы… пока не вместе…
– Но вы сегодня пришли вместе, – возразила Кристина. – Для нас всех это один из самых трудных дней, каждый год собираться вместе. И каждый из нас особенно нуждается в поддержке. Не поверю, если скажешь, что он к тебе не относится по-особенному.
– Да, наверное, – неуверенно ответила Жанна.
Никита закончил разговор с отцом. На его лице застыло мрачное выражение. Жанна почувствовала волнение. Он направлялся к столу, но за мгновение до Жанны и Кристины резко остановился и, глядя Жанне в глаза, прошёл мимо. Взгляд был просьбой, мольбой, приглашением. Он словно умолял её последовать за ним.
Жанна смотрела ему вслед, как он скрылся за дверью мужского туалета. Она медленно оторвалась от Кристины и, словно под гипнозом, направилась к двери. Несколько секунд она колебалась, затем взялась за ручку.
Стоило ей повернуть ручку, как её охватили горячие объятия. Никита обнял её крепко, почти жёстко, но в этом объятии чувствовалась не агрессия, а отчаяние, жажда близости, нежность и любовь.
Объятия были сильными, немного грубыми, словно он пытался удержать её, не дать ускользнуть. Его руки обвили её талию, прижимая к себе с отчаянной силой. Тело его было напряжено, но в объятиях чувствовалась невероятная нежность, как будто он боялся сломать её, боялся отпустить.
