Текст книги "Ром и кола по вкусу (СИ)"

Автор книги: love.and.ashes

Соавторы: ,
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Сид потёр скулу. Удар получился что надо – в его глазах явственно поблёскивали слёзы боли.

Затем он мрачно облизнул губы и ещё более тихо, ещё более зловеще-спокойно сказал:

– Ну ладно. Хочешь правду, Патаки? Будет тебе правда. Рубашку отпусти, – он отпихнул руку Хельги, и та, слегка обескураженная началом его фразы, не особо и сопротивлялась. – Сука, – прибавил Сид, разглаживая смятую ткань.

– Заткнись, ублюдок, – почти рефлекторно откликнулась Хельга.

Сид нервно рассмеялся. Точнее, Сид попытался это сделать – как плохой актёр, у которого в сценарии написано, что сейчас он должен нервно рассмеяться.

– Патаки, солнышко, да ты хоть в курсе, что я добавил тебе в ром-колу афродизиак, чтобы тебя трахнуть?

На секунду Хельга застыла, не веря своим ушам:

– Что ты сказал?..

Не дожидаясь ответа, она сделала шаг к Сиду.

И уже знала, что порванной рубашкой он явно сейчас не отделается.

***

До работы в тот день Хельга так и не дошла. Уже в середине дня, ввалившись наконец в свою квартиру, нашла в себе силы позвонить начальству; кажется, голос её был таким убитым и бесцветным, что история о внезапно напавшей болезни ни у кого не вызвала сомнений.

Хельга отправилась в душ и долго, с остервенением натирала себя мочалкой, едва ли не до крови раздирая кожу. В слезливых дамских романчиках, что она так любила в юности, героини, на чью долю выпадало немало испытаний, так же смывали с себя ужас и позор бесчестья; Хельга только усмехалась – ей не верилось во все эти штучки. В конце концов, ей в первый раз было тоже не очень-то и приятно. Но ничего, кроме вполне физиологически естественных жидкостей, смыть она с себя не пыталась.

Сейчас же хотелось просто раствориться в этой горячей воде. Превратиться в шапку белой пены, как какая-нибудь Афродита, только наоборот, юркнуть в отверстие слива, умчаться вниз по вонючей канализации. Пускай. Только бы не быть Хельгой Патаки, которой вчера подмешали в коктейль афродизиак; которая отдалась Сиду Гифальди, искренне думая, что это Арнольд.

И Сид теперь об этом прекрасно знал.

И она, конечно, порвала ему и рубашку, и брюки, и некоторые другие предметы гардероба, а ещё хорошенько разукрасила лицо, да и не только лицо, так что Сид на грядущей важной встрече будет просто красавцем; но от всего от этого ни на йоту не становилось легче. Хельге не раз приходилось драться с парнями, она не боялась получить сдачи – но Сид даже не попытался ей ответить; он молчаливо сносил все побои, при этом как-то омертвело и безразлично, но без всякого оттенка вины глядя ей в глаза. Это ранило сильнее всего; в конце концов у Хельги закончились силы, и она, бестолково скуля, сжимая в руках обрывки одежды Сида, сползла по стене вниз, уткнулась лицом в колени. Ей не хотелось жить. Не хотелось просто существовать.

– Мразь, – в который раз прошипела она Сиду.

– Прости, – эхом откликнулся он так тихо, что Хельга поначалу даже не поверила своим ушам.

– Чт-то?

– Прости. Я не должен был этого делать. Я действительно разозлился.

– На что? – давясь подступающими рыданиями, спросила Хельга.

– Не важно.

Это было действительно не важно. Сид Гифальди подмешал ей в коктейль афродизиак, чтобы её трахнуть. От этого сочетания – ром-кола-препарат – что-то замкнуло в мозгу у Хельги, и на месте Сида ей привиделся Арнольд. Или, быть может, препарат здесь почти ни при чём, как и ром, как и кола; может быть, Хельга слетела наконец с катушек – и теперь Арнольд будет мерещиться ей повсюду. Но так или иначе, Сид-Арнольд добился своего. И утренний Сид, который уже не Арнольд, кажется, вполне этим доволен – пусть даже и просит прощения. Вот и всё, что было важно.

Хельга молча встала, прошла на кухню, не спрашивая разрешения, закинула себе в сумку три банки «Гиннесса». Сид не возражал и так же молча открыл ей входную дверь.

До работы в тот день Хельга так и не дошла.

Она отправилась в душ и долго, с остервенением раздирала свою кожу мочалкой, пытаясь смыть с себя всё, что произошло за последние сутки.

Долго. Долго.

Долго, долго, долго.

========== 2 ==========

Грязно-жёлтый октябрь сменился ноябрём – недружелюбно-прохладным, пропитанным предчувствием колючей зимы. Хельга сменила косуху на шубку из стриженого чёрного меха и почти стала походить на милую офисную леди, даже когда шла домой, – крупные тяжёлые ботинки уже не могли испортить общего впечатления.

Сид не сразу её узнал, посмотрев в глазок. Впрочем, надо признать, не одна лишь шуба была в этом виновата; просто в списке тех, кого Сид считал возможным увидеть с утра пораньше на пороге своей квартиры, Хельга Патаки плелась где-то в самом конце. На пару позиций повыше доброй феи с зачарованным лотерейным билетом.

Сид, тем не менее, открыл дверь. Пару раз сморгнул и вновь окинул Хельгу взглядом с головы до пят – будто до сих пор сомневался, что перед ним стоит именно она; и попутно не мог не заметить, что эта шубка ей чертовски идёт. Гораздо больше, чем та дурацкая нефорская косуха. Впрочем, Хельга всегда страдала привычкой прятать свою женственность за нарочито грубыми, пацанскими вещами…

– Чего уставился, Гифальди? – огрызнулась Хельга. – Чай, не в музее!

– И тебе доброе утро, Хельга, – елейным голосом откликнулся Сид. – Чем ещё могу быть тебе полезен, раз уж ты стоишь в такое время на пороге моей квартиры? Может быть, дать тебе пройти?

– Ты на редкость проницателен, – и она протопала по прихожей прямо в ботинках, оставляя за собой цепочку грязно-коричневых следов.

Закрыв дверь, Сид поплёлся в комнату вслед за Хельгой.

– Патаки, скажи на милость, ты сдурела? – поинтересовался он уже без всякого сарказма. – Переобуться не судьба? Между прочим, я недавно тут прибирался.

Хельга растерянно взглянула на собственные ботинки.

– Прости, – Сиду показалось, она действительно смутилась.

– Переживу. Впрочем, если ты пойдёшь обратно в прихожую и переобуешься, переживать мне это станет значительно легче.

Хельга подчинилась, что несколько удивило Сида. Он подумал, что, несмотря на привычную грубость, Хельга выглядит какой-то… уставшей. Она не то чтобы согласилась с Сидом – скорее складывалось ощущение, что у неё просто нет сил спорить.

– Может быть, всё же расскажешь, зачем ты пришла? А то, глядишь, и переобуваться сразу придётся обратно…

– Может, и придётся, – равнодушно пожала плечами Хельга. Прошествовав в комнату, она плюхнулась на диван и как-то истерично, нарочито весело произнесла:

– А я не знаю, зачем пришла, Гифальди. Понятия не имею. Смешно, да?

Хельга ухмыльнулась – в духе клоунов из ночных кошмаров, как показалось Сиду.

– Ага, – произнёс он, с грустью перечисляя в памяти свои явно слишком оптимистичные планы на день. – Очень смешно. Обхохочешься.

***

Хельга действительно понятия не имела, зачем она пришла к Сиду. Просто в ней уже целый месяц неумолимо зрело осознание того, что что-то надо делать – с тем, что произошло, с тем, что может произойти, с тем, что происходит сейчас у неё в голове. И как можно быстрее.

В двадцать три года Хельга Патаки впервые поняла, что такое счастье. И не то чтобы ей понравилось.

Рецепт счастья Хельги Патаки оказался до смешного прост: афродизиак от Сида Гифальди, ром и кола по вкусу.

Хельге до тошноты противно становилось от этих мыслей; но хуже всего было то, что, несмотря на это, счастье не переставало быть счастьем. Счастье поселилось внутри Хельги, точно какой-то зловредный Чужой, который принялся жить и дышать у неё под рёбрами; счастье было отвратительно тёплым и уютным, оно копошилось внутри и без устали шептало: ну же, Хельга, давай, ну же, Хельга, теперь ты знаешь, что я есть, делай же что-нибудь, Хельга.

Хельга не настолько понимала язык Чужих, чтобы разобрать, что именно ей следовало делать. Да и не факт, что её Счастье волновали такие мелочи. Так что Хельга сделала единственное, что пришло ей в голову, – заявилась с утра пораньше в квартиру к Сиду Гифальди.

Что делать дальше, она понятия не имела.

***

Сид, по всей видимости, тоже.

Какое-то время он стоял и смотрел на неё. Она сидела и смотрела на него в ответ.

Потом Сид едва слышно вздохнул и опустился рядом с Хельгой на диван. Они ещё помолчали. Ещё посмотрели друг на друга.

Потом Сид вздохнул ещё раз, поднялся с места и исчез на кухне. Вернулся с двумя банками пива под мышкой. Откупорил обе.

Хельга взяла одну, ощутив ладонью приятную жестяную прохладу. Сид символически приподнял свою банку и делано улыбнулся Хельге. Они молча чокнулись и отпили пива. Потом помолчали ещё. Для разнообразия.

– За тишину, – хмыкнула Хельга, произнеся запоздалый тост. – И ром и колу. По вкусу.

– Злишься? – тихо поинтересовался Сид.

Хельга пожала плечами.

– Я не знал.

– Не знал, как действуют на девушек афродизиаки? – Хельга фыркнула. – Да зачем ты вообще таскал эту дрянь с собой?

Сид мрачно барабанил пальцами о банку. Жесть натужно бренчала.

– Не затем, зачем ты думаешь. Некоторым это… нравится.

– Нравится? Хочешь сказать, им тоже от этого мерещатся одни люди вместо других?

– Нет, – Сид покачал головой. – В этом плане ты уникум. Честно говоря, после того, как это всё с тобой случилось, я поспрашивал знакомых, мы провели некоторые… эксперименты, – он слегка замялся, – ни у кого больше подобного не наблюдалось. Хотя в принципе, как мне сказали, ничего удивительного тут нет. Во всяком случае, если ты действительно очень зациклена на своём… репоголовом. В самом препарате нет ничего такого, он просто повышает сексуальное влечение, но если всё это накладывается на индивидуальные особенности, на то, что ты считаешь сексуально привлекательным только… кхм…

Сид закашлялся. Хельга глубоко вздохнула.

– Я польщена своей уникальностью.

– Клёво.

Они ещё помолчали и ещё выпили.

Хельга, тем не менее, предательски ощущала, что Счастье у неё внутри начинает тихо, но довольно урчать. Сид Гифальди за прошедший месяц не сделался ни капли привлекательней, скорее наоборот, – но с ним по-прежнему можно было поговорить об Арнольде. В отличие от всех остальных.

– Так уж ты ему завидуешь? – тихо спросила Хельга.

– Так уж ты его любишь? – парировал Сид.

Они переглянулись.

Хельга вздохнула ещё раз, почти ласково погладив алюминиевый бок банки.

Кажется, им с Сидом всё-таки было о чём поговорить.

***

Им действительно было о чём поговорить. Настолько, что Сид заказал пиццу и отменил все встречи; настолько, что начальство Хельги было обрадовано ещё одной историей о внезапной болезни своей подчинённой.

Они выпили банку-другую пива – ровно столько, чтобы перестать вести себя друг с другом как чужие люди, кем, собственно, и являлись. В какой-то момент напряжение спало, разговор пошёл на лад; Хельга с удивлением подумала о том, что тогда, в баре, они выпили гораздо больше, но им явно было куда некомфортней.

Как и положено мужчине и женщине, что недавно провели ночь, за которую было стыдно обоим, они с Сидом нарочито не касались друг друга, постоянно сохраняя дистанцию в пару десятков сантиметров. Это не слишком мешало. В конце концов, Хельга в ту ночь была не с Сидом, она была с Арнольдом – и потому, когда она смотрела на Сида, в голове не всплывало ненужных подробностей.

Хоть что-то было хорошее в сложившейся ситуации.

Они сидели на диване, поедая пиццу, и брали новые куски неизменно по очереди, стараясь не столкнуться руками в коробке.

Хельга чувствовала себя приятно, согревающе пьяной. Настолько, чтобы можно было обсудить случившееся спокойно, без взаимных обвинений и упрёков. Не настолько, чтобы хотелось творить глупости.

– Мне стыдно, – честно признался Сид, глядя ей в глаза.

Честный взгляд Сида – это было что-то новенькое. У Хельги аж лёгкая дрожь пробежала по коже с непривычки.

– Зачем ты это сделал? – спросила она.

Он пожал плечами, окуная корочку пиццы в чесночный соус.

– Ты так разорялась об этом своём… Арнольде. Знаешь, а я не думал, что он тебе настолько нравится.

– Я не…

– А ты ведь была в школе довольно симпатичной девчонкой, Патаки, – ухмыльнулся Сид. – Точнее, ты и сейчас… очень даже, – он быстро отвёл взгляд, – но сейчас я уже по-другому к этому отношусь. А тогда… бля, ты бы знала, как мне было обидно.

– Обидно от чего? – Хельга сдвинула брови, невольно потянувшись вновь к пивной банке.

– Ну ты такая горячая, хоть и закованная в эти свои нефорские штучки, – Сид невнятно повертел руками в воздухе, – и сохнешь по этому… святоше. И никого не замечаешь.

Хельга почувствовала, что краснеет. Впрочем, ей недолго пришлось наслаждаться осознанием того, что в школе она, оказывается, была горячей девчонкой и кому-то нравилась. Сид продолжил:

– За ним вообще вилась куча девиц. Та же Лайла Сойер, например, уж всё при ней, и лицо, и фигурка, и туда же, за этим репоголовым…

– Ну да, Лайла – это существенное достижение, – с плохо скрываемой злобой фыркнула Хельга.

Сид махнул рукой.

– Патаки, не страдай хуйнёй, опять эти ваши девчачьи разборки… Сколько лет прошло, а?

Повисла тишина.

Затем Хельга сказала:

– Вот именно.

***

Всё то, что бултыхалось внутри, Сид вряд ли смог бы облечь в слова, вряд ли смог бы рассказать Хельге – хотя, надо отдать ему должное, честно старался. Это было слишком глупо, наивно и по-детски, чтобы говорить об этом вслух. Если бы у них с Шотмэном была какая-нибудь драматическая история – к примеру, Сид бы приторговывал наркотиками, а Арнольд заложил бы его копам, породив тем самым кровавую месть на долгие годы, – Сид бы, конечно, рассказал. Признаться, у этой Патаки были на редкость хорошенькие глаза, и ресницы хлопали часто-часто, и если бы у него действительно была славная история про наркотики и стукача-Арнольда, чтобы ей поведать, – он не преминул бы этим воспользоваться.

Но истории не было; и серьёзных поводов для зависти – не было тоже. Были лишь детские, глупые, бесконечно глупые завидки из-за вкусного домашнего завтрака, из-за благосклонного взгляды Лайлы Сойер или Хельги Патаки, из-за того, что Арнольду, чтобы его любили, достаточно было лишь улыбнуться и сказать что-нибудь из своего мило-добренького репертуара – в то время как Сиду приходилось из кожи вон выпрыгивать.

Добивало то, что Арнольд никогда не относился к Сиду плохо – напротив, много раз по-человечески ему помогал; добивало то, что, согласно всем законам этики, да и логики, Сид тоже должен был любить Арнольда, ну уж во всяком случае – испытывать к нему благодарность. Но получалось весьма посредственно – и этику, и логику, и всё на свете остальное заглушала дурная мелочная зависть; хотя, конечно, Сид, уже взрослый, разумный, рассудительный Сид никогда бы не мог подумать, что всё это настолько отложилось в его памяти застарелой, болючей, противно ноющей обидой.

Раньше он и сам толком не понимал, сколь сильную неприязнь до сих пор испытывает к Арнольду. Но тем вечером – был ли тому виной алкоголь, слишком суматошный день или же вырез на блузке Хельги Патаки, – тем вечером это всё выплыло наружу.

И, честно говоря, Сида не столько пугало то, что он сделал, – столько то, почему он это сделал. Споить симпатичную девушку и трахнуть её – не самый страшный поступок в его жизни; то, что эта девчонка пришла к нему сама, сидит сейчас рядом с ним, и сыр тянется тонкой ниточкой от горячего куска пиццы к её пухлым розовым губкам, – лишнее тому подтверждение.

Проносить в себе почти десяток грёбаных лет глупую школьную зависть – куда хуже.

***

– Помнишь, когда-то его родители тоже пропали без вести? – отсутствующе произнесла Хельга, наблюдая за хороводом мошек, носившихся вокруг люстры. – И все тогда думали, что они погибли, а они…

– До сих пор надеешься, что он жив?

– Не знаю.

Хельга уже давно никому не могла так открыто и искренне рассказать о своих застарелых чувствах. И Хельга уже давно не выпивала столько пива и вина. Между этими двумя фактами явно была какая-то взаимосвязь.

Сид подошёл к окну и распахнул его настежь, впуская в комнату пронзительный ноябрьский ветер. Хельга, оставившая шубу в прихожей, была одета лишь в лёгкий кашемировый свитерок розового цвета – почти как платьице, что она носила когда-то в четвёртом классе, подумал Сид.

Она скрестила руки на груди, зябко обвив пальцами плечи. Сид усмехнулся и подошёл ближе, впервые за вечер нарушая чёртову дистанцию.

– Я побуду психологом для тебя, Патаки, но… ты же знаешь, что иногда нужно просто оставить прошлое позади. И жить дальше.

Хельга отвела взгляд, но не отстранилась. Сид сделал ещё шаг вперёд и коснулся ладонью её лица.

Она могла быть какой угодно: невзаимно влюблённой, опустошённой, растерянной. Она могла сколько угодно искать тепла и понимания – и натыкаться лишь на чью-то грубость. В её хорошенькой головке могло болтаться какое угодно дерьмо. Но красивые девушки с пухлыми розовыми губками никогда не приходили в гости к Сиду Гифальди просто так. И уж тем более – никогда просто так не уходили.

Они целовались долго и без всякой страсти – скорее даже механически, просто чувствуя, что так надо. Рука Сида заученным движением скользнула под тонкий джемпер, нащупала застёжку бюстгальтера.

Хельга мягко опустила голову, отрываясь от его губ.

– Сид, – тихо произнесла она.

– Что такое?

– У тебя есть ром и кола? И ещё…

Хельга запнулась. Сид обхватил двумя пальцами её подбородок, развернул к себе её лицо. В глазах поблёскивали, дрожа, полупьяные слёзы.

Хельга прошептала одними губами:

– Пожалуйста.

И Сид не смог ей отказать.

***

Утром они проснулись и разъехались по своим делам: Хельга – в офис, Сид – в «Сансет Армз», руководить ремонтом. Ночью она кричала, звала его Арнольдом и говорила порой такие вещи, от которых Сиду становилось не по себе – уж слишком это было… интимно; но всё, что могло её выдать после пробуждения, – огонёк разочарования и грусти, мелькнувший на секунду в её глазах, когда Сид сказал «Доброе утро».

Она вела себя как любая другая девушка, проведшая ночь в постели Сида Гифальди. При желании можно было сделать вид, что ничего особенного и не случилось. Сид именно так и поступил, а недопитый стакан с ром-колой вылил в раковину. И о том, что ради того, чтобы трахнуть красивую девчонку, он принимал обличье парня, которому завидовал со школьных лет, – строго-настрого запретил себе думать.

Из пансиона Сид вернулся поздно, уставший и злой на весь свет. На скамейке возле его подъезда сидела Хельга, со скучающим видом листая какую-то книжку на планшете.

– Э-э-э… привет, – сказал Сид.

– Привет, – спокойно, будто ничего и не случилось, ответила Хельга.

– Э-э-э.

– Пошли? – подсказала ему она.

– Хельга, ты…

– Ужасно не хочу сейчас домой, – сказала она таким тоном, что Сид понял сразу: лучше не спорить. – Ты ведь пустишь даму переночевать, Гифальди?

– Боюсь, что афродизиака у меня больше нет, – соврал Сид.

– Мы можем всю ночь играть в шахматы и говорить о человеческой доброте.

Афродизиак у Сида нашёлся.

***

Хельга знала, что это было полнейшим абсурдом, её худшей идеей за всю жизнь. Но самое страшное и отвратительное заключалось в том, что если выкинуть из головы всю эту суеверную панику и «что-же-ты-к-чёрту-творишь-Хельга-Патаки», – ситуация внезапно оказывалась очень даже неплохой.

Самое страшное и отвратительное заключалось в том, что Хельга Патаки была счастлива. Нельзя сказать, чтобы она была от этого в восторге; нельзя сказать, чтобы она не пыталась выгнать из себя этого треклятого тёплого Чужого, что толкал её на странные, дикие поступки. Просто получалось пока что явно неважно.

Хельга не знала, можно ли назвать то, что у них с Сидом, «отношениями», да и предпочитала об этом не задумываться. Сам по себе Сид Гифальди стал для неё максимум приятелем – приятелем, который пару раз в неделю просыпался с ней в одной кровати, готовил ей завтрак, торопливо собирался и уезжал по своим делам, иногда оставляя на прощание Хельге новый прозрачный пакетик с горсткой лежавших внутри таблеток.

В кухонном шкафу у Хельги стояла большая бутылка колы и бутылка тёмного «Баккарди». Хельга знала, что нужно делать.

Сид не любил звонить, чаще присылал SMS или писал ей в социальной сети; мерно стуча по клавишам, Хельга договаривалась с ним об очередной встрече. И наливала в высокий стакан рома и колы; таблетка растворялась с тихим вкрадчивым шипением, не оставляя ни вкуса, ни запаха. Хельга старалась не спрашивать себя о том, что мог всё-таки делать с девушками – да и не только с девушками – Сид при помощи этих таблеток.

Впрочем, Хельгу это не слишком и волновало, ведь по вечерам к ней приходил Арнольд. Её Арнольд.

Время останавливалось, всё на свете переставало иметь смысл, кроме любимых губ; когда-то в юности, читая подобные слова в дамских романчиках, послушно, точно под копирку, перенося их в свои девичьи стихи, – Хельга не верила в глубине души, Хельга не понимала, как такое бывает. Сейчас она понимала всё; и мир взрывался фейерверками в её сердце, обжигая и пьяня, и Чужой в её груди довольно урчал, светился и грел её так, что Хельга боялась в этой теплоте случайно, с непривычки, задохнуться.

Хельга не знала, можно ли назвать то, что у них с Арнольдом, «отношениями». Но называла. Это делало её ещё счастливее.

У них не было надоедливой бытовухи, в которой грязли другие пары, не было споров о том, куда поставить кукурузные хлопья, кто кого заберёт сегодня с работы и на какие деньги они поедут отдыхать; у них было чертовски мало времени – и они тратили его лишь на то, что было действительно важно. Хельга ловила губами губы Арнольда, наслаждаясь каждым мгновением, зная, что чудо вот-вот закончится; расслабленная, уставшая, переполненная тёплой неги и абсолютно счастливая, она выплывет из реальности, покачиваясь, в страну беззаботных снов – которые рядом с Арнольдом действительно были исключительно радостными и светлыми.

А утром она проснётся рядом с Сидом. И в этом нет, если вдуматься, ничего страшного. Сид Гифальди – не худшая, как выяснилось, кандидатура из тех, с кем можно проснуться.

Сид не напоминал ей ни о чём, что было накануне; Сид сдержанно желал ей доброго утра, жарил яичницу на двоих и варил ароматный кофе в джезве, а затем быстро собирался и уезжал – куда раньше, чем Хельга. Даже если они встречались в его, а не в её квартире.

Лишь однажды Хельга проснулась рано-рано, часа в четыре утра, и сама не поняла, что случилось: то ли действие афродизиака выветрилось ещё не до конца, то ли просто сонный организм не понял, что происходит, – но она нежно обняла Сида со спины, поцеловала его в плечо и прошептала:

– Арнольдо…

В тот момент она чётко понимала, что это Сид, она чувствовала запах Сида, ощущала вкус кожи Сида, она обнимала именно Сида и Сида называла Арнольдом. Это ни капли её почему-то не смущало; а он никак не отреагировал, но и не отстранился, и Хельга так и уснула, прижимаясь щекой к его плечу.

Когда она окончательно проснулась утром, Сид был уже одет и готовил завтрак. О ночном происшествии он, как водится, не сказал ни слова – но с тех пор всякий раз, когда она просыпалась, Сида в постели уже не было. Иногда он сидел на диване со своим ноутбуком и лениво читал в Интернете свежие новости; иногда – готовил завтрак на двоих; иногда, случалось, и вовсе уже уезжал, оставив ей записку на двери в прихожей. Но полуобнажённым в постели Хельга его больше не видела – и это окончательно сделало их приятельство не более чем приятельством, максимум – дружбой.

У Хельги не было отношений с Сидом Гифальди. У Хельги были отношения с Арнольдом. И она, к своему ужасу, была совершенно счастлива.

***

Как-то раз за завтраком Сид абсолютно будничным тоном предложил:

– Хельга, уходи с работы.

Вилка в руке Хельги застыла на полпути ко рту.

– Чего?

– Уходи с работы, – повторил Сид. – Чем ты занимаешься в этом офисе, гоняешь сотрудников метлой?

– Я менеджер, – оскорблённо поправила Хельга. – Решаю проблемы.

– Изумительно. Иди ко мне в бар, будешь решать… какие проблемы ты там решаешь? В любом случае, проблем у меня хоть отбавляй.

Что-то напрягло Хельгу в этом хозяйском, властном тоне; Сид, не иначе, привык так разговаривать со своими подчинёнными – или с девочками, что он снимал на одну ночь, впечатляя их неизменным «я-успешный-бизнесмен» да толщиной кошелька. Одним словом, у Хельги Патаки были существенные сомнения в том, что подобный тон подходит для разговоров с Хельгой Патаки.

– Ты предлагаешь мне работу? – хмуро осведомилась она, откладывая вилку.

– Именно. – Затем, наткнувшись на её взгляд, Сид, видимо, понял, что переборщил, и добавил уже существенно мягче:

– Хельга, ты умная, привлекательная девушка, и что главное – ты многих знаешь в этом районе. И я… знаешь, это, наверное, глупо, но я чувствую, что этот район ты любишь. Понимаю, что тебе не очень нравится сама идея создания там бара, но может быть… поможешь мне сделать его таким, чтобы он украсил район, а не наоборот?..

Всё это тянуло на классическую трогательную речь из какой-нибудь слезливой мелодрамы; но дело было в том, что с Хельгой Патаки очень редко так кто-нибудь разговаривал. И, положа руку на сердце, нельзя было сказать, чтобы ей совсем-совсем никогда такого не хотелось.

– К тому же, – продолжал Сид, – я же вижу, что свою нынешнюю работу ты не любишь. Точнее, не то чтобы не любишь… скорее, ты к ней не относишься никак. Спорим, если бы ты писала о себе книгу – о работе бы сказала максимум пару строк?..

Хельга поморщилась. Нет, приёмчик был неплохой – типичная фраза работодателя-доброго-дяденьки, который о-тебе-глупеньком-заботится; она бы даже растрогалась – если б не задумалась о том, о чём на самом деле была бы эта книга. Действительно, не о работе. Уж точно не о работе.

– И что мне нужно будет делать? – хмуро поинтересовалась она.

– Поехали сегодня со мной – узнаешь, – ответил Сид. – Я тебе всё расскажу и покажу. Кстати, у нас не будет дресс-кода; сможешь носить свои рокерские штучки, сколько пожелаешь. – Он помедлил, окинув Хельгу оценивающим взглядом, и чуть тише добавил:

– Хотя лично я считаю, что кое-какие другие вещи идут тебе гораздо больше.

Хельга стыдливо запахнула короткий домашний халатик, который надела вчера вечером для Арнольда; вероятно, для завтрака с Сидом стоило сменить наряд на что-нибудь поприличнее.

– Ладно, – кивнула она. – Поехали, посмотрим, что ты можешь предложить.

В конце концов, в качестве коллеги Сид Гифальди тоже был, пожалуй, далеко не самой худшей кандидатурой.

***

Работы действительно оказалось много. И работа эта, как ни странно, со временем показалась Хельге интересной: поначалу она воспринимала в штыки идею устроить бар в здании старого пансиона, но вскоре сочла, что это не такая уж плохая мысль.

Казалось, «Сансет Армз» по ней соскучился; во всяком случае, его половицы встретили Хельгу Патаки дружелюбным приветственным скрипом. И ещё – это было совсем уж на грани сумасшествия, но всё же – Хельга никак не могла отделаться от ощущения, что само здание вовсе не против сделаться баром; ей казалось, что стены ласково теплели, когда она прикасалась к ним, объясняя рабочим, что, где и как следует обустроить.

А ещё она купалась в воспоминаниях об Арнольде – о том, далёком, невсамделишном, быть может, Арнольде, который уехал когда-то в джунгли и не вернулся, а не о том родном и близком, что приходил к ней по вечерам. В сочетании с умиротворённо урчащим Чужим в груди, в сочетании с пьяным уютным теплом и счастьем – это было особенно забавно: забавно было бродить по коридорам и комнатам пансиона, заглядывать в каждый закоулок и вспоминать, как раньше эти стены казались ей чем-то вроде святого храма – лишь потому, что здесь жил Он. И его комната – с облезлыми цветастыми обоями, непривычно пустая, практически без мебели; только тот вделанный в стену диван, за которым Хельга когда-то пряталась, всё ещё на своём месте…

Хельга осторожно опустилась на потрескавшуюся кожу сиденья, глубоко вдохнула запах пыли и лакированных деревяшек. В воздухе витало чувство утраты; внезапно Хельге сделалось щемяще грустно, будто кто-то сверху накинул на неё невидимую сеть.

Борясь с невовремя сдавившими грудь рыданиями, Хельга быстро вышла из комнаты – и больше старалась туда не заходить. Остальные помещения в доме не вызывали у неё такой реакции; в целом работать ей по-прежнему скорее нравилось.

И она осталась. Уволилась из офиса. И ни разу, как ни странно, об этом не пожалела.

Да и Сид, несмотря на свой невыносимый порой тон и некоторые отвратительные привычки, действительно оказался не самым худшим коллегой.

***

Именно коллегой, а не руководителем; Хельгой Патаки вообще было непросто руководить – на старой работе начальник хоть и звался её начальником, тем не менее, прекрасно это понимал. (Возможно, именно благодаря этому он и продолжал зваться «начальником», а не, скажем, «тем миленьким пятном на стене в коридоре».)

Сид быстро оставил попытки обуздать Хельгу. Он мог осторожно её направлять, критиковать, советовать, отговаривать – но не диктовал ей в открытую, что и как делать; и Хельга, с детства невыносимо влюблённая в свободу, очень ценила такое к себе отношение. Кажется, именно с началом совместной работы их осторожное приятельство и стало крепкой, проникнутой взаимоуважением дружбой.

Сиду нравилась Хельгина решительность, смелость, даже некоторая грубость, умение в случае чего идти напролом; с ней никто старался лишний раз не ввязываться в спор, да и нелишний – тоже зачастую старались не ввязываться. Крайне полезное в некоторых ситуациях качество.

Хельге нравилась прямота Сида, нравилось, что он говорил в глаза обо всех её ошибках, ничего не стесняясь и не скрывая; измученная долгими годами попыток понять, что имеют в виду окружающие, Хельга наслаждалась этой искренностью.

Словом, пусть Хельге совсем недавно эта мысль показалась бы дикой, – они с Сидом всё же стали неплохими друзьями.

И, как и положено неплохим друзьям, виделись не только на работе.

***

Сид держал её за руку – бестолково и неумело, точно кисть была тряпичной. Хельга не сопротивлялась. Не вполне понимала, зачем они сейчас держатся за руки – но не сопротивлялась; и думала о том, что это, наверное, можно отнести к одному из проявлений нежной дружбы. Почему бы, собственно говоря, и нет?..

На улице было холодно; Хельга мрачно прятала нос в меховой воротник. Сид, напротив, держал голову прямо, и даже, казалось, улыбался хлещущему в лицо снегу.

– Гифальди, ты извращенец, – буркнула Хельга, глядя на то, как снежинки взрываются влажными бомбочками на его щеках.

– Есть такой момент, – он ухмыльнулся, и в глазах его блеснуло что-то, что Хельге не понравилось.

На какое-то время она замолчала. Они вдвоём брели по дороге, утопая по щиколотку в свежем снегу. Хельга думала о том, что надо бы купить новые ботинки – эти, старые, конечно, очень красивые и лакированные, вот только начали, сволочи, протекать.