Текст книги "Ром и кола по вкусу (СИ)"

Автор книги: love.and.ashes

Соавторы: ,
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== 1 ==========

День обещал ничем не отличаться от вчерашнего.

Хельга вышла из офиса, с наслаждением сменив немилосердно жмущие туфли на высоком каблуке на ботинки-гриндера. Их тупые носы зарывались в чавкающую кашу из подгнивших листьев; скучную блузку прикрывала обвешанная цепями косуха. Порой Хельге случалось ловить своё отражение в витрине какого-нибудь магазина – и всякий раз оно вызывало какую-то горькую усмешку. Худощавая молодая женщина в офисной блузке и пиджаке, серой юбке-карандаше до середины колена, с аккуратными «гвоздиками» в ушах… в косухе и в гриндерах. Бизнес-леди, в которой проснулся внезапно мятежный подросток – настолько мятежный, что даже дойти до дома, чтобы содрать с себя унылые остатки дресс-кода, оказалась не судьба.

Впрочем, какой, к чёрту, бизнес. Впрочем, какая, к чёрту, леди. Впрочем… какой, к чёрту, из Хельги мог быть подросток, когда уже и колледж за плечами.

Хельга добрела до остановки и села на первый попавшийся автобус.

По чистой случайности оттуда ходил только один маршрут. Так что первый попавшийся автобус всегда довозил её до района, где раньше жил Арнольд. Почти до самого пансиона.

***

Хельга не смогла бы точно сказать, когда это превратилось из наивной детской влюблённости в бурное подростковое помешательство, а из того помешательства – в сосуще-тоскливую одержимость, беспросветную, бесконечную.

Хельга не смогла ответить на этот вопрос ни одному из тошнотворно одинаковых психотерапевтов, которым она ещё до окончания школы успела потерять счёт. У неё не получалось их слушать, следовать рекомендациям – тоже не получалось; получалось только кивать и соглашаться – да, ей нравится страдать, да, она сама загоняет себя в такую ситуацию, да, её влюблённость является лишь симптомом скрытых внутренних проблем, да, с этими проблемами непременно нужно разобраться. Да, семьдесят долларов за сеанс. Да, запишите на следующую неделю.

Хельга приходила домой с твёрдым намерением сесть, заглянуть в себя и разом решить все свои проблемы.

Хельга выпивала банку пива, честно писала в дневник пару строчек – с натяжкой это и в самом деле могло бы сойти за самоанализ, – затем ложилась на кровать и засыпала с очередными бестолковыми мыслями об Арнольде и глупой улыбкой на губах. За стеной комнаты кричал на свою жену Боб Патаки, за стеной дома был мир – мрачный, непривлекательный, враждебный. Хельга относилась к миру с задумчивой неприязнью, Хельга его не боялась – но это никак не прибавляло желания выбираться в этот мир из тёплой постели.

Существование Арнольда – прибавляло. Хельга никогда и не отрицала, в общем-то, что просто неспособна самостоятельно генерировать положительные эмоции – вот и нашла их источник извне; что просто боится строить отношения с парнями – и выбрала того, кто вряд ли когда-нибудь ответит ей взаимностью; что не испытывает большого интереса к собственной жизни – и оттого предпочла раствориться в другом человеке. Хельга никогда ничего не отрицала. Хельга пошла в колледж учиться на эколога, туда же, куда и Арнольд, – тоже ничего не отрицая. Поступила.

И мир, всё столь же мрачный и враждебный, флегматично разинул рот – и проглотил Хельгу, позволив ей нырнуть в свой огромный рокочущий желудок; и были дискотеки и пьяные посиделки, походы и приключения, прогулки по крышам и экзамены, которые Хельга сдавала с трудом – признаться, способностями к экологии она никогда не отличалась.

Зато здесь был Арнольд. Арнольд здоровался, проходя мимо в коридорах, всякий раз останавливался, чтобы перекинуться парой слов, и легко подсаживался к ней за столик в столовой; Арнольд приходил к ней на день рождения и никогда не приводил своих девчонок. Арнольд улыбался, целовал её в щёку и спрашивал, как у неё дела. Арнольд делился с ней шпаргалками и угощал мороженым.

Хельгиному неумению самостоятельно генерировать положительные эмоции этого было вполне достаточно. К психологам она ходить перестала – те явно уже сказали ей всё, что могли, и теперь пошли по второму, если не по третьему кругу. Тех денег, что просили за сеанс, это не стоило.

Жизнь её можно было назвать вполне счастливой. До тех пор, пока они не окончили колледж. До тех пор, пока не настала пора разлетаться в разные стороны, разбредаться по разными квартирам, работам и адресам, наспех обменявшись телефонами да страницами в социальных сетях, не найдя ни одного, даже самого завалящего повода не прощаться.

До тех пор, пока Арнольд не уехал куда-то в Перу в очередную из своих экспедиций.

Где и пропал без вести.

Это было четыре месяца назад.

***

В этом районе прошло их детство. Их – её и Арнольда; ну и остальных, о большей части которых Хельге и вовсе не хотелось вспоминать.

Время от времени она созванивалась с Фиби – но чувствовала, что их некогда крепкая дружба превратилось в тихо тающее приятельство: они были совсем разными людьми, у каждой – своя жизнь, свои друзья, свои увлечения. В жизни Хельги было слишком много Арнольда; в жизни Фиби – науки. Вероятно, Фиби тоже не умела самостоятельно генерировать положительные эмоции. Этого Хельга не знала.

В колледже к Арнольду в гости часто заходил Джеральд – они, в отличие от Хельги и Фиби, сумели сохранить дружбу. Хельге этот парень тогда сильно не нравился; быть может, она просто ревновала Арнольда, как бы это ни было глупо. Но после того, как Арнольд пропал, Хельга несколько раз встречалась с Джеральдом, чтобы обсудить поиски, и как-то даже приезжала к нему домой; долго сидела там на стареньком диване и плакала, и Джеральд укутал её колючим шерстяным одеялом, принёс стакан горячего чаю, в котором явно был не только чай, но и кое-что покрепче; и лишь когда Хельга осушила его до дна, ей наконец удалось перестать всхлипывать.

В конце концов, Джеральд и до этого явно подозревал о Хельгиных чувствах – но ничего не рассказал Арнольду. Возможно, думала Хельга, уже этого было достаточно, чтобы изменить к нему отношение. И когда боль понемногу схлынула, когда стало ясно, что ничего уже не изменить, что остаётся лишь сжать зубы и смириться, когда по этому поводу уже был выпит весь коньяк и выплаканы все слёзы, когда Хельга и Джеральд наконец перестали нуждаться друг в друге, – они расстались добрыми приятелями.

Больше из одноклассников Хельга не общалась ни с кем. Её и не тянуло, признаться, – бродя по району, она то и дело вздрагивала, озираясь по сторонам: не хотелось встретить кого-нибудь из старых знакомых. Но все отсюда, кажется, уже разъехались – как и её родители, переехавшие в более престижный район сразу после того, как Хельга поступила в колледж.

Прелая листва глухо шуршала под ногами. Раскидывая в стороны смятые бутылки и банки, Хельга кружила по району, уже зная, что неумолимо приближается к «Сансет Армз», – но ещё не сознаваясь себе в этом. Вот их детская площадка. Вот кольца для баскетбола, облезлые, погнувшиеся, – но висят здесь всё-таки до сих пор. Вон там, чуть дальше, виднеется школа, – сколько всего было пережито в её стенах…

Пансион всегда вырастал перед ней неожиданно, будто нарочно стоял за углом и ждал подходящего момента, чтобы выскочить и наброситься на бедную Хельгу Патаки.

Хельга подошла к крыльцу, медленно опустилась на перила и прислонила ладонь к стене, будто приветствуя здание. Кажется, с её губ даже сорвалось едва слышным шёпотом что-то вроде:

– Здравствуй…

Перила были холодными и грязными, а её юбка – новой и светло-серой, но Хельгу сейчас не волновали такие глупости. Прикрыв глаза, она сидела и молчала, сосредоточенно слушая тишину, и даже дышать старалась бесшумно; пансион, в стенах которого ещё сохранились какие-то призраки, малейшие следы присутствия Арнольда, будто разговаривал с ней без слов.

Здание было заброшено: здесь никто не жил уже несколько лет. После смерти дедушки и бабушки Арнольда «Сансет Армз» лишили финансирования; после этого Арнольда уже ничего не держало в Хиллвуде, и он твёрдо решил посвятить себя путешествиям и исследованиям, как только закончит колледж. Хельга хорошо помнила, какая пустота и боль были в глазах Арнольда, когда вначале скончался Фил, а затем, пережив мужа буквально на пару месяцев, – Пуки; Хельге тогда ужасно хотелось хоть чем-то облегчить его боль – но они явно были не настолько близко знакомы, чтобы она могла существенно ему помочь.

Теперь ей казалось, что это старое здание, плевать на то, живое оно или нет, – единственное во Вселенной существо, кто хорошо помнит семью Арнольда. Уже это заставляло возвращаться сюда каждый вечер, греть ладони о холодную бетонную стену.

В промозглой ночной тишине неожиданно раздались шаги; шаги уверенные и деловитые, какие-то чересчур поспешные и громкие для этого района в вечернее время. И человек, эти шаги совершавший, явно приближался к пансиону.

Хельга вскинула голову и прищурилась, вглядываясь в темноту. Вскоре человек подошёл достаточно близко, чтобы его лицо можно было различить в тусклом свете фонаря, и она воскликнула:

– Гифальди?..

– Патаки? – хрипло откликнулась темневшая в полумраке фигура.

Хельга поморщилась. Кажется, её доброй традиции бродить по району детства, не встречая бывших одноклассников, всё же пришёл конец. Досадно.

***

– Но почему именно… там? – Хельга непонимающе взглянула на Сида.

Тот неторопливо закурил очередной «Данхилл», лениво откинувшись на спинку стула.

– Отличное местечко. Баров в том районе практически нет, а контингент есть. Да и само здание… оно старое, оно раздолбанное, но из этой его расхераченности выйдет неплохая фишка. И на ремонте можно будет кое-где сэкономить. Бар «Заброшка», – он потянулся, заведя за голову свободную от сигареты руку. – Звучит? Звучит.

Хельга с трудом могла себе такое представить.

Кругом было накурено и шумно, в единый гул сливались музыка, звон кружек, чьи-то пьяные разговоры. Сид предложил заглянуть в бар, чтобы пообщаться, рассказать друг другу про жизнь, – как ни крути, а они сто лет не виделись; Хельга согласилась – во многом потому, что ей очень хотелось знать, что всё-таки забыл Сид в заброшенном пансионе.

Теперь она знала, и не слишком этому радовалась: дымный гул вокруг был ей неприятен, а разношёрстная нетрезвая публика и вовсе вызывало агрессию, – и Хельге дурно было даже думать о том, что подобное будет твориться в здании пансиона. В тихом, мирном, усталом старом здании, с которым так хорошо говорить без слов по вечерам, прислонив ладонь к его потёртой, некогда белой стене…

– Эй, Патаки, – Сид развязно щёлкнул пальцами перед самым её носом; Хельга невольно обратила внимание на массивный перстень, блеснувший в свете заляпанной барной лампы. – О чём задумалась?

– Да так, – угрюмо откликнулась Хельга, – извини, не могу сказать, чтобы я была в восторге от этой новости.

Она мрачно отхлебнула пива из бокала. Пиво было откровенно невкусным – к тому же, сейчас отчаянно хотелось чего-нибудь покрепче.

– Почему же? – Сид воззрился на неё с искренним недоумением.

Он стал каким-то… не просто взрослым, а слишком взрослым, измотанным и уставшим, подумала Хельга, щуря глаза от табачного дыма. Уже когда они заканчивали школу, Сид был деловым парнишкой, приторговывал сигаретами, шутихами, алкоголем в бутылках из-под сока – но тогда у него в глазах горел какой-то азарт, озорной и жадный энтузиазм, искренний интерес и увлечённость; сейчас же его взгляд был сухим и цепким, а под глазами застыли огромные тёмно-фиолетовые синяки, прорезанные россыпями тонких морщинок.

Ему нет ещё двадцати пяти, подумала Хельга, – а уже глядит на всех так, будто всё на свете знает, всё видел, ничем его не удивить; и даже о своём новом деле – первом собственном деле, как он сам сказал, – говорит прохладно и безразлично, со спокойствием человека, который сложил два и два, получил четыре и знает, что у него никак не могло получиться иного ответа. Сид знал, что его идея – хороша, что его проект – выгодный. В глазах у него не горело ничего – кроме, разве что, злости на официанта, который слишком долго нёс очередную порцию пива.

– В нашем баре такого тормоза бы взашей выгнали, – буркнул тогда Сид скорее себе под нос, нежели обращаясь к кому-то; а Хельга отчего-то почувствовала себя неуютно.

Такому Сиду было не объяснить, что плохого в идее открыть бар в здании старого пансиона. Такой Сид бы точно не понял про стены и беззвучный шёпот; впрочем, про это и любой Сид бы не понял. Да Хельга и сама не особенно желала о подобном распространяться.

– Не боишься, что местные взбунтуются? – спросила она. – Вспомни, что тут началось, когда мой папа хотел построить новый торговый центр…

– При всём уважении к твоему папе, – пожав плечами, ответил Сид, – с точки зрения психологии он поступил не слишком разумно. Понятно, что большая часть людей не хочет рушить что-то старое ради чего-то нового, каким бы крутым это новое ни было. Это естественно, знаешь ли. А я возьму уже старое, заброшенное здание, в котором давно уже нет ничего вообще, – а теперь в нём будет что-то новое. Чувствуешь разницу?

Хельга чувствовала. В глубине души она начинала понимать, что в своём мире, в мире Сида Гифальди, Сид Гифальди совершенно прав.

– А тебе не кажется, что в этом районе живёт много… ну… немолодых людей, которые привыкли видеть на этом месте пансион, где жили их добрые друзья, а не какой-то бар? – с некоторым вызовом проговорила Хельга.

Сид ответил совершенно спокойно:

– Именно на этом я и сыграю. Я верну им пансион, в который можно будет зайти вечерком, чтобы увидеться с добрыми друзьями. Я верну им уютное и приятное место. Они всего лишь… теперь будут мне платить за посещение этого места, вот и всё.

В его словах был резон, и Хельга сделала в тот момент существенную ошибку – позволила себе сорваться на запретную тему. Голос её начал подрагивать, ещё когда она только начала говорить:

– Но ты же знаешь, что дедушка и бабушка Арнольда умерли, а сам он…

– Пропал без вести, – ни капли не изменившись в лице, произнёс Сид.

– И тебе не кажется, что если теперь на этом месте откроется бар…

Сид лишь пожал плечами.

– Хельга, Арнольд, конечно, был славным малым, – ей отчаянно резануло по ушам это был, – и его дед был в здешних кругах широко известен, но всё же… Людям, видишь ли, свойственно забывать. Не столько, в конце концов, тут людей, которые были действительно привязаны к Филу, а остальные – думаю, им будет только приятно посидеть в привычных стенах, поднять бокал в память их старого владельца.

Хельга фыркнула. Людям свойственно забывать, ну да; она, по всей видимости, не человек.

– Знаешь, я давно думал о том, какое это славное место для бара, – Сид зажёг новую сигарету – так уверенно и вальяжно, что желание Хельги набить ему морду резко возросло. – Если бы с Арнольдом и его дедом ничего не случилось, я бы всё равно сюда вернулся и им это предложил. Другое дело, что у Арнольда, хм… были несколько другие взгляды на жизнь…

Хельга сильнее сжала в руке пивную кружку.

– Что ты имеешь в виду?

Сид усмехнулся уголком рта; Хельга только в тот момент заметила, что и он уже порядочно нетрезв, и язык у него развязался, быть может, сильнее, чем следовало бы.

– Ну как бы тебе сказать… лично я его вообще не понимал. Совсем. Он мне казался, знаешь, таким странным парнем, немножко не от мира сего, который витает где-то в облаках, живёт по каким-то своим законам… С деньгами он, например, не умел обращаться. Совсем. Да и вообще не умел ни с кем говорить о деле, вечно включал добренького когда ни попадя, нет, я не спорю, порой это уместно, но не всегда же…

– Включал добренького? – Хельга брезгливо поморщилась и сделала из кружки большой глоток, едва ли не допив её до дна, – не иначе, в попытке вымыть из мозга эту дурацкую, противную формулировку.

– Ну ты поняла. Нет, его дело, конечно, я не лезу… но ты знаешь, что мне всё это время было совсем не понятно?

– Что?

– Почему он всем так нравится, – сказал Сид и тут же осёкся, – ну то есть… не подумай чего, но, по правде сказать, он всегда был этаким лошком, знаешь, из тех, кого обычно чмырят и дразнят. А у нас как-то… и не скажешь ведь, чтобы в школе все были такие милые и понимающие, правда ведь, Патаки? Да ты и сама знаешь, ты ведь задирала многих…

Хельга осушила кружку до дна и многозначительно кашлянула, делая знак официанту.

– Ром-колу, пожалуйста, – она сжала зубы, чувствуя, как по скулам заходили желваки. Для того, чтобы вынести пьяные откровения Сида Гифальди, весело поливающего грязью любовь всей Хельгиной жизни, пива будет явно маловато.

– Хельга?

– Что? – ледяным тоном поинтересовалась она.

– Извини, я… я не должен был говорить так о тебе?

– Нет-нет, продолжай.

Сид был явно недостаточно трезв, чтобы распознать сарказм.

– Наверное, с моей стороны не очень хорошо так говорить, мы с ним всё-таки неплохо общались, но знаешь… мне всегда это казалось каким-то несправедливым. Других таких добреньких травят, задирают, подвешивают за штаны к баскетбольным кольцам, а он… а его почему-то все любят. Набиваются к нему в друзья, бегают за ним, Арнольд то, Арнольд сё… девчонки, опять же… Он ведь и тебе нравился, правда?

Хельга нервно сглотнула. О том, что Арнольд ей нравился, знали – по меньшей мере, догадывались, – многие; о том, насколько он ей нравился, – единицы. Джеральду она всё рассказала до конца, лишь плача на продавленном диванчике в его квартире; в школьные же годы в курсе была только Фиби. Остальные одноклассники максимум могли думать, что это была невинная подростковая влюблённость, то, что и с ними самими за школьные годы случалось не раз. Вряд ли Сид что-то понимал; тем не менее, Хельге стало ещё неуютней – она внезапно ощутила себя стоящей над пропастью над тоненькой жёрдочке, почти почувствовала, как в ушах недружелюбно свистит ветер.

Она кивнула, мрачно поджав губы. Очень кстати появился официант, поставил на стол высокий стакан с ром-колой – и Хельга обрадованно сделала большой глоток. В глубине души медленно прорастало желание напиться так, чтобы можно было безнаказанно врезать Сиду по зубам – а после оправдаться своим опьянением.

– Я сейчас, – бросила Хельга, поднявшись из-за стола. Пять минут, проведённые в уборной, помогли ей слегка успокоиться – по меньшей мере, сдержать зловредные слёзы, нехорошо подкатывавшие к горлу. Вернувшись, она с каким-то жадным мазохизмом спросила:

– Так о чём ты говорил? – будто этот разговор был жутко интересен.

– Я… – Сид помедлил, – слушай, а может быть, ну его к чёрту, этого Арнольда? Как будто нам и без этого не о чем поговорить.

– Да нет, зачем же, – хмыкнула Хельга, прикладываясь к стакану, – продолжай. Я вижу, тебе есть что сказать на эту тему…

***

И ему было. Ему очень даже было что сказать; вот только Хельга явно не рассчитала силы воздействия рома с колой на свой организм – и теперь, стоя в туалете, опираясь на непослушно-шаткую стену, понимала, что не вспомнит ни слова из того, что сказал Сид. Впрочем, вряд ли это было сейчас её главной проблемой.

Хельгу не тошнило, нет – просто мир вокруг внезапно решил прикинуться одной большой каруселью, и узкую туалетную кабинку, где можно было, расставив руки в стороны, обеспечить себе вертикальное положение, покидать не хотелось.

Она простояла минут десять, глубоко дыша и стараясь вернуться в реальность; затем, доковыляв до раковины, сбрызнула ледяной водой шею и лоб, стараясь освежиться, не размазав при этом макияж.

Мир покачивался и плыл вокруг. Тогда, когда Арнольд только пропал, с Хельгой случилось что-то вроде запоя – но с тех пор она пила редко, да особенно и не тянуло. Это совсем не помогало забыться: скверные мысли вспыхивали в мозгу, назойливо теснили одна другую, и чем пьяней была Хельга, тем хуже ей становилось. Сейчас, впрочем, такого почему-то не было; ей не сделалось тоскливо и грустно, не захотелось разом вспомнить всё плохое, что было с нею в течение жизни. Мир просто водил хоровод вокруг. И запомнить, о чём говорит Сид, было сложно. Хотя по его предпринимательской роже всё равно чертовски хотелось врезать.

Но уходить не хотелось: даже слушать, как Сид поливает грязью её возлюбленного, – было всё же лучше, чем вовсе об этом возлюбленном молчать. Хельгины коллеги, Хельгины так называемые друзья, Хельгины шапочные знакомые и соседи по маршрутке – никто не знал о том, что Арнольд Шотмэн в принципе существовал на свете, и чем больше было вокруг Хельги людей, об этом не знавших, – тем сильнее, к своему ужасу, она и сама начинала сомневаться.

Может, ей всё это приснилось? Может, она давно уже сошла с ума – и сама придумала себе любовь всей жизни?..

Но когда Сид сидел напротив, живой и материальный, затягивался очередным «Данхиллом» и злобно разглагольствовал о том, как все на свете любили Арнольда и как он этого не заслуживал, – сложно было не поверить в то, что Арнольд был.

Хельга в последний раз сбрызнула шею, оставив на блузке пару крохотных мокрых пятен, и, стараясь не покачиваться, отправилась обратно в зал – наслаждаться дальше Сидовой ненавистью вместо здорового восьмичасового сна.

Но за столиком она увидела вовсе не Сида.

***

– Ты… – только и сумела выдохнуть она.

Он смотрел на неё и улыбался. Его родные, до боли знакомые глаза. Его волосы. Его запах. Хельга почувствовала, как её захлёстывает изнутри щемящим, пронзительным теплом. Все слова разом стали совершенно бесполезны, да она всё равно не знала, с чего начать: как? что случилось? ты жив?

Всё это не имело никакого смысла.

Паникуя от собственной смелости, она опустилась на диван рядом с ним и легко, будто бы случайно, коснулась бедром его ноги. Он не отстранился, не отодвинулся; напротив – развернулся к ней, провёл ладонью по её щеке, коснулся шеи, всё ещё влажной от воды…

Хельге казалось, она забыла, как дышать. Всё это было каким-то наваждением или сном, не иначе; не исключено, что где-нибудь там, в туалете, она потеряла сознание от опьянения и теперь валяется на холодном полу, и кто-то пытается привести её в чувство…

Какая. К чёрту. Разница.

Арнольд был рядом, он смотрел на неё с захмелелой нежностью, какой она никогда раньше не видела в его глазах, – и Хельга Патаки была бы полной, окончательной, невыразимой идиоткой, если бы этим шансом не воспользовалась.

Он развернул её лицо к себе и прижался лбом к её лбу; она решилась первой его поцеловать, и мир растаял в тёплом, зыбком, невыносимо-сладком мареве, и на языке плясали искорки со вкусом рома и колы.

Он попросил у официанта счёт; она склонилась к его шее, расстегнула верхнюю пуговицу на рубашке и принялась медленно облизывать ключицы, с наслаждением вдыхая запах его кожи.

Таксист был полноват, усат и груб, он влажно ухмылялся и отпускал какие-то пошлые шуточки; Хельга утыкалась носом в плечо Арнольду – ей было плевать. Она понятия не имела, куда они едут. Она знала точно, зачем они едут.

Она не была девственницей – её одногруппники, помнится, шутили когда-то, переиначивая Курта Кобейна, что в колледже поимеют всех; была парочка парней, с которыми Хельга после тусовки оставалась спать на одной кушетке, и они делали с ней всё, что полагается в таких случаях делать. Не то чтобы ей тогда не понравилось совсем, не то чтобы ей тогда понравилось настолько, чтобы она стала искать этого специально, чтобы делала ради этого то, что делали многие её подруги; она просто мысленно пожала плечами – секс её совершенно не впечатлил, как не впечатляло практически всё, что не имело отношения к Арнольду.

Когда они остались одни – это не было сексом. Во всяком случае, это не имело ничего общего с тем, чем занималась она в общежитии с полупьяными парнями на скрипучих кушетках.

Хельга просто была с Арнольдом; была рядом – главное, что она делала в ту ночь.

И какой-то далёкий, едва слышный голосок разума твердил ей всё это время: Хельга, ты спишь, Хельга, это всё не по-настоящему, Хельга, неужели ты в это веришь…

Но другой голос, куда более уверенный, громкий и грубый, тут же ему отвечал: плевать, Хельга, плевать; главное – нам сейчас с тобой не проснуться.

***

Проснувшись, Хельга осознала, что это и впрямь было роковой ошибкой.

Голова немилосердно трещала, во рту за время сна успела образоваться небольшая пустыня; Хельга попыталась подняться – и тут же рухнула обратно на подушку, осознав, что мир по-прежнему играет с ней в карусель, быть может, лишь чуть более лениво и устало, чем накануне.

Зарывшись носом в подушку, Хельга принялась старательно восстанавливать в памяти события прошедшего дня. Вскоре ей удалось не без удивления вспомнить, что именно вчера привело её в незнакомую квартиру, по какой причине она занималась тут всю ночь неподобающими вещами – и наверняка сейчас опоздала на работу; она пододвинулась ближе к мужчине, лежавшему на другой половине кровати, нежно обвила рукой его плечи…

– Арнольд? – полувопросительно произнесла она, до сих пор сомневаясь, не приснилось ли ей вчера всё это.

Тот откликнулся сонным мычанием и развернулся к ней, приподнявшись на локте.

Отпрянув, Хельга вскрикнула в ужасе и заслонила лицо руками.

***

Сид был растерян. Не удивлён, а именно растерян – Хельга видела это ясно. Хельга чувствовала, что что-то не так.

Сид затягивался очередной сигаретой глубоко, жадно и нервно.

– Я тебе чем угодно клянусь, – в который раз повторила Хельга, – вчера, когда я вернулась из уборной, на твоём месте был Арнольд.

– И что же он делал? – в вопросе Сида Хельге послышалась какая-то злая издёвка; вероятней всего, так оно и было – в конце концов, этот диалог происходил между ними уже в третий, кажется, раз.

– Он… – и в третий же раз Хельга заливалась краской, – он целовал меня. Ласкал. Обнимал. А потом мы заказали счёт и поехали…

– Ко мне домой, ага, – Сид отправил очередной окурок в пепельницу, злобно затушив его о стеклянное дно.

– И таксист был такой наглый, усатый…

– Хельга, – вздохнул Сид, – всё так и было. Только это был не Арнольд, а я. Я, понимаешь?

Глухо застонав, Хельга спрятала лицо в ладони.

На какое-то время в комнате повисла тишина. В немилосердно гудевшей голове Хельги, точно бешеные, метались мысли; она разозлённо сжала пальцами виски, пытаясь сосредоточиться.

Происходила какая-то херня – в этом Хельга Патаки была уверена совершенно. С остальным всё было куда сложней; и более всего мешало рационально мыслить то хмельное чувство тепла и счастья, отголоски которого все ещё звенели где-то в теле. Хельге было противно от самой себя; как ни поверни – всё сходилось к тому, что вчера на месте Арнольда действительно был Сид, что именно с Сидом она…

От этой мысли хотелось добежать до ванной и хорошенько проблеваться. Но тепло – глупое, глупое, глупое тепло – всё равно не желало уходить.

Хельга ударила стену кулаком. Не помогло. Только вздрогнул Сид; столбик пепла серым ворохом осыпался с сигареты прямо на ковёр. Сид проводил его флегматичным взглядом.

– Похуй, – одними губами произнёс он.

И снова повисла тишина.

Больше всего Хельге хотелось потребовать у Сида бутылку пива на опохмел в качестве моральной компенсации – и выместись из этой квартиры прочь, и успеть, хоть и с опозданием, на работу, и раз и навсегда забыть о том, что когда-то здесь случилось. В конце концов, положа руку на сердце, пьяный секс – это не то, о чём она будет сожалеть до конца своих дней. Даже… даже настолько странный пьяный секс. В конце концов, всегда можно сказать себе, что она просто окончательно помешалась, раз на месте других мужчин ей мерещится Арнольд, – и вспомнить давно забытую за бесполезностью дорогу к психологам. А затем к психиатрам.

Но что-то не давало ей покоя в этой ситуации.

Что-то было не так. Что-то не отпускало.

– И ты даже не заметил, что я веду себя как-то… странно? – хрипло спросила Хельга.

– Как бы тебе сказать… мы с тобой взрослые люди, не связанные узами брака, мы были уже достаточно пьяны, и… словом, я был обрадован, но не слишком удивлён, – хмыкнул Сид. – Извини, если для тебя это было что-то из ряда вон выходящее, но…

– И ты не слышал, как я звала тебя Арнольдом? – Хельга ощутила прилив гнева – возможно, оттого, что Сид, оказывается, вполне допускал, что она проведёт с ним ночь. – И перестань дымить, чёрт тебя подери!

– В своей квартире будешь распоряжаться, Патаки, – Сид медленно затянулся, запрокинул голову и белёсым облаком отправил дым к потолку. – И ты не называла меня Арнольдом.

– Не ври! – она вновь ударила стену.

– Не вру. Возможно, я не слышал, – голос Сида становился всё безразличнее и тише. – И отстань от моей стены, Патаки, пожалуйста. Стена уж точно ни в чём не виновата.

Хельга резко встала и подошла к окну. Раздражённо барабаня пальцами по подоконнику, она стояла и разглядывала жёлто-оранжевые кроны деревьев, почти закрывающие вид на шоссе, по которому сновали разноцветные жуки-автомобили. Не спросив разрешения, она открыла форточку, и в комнату дохнуло подгнившей осенней прохладой.

Возможно, действительно было самое время успокоиться, стребовать-таки с Сида бутылку пива и уйти восвояси. Но он всё испортил сам – одним простым вопросом. Точнее, двумя:

– Патаки, можно тебя спросить?

– Угу, – невнятно промычала Хельга.

– А ты что, с этим репоголовым… ну… замутить успела до того, как он в джунглях пропал? Вы ведь там в одном колледже были, всякое такое…

Хельга не ответила – только сжала прохладный подоконник крепко-крепко, так, что пальцам стало больно. Кажется, Сид понял, что что-то не так, и добавил уже куда менее уверенно:

– Ну или, я имею в виду, почему ты по нему так тащишься… он же…

Резко развернувшись, Хельга в несколько широких шагов подошла к Сиду вплотную. Схватив его спереди за воротник рубашки, подтянула к себе его лицо и процедила сквозь зубы:

– Гифальди, ещё одна гадость в адрес Арнольда – и ты будешь плевать кровью дальше, чем видишь, понял?

Надо отдать должное Сиду – чувства собственного достоинства со школьных лет у него явно прибавилось. Тот трусливый мальчик в зелёной кепке быстро бы начал лебезить и заикаться, умоляя его не бить; но этот взрослый, серьёзный Сид только зло взглянул на Хельгу и, даже не попытавшись освободиться, ледяным тоном произнёс:

– Что же тут непонятного, Патаки? Ты сейчас очень доходчиво изъясняешься. Хотя я бы был тебе чертовски признателен, если бы ты всё же отпустила мою рубашку. Я в ней собирался пойти сегодня на важную встречу. В конце концов, рубашка тоже совсем не виновата в том, что ты, оказывается, так сохла по этому… репоголовому.

Хельга размахнулась и влепила Сиду пощёчину. Просто от бессилия и злости – хотя это было, если вдуматься, довольно глупо: Сид говорил разумные вещи, рубашка была и вправду совершенно не виновата, да и сам он, Сид, – наверное, тоже. В тот момент Хельга ещё думала так.