Текст книги "Don't cry mercy (СИ)"
Автор книги: Little_Finch
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
– Почему ты не можешь нормально поговорить со мной, Стайлз? – мужчина рассержено рыкнул, но тряхнул головой, снова приводя себя в чувство. Как мантру пытаясь впихнуть в себя, что это не его чёртово грёбанное дело; что выживет Стайлз – отлично, не выживет – значит, карма, куда дальше пойдёт по своему жизненному пути… Да, какая к чёрту разница?!
Он ведь пытал его. Он почти что убивал его. Ломал. Вытягивал душу. Заставлял унижаться.
Он ведь…
Сломался со смертью отца, похоже, и совсем не виноват в этом. А теперь тут, рядом с оборотнем, только пепел…
Ошмётки чьей-то светлой и прекрасной души.
И Дереку хочется рычать. Хочется дёрнуться и ударить Стайлза, чтобы привести этим в чувство их обоих. Хочется разорвать ему глотку, только бы его собственные метания между «это же мой Стайлз» и «это уже давным-давно не Стайлз» кончились.
Только вот мальчишечья смерть ничего не даст. Да, негатив, накипевшие эмоции и злоба, возможно, уйдут. При виде трупа, на их смену, придёт понимание, неверие и вина.
Отчаянье…
А ещё хочется дёрнуть этого отощавшего идиота к себе, обнять и сказать, что теперь он в безопасности. Хочется погладить по спине и предложить помощь. Хочется выторговать обещание открытого и честного разговора чуть позже.
Только вот вряд ли его объятья примут. «Альтруизм и жалость» кинут ему же в лицо, только облитые ядом обидных слов. И ему останется только стоять и ждать пока яд стечёт. И ему останется тогда только…
Растерянность.
Дерек понимает, что его терпение – его якорь, похоже. Потому что ему нельзя сорваться ни на нежность, ни на грубость. Ему нужно вытерпеть, выждать пока всё закончится, потом успокоиться и только потом действовать. Ему нужно терпеть, продолжать вести этот вроде лёгкий разговор, который на самом деле, будто прогулка по шахматной доске, где все клетки чёрные. Ему нужно…
Успокоиться. Сейчас же.
– Нормально, как с предателем, или нормально, как с жертвой? Может, как с бывшим любовником? Ах, нет, как с тем кого я, как мне рассказали, поджёг пару дней назад, да? – чужой голос вернул Дерека, на миг ушедшего в свои метания. Стайлз глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Только сейчас понял, что уже почти одиннадцать, но он совершенно не замечает темноты из-за хорошего зрения Лиса. – Что в твоём понимании «нормально» прямо сейчас, Дерек?
– Значит, честно и без увиливаний. Как с другом, – оборотень серьёзно посмотрел на удивленного мальчишку.
– Как с другом? – Стайлз хмыкнул. Покачал головой. – Ты, конечно, тот ещё мудак, но и я не лучше… Из меня, как оказалось, плохой друг, Дерек. Лучше тебе со мной не водиться. – Он повернул голову вбок и резко выдохнул, заметив, наконец, пень. Оборотень уже хотел что-то сказать, но не успел. – Вот мы и пришли…
×××
Чуть больше, чем через десять минут к ним на поляну вышли и Скотт со своей стаей и Дитоном. Увидев живого и здорового Дерека, они все резко выдохнули и ощутимо расслабились.
– Итак… Я надеюсь, в этот раз вы принесли то, что нужно? Или опять решили поиграть со мной и моим терпением? – Стайлз переплетает руки на груди и прищуривается. Он пытается казаться равнодушным и жёстким, пытается показать, что испытывает отвращение к ним ко всем.
На самом деле он чувствует себя таким жалким. Почти беспомощным. Из-за того, что оказавшись в сложной ситуации, он сначала подвёл себя, потом подвёл всех остальных, а теперь не может просто попросить помощи, потому что…
Нет, ну серьёзно? Можно подумать они ему сейчас поверят. Тем более, что так будет безопаснее для всех. Для них всех.
– С чего мы должны верить тебе, что это не голограмма или очередная галлюцинация? – Айзек прищуривается и сжимает челюсти, кивая на своего альфу. Стайлз хмыкает и даже не отвечает, потому что знает, что от него это не требуется.
– Айзек, захлопнись и остынь. Твоё раздражение воняет на всю поляну, – Дерек хмурится и предупреждающе рычит, когда бета уже хочет начать возражать.
– Допустим, это Дерек. Где твой травник, Стайлз? – Лидия цепко осматривает мальчишку, и тот немного, почти незаметно, ёжится. Борется с желанием обхватить себя руками.
– Он скоро будет, Лидс, можешь не волноваться, – наклонив голову набок, Стайлз усмехается. Пытается быть похожим на лиса. Надеется, что ему удаётся. – А пока… Я бы хотел забрать кое-что моё. Вы принесли вторую часть?
Скотт кивает. Всё так же молча. На пару секунд поворачивает голову к Дитону.
– Ты отдаёшь нам… – парень начинает говорить, но бывший лучший друг его перебивает.
– Нет-нет-нет. Мы это уже проходили – ничего не вышло. Ты отдаёшь мне описание ритуала, и только потом Дерек идёт к вам. – Стайлз вскидывает брови, ожидая возражений.
– С чего я должен верить тебе, если… – Скотт фыркает, оправдывая ожидания.
– Просто отдай ему бумажку, Скотт. Не будь таким идиотом, – Дерек цокает и закатывает глаза.
– С какого это момента ты стал на его сторону? Забыл, что он… – истинный альфа ощеривается, поджимает губы.
– Помню. Всё. Прекрасно. Помню, – мужчина зло щёлкает зубами. Всё ещё стоит рядом со Стайлзом, почти слышит как тот беззвучно хихикает над ними. – Именно поэтому я хочу побыстрее с этим закончить. Ну!
– Ладно. – Будто сдавшись, устав от этого спора, Скотт вытаскивает бумажку и идёт вперёд.
Стайлз тоже делает несколько шагов навстречу, слышит как именно в этот момент из-за спины, из кустов, выходит Гарольд, и начинает готовиться к ритуалу около Неметона. Когда альфа отдаёт листок, то тут же идёт назад, всё ещё находясь к мальчишке лицом. Тот только хмыкает в ответ и, нарочно развернувшись спиной, возвращается к Дереку.
Быстро пробежав глазами по длинному тексту заклинания, он подзывает своего травника и отдаёт ему бумажку. Наклоняется к уху.
– Скажешь мне, на каком моменте можно будет, ладно?.. – парень отстраняется, кивает и уходит к Неметону, вчитываясь в слова обряда. Продолжает подготовку к ритуалу.
– Теперь твоя очередь. Отдай нам Дерека. – Скотт стоит и внимательно наблюдает за мальчишкой. Изредка переводит взгляд на травника у пня.
– Я его разве держу?.. Он свободен, как ветер, и уже давным-давно мог уйти к вам, – Стайлз усмехается, достаёт мобильник. Альфа только успевает сделать один шаг по направлению к своим друзьям, но вдруг замирает. Мальчишка снова говорит. – Только вот нужна ли вам крыса?.. Даже не знаю…
– Что? О чём ты говоришь? – Скотт слегка дёргается, напрягается. Бегает глазами от спокойного Стайлза, к удивлённому Дереку.
– Что ты несёшь? – мужчина вздыхает и уже хочет обернуться, но не успевает. Мальчишка бьёт его под ноги, чувствуя дежавю, и хватает упавшего на колени волка за волосы. Тот на удивление не сопротивляется. – Стайлз?!
– Что я несу?.. Ты такой актёр, Дерек… – он смеётся, быстро скользит пальцем свободной руки по экрану телефона.
– Отпусти его и объяснись. Быстро, – Лидия пытается командовать, но это только сильнее веселит мальчишку. Он язвительно усмехается и дёргается чужие волосы, запрокидывая волчью голову.
– Они просят объяснений, Дерек… Как думаешь, рассказать им о твоём маленьком секрете, а? О том, что ты предал их всех? Рассказать, Дерек?.. – Стайлз сглатывает, пытается дышать и держать маску. Ещё немного и Гар будет готов. Нужно только потянуть время…
– О чём ты… – Скотт с Дереком начинают одновременно. Но мальчишка резко обрывает их.
– Да, ладно, ну, вы же не такие тупые, а?! Он предал вас! Он предал вас ради меня! Этот жалкий комок шерсти предал вас… Да-да, вас все-е-ех… Это он рассказал мне, где искать Айзека, как выманить Лидию… – Стайлз снова смеётся, смотря на вытянувшиеся лица ребят. – Ещё рассказал об этом подростке… Лиам, да? Сказал, где он живёт, хотя я даже не просил. Так странно…
– Этого не было! Что ты несёшь, Стайлз?! – Дерек дёргается, но чужие пальцы больно держат его волосы. Он, конечно, мог бы применить силу и выбраться, но… Он должен знать, что мальчишка задумал на этот раз. Ведь тот никогда не делает ничего просто так. – Я ничего тебе не говорил!
– Ты… С чего мы должны верить… С чего мы должны верить тебе? – Скотт неуверен. Неуверен ни в словах Стайлза, ни в Дереке. Его руки нервно сжимаются-разжимаются, а глаза бегают от мальчишки к оборотню не в силах остановится на ком-то одном.
– Это ложь, Скотт. Я ничего не говорил! – альфа снова дёргается. Вдруг слышится щелчок – мальчишка включил запись диктофона.
– Ты должен помочь мне, Дер-Дер… Мне так нужна твоя помощь. – его голос звучит по дурацки сквозь небольшие помехи. Но никто не смеётся.
– Что угодно… – оборотень чуть рычит, он, кажется, рассержен, но разобрать сложно.
– Ты расскажешь мне о Скотте? О его стае? Правда, Дер-Дер, ты же поможешь мне?
– Я… Скажу… Тебе. Всё что угодно…
– Вот как бывает, однако… – Стайлз театральной грустно улыбается и выключает запись. Этого достаточно, потому что все уже и так поверили. Это видно по их лицам. – Можете забирать его.
Он толкает оборотня и тот садится на пятки. Затем медленно поднимается, на его лице непонимание.
– Но… Этого не было… Скотт, я…
– Ты говорил, что я должен защищать Лиама! Я должен, ведь он моя первая бета! Ты говорил… Ты просто взял и всё рассказал ему! – парень срывается и обращается. Уже хочет кинуться на Дерека, но тот даже не планирует защищаться. Всё ещё не может прийти в себя, потому что не помнит, чтобы то, что звучало на диктофоне мобильника, действительно было, потому что не может понять мотивов Стайлза…
– Ах, да… Ещё кое-что. – Стайлз уже у Неметона. Гар всё подготовил и теперь только ждёт, когда можно будет начинать. – Я пошутил. – Мальчишка кидает к ногам оборотней мобильник и усмехается. Забравшись на пень, садится куда показывает травник, в середину, и тогда Гарольд подбрасывает вверх пепел рябины, окружая их. – Это нарезка из другого разговора. Там есть оригинальная запись, можете послушать, если хотите… А мы, пожалуй, начнём.
– Но… Что? – Скотт моргает, прячет когти. Он в смятении и растерянности, не может понять. Его крик разрезает тишину вдруг повисшую на поляне: – Объясни мне зачем тебе это!
Однако, Стайлз уже не обращает на него внимания. Он удобно складывает ноги лотосом, кладёт на них руки и смотрит на Гара. Немного ведёт плечами, расслабляясь.
– Я рад, что… Спасибо тебе, в общем, – он мягко улыбается. Ловит взгляд чужих глаз и удерживает. Моргает.
– Не за что. Только выполни мою просьбу… – Гарольд кивает, получает кивок в ответ, глубоко вдыхает и начинает читать заклинание.
Вокруг пня на земле начерчены какие-то руны, а на самом пне в разных частях света лежат несколько кучек разноцветных трав.
Голос Гарольда не такой глубокий и тёмный, как у Дитона. Он тоже твёрд, тягуч, но немного… Будто чище. Будто с ноткой обещания чего-то хорошего.
Несколько секунд и к разносящемуся над землёй сильному голосу прибавляется медленно выползающий из пролеска туман. Голос травника будто наливается ещё большей мощью, а знаки на земле неровно вспыхивают.
Стайлз смотрит на Дерека. Тот прищуривается, усмехается и качает головой. Будто говорит, если ты хотел этим небольшим представлением оттолкнуть меня, то ты налажал…
Тихо цокнув, мальчишка вздыхает и ждёт. Переводит взгляд на сосредоточенного Гарольда.
Тот уже почти дошёл до самого конца бумажки. На предпоследнем слове он поднимает глаза на мальчишку и кивает. Как только его речь обрывается, Стайлз представляет, что позади парня его копия.
Это его последняя иллюзия.
Она появляется лишь на миг и сворачивает Гарольду голову. В последний момент губы травника ещё что-то коротко шепчут.
Как только бездыханное тело падает, руны загораются ярче, по поляне проносится ветер. Он поднимает кучки трав в воздух и закручивает их вихрем вокруг Стайлза.
Тот резко набирает в лёгкие воздух, зажмуривается и выгибается, будто от резкого сильного удара откуда-то изнутри. Последнее, что он слышит это собственный сорванный вдох-восклик.
Его сознание меркнет.
×××
========== Тернии. ==========
×××
Он лежит. Или висит. Разобрать сложно.
Он просто в пустом пространстве. Кажется…
Попытка открыть глаза ничего не даёт. Вокруг тьма. И тишина.
Он медленно пугливо шевелит пальцами. Сжимает их в кулаки. И неслышно усмехнувшись, облегченно вдыхает. Глубоко и долго.
Раз он ещё чувствует своё тело, значит выкарабкается. Как-нибудь, да, вылезет раз уж…
Только через пару секунд его мозг осознаёт, что вместе с воздухом, – а, точнее вместо него, – через нос, по горлу, в лёгкие прорывается вода.
Она на какой-то миг даже освежает. Смачивает горло. На какой-то миг даже приносит удовольствие…
На тот краткий миг, пока он не пытается выдохнуть и вдохнуть снова.
В голове, будто что-то переключается. Из состояния заторможенности разум резко впадает в панику и мгновенно активирует «выживание любой ценой» на полную.
Только вот… Это не работает.
Как выжить, когда ты, вдохнув, не получаешь смертельно важного воздуха, и пытаешься вдохнуть снова? И снова?! И снова…
Он не чувствует ни дна, ни пола, ни потолка… Он не чувствует даже воды вокруг себя; не чувствует её потоков между судорожно двигающихся пальцев…
Зато чувствует боль от того как разрывается грудная клетка. Кажется, где-то внутри него, лёгкие переполняются, с тихим треском медленно расходятся по швам, а затем резко рвутся…
Он чувствует себя некачественно сделанной куклой. Его внутренние органы предают его раньше времени.
Судорожно, как беспомощная мушка между двумя стёклами, он бьёт ногами в этом смертельном вакууме, выгибается дугой и скручивается, вбивая свои же колени себе в грудь, в желании вытолкнуть жидкость. Пытается разорвать себе глотку, уже сходя с ума от боли. И в какой-то момент он чувствует эту спасательную, живую боль на своей шее, но руки почти тут же резко отдёргивает кто-то невидимый. Этот кто-то невыносимо тёплый…
Стайлз, на секунду отвлёкшись на тепло, вдруг чувствует, что всё исчезло. Боли нет.
Он вдыхает. Выдыхает. И снова, раз за разом.
Он почти улыбается. Не чувствует как по вискам катятся слёзы.
Его ладони всё ещё держат. Держат крепко и жарко. Он, ещё не отойдя от этого странного удушья-утопления, слабо пытается вырваться, потому что уже горячо, начинает действительно немного припекать, но пока что это заботит его не так сильно, как должно.
Он дышит. Наслаждается. Какие-то мгновенья…
Снова открывает глаза, но темнота никуда не делась.
Ладони начинает жечь сильнее. Стайлз резко дёргается одной рукой. Второй. Только бы вырваться…
Нет. Этот противник ему не по зубам. И когда он успел так ослабнуть?..
Тепло начинает распространяться. Оно течёт расплавленным железом по предплечьям, плечам. Мягко, нежно, будто шарфом укутав его шею, стекает по туловищу.
Он, всё ещё пытаясь вырваться, почти мурлычет от неги. Буквально секунды три. Не больше.
Тепло сменяется жидким огнём. В следующий момент он уже горит.
Мелькает мысль, что не надо было расслабляться так рано. Что жизнь видимо ничему его не научила. Что нужно быть настороже до последнего и…
Из распахнутого, раскрытого в боли и плаче рта, не вырывает ни звука. Он бьётся в силках невидимого мучителя, чувствует как срывает себе связки криком без звуков.
На окраине сознания с негромким щелчком начинает мелькать воспоминание. Не его, а будто проекция… Проекция чужой боли.
Он видит как какой-то парнишка ухмыляется. В руке чувствуется лёгкий укол, а затем по телу проходит судорога. Все органы, нервы, ткани – активизируется всё. Максимально.
Он чувствует бодрость.
Какой-то шум и тело резко промокает. До нитки. От жидкости пахнет крайне отстойно. Опасно даже.
– А теперь, гори…
Этот милый паренёк с опасными и слишком злыми глазами поджигает спичку обок коробка и, послав воздушный поцелуй, кидает её ему.
Он хочет отскочить, или поймать, или сделать что-то ещё…
Но руки не сдвинуть. И шаг не сделать.
Через один миг он уже и сам вспыхивает как большая, долго играющая спичка.
Воспоминание обрывается, будто старая плёнка.
И его мощные лёгкие рождают крик ненависти и боли. Он рвётся, чувствует слёзы на щеках, которые через миллисекунду тут же сгорают, и буквально воет. Не стесняется своей слабости, потому что стеснятся некого. Ведь вокруг никого.
Вокруг пусто.
Он хочет молить о пощаде, хочет выкрикивать ругательства и слова агрессивной беспомощности… Но он забыл.
Он не помнит, как говорить. Не знает, как извергнуть из себя что-то помимо крика и вопля, которых он даже не слышит.
Всё его тело – один большой ожог. Он не знает, почему до сих пор чувствует, почему ещё не отключился или не умер.
Он хочет смерти.
Или прощенья.
Только не этой муки. Чего угодно только не этой муки, пожалуйста!
Говорят, к боли можно привыкнуть. К постоянной боли можно привыкнуть…
Чёрта с два! Лгут, врут, обводят вокруг пальца!
Боль выматывает. Она усмехается, ласкает своими тонкими пальцами, оставляя на твоём теле свой ужасный яд, и медленной соблазнительной походкой проникает в разум. Туманит его, обволакивает, заставляет зациклиться на собственном спасении, заставляет забыть о любой другой, даже слишком великой и моральной цели.
Боль делает слабым. Постоянная боль делает слабым.
Он хнычет. Молча. Как младенец, но по-другому.
Никто не отобрал у него игрушку, никто не запретил ему смотреть мультики и он не упал и не поставил себе ссадину на коленке…
Он чувствует, как огонь затухает. На руках больше нет оков из прикосновений того самого, жестокого, но равноправного владельца пламени, но он всё равно не хочет шевелить ими.
Он всхлипывает, чувствует как слёзы бегут из уголков глаз и смачивают его оголённое подгорелое мясо на висках и черепе. Он чувствует, что, похоже, уши безвозвратно сгорели…
Губы, кровоточащие, заливающие рот солью с привкусом металла, кривятся в попытке издать какой-то звук. Какое-то слово…
Ему всё ещё больно. Но уже не так.
Он понимает, что это были не его воспоминания. Что это были не его чувства.
Понимает, что это – плата. Ни больше. Ни меньше.
Медленно притянув ладони к груди, Стайлз тихо скулит от ощущения чистой кровоточащей плоти, что соприкасается с такой же, и поворачивается набок. Подтягивает к себе колени и стонет…
Кажется, оголённые мышцы на спине рвутся.
Везде, где кожа соприкасается с кожей, становится липко. Он чувствует как вытекающая сукровица медленно склеивает прижатые друг к другу части его тела. Он чувствует как становится почти неподвижной поломанной куклой. Сукровица подсыхает довольно быстро…
Он не знает, сколько лежит так. Он потерян для себя, для мира… Он потерян во времени.
Тихо вздрагивая, без остановки, Стайлз плачет. Всё возвращается. Накрывает его девятиметровой волной, но она не приносит облегчения. Проходит через него, будто сквозь сито, оставляя на поверхности рядом светло-розовые мутные разводы.
Он вспоминает, что было до и что было после. Теперь вся его жизнь – две несовместимые половинки.
Он размышляет, хочет стать лучше, обдуманнее и сдержаннее в будущем. Он знает, что, скорее всего, у него нет будущего…
Он хочет умереть.
Тихо-тихо, даже не шёпотом, просто дрожью от холода он вымаливает:
– Пожалуйста…
Без интонации, без надежды, без веры.
Он просто произносит это и хочет уйти. Куда-нибудь туда, где не нужно будет думать, мечтать и вспоминать; принимать решения, потом отвечать за них; причинять кому-то боль, не нарочно и случайно.
Куда-нибудь туда, где не нужно будет… Существовать.
Он так искренне и чисто хочет уйти, что…
Тьма забирает его.
×××
Вздрогнув, Стайлз вдыхает. Выдыхает.
Под боком холод, а в одно из верхних рёбер упирается что-то твёрдое. По ощущениям, будто пуговица.
Медленно перевернувшись на спину, он выпрямляет ноги и кладёт руки на поверхность. Глаза открыть не решается.
Под подушечками пальцев обычный пол. На его бёдрах обычные джинсы, а на теле футболка и привычная рубашка поверх. Подушечки проходятся по материи, замирают тактильной фиксацией на одной из маленьких пуговок…
Сглотнув, он всё же распахивает веки. Свет широкой люминесцентной лампы приглушён, но по чувствительным глазам бьёт так, что Стайлз тихо стонет и закрывает лицо руками. Аккуратно садится.
Проходит несколько мгновений, прежде чем он может толком рассмотреть всё, что вокруг него.
И первая мысль – нереально.
Потому что он сидит посреди школьного коридора. Прямо на полу.
Медленно поднявшись, парень хватается за стену и ждёт, пока зрение перестанет играть с ним в догонялки. Утирает слезящиеся глаза, ищет взглядом часы, висящие на стене.
Стрелки идут. Время показано. Механизм тикает.
Доходит не сразу, но через какие-то секунды Стайлз понимает, что не так… Обычно почасовой, а не против. Обычно на стене, а не на потолке.
Вздохнув, он трёт переносицу и, мягко оттолкнувшись от стены, делает первые слабые шаги вперёд по коридору.
Ноги будто не его. Кости будто из пластилина, мышцы слишком слабые. Он чуть хромает.
Как и ожидалось, все пройденные им коридоры пусты. Все двери классов закрыты. Везде стоит оглушающая тишина.
Когда в мутном стекле за дверью одной из классных комнат, мелькает какая-то тень, Стайлз дёргается и отшатывается. Втирается спиной в ряд шкафчиков и медленно сдвигается, не меняя направления. Он не может оторвать глаз от злополучного кабинета.
Мысли сходить и проверить даже не возникает. Хотя и со всеми остальными мыслями тоже сложно. В голове будто вата. Облитая высохшим, просроченным клеем.
Дойдя до конца коридора, он заворачивает, а затем выглядывает из-за угла назад и долго стоит и смотрит. Напряжённо буравит глазами светло-коричневую дверь с мутной стеклянной вставкой и выжидает. Где-то внутри рождается предчувствие чего-то нехорошего.
Между лопаток стекает капля пота, и следом за ней поверх рубашки его позвоночник ненавязчиво оглаживает чья-то ладонь. Исчезает.
Он вдыхает и давится воздухом. Резко зажмуривается и врезается лопатками в стену. Прислушивается, пытаясь разобрать что-то за судорожным громким звуком своего собственного испуганного сердца.
Но ничего не слышно.
Глаза открывать не хочется.
До невозможности хочется открыть глаза.
Он сжимает ладони в кулаки, пытается отрезвить себя, тыкая короткими ногтями в мягкую плоть ладоней. И набирается смелости.
Всё-таки набирается смелости.
Перед глазами коридор. Пустой. Первоначальный.
Стайлз быстро оглядывается, делает несколько шагов в сторону от поворота и угла. А затем медленно съезжает по стене на пол. Подтаскивает к себе колени.
Взгляд плывёт и мутнеет. Попытки сконцентрироваться на часах на потолке ничего не дают, но ему кажется, что время там так и не изменилось. Становится страшно и холодно. Он обнимает себя руками.
Уверенность в том, что пройденные коридоры не могли привести его к изначальной точке отсчёта, железная. Неоспоримая.
Он опять застрял в своём очередном дрянном сне. Он опять не знает как выбраться. Как понять, что уже выбрался.
Попытки собрать себя в кучу ни к чему не приводят. Руки становятся слишком тяжёлыми, чтобы отлипнуть от прижатых к груди коленей и утереть слёзы. Стайлз сглатывает ком в горле и опускает голову. Роняет её, теряет. Также как потерял всё, что у него было…
Плечи дрожат, зубы тоже. Не от страха. От переполненности. От…
Эмоциональное перегорание.
Эти нужные/нудные термины…
Его нить накаливания порвана. Связь с подачей энергии и сил не восстановить.
Стайлз всхлипывает. Он хочет к матери. Хочет к матери и к отцу.
Он хочет вернуться в то время, когда не нужно было заботиться обо всех этих сложных вещах, о правильно и неправильно, об отношениях с людьми, об ответственности…
Он хочет стать маленьким. Хочет вернуть своё детство.
До того как отец начал пить, чтобы заглушить душевную агонию от потери, а мать иногда забывала как его зовут.
Он хочет ворваться во входную дверь своего дома. Хочет тут же почувствовать запах свежего пирога со сливами, который мама любила готовить по воскресеньям.
Он хочет вбежать в кухню и броситься к ней в объятья. Хочет почувствовать её руки на своих волосах, и губы, что сцеловывают с его щёк соль и горечь из-за боли.
Он хочет рассказать ей всё. От начала до конца.
Хочет сказать о том, как они со Скоттом раздразнили большую собаку, что была на привязи. Хочет рассказать, что цепь оказалась длиннее, чем они думали. Хочет рассказать, что убегая, он споткнулся и кубарем выкатился на тротуар.
Он хочет, чтобы она улыбнулась. Тепло и ласково. Чтобы сказала, что это научит его больше не дразнить собак, не проверив насколько коротка цепь.
Он хочет, чтобы его усадили на столешницу и обработали коленку. Чтобы наклеили пластырь. Цветной, с картинками.
Он хочет, чтобы, когда мама спросит, есть ли ещё что-нибудь, что он может ей рассказать, он мог ответить нет…
Потому что оборотней – нет.
Потому что недопонимая – нет.
Предательства – нет.
Сложных ситуаций – нет.
Потерь – нет.
И ошибок – нет.
Ответственности – нет.
И желания сдохнуть, потому что, Господи, Боже, блять, мой отец мёртв, а мой бывший парень, – которого я, похоже, всё ещё
Потому что ему семь. Он слизывает с пальцев сладкий сок от пирога и болтает ногами, сидя на слишком высоком стуле на кухне. На его коленке пластырь, а глаза постоянно бегают к часам на стене, отсчитывая время до прихода папы.
Потому что ему было семь… И у него была мать… И был отец… Не было ошибок и ответственности… Не было сложностей…
Потому что сейчас ему не семь.
У него нет отца и матери, но они есть в его сердце.
У него куча косяков за спиной и ещё больший груз ответственности. Так называемый ёбаный крест.
А он всё ещё посреди коридора. Правда, слёзы…
Кончились.
Шмыгнув носом, Стайлз поднимает голову и утирает глаза рукавом рубашки. Довольно скоро поднимается.
Ладно. Окей. Он выберется из этого дерьма. Выберется и позволит себе, наконец, сдохнуть. Получит, наконец, такую желанную толику заслуженного спокойствия.
Стянув клетчатую рубашку, он повязывает её на поясе и глубоко вдыхает. Выдыхает. Несколько десятков раз.
Он дышит.
Он убеждает себя, что «нереально». Что, если сдохнет, то и ладно. С кем не бывает.
Он убеждает себя, что не боится. Потому что видел многое, испытывал многое и боль… Да, это нестерпимо и невыносимо. Но это уже не то чем его можно напугать или удивить.
Он убеждает себя, что если выкарабкается, то это не страшно… Он убеждает себя, что не нужно бояться исправлять всё до конца. Что не нужно бояться возможных долгих разговоров, возможных выяснений отношений.
Не нужно бояться просить прощения. Даже если тебе не поверят, – ни в тебя, ни в твою искренность – не нужно бояться.
Он убеждает себя. Собирается с силами. На красивых губах расползается усмешка…
Повернув туда, откуда пришёл, Стайлз доходит до той самой двери. До того как появится хоть какой-то иррациональный страх, нажимает на ручку и толкает её.
– Уж думал, ты не дойдёшь…
Посреди комнаты он сам. Наглый взгляд, агрессивная поза и руки, переплетённые на груди.
Рядом с ним Дерек. Обычный, чистый и здоровый. В его руках пистолет.
Дуло приставлено к виску его отца. Джона Стилински.
– И? – Стайлз проводит рукой по волосам, вздыхает. Переводит глаза с себя, на оборотня, на шерифа, и снова на себя.
Он убеждает себя, что это сон. Убеждает, что отца тут быть не может, и Дерека тоже.
– Ты не удивлён?
– Нет, – его голос раздаётся будто из-под воды. После долгого молчания, как ни странно, звучит он всё же более-менее: не хрипло, не сорвано. – Чего ты хочешь?
– Поговорить. – Невинность в собственных глазах заставляет кулаки сжаться. Так и хочется хорошенько врезать Лису представшему в виде именно такой иллюзии. В виде его самого.
– Говори, – парень поджимает плечами и, закрыв дверь, опирается на неё лопатками.
– Ну, так неинтересно… – он обиженно дует губки, но в следующий момент уже ухмыляется. – А где же крики? Я, между прочем, поджёг твоего чудного оборванного щенка… А ещё неплохо развлёкся с ним… Теперь понятно, почему ты выбрал его. – дух косится на стоящего рядом мужчину и облизывается. Снова резко цепляет эмоции на лице Стайлза. Но их нет. Совсем.
– И что дальше? Все эти твои фразы… Ты думаешь, я не вижу за ними манипуляции? Ты смешон. Думаешь, если можешь запудрить мозги Дереку, то и со мной справиться? – Стайлз насмешливо приподнимает бровь. – Я всё вспомнил… Те вещи, которые ты наплёл ему про лицемерие, ужасный характер… Это был очень умный ход, однако. Ослабил его, поднял в нём чувство вины, чтобы он и не подумал нападать, сопротивляться. Но, ты так и не уяснил одну важную вещь. – парень качает головой и вздыхает. – Мы уже давно расстались, так что для меня это не имеет зна…
– Но ты до сих пор…
– Не. Имеет. Значения, – он лениво отталкивается от стены и зевает. Тело наливается какой-то нечеловеческой усталостью. – У тебя что-то ещё?
– Да. Я знал о твоём плане. С самого твоего первого срыва, с той самой первой панической атаки. И всё это время я водил тебя за нос. Наблюдал, развлекаясь, находясь в ожидании, что же ты предпримешь дальше… – парень ухмыляется, облизывается. – Это было увлекательно. Твоя личность – это нечто необыкновенное, поистине. Такой разносторонний, мм… Играть с тобой было одно удовольствие. – Лис скалится, в его глазах появляется что-то возвышенное и надменное.
Стайлз мельком, про себя, называет это синдромом «Бога головного мозга» и дёргается плечом. Он ничуть не удивлён. Ни тому, что его раскрыли, ни чужому огромному эго…
– И что? В конечном итоге, я добился своего. Теперь ты уже не можешь…
– О, ты ошибаешься, – он липко смеётся и делает шаг к двум фигурками застывших, неподвижных мужчин. Мягко проводит по волосам Дерека. Тот чуть прикрывает глаза, будто оживая и поддаваясь ласке, и Стайлз вздрагивает, чувствуя, как это необычно и сильно режет по сердцу. – Я всё ещё управляю всем, что происходит. И сейчас, я бы сказал, самый важный момент, который решит… В принципе, всё.
– Что ты имеешь в виду? – парень делает шаг вперёд и неосознанно напрягается. Глаза начинают бегать от оборотня к отцу, к Лису, снова по кругу. Всё это время он контролировал себя, держался на плаву мыслью, что всё не реально, но сейчас… Что-то перещёлкнуло. И всё пошло по наклонной.
В голове ещё мелькает мысль, что и сейчас дух контролирует не только застывшие впереди фигуры, но и его сознание тоже, однако, она слишком быстро рассыпается и исчезает. Он даже не успевает запомнить её.
Не дыша осматривает отца, стоящего на коленях. Тот в своей полицейской форме, спокоен, отстранён. Мальчишка смотрит в его лицо и пытается впитать каждую чёрточку, понимает, что отец ни капли не изменился…
