Текст книги "Вторые шансы не бесконечны (СИ)"
Автор книги: Little_Finch
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
– Нет-нет, я хотел бы найти Баки и…
– Б-баки?.. – Рик или же Рэй передразнивает его подрагивающий тон и ошарашенно прижимает ладонь к приоткрывшимся губам. Переглядывается с прячущим ухмылку Малекитом. – Ох, какая жалость… Мм, я думаю, ты опоздал, минут пятнадцать назад он ушел.
– Что? Ушел? – мальчишка хмурится и непонимающе смотрит на парней. Он ведь знает, что Барнсу некуда идти, кроме как домой, но… Он ведь никогда не пропускает тренировки.
– Да-да, я вспомнил. – Мэл кивает и, чуть сведя брови к переносице, мягко постукивает себя по подбородку. Говорит: – Он вроде уходил под ручку с каким-то парнем, то ли из десятого, то ли из одиннадцатого… Ну, знаешь, он же… Из «этих».
Парень кривится, а затем они оба начинают гнусно хихикать. Стив верит ему лишь миг, а затем фыркает.
Верить этому прохиндею, предателю и злому ублюдку – последнее, что он вообще будет когда-нибудь делать.
Поэтому он говорит:
– Я понял. Однако, я хотел бы все же пройти. Мне нужно… Нужно поговорить с Тором.
Малекит удивленно округляет глаза, выпрямляется и усмехается.
– Мм, не думаю, что у тебя что-нибудь получится дорогуша… Ты все же очень сильно не дотягиваешь, и рост не тот, и цвет волос, да и характер… Не думаю, что он захочет…
– Что? О чем ты говоришь? – Стив хмурится, сильнее сжимает лямку рюкзака. Медленно в нем зарождаются подозрения, но он все же не верит, что Малекит действительно может так пошло и грязно поиздеваться над ним.
– Ну, знаешь… Я не думаю, что он захочет… Тебя.
Миг тишины, а затем они оба разражаются мерзким смехом. Стив покрывается краской чуть ли не до корней волос, зло сжимает челюсти и поджимает губы.
Дождавшись пока на него обратят внимание, медленно поясняет:
– Я пришел не за этим. Мне просто нужно с ним поговорить. И я бы хотел…
– Ох, Стиви, к чему вся эта ложь!.. У нас свободная страна, толерантная страна… – Малекит фыркает, отталкивается от стены и, сделав пару шагов, обнимает его за плечи. С другой стороны подходит Рэй или же Рик. – Как насчет поиграть со мной, мм? Не думаю, что Тор заинтересуется, но я был бы не прочь…
– Ч-что?! Стой! Пусти меня!.. Тымфп…
Он пытается вырваться, дергается, но парни с двух сторон удерживают его довольно крепко. Малекит зажимает ему рот и уже разворачивается вглубь коридора, чтобы, видимо, в очередной раз попытаться, – и в этот раз довести все до конца и просто убить его, – разделаться с ним в кладовке, что в том конце, но…
– Эй, какого черта?!
Голос Тора отскакивает от стен, а затем дружок Малекита тут же отскакивает от него. Сам Мэл резко убирает руку ото рта и, все еще обнимая его за плечи, разворачивается. Улыбается во все тридцать два.
– То-ор!.. Как же я рад видеть тебя! А мы тут вот со Стивом, вместе… Мы просто подумали, было бы неплохо познакомиться поближе и…
– Отвали от него! – Тор подходит, отрывает Малекита от замершего, окаменевшего Роджерса, а затем дает ему подзатыльник. Развернув в сторону раздевалки, пинает ногой под зад. – Придурок. Если через пять минут не будешь готов, вылетишь из основного состава, ты понял меня?..
Пробежавшись пальцами сквозь волосы, он качает головой. Малекит лишь фыркает, скрываясь вместе со своим подпевалой в дверях раздевалки.
Стив поправляет рюкзак, потирает лицо ладонью и пытается успокоить свое сердцебиение. Теперь у него больше нет Баки, который будет защищать его от всего мира, а значит… Колени вздрагивают от мысли, что теперь он беззащитен. Со своими тонкими руками и слабыми ногами, со своим недобором веса, со своим спокойствием и со своими… Со своими чувствами.
– Ты чего-то хотел?..
Тор выглядит вымотанным. Выглядит хмурым и побитым.
Стив не знает точно, что именно происходит, но, похоже, к Локи заявился отец, а значит…
– Я искал Бакса, но Мэл сказал… – мальчишка выпрямляется, становится ровнее и берет себя в руки. Не одному ему сложно. Не один он совершает ошибки, а затем пытается исправить их. Не один он борется.
– Да, он сказал, что сегодня не придет, так что… – Тор вздыхает, определенно думая не о нем или Барнсе, а о том, что происходит с Локи. Стив понимает его. Подойдя к другу, хлопает его чуть выше локтя, чтобы неловко не тянуться к плечу, и пытается улыбнуться.
– Все будет в порядке. Не переживай.
~•~
Он говорит это Тору тогда, в одну из первых недель первого месяца весны, но уже в начале апреля понимает, что это не так уж просто. Совсем не просто.
Ситуация в семье Одинсонов налаживается, в отличие от его собственной.
Просыпаясь по утрам Стив все чаще ловит себя на том, что почти час просто лежит в постели. Он не замечает времени. Он не замечает ничего.
Опоздания в школу учащаются. В какой-то момент его вызывают в кабинет директора, ему делают дисциплинарное замечание. Старк-старший грозится позвонить матери, но не предлагает никакого решения. За решением он идет к Старку-младшему.
– Просто снотворное?.. У меня заказывали вещи и похуже, ты знаешь… – парень усмехается, подает знак Уилсону, который как раз идет им навстречу. – Я скажу тебе сумму, когда найду что-нибудь подходящее.
– Да, тогда отлично… – он кивает, кивает и неожиданно понимает, что сказать-то ему больше и нечего. Что друзей-то у него по сути и нет.
Поджав губы, Стив уже хочет развернуться, но Старк притормаживает его. Лениво негромко интересуется:
– Ты же хотя бы думал над тем, чтобы поговорить с ним, правда?..
Стив поднимает на него глаза, но не отвечает. Его взгляд непроницаем и будто бы покрыт корочкой льда. А голос… Старк поджимает губы и весь будто бы напрягается. Таким Стива он еще ни разу не видел и вряд ли хочет видеть еще когда-либо.
Стив говорит:
– Прости. Я передумал. Я достану себе лекарства сам. – он чуть прищуривается, гордо вскидывает подбородок и медленно говорит: – Даже думать не смей над тем, чтобы лезть ко мне или к нему. Ты не сваха, Старк.
Он уходит не дожидаясь ответа. Держится до конца дня.
А вернувшись домой, застает там Баки. Тот сидит на кухне, пьет чай. Радио проигрывает какую-то спокойную, неспешную мелодию.
Стив уже не помнит, когда вообще в последний видел его. Или хотя бы, когда в последний раз видел его так близко.
Баки ничуть не изменился. Все та же прическа. Тот же разворот плеч. Только вот… В его глазах больше нет того задора и того чувства, которые открывались, когда он смотрел на Стива.
Его глаза будто превратились в два безжизненных стеклянных шарика, подобно тем, в которые дети играют на школьных переменах. Шарики могут быть какого угодно прекрасного, невероятно прекрасного цвета, но они… Они безжизненны.
– Нам нужно поговорить.
Стив буквально бросает рюкзак в ножках стола, а затем плюхается на стул. Ставит локти на стол, в упор смотрит на спокойного равнодушного Баки.
Тот молчит, поднимает кружку, отпивая еще немного чая. Ждет, но все же его взгляд пронизан безразличием.
Хотя тот факт, что Баки ждёт тоже очень сомнителен. Он сидел также молча до того, как Стив пришёл, и сидит также сейчас.
Мысль о том, что его Баки, его Бакс, просто не замечает его… Стив просто отметает её. Стив просто и реалистично игнорирует правду также, как сам Джеймс Бьюкенен Барнс игнорирует его существование.
– Ладно. Отлично. – Стив кивает, кивает и вздыхает, потирая ладонями лицо. Усталость придавливает к полу, создает туман в голове и делает все тело тяжелым. Он говорит: – Я виноват. Я знаю, что виноват, но ты не можешь вот так очевидно игнорировать меня. Мы знакомы тысячу лет, Бакс, ты… Просто поговори со мной. Давай обсудим это и… И…
Парень напротив вскидывает бровь. Иронично и издевательски.
Стив сжимает челюсти, ощущая, как внутри все скручивается в бантик. Хочется взвыть от боли.
Но он держится.
Баки хотя бы не отрицает, что он здесь и что он говорит с ним, а значит есть шанс. Значит он все ещё может что-то сделать, может исправить произошедшее.
– Я не считаю тебя неправильным. И я не хотел говорить этого. Я… Я… – в горле появляется ком, говорить становится сложно. Но он пересиливает себя. Откашливается, комкает пальцы в кулаках. – Я очень…сильно… Испугался. И я… – глаза увлажняются, но он вдыхает глубже. Баки все еще сидит напротив и спокойно пьет чай. – Я просто не был готов и я… Я хочу вернуть все назад, правда, просто поговори со мной, пожалуйста. И я…
Баки поднимается. Молча поднимается, берет чашку и несет ее к раковине.
Стив ошарашенно замирает, следит за ним взглядом. И понимает, что прощать его никто не собирается. Совсем-совсем.
Никогда.
– Бак-ки…
Друг не оборачивается. Стив ощущает, как его затапливает негодование, мелькает мысль, что на самом деле Барнс любит его не так уж и сильно, раз не может простить, но все же… Похоже, это он обидел его слишком сильно.
И тем не менее он срывается. Баки уже почти в дверях, когда Стив подскакивает и срывается:
– Вот так, да?! Вот так просто ты оставишь все это! – он скребет ногтями по дереву стола и скалится, почти что утопая в собственных слезах. Но все же рычит: – А когда школа закончится, ты просто уедешь, да?! Просто бросишь меня! Ты не поступишь со мной так, ты не можешь бросить меня, так же как это сделал мой отец, а затем и мать! Ты – все, что у меня есть, Джеймс Бьюкенен Барнс!
По щекам текут слезы. За последние недели это уже привычно. Он засыпает в слезах, он просыпается потеряшкой.
У него никого нет. Он виноват в этом сам.
Баки останавливается на пороге, не оборачивается, но говорит:
– Я не бросал тебя. Ты выгнал меня сам. Можешь начинать договариваться с матерью о переезде.
И уходит. Он просто берет и уходит.
– Аааааааааааааааааааа!
Стив бьет кулаками по столу, срывается на крик и пинает стул в кухонный шкаф. Тот врезается с грохотом, он сам все еще кричит, срывая связки и все свои оставшиеся нервы.
И Стив вновь оказывается на полу. Подтягивает колени к груди и сквозь пелену слез видит, как Баки, уже одевшийся, проходит по коридору к выходу. Он не оборачивается к нему. Он не смотрит на него.
Стив закусывает губу только бы не заскулить от горечи и прячет лицо в собственных коленях. Мелко подрагивая, начинает покачиваться из стороны в сторону.
С губ соскальзывает тихий-тихий шепот:
– Прошу… Прошу, не бросай меня…
А затем хлопает входная дверь.
~•~
Он просыпается утром и в своей кровати. Он понимает, что точка не возврата осталась еще где-то там, когда ему только преподнесли то письмо с любовным посланием. И теперь… Теперь…
Стив берет себя в руки. Это единственное, что ему остаётся кроме как свернуться клубочком и медленно умирать, но… Он все же берет себя в руки. Полностью и обстоятельно.
В связи с приближающимися экзаменами довольно многим требуются репетиторы, и он набирает себе учеников под завязку. Он больше не оставляет себе и минуты, чтобы подумать о боли, о одиночестве и о чем-либо еще. Он больше не растекается, не рассыпается и не разбивается.
Меньше сна, меньше еды и больше работы. Он впервые в жизни покупает себе тональник, чтобы замазывать глубокие тени под глазами. Он впервые в жизни ходит по коридорам в одиночестве.
В наушниках играет классика. Если точнее «Вагнер – Танго со Смертью», но к чему уточнения?.. Мелодия утягивает его и не отпускает. Точно также, как смерть обнимает каждого родившегося и, сжимая с каждым годом объятья все сильнее, отпускает лишь, когда останавливается его сердце.
На самом деле он крошится, оставляя лишь оболочку. Как те фарфоровые фигуры воинов, что уже пусты узнутри, он тоже постепенно пустеет.
Каждый день растягивается на вечность. Стив просыпается и вроде бы делает все как обычно, но… С каждым разом ему не хватает все большего количества кусочков.
Он начинает пропускать школу. Уроки неожиданно, наконец, теряют смысл, и Стив просто старается посещать их хотя бы для галочки. Мол, я тут, я все ещё жив, давайте вы не будете разводить смуту и звонить матери, ведь это просто всколыхнет воду, но ни к чему не приведёт, потому что ей плевать на меня, всем плевать на меня, моя жизнь разваливается, может быть уже оставите меня в покое, а!
Больше он ни с кем не разговаривает. Кроме может своих «учеников», но это вряд ли можно назвать разговорами. Постепенно молчание становится привычным. Молчание становится им самим.
А все, что окружает, становится бессмысленным.
В один из дней он просыпается утром, где-то ближе к обеду, выходит на кухню и, открыв холодильник, понимает, что его тошнит. Холодильник полон; ещё с вечера Стив закупился кое-какими продуктами, ведь ел последний раз вчера утром, но… Вместо того, чтобы приготовить себе яичницу или даже сделать хлопьев с молоком, он бежит в туалет и плюется желчью. Долго и обстоятельно.
Ему уже давно не четырнадцать, и он не будет падать в обморок от длительного голода. Тем более, что он пьёт достаточно воды/сока/питьевых йогуртов.
А вообще, даже если он и загнется, то какое кому до этого будет дело?.. Нет, ну правда?!
Баки у него больше нет, а его мать… Его последний родной человек… Сколько она уже не звонила ему? Неделю, две, месяц?!
У него никого. Совсем никого.
Окончательно избавившись от привкуса собственных желудочных соков, Стив одевается потеплее и выходит из дома. Неспешно, стараясь не думать о душевной боли и не концентрироваться на улице, скачущей перед глазами, идёт к тому, кто по сути не является для него хоть кем-то.
Хотя, это в определённо степени спорно. Стив выжидает достаточно, пока Тор выйдет из палаты и двери лифта за ним закроются, а затем заходит. И Локи улыбается ему.
Локи, бледный и только пришедший в себя после передоза и временной остановки сердца, улыбается ему как самому лучшему другу. У Стива ноги подкашиваются от понимания, что он все-таки не один. Руки вздрагивают от осознания, что ему ещё есть к кому идти.
– Прости, я… Я знаю, что приходить нельзя было, я Тору звонил, но… – его голос подрагивает, и он все ещё стоит в дверях. Видит улыбку, но сделать шаг отчего-то так сложно… Стив просто боится, что опять сделает что-то неправильно и потеряет последнего человека. – Мне просто очень хотелось прийти и я… Мне просто больше не к кому идти.
И Локи все ещё улыбается. Стив не понимает, как ему удаётся оставаться таким сильным после всего, что он пережил, но… Это вселяет в него что-то такое тёплое. Внутри уже почти опустело, но стоит ему увидеть это мягкий, добрый взгляд, как неожиданно глаза замирают за миг до того, как глупо намокнуть. И дышать будто бы становится легче.
Ведь если Локи смог справится со всем, что пережил, то почему же он сам не может?.. Он ведь тоже сильный. Баки всегда говорил, что он очень сильный.
Да, Баки нет рядом и вряд ли когда-нибудь будет, но его слова выжжены на замедляющемся сердце Стива. Выжжены и никогда-никогда никуда оттуда не денутся.
И Локи говорит:
– Я думаю, что для тебя могу сделать исключение, только если ты никому об этом не скажешь… – а затем подмигивает ему. И Стив подбирается. Стив видит перед собой пример стойкости и понимает, что не просто хочет быть таким же.
Он может быть таким же.
Болтая с другом о всякой ерунде, Стив в итоге остаётся у него надолго. Очень долго.
Он засыпается на стуле, опустив голову на собственные руки, что на чужой постели. И Локи гладит его по голове так, как никогда не гладила его мать.
Иногда просто становится непонятно, почему по сути чужие люди становятся намного более родными, чем семья?.. Почему ты приходишь к ним просто, чтобы не оказаться потерянным во времени и пространстве, а в итоге получаешь и нежность, и понимание и… И много чего.
Почему выходит так, что, когда ты теряешься, чаще всего тебя находят не твои родители, а твои друзья?..
Стив не знает. Он просыпается под тёплым больничным пледом глубоким вечером под тихую спокойную болтовню Тора и Локи, а когда поднимает голову не видит в их глазах порицания или осуждения. Тор просто хмурится, но за последние недели для него это привычно, а Локи…
Стив не знает, как ему все ещё удаётся улыбаться. Стив хочет быть таким же сильным.
Локи бормочет, приобнимая его на прощание:
– Я встану на ноги и помогу вам, окей?.. Ты должен продержаться ещё немного, я верю в тебя.
Глаза все же испугано мокнут. За последние дни он настолько погрузился в депрессию, что уже и забыл каково это – чувствовать заботу и мягкость от кого-то.
И Стив старается не поднимать взгляда, пока не оказывается в машине Тора. Затем просто отводит глаза к окну.
Парень везёт его домой, а он украдкой утирает соленые капли.
Плачет уже не от боли, от обычной доброты и поддержки. И почему так происходит?.. Почему, как только привыкаешь к жести и жеванному стеклу, по-больному неожиданно бьёт не злоба, лишь обычная человечность?..
Вопросов у него много, а ответов впервые нет. Но это уже не подкашивает и не ставит подножку. Стив постепенно сживается и просто привыкает.
К концу поездки его глаза сухи, а он сам вновь собран.
Теперь он понимает, что к Баки, видимо, тоже привык. С Баки он тоже сжился.
А теперь Баки нет и эта потеря… О, она настолько масштабная, что просто описать никакой возможности нет. Совсем нет.
Это не сравнимо с потерей органа или собаки, это что-то такое огромное… Оно было, а теперь нет. И ощущения, будто бы воздух исчез.
Стив делает вдох. И умирает.
Тор довозит его до подъезда, хмуро кивает на благодарность… Стив не концентрируется на его настроении и не переносит его на себя. У каждого из них двоих есть люди, которые прямо сейчас занимают все место в их головах.
Теперь он действительно ясно и чётко понимает, как много места в его жизни занимал Баки. Точнее, он занимал все место в его, Стива, жизни.
После того как мать «сбежала», а им пришлось жить в одной квартире прошло не так уж и мало/много времени пока они притерлись друг к другу. Месяц, может больше. Нормально.
Они начали разговаривать откровеннее, проводить больше времени вместе… И Стив просто сжился этим. Сжился с тем фактом, что Баки стал центром его гребаной вселенной.
Теперь центр исчез, притяжение к центру тоже, и он медленно, в гордом одиночестве плыл в безвоздушном космическом пространстве. Без цели. Без курса. Без смысла.
Прошло уже почти два месяца, он, наконец, взял и собрался, но даже не собирался думать над тем, откуда на это взялись силы. Просто боялся думать.
Возможно, дело было в скором отъезде Барнса или же в том, что он просто чертовски устал раз за разом трепать себя, будто бы нашкодившего щенка. Да, он накосячил. И что теперь?.. Пожизненно рыдать?.. Резать вены?..
Ему не нужна была боль, чтобы отрезвить рассудок. Умирать он пока что не собирался.
Закрыв за собой дверь, Стив увидел свет в кухне. На часах было одиннадцать, и Барнс уже давным-давно должен был лечь спать.
Но нет он ждал его. Сидел, послушно и верно ждал. Словно какой-то…
– Можешь идти спать, брошенный сторожевой пёс. Я в безопасности. – захлопнув за собой дверь своей комнаты, Стив кинул себя на постель и вздохнул.
Брошенный. Сторожевой. Пёс.
Именно так и никак иначе. Баки всегда был таким. Баки всегда таким и будет.
Это ясно, что все это время он молчал о чувствах, – даже после фактического признания в письме, – потому что боялся потерять его, но все же… Стив тоже боялся, и во что это вылилось?
В ссору, неудержимый словесный водопад сточных отходов и игнорирование. Игнорирование не друг друга, а факта принадлежности.
Стив принадлежит Баки. Баки принадлежит Стиву.
Это глубже, чем любовь и вся эта розовая сопливая чушь. Это так глубоко, что сквозь Землю и обратно.
Стив переворачивается на спину и даже полчаса спустя все ещё не считает сказанное грубостью. Баки – пёс. Баки – охранник и защитник. Баки – сторож.
Без прикрас и как есть. На что обижаться?..
Баки всегда будет сильнее и жестче. Баки будет строже и собранней. Баки будет его.
Всегда будет его.
~•~
Баки сваливает.
Точнее нет. Не так.
Джеймс Бьюкенен Барнс съезжает по неизвестным обстоятельствам, а Стив замечает это лишь несколько дней спустя.
Суббота настигает неожиданно. Тот факт, что у него выходной доходит не сразу.
Стив уже стоит в двери, подхватывает ключи, как неожиданно понимает, что в квартире за спиной слишком тихо и что у него сегодня нет занятий. По большей части огорошивает его, конечно же, второе, но затем он зачем-то заходит к экс-другу в комнату и…
– Какого…хрена.
Пустые полки. Часть шкафа тоже пуста. Пуста поверхность тумбочки, на которой стоял будильник.
Он замирает посреди комнаты, а затем матерясь вытаскивает телефон. О да, он не любитель сквернословить, но не тогда, когда это касается Барнса. Он для Стива, можно сказать, самое великое и невероятное исключение.
И он не берет трубку. Ни в первый, ни в десятый раз.
Вместо того, чтобы швырнуть мобильник в стену, Стив трет переносицу и возвращается в прихожую. Вновь обувается.
Если бы Баки уехал к родителям, в другой штат, он взял бы больше вещей, а раз не взял… Значит он все ещё в городе.
Денег у него не так много, чтобы, сколько там, четыре или пять ночей проводить в отеле, и выходит он может быть лишь в одном месте. У Одинсонов.
То ещё прибежище для бедных, да брошенных. Изгнанных?.. Ох, нет, увольте! Стив не выгонял его. Баки ушёл сам.
Это будет уже априори чёрным юмором, если он, после произошедшего, будет брать себе на душу вину за все, что случается в радиусе нескольких километров. Барнс ушёл сам и ушёл по-английски.
Но Стив не позволял ему этого. И даже не смеет позволить.
Между ними все ещё толстая каменная стена, но он уж точно не собирается оставлять её. Перелезет, сделает подкоп, да хоть накачается, чтобы поднять кувалду и разнести камень вдребезги.
Баки его. И точка.
Степень злости доходит до того, что он почти что рычит это, когда Локи не пускает его на порог. Теперь он уже не улыбается. Смотрит печально, но уперто.
Стив матерится как никогда не было и больше не будет. Он кричит, зовёт Барнса от самого входа, Локи все ещё пытается его успокоить. А после…
– Что тебе нужно? – Бакс отодвигает парня в сторону, тот фыркает, уходит. А они остаются.
Стив замирает. Дышит рвано, загнанно. И не может и слова вымолвить, потому что Баки, его Джеймс Бьюкенен Барнс, наконец, смотрит на него, а не сквозь него.
Но его голос все ещё смесь стали, да железа:
– Зачем ты пришёл, Роджерс?..
Не по имени. Будто чужие. Будто и не было ничего. Будто бы это не ты целовал меня, чертов Барнс, на нашем старом, потертом диване, будто бы это не ты прижимал к себе так тепло, засыпая, будто бы это не ты любишь меня и будешь любить вечно, я же тебя знаю, ты человек привычки, так почему же ты смотришь на меня с такой ненавистью и болью, и даже не можешь назвать моего имени, почему, я ведь в жизни не поверю, что ты забыл его, просто не смог бы забыть, я бы твоё никогда-никогда не забыл, и я знаю, что сделал тебе больно, но прошу/молю я же задыхаюсь без тебя и знаю, что ты тоже, так прекрати же эту муку, давай просто обсудим, я ведь знаю, что ты простил, так прекрати, что же ты делаешь со мной, Бакс…
Больно. Стив дергается, только бы не схватиться за футболку напротив сердца, и становится ровнее. Вскидывает голову.
– Я хочу, чтобы ты вернулся домой. Я не знаю почему ты уехал, но я не хочу так просто заканчивать это все. – сминая пальцы в кулаках, он выдерживает этот тяжёлый взгляд своего экс-друга и все ещё стоит на месте. Хочется убежать и спрятаться в объятьях Баки, который защитит его от боли, но… Баки здесь. И Баки тоже больно. – Я имею право на прощение, и ты…
– Мой отец скончался.
Тихо-тихо грязный ржавый гвоздь прошивает насквозь его аорту. Его сонную артерию. Его полую вену. Верхнюю.
Стив делает вдох без выдоха. Не замечает, как сзади уже любовно обнимает паническая атака и вкалывает ему дозу астматического приступа.
И делает шаг назад.
Это не его отец. Это не его боль.
Она пробивает в нем дыру. От того, что Баки не рассказал ему. От того, что сбежал, лишь бы не видеть его. От того, что спрятался, не желая разбираться ещё и с ним.
Потому что Стив никто. И между ними больше ничего нет. И не будет.
Никогда-никогда.
Баки больше не доверяет ему. Баки больше не верит в него.
Баки действительно отказался от него.
Он не успевает понять в какой момент слёзы уже бегут по щекам. Они действительно горькие и горячие. Даже высыхать не успевают. Падают тяжелыми каплями на футболку.
А он сам срывается на крик. К черту соседей, прохожих. К черту всех.
У него тут жизнь разваливается. Самый главный шаблон разрывается.
Его Баки у него больше нет. Баки действительно отказался от него.
– Ты не сказал мне!.. Почему ты сбежал, будто трусливый пёс и не сказал мне! – он кричит, срывается, но пятится. С каждой секундой дышать все сложнее. С каждым словом отрезок времени до следующего все дольше. – Ты забыл обо мне, Барнс?! Вот так просто, да?! Так просто взял и бросил меня?!
Умолкнув, он все ещё пятится и все ещё пытается отдышаться/надышаться. Видит, как Баки делает шаг в его сторону, как протягивает руку и как кривится, будто бы съел что-то кислое…
Конечно, ведь теперь и быть иначе не может. Стив – его лимонный сок, капнувший на открытую рану. Стив – его медуза-горгона, на которую смотреть не то что не хочется, на него смотреть просто нельзя. Стив – его строгий, несправедливый король, лишнее слово при котором карается лишением языка, и поэтому Баки лишний раз старается не раскрывать рот.
Стив – его проклятье. Стив – его злокачественная опухоль.
Стив все еще отступает и загибается где-то внутри себя. Эта боль ни с чем несравнима и, даже когда кажется, что она уже закончилась, она все еще здесь.
Она всегда будет здесь.
– Послушай, я действительно не готов к тому, чтобы… – из-за его, Баки, плеча выглядывает подошедший на шум Локи, а затем его глаза удивлённо распахиваются. Стив пятится по газону, ещё пару шагов и он будет уже на асфальтированной дороге.
Судорожно обернувшись, он проверяет, что рядом никого, – только бы случайно не сбить какого-нибудь прохожего и не увязнуть еще и в неловкости, – а затем оборачивается назад. Конечно же он слышит Баки. Но перебивает его.
Кричит:
– Да мне плевать, готов ты или нет! – слёзы брызжут с новой силой и вот теперь он уже действительно хватается за сердце. То бьется будто ненормальное/шальное, и кажется вот-вот остановится. Стив срывается: – Ты принадлежишь мне, ясно тебе?! Мне и только мне, чертов Джеймс Бьюкенен Барнс!
Неожиданно взвивается голос Локи:
– Стив, стой!..
А у Баки такие глаза шальные/ошарашенные. Он уже дергается вперёд, но…
Стив делает шаг назад, пошатывается, ступив с высокого бордюра на дорогу. Слышится визг тормозов, и одновременно с этим он кричит:
– Ты принадлежишь мне, а я тебе, и это никогда не изменится!
Жёсткий толчок. Хруст. Он падает во тьму ещё раньше, чем его безвольное тело достигает асфальта.
~•~
========== Now no. ==========
Комментарий к Now no.
Песню советую очень и также, если вдруг покажется, что эмоциональные переходы персонажей слишком резкие, не стоит волноваться. Так и должно.
М.Зяблик
If I could breathe, I’d be free
Если б я мог вдохнуть, я бы освободился
And I’d get high, I’d turn water to wine
Употребил бы, я б превращал воду в вино,
If I could be, I’d breathe free at last
Если бы мог, я б, наконец, вдохнул
And I’d get high, I’d get so high
И я бы балдел, ловил бы кайф,
I’d get so high if I could breathe…
Ловил бы кайф, если бы мог вдохнуть…
Kongos – Repeat after Me
~•~
Он пришёл в себя неожиданно спокойно и тихо. Услышал тихий-тихий писк, начал тянуться к нему всем своим существом и в итоге услышал его во всю силу.
Открывать глаза не стал, но почувствовал руку в своей руке. Точнее руку, что держала его собственную.
Рука эта была тёплой, и словно воплощала тот эфемерный спасательный круг… Чувствуя, что его держат, Стив просто не мог позволить себе провалиться в сон вновь. Провалиться куда-нибудь глубже тем более.
Не открывая глаз, не так просто понять, что вокруг, и поэтому он концентрируется на чувствах. Не на тёплой ладони, но на хлопковой тонкой невесомой рубахе и слишком тяжёлой простыне поверх. На наморднике с подачей кислорода на лице.
Дышать не хочется. Открывать глаза и того пуще.
Он не видит выхода, потому что выхода нет. Теперь он не ощущает потерянности, лишь спутанность. Все так смешалось, Стив уже не понимает, что происходит, зачем и почему.
Он не ломается. Уже сломался. Глаза увлажняются раньше, чем он даже их открывает, и ему кажется, что ещё никогда в жизни он не чувствовал себя таким слабым и жалким.
Дело не в воспоминаниях о хрусте и толчке, о толчке и хрусте. Дело не в той тьме, что он встретил, потеряв сознание.
Дело не во всем том, что произошло до этого.
Сейчас кажется, будто бы все, что он делал до этого, изначально было неправильно. С самого его рождения все было неправильно.
Дело не в Баки. Дело никогда не было в Баки.
Стив все ещё не открывает глаз, но ощущает, как его начинает потряхивать. Он пытается не концентрироваться на своих последних воспоминаниях, но больше ему концентрироваться не на чем.
То, что было до, причиняет боль: Баки, который не смотрит на него, Баки, который не говорит с ним, Баки, который… А что будет дальше?.. Какие воспоминания его ждут впереди?..
В начале марта Стив думал, что, потеряв Баки, переживёт это. Да, он был готов к тому, что будет трудно и больно, и горько, но… Внутри его корчит от боли будто бы во время обряда изгнания дьявола. Его выгибает, внутренности скручиваются, переплетаются, а конечности искривляются.
Он – марионетка Баки. А тот просто забыл, что все ещё дёргает за ниточки, и ушёл по своим делам.
Сконцентрироваться на настоящем сложно, но он старается. Старается не думать о боли, о скребущей в груди агонии. Где-то вдалеке, в коридоре, ходят люди. Они переговариваются, плачут и смеются. А приборы все пищат, и пищат, и пищат…
Слеза, одиноко и слишком заметно, скатывается к виску, а его костяшки оглаживает тёплый большой палец.
Смешно и больно. Больно и смешно.
Он знает, кто это. Знает, почему он здесь.
Они, даже если захотят, не смогут отпустить друг друга. А быть вместе… Постепенно ему начинает казаться, что это уже ни в его, ни в чьей-либо власти – вернуть их с Барнсом тандем. Ведь даже сейчас они находятся не далеко, но и не близко. На расстоянии подобно вытянутой руке, но за миллиарды километров.
Он не хочет отпускать Баки. Он не может его отпустить. Но вернуть его назад… Это не эффект йо-йо, это не поводок, на другом конце которого маленькая чихуахуа – стоит дернуть, и она уже у твоих ног.
Если Джеймс Бьюкенен Барнс не захочет вернуться сам, Стив ничего тут поделать уже не может, только вот… Не будет ли слишком поздно, когда Баки вдруг обернётся к нему?..
Стив не знает. Он глотает слёзы, пытается дышать ровно и спокойно, а затем позорно всхлипывает, слыша:
