Текст книги "Некромантка на факультете таксидермии (СИ)"
Автор книги: Likaona
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
Когда суматоха улеглась, Пуся успокоился подарком в виде новой огнеупорной деревянной лошадки, а чай – вновь налит в кружки, девушки уселись сплетничать дальше. Только Сильва превентивно сама размешала сахар и выдала подруге уже сладкий чай.
– Я поняла – колдует он мастерски, – отпивая глоток, резюмировала рыжая. – А дальше-то что было? Что он там наколдовал?
– Ооо! – оживилась Аля. – Дальше самое интересное! Оказывается, рога у Рудольфуса не просто так чесались. Он начал «оживать».
– То есть как – оживать? Он же и так уже живой, – удивилась Сильва.
– Не оживать, а «оживать», – важно поправила подругу Аля, не сразу осознав, что именно сказала. – Эм… Ну то есть он живой, конечно, но должен был окаменеть, если бы не постоянная подпитка. А тут – признаки окаменелости отступать начали!
Аля с триумфом посмотрела на рыжую, словно это она самолично привела оленя в подобное состояние. Однако недоуменный взгляд Сильвы дал ясно понять, что она не понимает причин столь бурной радости. Так что пришлось объяснить.
– Разумные химероиды, такие, как Рудольфус, завязаны на творца. Если другие изделия декана Рута смогли продолжить существовать самостоятельно, то у Рудольфуса, как у первой, экспериментальной разработки, привязка оказалась сильнее, вот он и стал усиленно каменеть без энергии творца. А раз жизнь возвращается, тооо… – многозначительно протянула Аля, подначивая подругу на логические построения.
Однако та продолжала лупать глазами, и девушке пришлось самой раскрыть суть случившегося.
– Значит, что декан Рут оживает! Заклятие спадает! – и тут же похвасталась: – Я сама догадалась, а господин Берн подтвердил!
Сильва, опрометчиво хлебнувшая чая, тут же закашлялась не в силах вымолвить ни слова. Аля привстала с места и заботливо похлопала подругу по спине, пока та не успокоилась.
– Боги… – пробормотала рыжая со смесью радости, восхищения и страха. Не каждый день узнаешь, что твой герой, тот, которым ты восхищалась всю жизнь, оживает! – Это точно?
– Ну… – протянула Аля, чуть смутившись, – по косвенным признакам – да. Обследование пока не выявило никаких качественных изменений, но они и не должны были так скоро проявиться. Так господин Берн сказал.
– И ты, конечно же, напросилась к нему в помощницы? – полуутвердительно поинтересовалась Сильва.
– М… – замялась Аля, порозовев с досады.
– Не напросилась, – проницательно ответила на свой же вопрос рыжая и вздохнула. – Но почему?
– Не подумала, – честно высказалась девушка, порозовев еще больше. – Напрочь забыла.
– Ты? – искренне удивилась Сильва. – Ты же за этим и шла. Мы же столько это обсуждали!
– Ну вот как-то так, – неловко пожала плечами Аля. – Столько всего случилось, так все завертелось, что когда господин Берн провожал меня до общежития, я совсем позабыла о том, что нужно попросить оставить меня помощницей в лаборатории.
Сильва весело хмыкнула. Смущенная Аля с досадой попыталась откреститься от мыслей, что возникли у подруги:
– Он только провожал! И все. Поздно же было, вот и проводил.
– Ага, у нас тут столько разбойников и нечисти, то девушке одной ночью никак ходить нельзя, – с ехидцей заметила рыжая.
– Мы о декане говорили!
– Как романтично! – закатила глаза Сильва и выдала с придыханием, копируя подругу: – Он такооой…
– Я сейчас в тебя подушкой запущу!
– Осторожно, чай!
Прошел месяц, но никаких особых изменений ни в состоянии Рудольфуса, ни в состоянии господина Берна не произошло. Аля каждый день по два раза бегала проверять что первого, что второго, и приносила пока безрадостные вести все больше нервничающей Сильве. Рыжая даже похудела от волнений, хотя ела как не в себя. Казалось, даже элементаль вслед за хозяйкой отощал, хотя такого просто быть не могло.
Аля за компанию с подругой тоже нервничала, хоть и держала руку на пульсе, а головой старалась трезво думать. Но и ей приходилось нелегко, ведь и ее мечта оживить декана Рута стопорилась и топталась на месте. Одно хорошо – господин Берн сам, без всяких просьб, оставил Алю при лаборатории, и даже не помощницей профессора Бестии, а со свободным доступом. Что означало, что студент Белая может заниматься, чем ей пожелается: своими проектами, помощью в других проектах, да и просто сидеть и наблюдать за работой мастеров, выполняя несложные поручения вида «подай-принеси».
Единственное обязательное условие работы: вести журнал наблюдений за Рудольфусом, не афишируя их. Декан Берн был уверен в своих выкладках, но предпочитал их до поры до времени никому не показывать, пока не последует экспериментальное подтверждение.
Так что Аля каждый день, утром и вечером, когда никто не видит, чесала рога оленю, слушая его хихиканье и язвительные жалобы на остолопов, кои не чета его создателю, проверяла жесткость шерсти и измеряла уровень магических потоков. Тщательно конспектировала результаты и после показывала замдекану Берну. И почему-то каждый раз так получалось, что девушка либо задерживалась, разбирая с господином Берном результаты или делая наметки экспериментов, либо он провожал свою протеже домой.
Другие студенты (в основном – студентки) завидовали ничем особо не примечательной девушке, которая снискала благоволение заместителя декана и преподавательского состава. Особо злобные языки (в лице Нереяды и ее подпевал) пускали шепотки, что высший бал по всем предметам получен именно из-за него, благоволения. Но после того, как слухи дошли до ректората, и Аля с блеском выдержала повторную проверочную работу, на злоязыкие высказывания почти все перестали обращать внимание. Сама Аля и до этого их игнорировала – дел было такое множество, что только успевай крутиться, не до реагирования на идиотские инсинуации.
– Аля, вы когда-нибудь видели белоцвет? – поинтересовался господин Берн, провожая свою подопечную. В очередной раз задержавшуюся на факультете.
– Нет, – помотала головой девушка. Даже если бы и видела, все равно бы не призналась – интересно ведь, что именно ей покажут и расскажут. Ну хотя бы просто расскажут.
– Это удивительное зрелище, – мягко улыбнулся замдекана.
Аля уже не раз замечала, как меняет лицо мужчины улыбка – пропадает вечное напряжение и хмурость, разглаживаются строгие морщинки между бровей, появляется задумчивая мечтательность, даже романтичность. И глаза становятся другими. Когда господин Берн изображает из себя строгого преподавателя, они словно выцветают и покрываются патиной. Тогда кажется, что с трудом встретишь кого-нибудь более холодного и не интересующегося обычной жизнью. Только обучение, только магия – и все. Улыбка убирала стылость и патину усталости, наполняла взгляд теплотой, и очень-очень хотелось провести пальцем по лбу, помогая вечным морщинкам разглаживаться, стирая хмурость и недовольство жизнью. В такие моменты Аля даже осмеливалась называть замдекана «Райли». Про себя, конечно. Вслух – только «господин Берн». Никакой фамильярности. Как пелось в одной песне, обретшей внезапную известность и славу несколько лет назад, «Декан и студентка – они, если честно, не пара, не пара, не пара» – действительно, не пара, даже если не декан, а замдекана. Так что – только учеба, только магия! Ну и разговоры, из них ведь можно узнать столько всего интересного!
Каким-то потрясающим образом в эту картину мира укладывалось отношение Сильвы к декану Руту, ничуть ее не нарушая и не разрушая. Словно Сильва была сделана из другого теста и имела полное право и на свои чувства, и на надежды. Но над этим противоречием Аля не задумывалась, она его просто не видела.
– Особенно в полнолуние. Бывает очень редко и сегодня, по прогнозам, будет белоцвет. Хотите посмотреть?
Аля, не задумываясь, кивнула.
Тропинка таинственно кружила между деревьями, уводя вглубь университетского сада, по размерам и древности соперничающего с многими священными рощами. С кустов то и дело вспархивали светлячки, огненными искрами уносясь вдаль по каким-то своим, светлячковым делам, оставляя за собой светящиеся росчерки следов, медленно растворяющиеся в воздухе. Утоптанная земля глушила шаги, и Але, на всякий случай идущей с господином Берном под руку, грезилось, что они очутились в сказке или какой-нибудь легенде. Непременно – с хорошим концом, иначе это неинтересно. Разве интересно быть участником легенды, что закончится плохо?
Зимний воздух полнился прохладой – не хрусткой и морозной, как на севере, а мягкой, как легкий ветерок, только обещающий холода, что придут не скоро.
Становилось зябко, так что одетая в платье Аля невольно прижималась к мужчине, греясь о теплую руку и смутно желая оставаться в молчаливой сказке, нарушаемой лишь шелестом листвы, как можно дольше.
Но всякая сказка когда-нибудь заканчивается. Эта тоже завершилась, когда тропинка вынырнула на большую, круглую поляну, посередине которой высилось несколько кленов. Днем они бы радовали глаз багрянцем листвы, но ночь диктовала свои правила, раскрашивая все вокруг в черно-белые тона.
Господин Берн оглянулся и указал рукой в темноту:
– Нам туда.
Интерес девушки к таинственному «туда» разрешился буквально через несколько секунд: в «там», в прогалине между кустов, кто-то заботливо сколотил небольшую скамейку, с которой открывался прекрасный вид на поляну. Саму же скамейку с тропинок и не разглядеть, если не знать.
Аля не была такой уж невинной, чтобы не понимать, для чего делают подобные скамейки в укромных местах, так что сердце девушки судорожно колотилось, пока ее галантно усаживали и накидывали на плечи пиджак. Против последнего Аля попыталась было протестовать, но так неубедительно, что сама же и прекратила отнекиваться под ироничным взглядом господина Берна. Оставалось только укутаться в дарящую тепло ткань и уткнуться в нее носом, вдыхая очень приятный и нераздражающий запах, идущий от ткани. Дерево, влажный мох, какие-то цветы. Почему-то представлялись белые колокольчики, но девушка слабо разбиралась в ботанике, и совершенно не была уверена, что даже мох опознала правильно.
– Смотрите, – господин Берн каким-то самым обычным жестом приобнял Алю за плечи и указал на клены. – Начинается.
Первые минуты девушка ничего особого не видела, поглощенная скорее переживанием, как именно отреагировать на объятия, но потом разворачивающаяся перед ними картина захватила все внимание.
Потому что начиналась новая сказка.
Кажущиеся черными листья кленов начинали светлеть, один за другим. Поначалу медленно, но с каждой секундой все быстрее и быстрее, словно по деревьям прошла лавина, припорошившая их тонким слоем только что выпавшего снега. И точно как снежинки, вся листва в свете луны блестела серебром и переливалась разноцветными искрами от малейшего дуновения ветерка. Самые обычные клены превратились в серебряные волшебные деревья, усыпанные алмазной крошкой. Зрелище завораживало и наполняло восторгом сердце. А потом деревья запели.
Касания листьев друг друга отзывались тоненьким, почти не слышным звоном, ручейки звучащих в унисон мелодий сливались друг с другом, пока не превратились в полновесную, полноводную реку, заполнившую необычной, негромкой музыкой все вокруг.
– Что это? – потрясенно прошептала Аля, невольно сжимая мужскую ладонь и переплетая пальцы.
– Это белоцвет, – негромко отозвался господин Берн, словно опасаясь спугнуть мелодию. – Эти клены растут прямо над лесным источником силы, и когда происходит выплеск магии, деревья поглощают его, превращаясь в живые конденсаты. Растения не могут быть конденсатами, потому они преобразовываются и изливают магию остальным своим собратьям.
Рассказ вплетался в мелодию, сливался с ней и становился частью сказки, которую невозможно позабыть.
– Когда весь выплеск будет переработан, клены станут прежними. Это – белоцвет.
– Как чудесно, – Аля повернула голову и зачарованно посмотрела в лицо мужчины.
Отблески серебряных листьев выбелили кожу и придали взгляду блеск настоящих глаз василиска, только вместо золотистых крапинок в них плавали серебряные.
Господин Берн, Райли, склонился чуть ниже, и дрожащая от избытка чувств Аля чуть приоткрыла губы в ожидании первого в своей жизни поцелуя, но… Но мужчина вдруг закаменел, словно решил пойти до конца в подражательстве василискам, и отвернулся.
– Как я уже говорил, самый красивый белоцвет бывает в полнолуние. Нам повезло.
Голос звучал напряженно, и вслед за ним вся атмосфера очарования разрушилась, словно карточный домик в руках неумелого фокусника. Аля недоуменно моргнула, не понимая, что случилось, и крепко сжала губы, подавляя желание расплакаться.
– Повезло, – тускло отозвалась девушка через несколько минут, когда листья под смолкающую мелодию начали темнеть.
Обратный путь они также проделали в полной тишине, только в этот раз Алю не радовали ни таинственность, ни светлячки, ни тропинка, ни возможность держать господина Берна под руку. Сухо попрощавшись с ним у входа в общежитие, девушка поднялась к себе и разрыдалась, уткнувшись в подушку.
Эта сказка оказалась с несчастливым концом.
Правду говорят – утро вечера мудренее. На утро Аля проснулась в неожиданно бодром настроении. Вчерашнее желание зарыться в постель и никуда не идти испарилось и заменилось активным, даже немного грозным «Ну и ладно, ну и пусть! У меня есть цель – расколдовать декана Рута, вот и буду ее реализовывать!».
– Как твое свидание? – елейно поинтересовалась Сильва, когда Аля бодрым шагом вышла из ванной, умытая, причесанная и приведенная в боевой настрой.
Мрачно зыркнув на подругу, девушка отчеканила, печатая каждое слово как полновесный золотой или гвоздь в крышку гроба:
– У нас не было, нет и не может быть никаких свиданий. Точка.
Рыжая опешила и осторожно уточнила:
– Что-то случилось? Он тебя обидел?
– Нет, – отрезала Аля и, глядя в зеркало, поправила вызывающе-алый поясок, стягивающий талию. – Все прекрасно.
– Я вижу, – недоверчиво хмыкнула Сильва, во все глаза разглядывая девушку. – Если вдруг захочешь поговорить – я рядом.
Аля независимо передернула плечами и решила, что платье в красный горох – именно то, что нужно. А то что это она все в каких-то пастельных тонах ходит, как моль бледная? Нет, понятное дело, для конспирации, но даже конспирация время от времени надоедает, особенно когда… Девушка скрипнула зубами, схватила сумку с конспектами и кивнула своему отражению в зеркале:
– Ну, я пошла.
Отражение согласно покивало в ответ, а соседка добавила немного растерянно:
– Иди-иди. Только не споткнись!
– С чего это я должна спотыкаться? – затормозив у самой двери, Аля недоуменно обернулась на подругу.
– Да я когда в свои переживания погружаюсь, вечно спотыкаюсь, – простодушно откликнулась та.
– И вовсе я не в переживаниях! – бросила Аля и гордо захлопнула дверь.
– Ага, я вижу… – пробормотала Сильва, решив, что за соседкой нужно последить. А еще лучше – проследить. А то мало ли… Словно прочитав мысли хозяйки, Пуся согласно курлыкнул.
Тем временем Аля, вбивая каблуки в дорожку и пылая жаждой мести… ой, то есть работы, мчалась на факультет. Представляя, как она делает какое-нибудь жутко полезное открытие или изобретение, все ее благодарят, а этот, который замдекана Берн, кусает локти от зависти. Именно так и будет!
– Здравствуй, Рудольфус! – все еще пылая разнообразными чувствами, Аля шлепнула на пол сумку и вытащила планшетку для записей состояния химероида.
Олень диковато покосился на девушку.
– Какая-то ты сегодня странная.
– Обычная, – отрубила Аля и вытащила карандаш из нечаянно продырявленной насквозь бумаги.
Химероид осклабился, показав острые зубы:
– Значит, до этого ты все время пребывала в необычном для себя состоянии духа. Так вот ты какая: цветочек аленький, а не одуванчик беленький.
Девушка приняла «рабочий» вид, поджав губы и невольно скопировав замдекана Берна.
– Прекращаем болтать, начинаем диагностику.
Рудольфус фыркнул:
– Ну давай, начинай. Только весь лист не изорви, проверяльщица.
Аля фыркнула и со злости еще несколько раз ткнула в планшетку карандашом, со скрипом провела поперек листа, «подчеркивая» пока не сделанные записи. Как ни странно, зверское расчленение бумаги под заинтересованным взглядом химероида помогло. Выдохнув, девушка заменила сломанный карандаш и порванный лист и в уже более-менее нормальном состоянии приступила к обследованию, механически записывая данные и не обращая на них особого внимания. Только когда шерсть под пальцами показалась мягче, чем была раньше, Аля заинтересованно застыла и, продолжая машинально гладить оленя, всмотрелась в записи.
– И спинку почеши, пожалуйста, – попросил блаженно жмурящийся Рудольфус.
– Ага, – рассеянно откликнулась Аля и, не отрывая взгляда от красиво выведенных собственной рукой данных, привстала на цыпочки и принялась скрести ногтями химероида по хребту. Внезапно остро кольнуло искоркой. – Ой!
Аля отдернула руку, растерянно глянула на пальцы, перевела взгляд на планшетку с записями и…
– Уиии!
Вряд ли холл факультета видел когда-либо подобный дикий танец. Прижав к себе драгоценные результаты, девушка прыгала и кружилась от радости, пища и выкрикивая что-то невнятное, просто от избытка чувств.
Ошеломленный Рудольфус остолбенело наблюдал за плясками, пока к нему не вернулся дар речи:
– Эк тебя унесло, одуванчик…
– Иии! – Аля попыталась обнять химероида, ожидаемо не получилось, так что пришлось просто чмокнуть в нос.
Впавший в еще большую прострацию олень очумело попытался пошевелить этим самым носом и поинтересовался:
– Что случилось?
– Получается! Получается! – запрыгала вокруг Аля и, схватив сумку, побежала к кабинету заместителя декана.
– Что получается? – только и успел крикнуть ей вслед химероид, но девушка не ответила – уже умчалась со всех ног, только топот каблучков по лестнице рассыпался дробным эхом.
Запыхавшаяся Аля без стука ворвалась в кабинет замдекана и оперлась о его стол в попытке отдышаться. Опешивший в первый момент господин Берн почти сразу взял себя в руки и принялся подниматься.
– Студент Белая, я хочу принести изви…
– Позже! – остановила его жестом успевшая отдышаться девушка. Правда скрюченные пальцы, направленные прямо в лицо вряд ли могли вызвать добрые чувства, так что Аля поспешно опустила руку и быстро выпалила: – Получается!
– Что вы имеете в виду? – поинтересовался с успехом прячущий растерянность замдекана. От сегодняшнего дня он ожидал чего угодно, от нежелания студентки с ним встречаться до обвинений, но не такого.
– Вот! – Аля быстро выложила на стол записи последних трех дней. – Видите, скачок!
Она требовательно постучала пальцем по листам, обращая внимание на возникшую аномалию.
– Уровень энергии вырос почти в полтора раза!
– Действительно, – задумчиво пробормотал господин Берн, опустился в свое кресло и принялся тщательно протирать очки. Видимо, медитативные движения сопровождал мыслительный процесс и как только он завершился, обуреваемый жаждой деятельности мужчина подскочил обратно. – Нужно проверить декана Рута.
Обратно к лестнице они бежали уже вместе – чинно и не слишком торопливо, ведь бегущий сломя голову заместить декана может вызвать самые разнообразные панические мысли у всех встреченных. А так – ну мало ли, куда торопится.
– Да, действительно, что-то происходит, – заключил господин Берн, обходя «статую». – Заклинание не снято, но центры сопряжения изменились.
– Так у нас получается? – с надеждой спросила Аля, трезво оценивая свои способности и уровень знаний по сравнению с замдекана.
– Что-то, несомненно, происходит, – повторил тот. – Заклятье ослабевает. Необходимо найти причины.
И не утруждая себя спуском с лестницы, по-мальчишески перегнулся через перила:
– Рудольфус!
Аля прикусила губу, лишь бы не засмеяться, а снизу донеслось недовольное:
– Чего вам?
– Ночью или утром декана никто не целовал?
Не выдержав, девушка представила толкающуюся очередь студенток и других дам, выстроившихся с целью целования декана, и невольно хихикнула, прикрыв рот ладонью.
– Нет, – все также недовольно буркнул химероид.
– Точно? – продолжил настаивать господин Берн с дотошностью настоящего ученого.
– Я вам что – Око Всевидящее? – вспылил Рудольфус. – Я лично никого не видел, двери никому не открывал. Но если кто-нибудь телепортировался прямо к господину Руту и поцеловал его так, что я этого не слышал, то возможно и поцеловали.
– Хорошо, я понял, спасибо, Рудольфус, – откликнулся замдекана.
– И вам не хворать, – отъязвился химероид и вдруг вспомнил о плясках Али: – Эй, а что происходит-то?
– Мы пока точно не знаем, разбираемся.
– Разбираются они, – забубнил олень. – Пока разберутся, я тут помру один-одинешенек, в тоске и печали.
– Не умрешь, – Аля свесилась с перил рядом с господином Берном. – У тебя шерсть мягче стала!
– Правда? – не доверяющий никому Рудольфус повертел шеей в попытках ощутить мягкость шерсти. – Потому так чешется?
– Ага, – счастливым голосом подтвердила Аля.
– А она точно опять не закаменеет? – недоверчиво прищурился олень.
– Мы разбираемся, – обрубил разговор господин Берн и помог Але подняться, не упав с перил, пробормотав: – Химероид-ипохондрик – ужас что за создание. Не понимаю, как господин Рут с ним справлялся.
– Говорят, он был очень веселый, – девушка машинально расправила платье. – Нужно было наоборот, приглушать веселость и энтузиазм. А вы ведь…
Она прикусила губу, чтобы не сказать лишнего.
– Вы ведь его знали, да?
– Знал, – коротко ответил господин Берн, поворачиваясь к декану и закладывая руки за спину. – Он был моим учителем. Я его очень уважал. И уважаю.
За словами скрывалось нечто большее, но Аля не решилась расспрашивать, хоть и очень хотелось. Нарастающую неловкость разбил басовитый удар колокола, доставший до самых отдаленных уголков здания.
– Ой, на лекцию пора бежать, – подпрыгнула девушка.
– Да, идите, студент Белая, – кивнул замдекана, так и не повернувшись. – Вечером жду вас с результатами измерений.
Так и не решив, что же ей хочется больше (но что она никогда-никогда делать не будет!): от души огреть мужчину стопкой учебников или обнять, Аля молча развернулась и побежала в аудиторию.
Несколько следующих дней состояние оставалось стабильным что у Рудольфа (стабильно ипохондричным, чтобы, как олень сам неохотно признался, не спугнуть удачу), что у господина Рута (стабильно непонятным, но с какими-то улучшениями), что у Али (стабильно нервным, когда господина Берна хочется то огреть чем-нибудь тяжелым, то обнять).
У Сильвы состояние тоже было стабильным – стабильно-паническим. Ее даже освободили от практических занятий, когда рыжая чуть не сожгла заговоренный от всех стихий сарай, за которым пряталась вторая группа студентов во время межгруппового состязания. После тушения сарайчика и приведения в чувство всех пострадавших (больше морально, чем физически), ошеломленный преподаватель отправил поникшую студентку на повторное обследование. Экспресс-тестирование показало многократное увеличение магического потенциала и силы Сильвы, обусловленного эмоциональным состоянием, что в столь юном возрасте грозило выгоранием. Так что девушке выписали успокоительное и прописали временное ограничение использования магии. В результате рыжая слонялась безутешным привидением по общежитию и университетскому городу, страдая и не зная, куда себя деть.
А потом случилось страшное…
Между окончанием лекций и тестированием химероида, которое для чистоты эксперимента следовало проводить точно в одно и тоже время, Аля решила забежать в общежитие – бросить сумку с учебными материалами и конспектами. Учебник по курсу «Монстроведения» весил как изрядный кирпич, а форматом соответствовал двум – жутко неудобный и тяжелый, и таскаться с ним не хотелось.
Обдумывающая домашнее задание девушка влетела в комнату.
– Силь… – и застыла, прижав к себе сумку и растерянно договорив имя подруги. – Ва…
За столом рыжей помимо нее самой теснились еще два человека, с изысканной аристократичностью, как на приеме во дворце, пьющие чай. Это Аля знала точно, как и самых людей.
Бледные лица, черные волосы (у мужчины – коротко стриженые, у дамы – до пояса), черные одеяния. Даже без гемм со знаком магистра-некроманта (перстень у мужчины и медальон у дамы) пару никак нельзя было перепутать с магами иных стихий.
– Ма… – Аля сглотнула, прижимая к себе покрепче сумку, словно ее могли отобрать. – Мама… Папа… Что вы тут делаете?!
– Мы тоже самое хотели узнать у тебя, дочка, – дама поставила чашку на блюдце, и та даже не звякнула. Аля с самого детства жутко завидовала этому умению мамы, у самой ну никак не получалось.
– Госпожа Роза Белая мне все рассказала, – с язвительной обидой проронила рыжая. – И что зовут тебя не Аля, а Олеандра, и про все остальное.
Аля виновато глянула на подругу, всеми фибрами души желая ей передать, что она ну никак не могла сказать правду! Никак-никак! И, набычившись, повернулась к родителям.
– Домой я не поеду. И в этот ваш университет некромагии тоже не пойду!
– Дочь, ты понимаешь… – попробовал ввязаться в беседу отец.
– Папа! – Аля демонстративно закатила глаза. – Да-да, я знаю и о семейной традиции, и об уровне моего дара, и о том, что Белые – самый сильный род некромантов, и о моих «обязанностях» перед семьей, страной и всем миром, – девушка явно кого-то цитировала, безбожно перевирая и передразнивая. – И о твоей, папа, договоренности с деканом этой вашей некроакадемии тоже знаю.
Похоже, госпожа Роза о ней не догадывалась, поскольку супругу достался очень многозначительный взгляд, расшифровывающийся как «дома погорим». А Аля тем временем продолжала:
– Но я не хочу! Вы можете это понять! Не хочу я!
Родители переглянулись, в этот раз объединенные общей проблемой «ребенок капризничает и не понимает перспектив своего светлого, то есть темномагического будущего».
– Но почему?
Аля со стоном уткнулась в сумку. Чувствовалось, что разговор проходил именно в таком ключе уже многократно, но в этот раз наличие переживающего за нее наблюдателя придавало девушке сил.
– Потому что не хочу. Я не хочу ограничивать себя одной сферой, я хочу творить!
Родители вновь переглянулись, и мама прохладно заметила:
– И твое нежелание менять цвет волос на черный тут не причем?
Аля смутилась. Она очень любила свои кудряшки и не раз жаловалась на несправедливость судьбы гувернантке. Прежде чем догадалась, что она все-все докладывает маме.
Ну действительно, если с древних временем принято, что некроманты должны всегда одеваться в черное и иметь черный цвет волос, почему она тоже должна следовать этой дурацкой традиции? В нынешний просвещенный век некромантия уже не считается чем-то нехорошим или поднадзорным, некромаги такие же уважаемые члены общества, как и все остальные, зачем придерживаться устаревших правил? Но, как говорится, а вот! Закостенели в своих устоях и ни на шаг в сторону. Ретрограды!
Аля гордо тряхнула своими светлыми кудрями.
– Я не хочу учиться в этом вашем университете. Папа, ты помнишь, как ты оставил меня знакомиться с самими лучшими и перспективными студентами, прежде чем пойти общаться с деканом? Так вот – это стая унылых, выпендривающихся ворон с самомнением выше шпиля, которые ничего из себя не представляют!
Родители шокировано уставились на дочку.
– Но ведь там были…
– Да-да, – затараторила Аля. – Я знаю: самые лучшие представители всех сильных родов, бла-бла-бла и все такое. И если они такие зануды, то какие же остальные.
Пока родители пытались осмыслить внезапные откровения дочери, Аля добавила с самым невинным видом:
– Я вообще не понимаю, как вы получились такие классные среди подобного контингента. Может быть, в ваше время студенты были другие?
Лесть – удар ниже пояса, особенно, если она правдивая. Однако родители, взрастившие дочь и знающие ее как облупленную, не поддались на провокацию. Переговорив многозначительными взглядами с супругом, госпожа Роза попробовала зайти с другой стороны.
– Хорошо, тебе не понравился контингент университета. Ты упросила дядю подделать документы.
Аля немного смутилась. Двоюродный дядя по отцовской линии являлся «черной овцой» в славной семье потомственных некромантов Белых. «Черной» в том смысле, что отказался от славной семейной традиции и стал путешественником. Именно глядя на него Аля поняла, что и ей совершенно необязательно идти по стопам родителей, и дядюшка радостно поддержал авантюру племяшки.
– Но, мы сейчас можем пойти в деканат, сообщить, что документы поддельные.
– Ну и пусть, – недружелюбно буркнула любящая дочь. – Я поступила сама, без протекции, учусь на одни пятерки, даже если меня выгонят, поступлю под своим именем, – и добавила умоляюще: – Мне здесь, очень-очень нравится!
Госпожа Роза заколебалась. Подобная настойчивость требовала поощрения, а упертость, то есть упорство в достижении цели являлось фамильной чертой семьи супруга.
– Допустим. Но зачем ты разорила могилу бабушки?
Сдавленный звук, изданный Сильвой, наглядно показал, что госпожа Роза рассказала не все. Очередной отчаянный взгляд призывал подругу к молчанию, и Аля шагнула с обрыва. Фигурально выражаясь, конечно.
– Я хочу расколдовать господина Рута.
– Сама? – поинтересовался отец с ледяной вежливостью, за которой скрывалось недоверие.
Девушка сжала губы. В том числе поэтому она и не желала поступать в выбранный родителями университет, где за ней будет негласно присматривать сам декан. Такой пригляд означает хорошие оценки, не смотря ни на что, и родители бы никогда не уверились в ее настоящих способностях.
Олеандра Белая желала доказать, что она и сама на что-то годится, а не только как продолжательница рода.
– Сама, – ответила Аля и добавила с вызовом: – И, между прочим, получается!
– Заклятье с дедушки исчезло? – госпожа Роза в волнении сжала руку супруга, поднимаясь с места.
Сильва вторично поперхнулась эмоциями, и долгое время ведущий себя прилично Пуся не выдержал.
– Маааууууу! – голосисто и заливисто поддержал элементаль переживания своей хозяйки.
Чета Белых, не привычная к подобным концертам, вздрогнула, а Пуся добавил трагизма в голос, высказывая все, что сдерживала в себе рыжая:
– Уууу!
Господин Александр деликатно кашлянул и улыбнулся соседке своей дочери:
– Какой интересный у вас фамилиар. Громкоголосый.
Несмотря на самозабвенные подвывания элементаля, хорошо поставленный голос слышался прекрасно. Ошарашенная новостями Сильва что-то залепетала в свое и Пусино оправдание, пытаясь успокоить элементаля. Вскоре тот перешел на курлыканье, и все успокоено выдохнули.
Аля потрясла головой, возвращая ясность мыслям.
– Нет, заклятье еще не спало, но оно ослабевает. Мы с заместителем декана Берном работаем над этим.
– Но почему ты нам не сказала? – госпожа Роза продолжала взволнованно сжимать ладонь супруга, переплетя пальцы.
