Текст книги "Nocturne No. 1 (СИ)"
Автор книги: liebemagneto
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Ремус стал на многое обращать внимание. Например на то, как Сириус улыбается ему с утра украдкой, тут же скрываясь за газетой или чашкой чая. На то, как Сириус невзначай касается его руки, передавая что-то, плеча, приободряя или хваля, спины, проводя по ней ладонью и подсказывая направление.
Однажды, сидя в залитой солнцем гостиной, Ремус заметил седину, пробивающуюся сквозь тёмные густые локоны, небрежно обрамляющие худое лицо. Сириус тогда читал, сильно склонившись над книгой, и лучики путались, игриво золотя серебро его волос. Ремус до сих пор не задумывался, сколько Блэку лет, однако бесцветные пряди скорее добавляли ему шарма, чем выдавали возраст, не играющий никакой роли.
Ещё раньше он отметил руки пианиста, гибкие длинные пальцы, перебирающие в равной степени быстро клавиши и нотные листы, но совершенно не умеющие держать столовые приборы. В тот единственный раз, когда Сириус, пребывая в прекрасном расположении духа, спустился на кухню и деловито предложил помочь, Ремус обрадовался, но после пожалел об опрометчивом решении – даже с его неловкостью он не был таким стихийным бедствием, каким был Сириус. Тот, казалось, вовсе не знал, как работает печка и как вскипятить воду. Блэк быстро сдался и остаток времени просто сидел на стуле, разглагольствуя о том, что у него всегда была кухарка и слуги, которые хорошо знали своё дело, поэтому разбираться в таких глупостях ему совсем необязательно.
Тогда-то Люпин и предложил нанять экономку. Он подсовывал Блэку газеты с отмеченными объявлениями, приносил письма с рекомендациями и делал всё, чтобы доказать: этому дому нужна женская рука. О том, что сам Ремус оказался здесь только из-за отсутствия оной, он уже не вспоминал. И Сириус всё-таки согласился рассмотреть несколько кандидаток, однако способствующую этому ситуацию едва ли можно было назвать удачной.
Несмотря на необычайно жаркое лето, осень выдалась холодной и ветреной. Густые тучи цеплялись за верхушки деревьев, вызывая желание поплотнее закутаться в шарф и вернуться домой, к камину и чашке ароматного чая.
Однако Блэк был другим. Одним утром он, проигнорировав завтрак, выскочил из дома в расстёгнутом пальто и помчался в неизвестном направлении, шагая прямо по лужам. Позже зарядил дождь, не унимавшийся до самой ночи, и Ремус начал волноваться, не зная, что думать. Куда так спешил маэстро, где он пропадает и когда вернётся? В конце концов Сириус появился на пороге промокший до нитки, дрожащий и хмурый. Бросил что-то невнятное, скинул пальто и поднялся к себе. Ремус отнёс ему горячего чая и ужин, но Блэк не притронулся к подносу – он выпутался из влажной одежды, закутался в несколько одеял и уснул, будто ничего не случилось.
Последствия не заставили себя ждать. Инфлюэнца настигла Сириуса следующим же утром, приковав его к постели лихорадкой. Он кашлял, стонал, громко ругался и кидался в Ремуса подушками, стоило тому только упомянуть врача.
– Я настаиваю, – Люпин потряс табличкой, успев на этот раз одёрнуть руку, и удар пришёлся в пустоту. – Я пошлю за доктором. Кричите сколько угодно.
Через пару часов мистер Помфри, врач из местной больницы, не без труда осмотрел больного, его домашнюю аптечку и покачал головой. Он выписал несколько рецептов и поспешил покинуть спальню Блэка в надежде никогда туда не возвращаться.
Напоить Сириуса пахучими и крепкими настойками тоже было непросто. Он воротил нос, отказываясь не только от лечения, но и от еды, что никак не способствовало выздоровлению. Стоило жару спасть, Блэк зачем-то вылез из-под одеяла, чудом миновал коридор и практически преодолел лестницу, однако в какой-то момент силы покинули его – и Сириус с грохотом скатился с последних ступеней.
Ремус злился. Ему приходилось возиться с Сириусом, находиться подле круглые сутки, выполнять любые прихоти, которых меньше не становилось. И всё было не так. Некрепкий чай, несвежий суп, чёрствый хлеб, горькие микстуры. Но когда Сириус швырнул в него пиалу с куриным бульоном, терпение Люпина лопнуло.
– Прекрасно, – буркнул он, даже не удосужившись взять в руки табличку или тетрадь. – Болейте, капризничайте, делайте что хотите. Лекарство на столе, авось дотянетесь сами. А я найду вам сиделку. Уверен, когда вы наденете ей на голову кастрюлю с супом, она это тоже не оценит.
Люпин забрал посуду и вышел прочь, нарочито хлопнув дверью, – в ту минуту он вовсе позабыл, что это не возымеет никакого действия. Внутри всё клокотало от обиды, казалось, давно прошедшей. Ремус действительно надеялся, что всё изменилось, ведь столько всего случилось за последнее время.
Они по-настоящему сблизились: Сириус порой невзначай обсуждал свою семью, рассказывал что-то и даже спрашивал – Ремус охотно отвечал и не стеснялся в выражениях, исписывая тетрадь историей своей жизни. Между ними возникла связь, которую Блэк своими поступками решительно намеревался уничтожить. Иного объяснения Люпин не находил и предпочёл ретироваться в редакцию газеты, чтобы подать объявление. После он долго гулял, не обращая внимания на дождь и ветер, вырывающий зонт из рук.
Ночью его разбудил громкий не то стон, не то плач. Ремус прислушался и, не задумываясь, прямо босиком и в одной ночной рубашке поспешил в спальню Сириуса. Того лихорадило, он сбил все простыни и беспомощно метался по постели. Истощённый, голодный и совершенно жалкий. Ремус вздохнул и опустился рядом.
– Сами себя доводите, а потом жалуетесь.
Сириус открыл покрасневшие глаза. Он не проронил ни слова, принимая из рук Ремуса и лекарство, и воду, и даже суп, который опрокинул днём. Он позволил обтереть себя влажным полотенцем и помочь сменить пижаму, хотя в тот момент напрягся и извернулся, явно не желая представать перед Ремусом в неподобающем виде.
– Вам нужно поспать, – укутав Сириуса в тёплые пуховые одеяла, Ремус поднялся. При нём не было тетради, да и в комнате горела лишь одна керосиновая лампа – ничего не разглядеть. Но ему нравилось говорить и он хотел, чтобы Сириус понимал: его воспринимают на равных, а не как убогого калеку. Люпин остановился – слабая рука обхватила его запястье.
– Вам ещё что-то нужно? – он всегда старался разговаривать, глядя на Сириуса, чтобы тот видел его лицо, чисто интуитивно понимая – за столько лет можно было выучиться чтению по губам. Ремус ничего не знал об этом недуге и не задавал лишних вопросов, просто не желая ставить Сириуса в неудобное положение. Если он захочет, то сам расскажет, в какой момент лишился слуха.
– Лягте со мной. Пожалуйста.
Ремус помешкал, но всё-таки кивнул, решив, что ничего страшного в этом нет. Он приглушил лампу и пристроился рядом поверх покрывал, не решаясь придвинуться ближе. Сириус смотрел на него влажным уставшим взглядом, не высовывая из-под одеяла носа.
– Я хочу, чтобы вы наняли кухарку, – наконец произнёс он, заворочавшись и выпутавшись из плотного кокона, в который его столь старательно закутали. Сириус неожиданно улыбнулся и хрипло рассмеялся. – Видели бы вы своё лицо.
Он накинул на Ремуса одно из своих одеял и придвинулся сам, утыкаясь лбом в его грудь, очевидно не желая видеть губ и понимать, что ему ответят. Ремус не настаивал, хотя ещё долгое время не мог пошевелиться, оторопев от произошедшего. Но в итоге сдался, отбросив все сомнения и мысли, и приобнял Сириуса сквозь покрывало, впервые за долгое время ощущая покой.
***
Сириус пролежал в постели ещё несколько недель. Его мучил сильный кашель, и доктор прописал Блэку какую-то новую настойку, смешанную фармацевтами из Германии и облегчающую боли. Скептически отнесясь к новому лекарству и отказавшись его пить, Сириус каждый вечер задерживал Ремуса подле кровати и тихо, почти робко, просил остаться у него.
Капризов меньше не становилось. Сириус по-прежнему недовольно считал чаинки в чашке, но зато сменил гнев на милость и всё-таки изучил несколько писем с рекомендациями, присланных из разных уголков Лондона. Вероятно, не особо впечатавшись, он открыл утреннюю газету, намереваясь просмотреть объявления, и сморщился.
– Вы это видели? – спросил он пятого октября, поднося газету ближе к глазам.
Ремус приподнял вопросительно брови. Он не любил прессу, искренне не понимая, как можно питать страсть к обсуждению криминальных новостей и скучной светской хроники.
– «Теперь двое. Одна из них немного визжала, не смог сразу же убить. Не было времени на то, чтобы срезать…» Что за чушь! – Сириус в сердцах скомкал газету и швырнул её на пол.
Ремус придвинул к себе тетрадь. Лондон никогда не был спокойным местом, однако последние убийства немало всполошили общественность. Подробности лезли изо всех щелей, и судя по исказившемуся лицу Сириуса, он вспомнил нечто важное и столь же болезненное.
– О чём вы подумали? – Ремус отложил кусочек мела и взял в руки чашку, смотря на Сириуса в упор. Тот долго разглядывал дощечку, будто на ней была написана тысяча незнакомых слов, а потом вздохнул и криво улыбнулся.
– Мой братец. Клянусь, он погиб от рук такого же идиота, которому от скуки нечем заняться. Надеюсь, его поймают и четвертуют у всех на глазах. Может, это чему-нибудь их научит.
Ремус потянулся было обратно к мелу, но предупреждающий взгляд Сириуса лишил его всякого желания задавать вопросы. На следующее утро Блэк вообще отказался от газеты и новостей, попросив принести ему книгу. Ремусу оставалось надеяться, что Скотланд-Ярду в скором будущем всё-таки удастся поймать преступника, острым клинком разворошившего прошлое.
Воспоминания не шли Сириусу на пользу, он делался сердит и всячески с ними боролся, пытаясь как можно скорее избавиться от навязчивых мыслей. На помощь ему вновь приходила музыка, рождающаяся под дрожащей рукой. Сириус писал, Ремус пытался играть, и мелодия оживала, скользила по хрусталю бокалов и вилась рождественской лентой, случайно выпавшей из сундука.
Сириус оправился от инфлюэнцы, но ещё был слаб, и всеми правдами и неправдами просил Ремуса лечь подле. После болезни пришли кошмары, мигрени и бессонница, и поначалу Ремусу казалось, что Блэк просто не хочет оставаться один. Однако слёзы, которыми пропиталась пижама Люпина, были вполне реальны – ночью Блэк гнал призраков, сражаясь с ними до рассвета, и просыпался совершенно разбитым, хмурым и неразговорчивым, чуть сильнее, чем обычно. Кошмары приносили головную боль, которую тот описывал как раскалённый обруч, сжимающий череп, а та – проблемы со сном, от которых страдал не только он один. Аптечный ящик продолжал заполняться разнообразными флаконами, мешочками с порошками и сухой травой, но всё это не имело никакой власти. Сириус успокаивался лишь положив голову Ремусу на плечо – это действовало безотказно.
Ремус смирно лежал рядом, обнимая Сириуса одной рукой. Он подолгу не мог заснуть, разглядывал полог кровати и думал: что случилось, почему он всё ещё здесь? Рядом с человеком, которого случайно увидел на сцене – осунувшегося, несчастного и разбитого, обиженного и уставшего, с тем, кто не знал никогда любви, но знал насмешки, кто никогда не любил и насмехался в ответ. В тот момент Ремус увидел его суть, его душу и его боль. Все люди смеялись и потешались над маэстро, считая иронию судьбы на редкость забавной – музыкант, не слышащий ровным счётом ничего. Ремус до сих пор не находил это смешным, более того, он по-прежнему не понимал, как устроен мир Блэка и как он живёт в этом вакууме, куда не проникает ни звука. А главное – как у него получается писать музыку, которой нет равных.
Ремус неизменно обращался мыслями к Сириусу, который мирно спал, свернувшись под боком. Беззащитный и всё ещё уставший, прежде всего от людей – глупых, надменных, злых. Блэк напоминал ему бездомного пса. Некогда приносящего пользу, а теперь выгнанного на улицу, брошенного и никому не нужного. Но даже пса, не доверяющего людям, можно приручить вновь, окружить его любовью и лаской, дать то, что у него отняли. Веру в людскую доброту.
И у Ремуса практически получилось.
***
Лондон погряз в ужасающих событиях. Город буквально сходил с ума, и Ремус старался оградить Сириуса от печальных новостей, хотя тот вовсе не испытывал желания читать новые подробности о Потрошителе. Истерия продолжалась до первого Адвента – рождественская суета по традиции увлекла за покупками всех сплетников, не оставляя им времени на обсуждение неприятной темы.
В начале декабря Ремус получил письмо. Оно было отправлено на его домашний адрес и немедля переадресовано на Гриммо, 12 заботливым камердинером – Мозли вернулся в город с твёрдым намерением поддерживать особняк Люпинов в чистоте и порядке.
Писала Лили. Своим аккуратным мелким почерком она приглашала Ремуса и его друга на праздничный ужин в их небольшом лондонском домике, некогда принадлежащем родителям Джеймса.
– Кто-то умер? – скучающим и ничего не выражающим голосом поинтересовался Сириус. Они сидели за одним столом и трапезничали, когда Ремусу передали письмо.
– Что за странные вопросы вы задаёте, – Ремус покачал головой и написал: – Нас приглашают на ужин.
– Нас?
– Нас, – он подчеркнул нужное слово, стёр и продолжил: – Мои лучшие друзья.
– При чём тут я? Поезжайте один, у меня масса дел.
Ремус сделал неуверенную попытку переубедить Сириуса, однако быстро сдался. Он не был против компании, но ставить Блэка в неловкое положение не хотел. Тот мог неправильно всё растолковать, да и праздники, судя по всему, не приносили ему никакого удовольствия – Люпин с трудом уговорил поставить в гостиной венок из еловых веток и повесить такой же над дверью, чтобы люди перестали обходить дом стороной и говорить, что там никто, кроме привидений не живёт.
Предупредив, что вернётся только утром понедельника, скрепя сердце Ремус покинул площадь Гриммо.
Благодаря Лили вечер прошёл без излишних расспросов. Никто из Поттеров не интересовался, почему Ремус забросил своё родовое гнездо и сломя голову побежал за сметающим всё на своём пути локомотивом. Они вообще не затрагивали эту тему, разве что Джеймс словно невзначай спросил, как проходит изучение нотной грамоты.
Ремус искренне любил своих друзей. Чуткие и отзывчивые, они всё понимали без лишних слов. Особенно Лили, которая и в этот раз оказалась намного проницательнее самого Ремуса. Когда тот уже собирался подняться в комнату для гостей, она остановила его коротким жестом и мягкой улыбкой.
– Ты переменился, – заметила она, кладя ладонь на его плечо. – Оживился, даже глаза сияют. Расскажи мне о нём, – последнее Лили произнесла практически шёпотом.
– О… о ком? – Ремус вскинул брови.
– Ты влюбился, – Лили тихо засмеялась. – Признайся в этом хотя бы себе, Ремус, раз не хочешь говорить мне. А я пойду спать, уже поздно. Завтрак в девять.
Ремус долго смотрел ей вслед, даже когда хрупкий силуэт Лили исчез в темноте коридора.
Влюбился?
Ремус вновь долго лежал с открытыми глазами и рассматривал незадёрнутый балдахин. Бродил взглядом по комнате и неизменно возвращался к окну – серебряная дорожка лунного света проходила через всю комнату и ложилась отпечатком на уставшем лице. Ремус действительно ощущал себя изнурённым. Одиноким. Кто бы мог подумать, что засыпать в пустой постели так сложно. Между ним и Блэком не было никакой порочной связи, за которую их могли бы осудить, но было нечто другое, согревающее изнутри.
И Лили это поняла. Она всегда безошибочно угадывала причины тревог, мучивших Ремуса, помогала ему советом и добрым словом. Она никогда не судила его и всегда принимала его сторону по любому вопросу, явно понимая, как тяжело порой приходится Ремусу, у которого никого не было – ни семьи, ни любви, ни опоры.
А теперь многое изменилось: он ощущал это, но не мог объяснить. У Лили получилось – всего одно слово, и Ремус всё понял. Будто кто-то сдёрнул пелену с глаз, осветил комнату яркой лампой. Как это, должно быть, нелепо, неразумно и совершенно безрассудно.
И теперь Ремус точно знал, что нужно делать.
***
Улицы засыпало хлопьями снега, дороги были скользкими, но Ремус и не подумал сбавить скорость. Он бежал вприпрыжку от кэба, вынужденного остановиться за один квартал от площади Гриммо, до самого крыльца, лишь чудом сохранив равновесие.
Влетев в дверь, Ремус выпутался из пальто, скинул шляпу и шарф прямо на пол и бросился наверх, сам не ведая, к чему такая спешка. Он будто боялся, что просветление, достигнутое благодаря Лили, вот-вот исчезнет, и он не успеет сделать необходимое.
Сириус был в малой гостиной, праздно лёжа на узкой софе. Одну ногу он закинул прямо на подушки, второй упирался в пол. Вскинув руки, он не то дирижировал, не то писал музыку в воздухе. Вероятно, он заметил тень и с недовольным видом приподнялся на локтях – он просил никогда его не беспокоить и не прерывать по пустякам.
– За вами гнался разъярённый лев, который сбежал из зоопарка?
Ремус помотал головой. Он решительно опустился на край кушетки, бесцеремонно подвинув Блэка, который заёрзал и попытался сесть.
– Вы идиот, – тихо сказал Люпин и рассмеялся. Подался вперёд, взял лицо Сириуса в ладони и поцеловал. Неуверенно, только касаясь губ своими сомкнутыми и даже не думая о продолжении. Сириус напрягся и сжал запястья Ремуса, но ничего не сделал – не оттолкнул, не ударил, не прогнал прочь. Лишь осторожно обхватил пальцами и усмехнулся прямо в поцелуй.
– Я не слышу, что вы там бормочете, – Сириус отстранился первым, смотря с лукавым прищуром. Он отпустил руки Ремуса и ткнул дощечкой, которая всегда была рядом, ему в грудь. – Напишите.
Ремус почувствовал, что краснеет.
– Я сказал, что люблю вас, – он не написал ни слова. Откинул дощечку на пол и поднялся, мечтая провалиться сквозь землю от стыда. Сириус коснулся его предплечья и развернул к себе, чтобы взглянуть в лицо.
– Я знаю, – Сириус улыбался. – Идиот – это вы.
