Текст книги "Nocturne No. 1 (СИ)"
Автор книги: liebemagneto
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
– Не думайте, что ваша болезнь может служить оправданием. Даже смерть вас не спасёт от необходимости играть. Я наказал вашему дворецкому…
– Камердинеру, – прошептал Ремус, всё ещё укрытый одеялом и уверенный, что сказанное никто и никогда не услышит.
– …следить за вашим режимом. Как только спадёт жар, вы сядете за клавиши и продолжите. Я даю вам две недели, – Сириус поднялся, взял с кресла книгу и направился к двери. – Две недели, чтобы выучить девятую сонату Моцарта. Хотя этого времени достаточно, чтобы написать собственные, – он помедлил, будто собираясь сказать что-то ещё, но только качнул головой. – А теперь – прощайте.
Ремус откинулся на подушки и беспомощно застонал, сжимая в руке карандаш. Дверь за Блэком уже захлопнулась, но он всё ещё ощущал себя не в своей тарелке. Как общаться с этим человеком? И как убедить его, что из него, Ремуса, не получится Моцарта, как ни старайся. Он отбросил карандаш и посмотрел на блокнот, так и оставшийся лежать на груди. Мягкая кожа, качественная бумага. Должно быть, стоил целое состояние и был дорог хозяину – Люпин заметил, что некоторые листы замялись и припухли от времени, вероятно, внутри было немало исписанных страниц. Ремус неожиданно сам для себя притянул блокнот ближе и прижался к нему щекой. От книги пахло так же, как пахло в доме Блэка – пылью и полировкой. И музыкой. Кто угодно скажет, что у музыки нет запаха, но теперь Ремус знал – это не так.
Сириус Блэк не просто жил музыкой – он был пропитан ею насквозь. И это было прекрасно.
Комментарий к Глава вторая, о французских песенках
1) Frère Jacques (фр. Братец Якоб) – французская детская песенка, возникшая по разным версиям в XVII-XVIII вв.
https://www.youtube.com/watch?v=Oxvux2vOj00
2) Sur le Pont d’Avignon (фр. На мосту в Авиньоне) – французская песня XV века.
https://www.youtube.com/watch?v=irDGhpRDu10
========== Глава третья, о том, что отчаянные ученики требуют отчаянных методов ==========
Слух о серьёзной болезни быстро дошёл до приятелей Ремуса, и на следующий день его навестил Джеймс Поттер – его лучший друг ещё с учебной скамьи. Приехал он не один, с супругой, которая тут же принялась хозяйничать.
– Лили, умоляю тебя, присядь и выпей чаю, – простонал Ремус, следя за тем, как придирчиво молодая женщина выбирала рубашки и складывала их в чемодан.
– Нет, мой дорогой. Раз уж ты обрёк себя на вечное одиночество, чего я не одобряю, то позволь хотя бы нам, твоим друзьям, помочь тебе.
– Мне прекрасно живётся. И я совсем не против лежать тут круглые сутки и мужественно сражаться со своей болезнью…
– Нет, – вмешался Джеймс, сидевший на краю постели. – Невозможно. Ты едешь с нами. Мы присмотрим за тобой получше твоего горе-камердинера и доктора, который тебя сегодня даже не посещал.
– Ему необязательно приходить каждый…
– Обязательно, Ремус. Не будь ребёнком. Ты едешь с нами и точка.
Ремус сдался и вскинул руки. Спорить с Поттерами не имело никакого смысла. Их было невозможно переубедить в чём-либо поодиночке, а вместе они и вовсе представляли собой несокрушимую мощь принципов.
Жили они на природе, вне Лондона, и в их доме царили покой и уют. Лили была прекрасной хозяйкой, добрым и заботливым другом. Она всегда была готова протянуть руку и предложить помощь, что до сих пор смущало Ремуса – он знал её давно, но никак не мог привыкнуть к её ласке и всеобъемлющей любви. Она уравновешивала Джеймса, дополняла и удерживала от авантюр, свойственных его характеру. Сам Джеймс всё ещё был шаловливым мальчишкой, но несмотря на это – верным и любящим мужем, для которого семья была превыше всего.
– А как же Гарри? – сын Поттеров был последней надеждой Ремуса, которому не очень-то нравилась идея покидать родной дом. – Я не хочу его заразить.
– Он в школе, Ремус, это не сработает, – Джеймс рассмеялся и похлопал друга через одеяло по колену. – Вставай и поехали.
Ремус всё-таки уехал, наспех засунув в чемодан ноты и блокнот Блэка, уже тогда зная, что у него не будет ни одной свободной минуты для занятий. Так оно и вышло.
Днём он спал, ночи проводил за книгой или настольными играми с Поттерами. Чуть позднее, когда болезнь отступила, Ремус стал выбираться на прогулки по лесу и на вечера, которые проводили соседи. Время летело быстро, он и заметить не успел, как уже миновало две недели, а после пролетела и третья, которые он провёл в гостях.
И лишь телеграмма, присланная из Лондона, вернула Ремуса с небес на землю.
«No. 9 in D major, K. 311 (284c)
SB».
Моцарт. Сириус Блэк. Девятая соната, которую он, Ремус, должен был сыграть ещё несколько дней назад. Всё это – его желание помочь, вернуть композитора к жизни и научиться играть самому – вылетело из головы, подобно пробке из бутылки. Он ни разу не открывал нотную тетрадь, лежащую на дне чемодана вместе с забытым блокнотом, и ни разу не коснулся клавиш фортепьяно, на котором время от времени музицировала хозяйка дома.
Ремусу стало стыдно и противно. Он спрятал телеграмму в нагрудный карман и быстрым шагом вошёл в гостиную, где нашёл Лили.
– Я загостился, мне пора домой.
– Дурные вести, Ремус? – она встрепенулась и поднялась, чтобы положить хрупкую ладонь на его плечо. Ремус кивнул и нахмурился.
– Я… У меня важная встреча, я должен подготовиться. Пожалуйста, отправь мои вещи в город, я поеду налегке.
– Ближайший поезд через… – она взглянула на часы, стоявшие в углу, – час. Я провожу тебя до станции.
Ремус снова кивнул, растеряв все слова, и поспешил наверх, схватив только ноты и блокнот. Сердце в его груди будто взбесилось, оно колотилось и эхом отзывалось в голове, пульсировало в висках. Он закусил губу и хмурился всю дорогу до перрона, не обращая внимания на вопросы Лили. Да, он не в порядке. Да, он чувствует себя плохо. Да, он получил дурные вести. Прежде всего доказательство того, что он – растяпа, на которого нельзя положиться.
Простившись и передав извинения Джеймсу за скорый отъезд, Ремус покинул маленький уютный городок. Он стремительно двигался к яме, что вырыл сам себе всего несколькими ошибками, даже не раздумывая над последствиями.
***
– Мистер Люпин?
Миссис Кроули, открывшая дверь, удивлённо вскинула брови. Она, очевидно, уже не ждала, что он вернётся, и его растрёпанный вид и сбившееся дыхание, смутили её.
– Добрый день, я…
– Мистера Блэка нет дома. Он вышел на прогулку.
– Он что-нибудь передавал для меня? Или, может, вы знаете, где он?
– Нет, мистер Люпин, я ничего не слышала и ничего не знаю. А теперь, если вы меня извините, у меня много дел, – она вежливо улыбнулась и совсем невежливо захлопнула дверь прямо перед его носом.
Ремус стукнул ладонью о перила и спустился с крыльца. Разумеется, никто его, блудного ученика, ждать не будет. Наверняка Сириус за это время окончательно убедился в том, что это была очередная насмешка и издёвка. Такое не прощают, как ни оправдывайся.
Найти композитора в огромном городе едва ли было возможно. Ремус не знал о его любимых местах, не знал, чем тот занимается и куда ходит. Он нащупал в кармане блокнот, укоризненно обжигающий пальцы, и зашагал в сторону центра, внимательно разглядывая прохожих. День выдался солнечным, но холодным – приближалось Рождество, снег скрипел под ногами, горожане кутались в меха, радостно встречая смену времён года. Но Люпину было не до смеха, он ступал тяжело, смотрел исподлобья, пряча лицо в высоком воротнике тёплого пальто, сжимал руки в перчатках и заметно нервничал. Спустя час поисков он замёрз и забежал в ресторан выпить горячего пунша и перекусить, да задать пару вопросов официантам – видел ли кто-нибудь знаменитого маэстро и бывает ли он вообще в этих местах. Никто не знал, и Ремус утратил веру.
Он шёл не разбирая дороги, склонив голову и не проявляя больше никакого интереса к проходящим мимо людям, – не оборачивался на сердитые мужские голоса, не смотрел на смеющихся детей и женщин. Ремус спустился к застывшей реке и долго наблюдал за катающимися на коньках, а затем побрёл к оранжереям, где любил сидеть в холодное время. В теплицах всегда было душно и немного сыро, зато тихо – именно там Ремус мог спокойно устроиться в укромном уголке с книжкой, наслаждаясь ароматами цветов и листьев. Он расстегнул пальто, снял перчатки и развязал шарф, медленно шагая по знакомым тропинкам и с жадностью вдыхая влажный воздух. Это умиротворяло, и Ремус улыбнулся уголками губ, подумав, что наведается к Блэку завтра, и послезавтра, и в любой другой день, даже если в конце концов Сириус лично выставит его за порог.
– Я всегда говорила, что он грубиян. Будто его недуг – оправдание!
– А я слышала, что вчера он отлупил какого-то юношу своей тростью, потому что тот лез ему под ноги с какими-то просьбами.
Люпин прислушался. За столиками, расставленными то тут, то там, сидели женщины и взахлёб делились возмутительными сплетнями, от которых у Ремуса затряслись поджилки. Какой вздор! Какая мерзость!
– Уверен, потеряй вы или ваш супруг слух, зрение или дар речи, вы поняли бы, в чём проблема, – он остановился напротив и приподнял шляпу в знак приветствия. Женщины обернулись и уставились на Ремуса стеклянными, ничего не выражающими глазами, что заставило Люпина скривиться от ещё большего отвращения. Однако он старался держать себя в руках, оставаясь приторно-вежливым и улыбчивым. – Вы и понятия не имеете, о чём говорите, это выставляет вас в дурном свете и делает вас… круглыми дурами. До скорых встреч, леди.
Он вновь приподнял шляпу и направился дальше, даже не ускорив шага. Ему было всё равно, что они подумают, что они скажут, придут ли мужья, любовники или почитатели защищать честь дам. Ремус сам был одним из тех, кто посмел оскорбить великого человека и посмеяться над ним, но он загладит свою вину и не позволит другим высмеивать гения, как бы тот себя ни вёл.
Скрывшись за поворотом, Ремус перевёл дыхание и вытащил трубку. Курил он редко, только когда сильно нервничал – сейчас его трясло так, что ему пришлось сесть на парапет и очень долго сражаться с рассыпающимся табаком. Задымив, Ремус прикрыл глаза.
Он всё исправит, он обязательно всё исправит.
***
Снег укутал Лондон пуховым одеялом, запах хвои наполнил свежим ароматом морозный воздух, напоминая о грядущих праздниках. Дети из соседних домов шумели на улице, со смехом мастеря снеговиков и украшения из еловых веток, из церкви доносились отголоски песнопений – город праздновал второй Адвент.
Ремус раздражённо воткнул свечу в венок, стоявший на камине, и хмуро посмотрел в окно. Зачем он пытается достучаться до Сириуса? Зачем хочет извиниться, настойчиво ища прощения у человека, которого не знает и который наверняка уже забыл о нём? Но всякий раз, собираясь забросить ноты и задвинуть фортепьяно в дальний угол, Ремус вспоминал улыбку Блэка – неуловимую, будто робкую – и продолжал ломиться в закрытую дверь. Ведь Рождество – повод открыть своё сердце милосердию.
Он снова направил экипаж к мрачному поместью, окружённому высоким забором. Должно быть, летом дом выглядел куда приветливее, но сейчас он скорее походил на особняк из популярных ныне мистических рассказов, еженедельно публикуемых в журналах, – Ремус их на дух не переносил. Попросив кучера подождать, он вскочил на крыльцо и вскинул руку, чтобы постучаться.
Дверь отворилась столь резко, что Ремус чуть не поскользнулся от неожиданности. На пороге стоял Блэк, накинув на плечи пальто, словно собирался прогуляться до почтового ящика и вернуться обратно с пачкой рождественских открыток, которые немедленно бросит в огонь.
Они встретились взглядами – Сириус нахмурился, Ремус улыбнулся уголками губ и невольно сделал шаг навстречу, не то желая броситься Блэку на шею, не то собираясь ухватиться за проём, чтобы пуститься в бесконечные разговоры о том, как сильно он сожалеет о случившемся. Однако Сириус оказался быстрее – он поджал губы и с остервенением захлопнул дверь. Ремус взвыл, не успев отдёрнуть руку.
Боль была такой сильной, что Ремус всё-таки пошатнулся, оступился и вовсе слетел со скользкого заснеженного крыльца, проехавшись спиной по злосчастным пяти ступеням. Он прижал пульсирующую кисть к груди и зажмурился, глухо дыша сквозь стиснутые зубы. Ремус не услышал, как дверь отворилась вновь и как Сириус опустился рядом, но ощутил горячую ладонь, коснувшуюся лба.
– Вставайте, – хрипло приказал он.
Ремус открыл глаза, сквозь выступившие слёзы пытаясь разглядеть лицо Сириуса. Хотелось накричать на него и ударить, но вместо этого он протянул здоровую руку, обвивая шею Блэка, и приподнялся. Сириус с удивительной лёгкостью поставил его на ноги и затащил в дом, в гостиную, где усадил на диван. Ремус молча наблюдал, продолжая прижимать к себе покалеченную кисть, и кусал губы, не обращая внимания на сбившуюся мешающуюся одежду и снег, насыпавшийся за воротник и теперь оседающий ледяными каплями на коже. Он просто следил за Сириусом, который притащил какую-то коробку и таз с водой, а затем уселся рядом, с невозмутимым видом начав расстёгивать верхнюю одежду Ремуса. Тот зашипел, с трудом освобождаясь от пальто, но упорно молчал, хотя прекрасно знал, что это не имеет никакого воздействия на и без того глухого композитора – хоть молчи, хоть говори, всё равно не услышит.
– Дайте руку. Ну же!
Ремус помедлил, но всё-таки подчинился. Сириус осторожно освободил травмированное запястье, приподняв манжеты, провёл нежными и чуткими пальцами по раскрасневшейся коже и громко вздохнул, очевидно не собираясь пускаться в витиеватые комментарии. Он омыл ладонь Ремуса, вытер её и туго зафиксировал марлевыми лентами.
– Хотите чаю? – этот вопрос застал Ремуса врасплох. Он рассеянно кивнул и пошевелил пальцами. И как теперь играть? Он вытащил здоровой рукой блокнот из кармана сюртука и, пока Сириус ходил за заваркой, кое-как накорябал несколько строк.
– Я почти закончил с Моцартом и хотел бы продолжить занятия. Пожалуйста, дайте мне второй шанс, – Ремус поднял глаза, представляя, насколько жалко сейчас выглядит. – Пожалуйста, – повторил он одними губами. Сириус долго смотрел в блокнот, будто не мог разобрать неровные буквы, но в конце концов коротко кивнул и протянул Ремусу чашку обжигающего напитка.
– Я занят. Возможно, в следующем году. Не могу обещать, – на этот раз Сириус говорил тихо, и голос его – колючий и холодный, резал Ремуса без ножа. Он поставил чай на столик и снова взялся за перо.
– Я был неправ, признаю. Мне ужасно неловко, мистер Блэк, но я просил миссис Кроули передать вам от меня пару слов…
– Ничего от неё не слышал, – отрезал Сириус.
Ремус стиснул зубы, продолжая писать, краем глаза заметив, как внимательно Сириус смотрит в блокнот, явно узнав переплёт.
– Пожалуйста, мистер Блэк.
– Вы не в состоянии писать, как вы собираетесь играть?
– Тогда дайте мне время вылечить руку, всё-таки это не моя ви…
– В следующем году, – Сириус отмахнулся и откинулся на спинку кресла, не собираясь продолжать разговор. Ремусу пришлось отложить блокнот и взяться за остывающий чай – диалог не клеился, как и не склеивались обратно разбитые надежды на примирение. Осушив чашку, Люпин раскланялся и с тяжёлым сердцем покинул дом Блэка.
Первый шаг он всё-таки сделал.
***
За несколько дней до Сочельника Сириус получил пухлое письмо. Внутри лежали нотные листы, на которых дрожащей рукой была записана никому неизвестная мелодия авторства Р. Дж. Люпина. Он провёл за фортепьяно множество бессонных ночей, сочиняя музыку в ущерб своему здоровью – запястье ныло так сильно, что в итоге пришлось просить у доктора обезболивающую настойку.
Ремус действительно старался, вкладывая в произведение свои душу и сердце, ведь он на самом деле хотел показать, что ему не всё равно, что он искренне хочет наладить общение и искупить свою вину, какой бы она ни была. Ремус даже простил Сириусу случай с дверью, взяв ответственность на себя – он сам ринулся вперёд и подставил ладонь.
Ответа Ремус ждал с ещё большим нетерпением, окончательно потеряв и сон, и аппетит. Он метался по дому как тигр в клетке, взволнованно проверял почтовый ящик и гонял Мозли в отделение, беспокоясь, что письмо могло затеряться в пути. Когда, наконец, в канун Сочельника камердинер принёс конверт, Ремус застонал от разочарования.
На нём стояла печать: «вернуть адресату».
Первым же желанием было швырнуть послание в камин и навсегда забыть о попытках примирения, но всё-таки Ремус помедлил. Он разорвал бумагу и замер – нотные листы вдоль и поперёк были исписаны красными чернилами. Кое-где на полях – неразборчивые пометки, восклицательные и вопросительные знаки, а в самом конце, на обороте чистого листа – надпись:
«Ваши попытки поразительны.
SB».
Ремус, сам того не ожидая, громко рассмеялся и бросился к фортепьяно, ему не терпелось озвучить поправки и сыграть мелодию заново.
Он прощён, он всё-таки прощён!
***
Рождественское утро ничем не отличалось от всех предыдущих. Позавтракав в постели, Ремус нехотя спустился в гостиную и устроился с книгой у камина. Он подумывал отправить Блэку телеграмму и поблагодарить за помощь, однако решил не торопиться. Ведь он так ничего и не узнал о Сириусе, его жизни вне концертного зала. Должна же у него быть семья или хоть какие-то родственники – никто в этом мире не появлялся из ниоткуда, только уходил в никуда. И даже у самого нелюдимого человека должен быть кто-то, к кому он мог бы обратиться в любой момент. У Ремуса были друзья – Поттеры ждали его сегодня на ужин, был камердинер, которого он вместе с другой прислугой отпустил праздновать сразу после раннего завтрака. И этих людей, готовых помочь в трудную минуту, ему вполне хватало.
Размышления прервал звонок в дверь, настойчивый и долгий – так не звонят дети, распевающие рождественские песни и собирающие пожертвования для церкви, так звонят те, у кого горит дом. Нахмурившись, Ремус поспешил в коридор и удивлённо вскинул брови, увидев незваного гостя.
– Вы?
– С Рождеством, – громко крикнул Сириус, протягивая тяжёлую на вид коробку. – Я… э-э, проходил мимо.
Ремус широко улыбнулся и посторонился, без задних мыслей пропуская Блэка в дом. Блокнота под рукой не было, поэтому он жестом поманил Сириуса за собой обратно в гостиную, забыв принять заснеженное пальто.
– Это пудинг. И какая-то выпечка. Я ненавижу сладкое, но решил, что вам может понравиться. Миссис Кроули не так плоха, когда слушает, о чём я её прошу, – Сириус шёл позади, раздеваясь на ходу. Пальто он бросил на кресло, туда же отправил шляпу, шарф и перчатки и уселся на один из стульев за чайным круглым столиком, на который Ремус водрузил коробку. – Я не откажусь от чего-нибудь горячего.
Ремус кивнул и спешно вышел на кухню, невольно подумав, что в любом месте и в любой ситуации Блэк ощущает себя хозяином – даже сейчас, придя в гости, он раздаёт команды, не придавая значения своему тону.
– Мне стало скучно, – Ремус едва не выронил чайник от неожиданности, не заметив, как Сириус прокрался на кухню следом и уже разглядывал сорта чая. – Моя экономка тоже взяла отгул. Не люблю оставаться дома один. Это угнетает. Слишком много комнат, слишком много мыслей. Когда кто-то шумит за стенкой, сразу становится спокойнее. Правда, я всё равно не слышу, – зачем-то добавил он и сморщил нос. – Давайте сюда поднос, несите остальное.
Забрав чайник, он тут же исчез за дверью. Ремусу не оставалось ничего другого, как прихватить посуду и отправиться за ним. Наконец, устроившись за столом и налив чаю, он взялся за блокнот. Запястье почти прошло, по крайней мере буквы теперь были ровными и чёткими.
– Я очень рад, что вы всё-таки пришли, мистер Блэк. Я получил ваши правки. Спасибо, что…
– Вы сыграете мне? – Сириус поднял глаза и улыбнулся. Ремус внезапно почувствовал себя всё тем же глупым мальчишкой, получившим долгожданное согласие возлюбленной, и улыбнулся в ответ. Он поднялся и пересел за фортепьяно.
Сириус ничего не изменил в самой мелодии и её тональности, но он будто вытащил недостающие куски мозаики из головы Ремуса, бившегося над нотами дни и ночи напролёт, и сложил воедино. Мелодия не спотыкалась и не скрипела, она жила, мягко обвиваясь и убаюкивая. Он играл, не прерываемый ни едкими замечаниями, ни стуком указки о крышку инструмента, впервые ощутив удовлетворение от того, что делает. Ремусу с детства пытались привить любовь к урокам, но тогда музыка не находила должного отклика в его душе – сейчас же они стали одним целым. И это было приятно.
– Кому-то нужна похвала, кого-то же, наоборот, стоит посильнее разозлить и обидеть, совсем как вас, – Сириус хмыкнул, словно всё это было частью его коварного плана. Ремус тут же вспыхнул, ощущая себя обманутым.
– Вы…
– Не утруждайте себя оскорблениями, я их всё равно не услышу. Хотите пудинг?
Ремус раздосадовано захлопнул крышку фортепьяно и тихо рассмеялся. Этот Сириус Блэк настоящий безумец, однако он прекрасно знал, что делает, и хотя методы его были более чем жестоки, они работали.
О музыке в тот день мужчины больше не говорили.
========== Глава четвёртая, об одиннадцати ударах розгами ==========
Лондон по-прежнему кутался в меховое манто, украшенный разноцветными гирляндами и усыпанный затоптанным конфетти. Отметив сочельник за чашкой чая и игрой на фортепьяно, остаток праздников Ремус провёл со своими друзьями, пригласив шумное семейство Поттеров в гости. Он не раз вспоминал – не вслух – о Блэке, даже отправил ему телеграмму, но ответа не получил, поэтому решил оставить свои попытки хотя бы на этом поприще – у композитора должны быть свои друзья и свои дела в семейные праздники.
– Ты выглядишь таким счастливым. Что случилось? – в канун Нового года спросила Лили, когда они остались наедине. Ремус не очень любил делиться своими душевными переживаниями, и в этом вопросе мог довериться разве что этой чуткой женщине, но никак не Джеймсу. Тот бы наверняка принялся закидывать его шутками, пускай и беззлобными.
– Всё в порядке, – Люпин покрутил в пальцах бокал с пуншем, не поднимая глаз. – Я получил хорошие новости. Разве этого недостаточно для прекрасного настроения?
Лили ничего не ответила, но кивнула, подарив Ремусу хитрую улыбку, будто всё поняла по одному его смущённому и задумчивому виду.
Однако своё обещание Блэк всё-таки сдержал. 5 января вместе с утренними газетами Люпину доставили короткое послание: дата и время, означавшие начало занятий. Так, сам того не заметив, Ремус стал частым гостем на площади Гриммо, 12.
Сириус не менялся. Он садился в своё кресло и смотрел в окно на протяжении всего часа, лишь изредка вскидывая руку или постукивая ладонью по подлокотнику. Его мир крутился в ином измерении, где не было место никому другому. После урока экономка приносила чай, и Ремус брался за блокнот, исписывая страницы, – теперь письма во время разговора не казались такой нелепостью, как раньше.
– А чей портрет висит у лестницы?
Ремуса распирало от любопытства. Старинный дом Блэка был полон секретов, о которых никому ничего не было известно. И если мрачные комнаты, в которых было мало света, тёмная мебель, отстающие обои в коридорах да потёртые панели в комнатах не особо интересовали Ремуса, то портрет, принятый поначалу за спрятанную за занавесками дверь, был, пожалуй, самой большой загадкой. Проходя мимо, первое время Люпин просто кидал вопросительные взгляды на пыльные портьеры, после смотрел уже в открытую, один раз даже попытался потянуть за шнур, но Сириус, всё это время делающий вид, что ничего не видит, грубо оттолкнул его руку и потребовал идти вперёд. О том, что это картина в полный рост, Ремус узнал случайно: миссис Кроули заботливо смахивала пыль с рамы, когда он уже уходил, и с тех пор это не давало ему покоя. Кто эта женщина в чёрном платье и почему Сириус так старательно её прячет? У Ремуса не было времени рассмотреть все детали, и он даже не понял, сколько ей лет и как она выглядит.
– Моей матери, – сухо отозвался Сириус и насупился. – К сожалению, – последнее он буркнул так тихо и с таким гневом, что Ремус успел дважды пожалеть о своём вопросе. У Блэка были причины скрывать портрет за занавесками, и его ученика это вовсе не касалось.
– Почему вы его не снимите? – спустя долгую минуту молчания Ремус всё-таки решился продолжить. Откровенного рассказа он не ждал и прикусил кончик сточенного карандаша, который, как и блокнот, теперь всегда носил с собой. Люпин понимал, что зашёл слишком далеко, но пути назад не было.
– Вы задаёте много лишних вопросов, – Сириус бросил на него тяжёлый взгляд, и Ремус согласно кивнул: да, много. Он уже был готов сдаться, но Блэк продолжил: – Скажем так, я не могу. Поэтому я попросил прикрепить над ним штору, но миссис Кроули из вредности или верности, хотя скорее глупости, всё время «забывает» её закрывать.
Ремус напряжённо хмурился, ему показалось, что щёки залила алая краска стыда. Не нужно было переходить на личные темы – Сириус смотрел куда-то в пол, явно погружённый в свои мрачные воспоминания.
– Извините, мне не стоило об этом спрашивать.
– Именно, – Блэк даже не взглянул на страницу, будто и так знал, что там написано.
Сириус медленно выпрямился, откинулся на спинку кресла и положил обе руки на подлокотники. Лицо разгладилось, теперь он казался умиротворённым и равнодушным к прошлым печалям и нынешнему невежеству. Казалось, его внутренняя борьба с самим собой окончилась победой того, кому многое хотелось рассказать.
– Она умерла много лет назад – несчастная, недовольная. Я был для неё чужим. Дружил непонятно с кем, занимался музыкой, считался с нищими творцами, отказывался переодеваться к ужину в эти отвратительные костюмы, которые на нас пытался нацепить камердинер… Мой младший брат был гораздо лучшим сыном, и она постоянно напоминала мне об этом. В конце концов мать сказала, что это я во всём виноват. Что Регулус погиб из-за меня.
Сириус замолчал и поджал губы. Его лицо вновь исказилось, глаза потухли и потемнели. Эти воспоминания не приносили ему ничего, кроме боли и горечи, которые отчётливо слышались в его словах. Ремус не осмелился пошевелиться – ужас перед прошлым Блэка сковал его.
– Безмозглый идиот.
Сириус закрыл глаза.
***
Нельзя сказать, что он был несчастлив в детстве. У него были друзья, увлечения, хорошее образование – мать отправила его в частную школу, куда позднее поступил и Регулус. Но важнее всего этого была музыка. Свой первый концерт Сириус дал в двенадцать лет, выступив перед учениками и учителями в честь дня рождения Королевы.
Однако отношения с младшим братом не заладились с ранних лет. Впервые они поругались из-за какой-то мелочи – из-за игрушки, подаренной Регулусу на день рождения. Сириус разозлился – он никогда не получал столько подарков, а когда мать торжественно вручила брату деревянный пистолет, который так хотел сам Сириус, то он и вовсе сорвался. Разломал игрушку и убежал из дома, затерялся в бесконечном потоке людей, каждый день снующих на площади Гриммо. Его воротили к обеду, но никакие наставления матери и наказания на старшего сына не подействовали – он навсегда затаил обиду на свою семью.
Регулус любил мать. Он потакал её капризам, со спокойным сердцем принимая её желания за свои. Школу он закончил с отличием, ежегодно пополнял полки наградами и похвалами учителей, рекомендациями и комплиментами. Сириус же только насмехался, принося из школы ноты да подзатыльники. Его страсть к музыке никого не заботила, мать хотела видеть сыновей в Палате лордов, подле королей, а не на подмостках ускользающей славы.
У Регулуса было мало друзей, но много амбиций. Единственной его поддержкой была мать, наладить контакт со старшим братом у него не получалось. Они учились в одной школе, виделись постоянно и никогда не сидели за одним столом во время обеда. Сириус сбегал с уроков и прямо в форме валялся на траве или пробирался в концертный зал, даже помогал другим ученикам справиться с нотной грамотой, в то время как Регулусу, мало понимающему в музыке, от него доставались упрёки и холодные взгляды.
Обиженный Регулус делал всё, чтобы досадить брату в ответ. Он ходил за Сириусом по пятам, подслушивал и подсматривал, чтобы позже обо всём доложить декану или матери. И однажды так увлёкся, что во время ужина вытащил из открытой сумки потрёпанный блокнот – сокровище, с которым Сириус никогда не расставался. Возможно, Регулус мог уйти незамеченным, если бы его не окликнул один из знакомых, задержавший непутёвого воришку всего на мгновение.
– Регулус! – Сириус подскочил и ринулся за братом, едва приметив в его руках заветную молескиновую* книжку. Регулус оттолкнул одноклассника и бросился наутёк.
Занятия давно кончились, ученики слонялись по длинным коридорам колледжа, делали уроки или играли во дворе – размеренную жизнь частной школы нарушили громкие крики, смешанные с неподобающими оскорблениями, и топот ног. Теперь за Регулусом мчался не только Сириус – скучающие мальчишки побросали свои дела, спеша посмотреть за возможной дракой.
Сириус распихивал учеников, даже оттолкнул учителя, не заметив его в толпе. Бежал сломя голову, задевая на поворотах горшки с цветами, выбивая из рук учебники и чернильницы. Регулус много тренировался и, в отличие от Сириуса, любил играть в футбол – он с большей ловкостью обходил препятствия и мелькал впереди неуловимой тенью. И он уже почти выбрался из лабиринта коридоров, когда Сириус, сделавший последний рывок, накинулся на него сзади.
Их ноги скользили на разлитых чернилах – не удержавшись, братья рухнули на каменный пол и устроили возню, в которой не было победителя. Они катались, словно дикие кошки, шипели и переругивались, царапались и чуть ли не кусались. Регулусу удалось подмять под себя Сириуса, и теперь тот ухватился за его лицо, с остервенением пытаясь выдавить младшему глаза или разорвать вечно ухмыляющийся рот.
Ученики обступили дерущихся кольцом. Каждый из них понимал, что скорее всего всех их отведут к директору и накажут десятью ударами розг, но никто не собирался отказывать в себе запретном удовольствии быть свидетелями ссоры.
О блокноте – причине нелепой сцены – и вовсе никто не вспоминал. Регулус выронил его при падении, и теперь чёрная книжка, раскрывшаяся в полёте, валялась посреди коридора, точно так же испачканная чернилами, затоптанная и растрёпанная.
– Сириус и Регулус Блэк! К директору, немедленно.
Их разняли, как заигравшихся котят – за шкирку. Мальчишки двенадцати и четырнадцати лет, обиженно взирающие друг на друга, ещё брыкались, но не проронили ни слова. Ни один из братьев не выдал другого: Сириус не сказал об истинной причине драки, Регулус не упомянул об издёвках, получаемых от старшеклассника, – в колледже никто официально не запрещал отвешивать младшим подзатыльники. В воспитательных целях, конечно.
