Текст книги "Звезда в тумане (СИ)"

Автор книги: Le Baiser Du Dragon и ankh976

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Мерзость какая! – он отбросил газету в сторону и невольно покосился на Сашу.

Тот сидел на диванчике бледный и встревоженный и даже не делал вида, что географию читает. Снегирьцов вспомнил про его сон с мертвячкой и посочувствовал пацану: пренеприятное ощущение, когда сны оживают, вон, как его самого сегодня на набережной проняло, до сих пор внутри что-то подрагивает.

– Это профаны какие-то, а не огнепоклонники, – заметила Галочка, спускаясь по лестнице, она была похожа на картинку с модной рекламы. – Володенька, вы не одеты? Передумали идти?

Снегирьцову немедленно захотелось плюнуть на все и повеселиться еще ночку-другую, пообсуждать с интересными людьми последние любопытные происшествия и поволочиться за дамами.

– Нет, – сказал он с колоссальным усилием. – Завтра в одиннадцать заседание Научного Общества, мне обязательно надо там быть. И вообще начинать работу, милая Гала, мне не хотелось бы не оправдать доверия вашего фонда.

– Что вы, вы не можете не оправдать, по правде говоря – уже оправдали… А, впрочем нет, вы абсолютно правы, нельзя откладывать важное.

Снегирьцов благодарно поцеловал ей ручку, посидел еще с мамой и Сашей, попил чаю, а потом распрощался на ночь.

Его очень волновало, придет ли Саша к нему сегодня, наверно ему страшно там одному после этих статеек. Может, пойти успокоить его? Пожелать там хорошего сна.

Саша не спал, а курил тайком, выпуская дым в форточку. И быстро спрятал папироску, заслышав шум.

– Доброй ночи, – сказал Снегирьцов с некоторым смущением.

– Доброй, – Сашенька, подумав, вытащил папироску и хитро улыбнулся: – Прикурить тебе, Володя?

Снегирьцов молча кивнул и присел с ним рядом на подоконник, наблюдая, как Саша достает тонкую женскую папиросу из заначки, обхватывает ее полудетскими еще своими губами, склоняется над керосинкой…

Он сглотнул и отвернулся, странно все это. Саша подошел к нему, погладил по плечу, а потом положил ладонь на шею сзади, а к самым губам поднес папиросу. Снегирьцов подался слегка вперед, получилось, что он целует Сашеньке пальцы. Тот все не убирал руки – ни спереди, ни сзади, поглаживал ему затылок и поводил по губам. Сердце стучало где-то в горле, он прикрыл глаза на мгновение и мягко отстранился.

– Интересно, – сказал Саша через некоторое время, – для чего эти огнепоклонники ритуалы проводят, демонов призывают?

– Может, уже вызвали, – отозвался Снегирьцов, воображая себе картины дантового ада, а именно тот круг, где блудниц по развратным белым ягодицам хлестали, – и теперь демоны вселились в мертвых и ходят среди нас.

– А правда, что перед жертвоприношением они собираются всем кагалом и целуют девку в срамные уста, ну, ту, которую принести собираются? – прошептал Саша с волнением и притиснулся поближе.

– Откуда ты такое взял?

– В газетах писали.

– Хорошо, если не мертвую туда лобызают, – пробормотал Снегирьцов, передернувшись, в окно опять пополз туман. Густой такой, аж керосинка зашипела и погасла, и теперь они видели друг друга в призрачной иллюминации вулканового испражнения.

– Поздно уже, спокойной ночи, – прошептал Снегирьцов, стало жутко.

– Не уходи, Володя, страшно.

– Не бойся…

Они легли в узкую Сашенькину постель, и там завозились, устраиваясь, обнялись покрепче. Саша поцеловал Снегирьцова в ухо и забрался под пижамную куртку, стиснул живот. Снегирьцов хотел сказать ему “не надо” и насчет борделя, но застеснялся почему-то, вместо этого тоже пощупал его под пижамой. Сашенька был гладкий еще, как девушка, и тонкий, очень приятно и страшно было – вдруг их застанут! Скандал… Член у Саши тоже был поменьше пока его собственного, немного. Интересно, смог бы Снегирьцов полностью взять его в рот и яйца лизнуть, если б осмелился на такое непотребство. Но он, конечно, не осмелился, просто перекатил тугие яички в ладони и погладил под ними. Саша доверчиво раздвинул бедра, позволив прикоснуться к сжатому входу, не боялся там боли невинно. Снегирьцов судорожно вздохнул, представив, каково это – причинить ему боль. Надо будет в борделе вдвоем с одной девкой, Сашу сзади научить, он как раз замечательно поместится там, какая волнительная картина.

Восхищенный собственной выдумкой, он поцеловал Сашеньку в головку (тот изумленно ахнул), а потом взял два их члена кулак, пристроил туда еще Сашину руку и принялся ласкать, так здорово, одновременно, все равно что вдвоем в одной…

***

Замысел с гимназией позорно провалился, маменьку известили заказным письмом о Сашенькиных подвигах, еще и классный наставник самолично к ним явился, побеседовать об успехах Снегирьцова-младшего. А Володя смылся в экспедицию какую-то на свои вулканы и Сашу не счел нужным поставить в известность. И это после всего, что между ними было!

Саша горестно вздохнул. Два дня они с Володенькой не виделись, а кажется, что вечность. Он смачивал пальцы слюной и водил ими по члену, вспоминал, как Володя поцеловал его туда. Какой разврат все же, как в маменькином альбоме, который он однажды нашел на незапертом секретере. Там было много занятных изображений, и мужчины с женщинами, и с животными, и одни только мужчины. Последнее особенно интересовало сейчас Сашеньку, он вспоминал выгнутые страстью фигуры, и от этого щеки его краснели, а колени начинали дрожать. Наверно, Володя не хочет, чтобы с ним так, поэтому и сбежал от их любви, предатель.

Бабушке после того визита из гимназии сделалось дурно, а маменька наказала Сашу за неуспехи в учебе со всей строгостью: не взяла на цирковое представление. В Ростов как раз приехал французский цирк, на одну неделю всего. Саша видел разноцветные афиши у рынка, чего там только не было, львы, тонкие гимнасты, дрессированные собачки и даже жираф. Зря папенька в Африку смотреть на жирафов отправился, жил бы себе спокойно, глядишь, и узрел бы мечту свою безо всяких сложностей.

Но сдаваться Саша не собирался, хоть и навалилось на него много чего. В цирк решил отправиться в на следующий день, уповая на то, что маменька как всегда вернется поздно. План его был таков: сбежать ночью из дома, когда бабушка спать ляжет. Как раз на ночное представление можно успеть. А с ветреным любовником Саша намеревался объясниться письмом, и будь что будет. Он долго сочинял послание и сильно погрыз карандаш в процессе, а под конец решился-таки написать о совместном экстазе и слиянии духа и тела.

Письмо Саша побоялся подсовывать Володе под дверь, а ну как прислуга найдет. Лучше лично в руки отдать, когда тот вернется. От волнения он даже пальцы в рот потащил и поморщился тут же, противный вкус бабушкиных капель впитался накрепко, ничем не отмоешь. Саша за вечер три раза ей пузырек подносил виновато. Зато вот Конрадищу похоже нравилась вонизма, кот запрыгнул к Сашеньке на колени и присосался вдруг между большим и указательным пальцем, урча. Саша убрал было руку, начал гладить мягкую пеструю шерсть, но котище извернулся и вновь припал. Язык у него был шершавый, а у Володеньки гладкий, странная идея вспыхнула в Сашином мозгу и сладко отдалась во всем теле, измученном двухдневным воздержанием.

Он прокрался по спящему дому в бабушкину комнату, и прихватил со столика пузырек с успокоительными каплями. Гадкий кот путался под ногами и возмущенно мяукал, чуть храпящую бабушку не разбудил. В своей спальне Сашенька быстро стащил штаны и капнул из пузырька себе между ног, руки тряслись от волнения. Попало на яйца, и он растер все по промежности хорошенько. В комнате повисла натуральная лекарственная вонь, как будто чуть не погибла здесь от волнения дюжина бабушек. Кот выпучил глазищи и принюхался, запрыгнул на кровать и ткнулся мордой меж разведенных ног. А потом подобрал вдруг лапы и впился когтями в ляжку, Саша вскрикнул и попробовал оттолкнуть животину. Но не тут то было, второй лапой распаленное чудовище угодило точнехонько в бутон греха (это название Саша в маменькином альбоме давеча вычитал), у Саши из глаз аж слезы брызнули. Он наугад ударил по пушистой шкуре, раздался мяв, и кот скатился с кровати. Раненый Саша не растерялся и в два пинка выкинул его за дверь.

Всю ночь Сашенька пролежал без сна. Зудели царапины на ноге, а про другое и думать было страшно. Он несколько раз потрогал исцарапанную попу – больно.

***

А перед завтраком случилось престранное событие. Оттолкнув лакея, в дом ворвалась растрепанная девица и принялась требовать свидания с маменькой. Саша беспардонно на нее уставился и вдруг побледнел весь, так сделалось страшно: девица была точь-в-точь похожа на голую мертвячку, только сейчас на ней было платье из миленького ситчика в белый горох. Саша зажал в руке столовый нож, готовясь защитить маменьку в случае чего – днем мертвецов он не боялся. Даже с умершим дедушкой бесстрашно согласился сфотографироваться когда-то, а тут всего лишь девица.

– Наташенька, что случилось, душа моя, – заворковала вбежавшая маменька.

На ней был один лишь тонкий халатик, сквозь него аж темные волосы просвечивали. Саша невольно увлекся зрелищем, у маменьки еще будто бы роза была там прицеплена.

– За все ответишь, погубительница! – зарыдала девица и стала приближаться к маменьке.

– Изыди, тварь, – крикнул Саша и кинулся на защиту маменьки, выставив перед собой серебряный нож.

– Убивают, – заверещала девица, и тут подоспел Митька наконец-то с лакеями, и они вместе вытолкали незваную гостью за порог.

Скоро сели завтракать.

– Что за шум был, Галочка, – вопрошала бабушка, кушая булочку с джемом.

– Мертвячка приходила, – объяснил Саша с набитым ртом. – Хотела на маменьку напасть, да я не дал.

– Живая она, с чего ты взял… – маменька была задумчива, даже халатик свой не переодела.

Саша смутился.

– Почудилось тебе, Сашенька, – наперебой заговорили маменька с бабушкой, являя редкое единодушие. А еще собрались его в усадьбу отправить на целую неделю, вон какой бледненький да нервный стал.

– А гимназия как же, экзамены скоро, – пытался отвертеться Саша, надо было срочно увидеться с Володей, рассказать все. – И мне не почудилось, мы видели, правда!

– Переутомился ты, ангел мой, завтра же в деревню, – припечатала маменька.

Сашенька убежал и заперся у себя в комнате, и все трогал краешек письма в нагрудном кармане курточки.

Под дверь приходила маменька, и Саша пустил ее, хоть и не сразу. Припал на грудь родительнице и вдруг расплакался как маленький. Маменька перебирала пальцами его волосы:

– Рассказывай уже, горе мое.

– А ты не рассердишься, – Саша лукаво посмотрел из-под челки. – Обещаешь?

– Не рассержусь.

Сашенька успокоился слегка и принялся рассказывать все по порядку, и про мертвячку, и про Родьку. Маменьке очень интересно было, не то что Володе.

– А дядюшка скоро вернется, – спросил Саша под конец, от слез томление его многократно усилилось.

– Не знаю, дорогой, да и зачем тебе…

Глава 5

Снегирьцов был приятно удовлетворен заседанием Ростовского Научного Общества по животному протезированию. Там обсуждались такие животрепещущие темы, как сращивание магнитно-паровых механизмов с нервической системой многоглазых крыс-мутантов, а еще особенности размножения ростов-кунов. Так что его короткий доклад про перспективы исследований мутировавших организмов попал в самую струю, и после он имел крайне увлекательный диспут, особенно в кулуарах.

Одно же знакомство оказалось особенно полезным: магистр Московцев-Фулльман сообщил ему в приватной беседе, что городское жандармское управление регулярно снаряжает механизированные отряды в районы привулканья. Ищут контрабандистов и анархистов.

– И трупы, – добавил г-н Московцев-Фулльман, крайне многозначительно огладив себя по бородке. Она у него была клинышком, подобно мефистофельской.

– Недурственно, – отозвался Снегирьцов, уже изрядно взгоряченный возлияниями, заседание плавно перетекло в симпозиум. – А вам, коллега, не доводилось ли присоединяться к этим отрядам, должно быть много любопытного откроется пытливому уму…

– Увы, нет, коллега, – опечалился г-н Московцев-Фулльман, – мне не было дано на то позволения от Его Высокоблагородия, шефа нашей славной жандармерии.

– Отчего же? Он мне показался милейшим человеком.

– Возможно, – скорбно ответил г-н Московцев-Фулльман, – но и в милейших людях встречаются черты ретроградства и косности.

– Это какие же? – чрезвычайно заинтересовался Снегирьцов.

– Его Высокоблагородие выкрестов не любит, – понизил голос коллега.

– Как неприлично, – повозмущался Снегирьцов для проформы, – а пойдемте, любезный коллега, да и поговорим с ним прямо сейчас!

– А пойдемте! Только куда?

– В Благородное собрание, он обязательно там будет!

В Благородном собрании сегодня было тихо и спокойно, а главное – ни малейших следов шефа жандармерии. Они перекинулись в карты с парой скучающих офицеров, причем Московцев-Фулльман продулся, а Снегирьцов выиграл полтора рубля. Офицеры предложили им поискать Его Высокоблагородие в домах терпимости, якобы тот любит “лично бдить за моралью общества”.

– Да, – сказал Снегирьцов, веселясь немало, – надо проверить, вы с нами, господа?

Господа с энтузиазмом согласились, но увы, неуловимого шефа они не нашли ни в первом, самом роскошном, заведении, ни даже во втором, славящимся своими цыганами.

– Богом клянусь, это никакие не цыгане, а переодетые армяне, – с пьяной страстью уверял Снегирьцова один из товарищей, кажется, Мишей его звали, их компания разрослась незаметно.

– Но если вы правы, мой любезный друг, то это же натуральный подлог, – поддерживал его Снегирьцов, даже отпустил груди прелестницы от возмущения и взмахнул рукой. Девка свалилась с его колен. – А впрочем… какая разница.

Он заглянул под стол:

– Ты не ушиблась, милая? Хватит там ползать, иди к папочке.

В третьем заведении Снегирьцов разрыдался, вспомнив вдруг о Сашеньке, такие его внезапно умиление и тоска пробрали, прямо мочи никакой терпеть не было. Он покинул чад и угар отвратного притона и вышел на улицу. Это был левый берег Дона, и легкие туманы здесь не пропадали никогда. Снегирьцов смотрел на луну в сиреневом гало и пытался сочинить стих Сашеньке, все повторял онемевшими от возлияний губами “прелестный идеал”, дальше вдохновение подводило.

Тут-то, на пороге третьего борделя, он и встретил Его Высокоблагородие.

– О чем вы плачете, Володенька, – участливо осведомился тот и приобнял его за плечи.

– Ах, Петр Николаевич, – всхлипнул Снегирьцов, доверчиво укладывая голову на богатырские стати собеседника, – радею я о судьбах отечественной науки…

Результатом всего этого явилось то, что на утро Снегирьцов обнаружил себя все на том же, левом берегу Дона, но уже изрядно в глубине привулканья. Яростно светило весеннее солнце, болела голова, и мир покачивался в такт шагу жандармского робота-поисковика. Он лежал на спине этого робота, слава богу, не под трубой. Под трубой свернулся магистр Московцев-Фулльман и болезненно ежился во сне, когда его накрывало паром.

– Изя, подвиньтесь, вас же обварит, – потормошил Снегирьцов г-на Московцева-Фулльмана.

– Не утруждайтесь, господин профессор, он снова приползет туда, уже оттаскивали.

Снегирьцов с достоинством обернулся, на краю крыла сидел рыжеватый молоденький жандарм.

– Я не профессор, а доцент. Владимир Александрович Снегирьцов, с кем имею честь?

– Поручик Мухоморенко! – бодро отрапортовал тот и подмигнул.

Робот слегка подпрыгнул, и Снегирьцова замутило.

***

Путешествовать было очень утомительно, в кабине было место только для пилота, а весь отряд (два рядовых, офицер и они с г-ном Московцевым-Фулльманом) сидел на золотистой, напоминавшей жучиную, спине робота и покачивался. Снегирьцову было как-то тошно, и он постоянно соскакивал, дабы извергнуть из себя вчерашний яд, и каждый раз неловко извинялся.

– Это ничего, барин, – говорили ему рядовые жандармы и угощали квасом.

Поручик насмешливо морщил веснушчатый нос и рассказывал о недавней находке: связанные хвостами три собаки, их выловили из Мертвого Донца, и разбухли они до размеров боровов, когда робот поймал – так все лопнуло и потекло.

Снегирьцов внимал с одобрением и легкой усмешкой, право слово, нашел поручик, чем биолога пугать, как девицу, ей-богу. Лабораторные байки из их Института были не в пример омерзительнее. Ему постепенно становилось лучше, мир расцвечивался красками, и он поделился с жандармами историей про некоего господина, носившего в себе с десяток бычьих цепней разного размера.

– И еще целое гнездо личинок в печени, она у него разрослась на целый пуд, вообразите себе, господин поручик, эдакая бочка, – закончил он, с удовлетворением отметив гримасы отвращения на лицах слушателей.

Они бесшумно проносились над тропками контрабандистов, забирались в заросли белесых грибов. Там Снегирьцов поймал мутировавшую бабочку пухоспинку глазчатую (Tethea ocularis, всплыло из дальнего уголка памяти) – та разрослась в мохнатого монстра размером с чайку, с многочисленными глазовидными наростами по всему телу. Он окрестил ее по-простому, пухоспинкой гигантской многоглазчатой (Tethea gigantea multi-ocularis), и раздавил меж страниц Уголовного уложения. Последним его любезно снабдили жандармы. Вообще, было ужасно жаль, что не довелось им подготовиться к экспедиции, все случилось так внезапно, богатейший материал собирать совершенно некуда.

Ближе к вечеру они наконец-то остановились на полноценный привал с горячим обедом, и тогда уже проснулся г-н Московцев-Фулльман, печальный и бледно-зеленый.

– Не желаете ли ополоснуться, любезный друг, – спросил его Снегирьцов, вгрызаясь в сочный бифштекс. – Тут рядом чудный серный источник, теплый и с пузырьками.

Г-н Московцев-Фулльман страдальчески скривился и едва слышно просипел:

– Где мы, Володенька?

– В Геенне Огненной!

Жандармы у костра заржали.

– Не похоже… – г-н Московцев-Фулльман с подозрением оглянулся, из зеленоватого тумана к нему тянулись мшистые ветви и шляпы грибов.

– Ну, что поделаешь, Изя, за прошедшие века Геенна изрядно подостыла.

– Смешно, – жалобно сказал несчастный магистр. – Так где, говорите, можно умыться?

Снегирьцов смотрел, как он пошатывается и оскальзывается, перебираясь через осыпной барханчик. Камни там были преострые, и, оступившись, г-н Московцев-Фулльман расшибся. Один из жандармов любезно бросился ему на помощь. А Снегирьцов вздохнул: вот бы был с ним Саша, наверняка мальчик пришел бы в восторг от открывающегося затерянного мира. И можно было бы вместе посидеть в теплом вонючем котле, пресловутом источнике, пообниматься невинно у костра…

Из тумана вышел поручик, а за ним маячило нечто гигантское и паукообразное. Снегирьцов вскочил:

– Сзади! Господин поручик!..

– Не извольте беспокоится, господин Снегирьцов, – засмеялся тот. – Это наш пилот.

Снегирьцов сглотнул и попятился: из сочленений механических насекомовидных рук-ног на него огромными глазами смотрел обрубок человека, обрезанный выше колен и локтей, в живую плоть впивались металлические шунты и болты с большими головками. К шее и позвоночнику пилота тоже вели какие-то провода и стержни, на месте соединений кожа у него была воспаленная и словно омертвелая в воспалении, Снегирьцов это очень ясно видел. Да, сращение нервической системы с механической выглядело гораздо ужаснее на человеке, чем на крысе-мутанте.

– А… почему же он не одет? – спросил Снегирьцов неожиданно высоким голосом.

– Не хочет, не удобно, говорит. Не поверите, едва ли не насильно зимой укутывать приходится, – ответил поручик своим обычным радостным тоном и небрежно потрепал пилота за кожаный мешочек мошонки. Та безвольно мотнулась под его рукой, а поручик еще и потискал слегка яички. Живое тело слегка дернулось, а механическая нога шевельнулась и прижала поручика к животу своего владельца.

– Да, неудобно, одевать, снимать, – прошелестел пилот, склоняя голову, лицо у него было совершенно прозрачное, кукольное, а на коже не росло ни волоска, нигде, даже ресниц не было.

– Понимаю, – пролепетал Снегирьцов, в голове его не было ни единой мысли. – У вас кровь, господин поручик.

– Не извольте беспокоится, господин Снегирьцов, – снова засмеялся бравый жандарм, ему разодрало щеку неосторожным движением паучьей лапы пилота. – Это пустяки, царапина.

Снегирьцов провел двое суток в этой бредовой экспедиции, а может и больше, все было как во сне, бесконечные тропы, осыпи и барханы, растения и мутанты, туман и сера. А по ночам он видел, как поручик вынимал пилота из его протезов и носил на руках к воде, купал, обращаясь бесстыдно, как медбрат с пациентом. А потом овладевал, совершенно не заботясь свидетелями. Рядовые привычно делали вид, что ничего не замечают, г-н Московцев-Фулльман заболел и, мучимый лихорадкой и видениями, ни на что не обращал внимания. А Снегирьцов смотрел, смотрел на них, не отводя взгляда, на сосредоточенно-благоговейное лицо поручика, на беспомощно трепыхающегося в его руках пилота. Тот стонал так жалобно и извивался, и еще у него не стояло, ни разу даже не увеличилось между ног, несмотря на обильные ласки, так и болталось сморщенным мешочком. Но, наверно, он был не против, ведь ни разу не пристукнул поручика протезом.

И Снегирьцов снова почему-то вспоминал Сашу, его прозрачные глаза, и как тот брал его за руку и говорил: “Пойдем же, Володя”. И сейчас, в этом тумане и призраках, Снегирьцову воображалось, что у него тоже нет ни рук ни ног, а Саша улыбается так нагло, пошли, мол, Володя, и делает с ним всякий стыд и срам, а он ничего не может в ответ. Было страшно и в животе сворачивалось болью, а в паху желанием, какое позорище, боже мой…

Глава 6

Дома никого не было, когда он вернулся, пропахший серой и с мешком трофеев, только прислуга таращилась любопытно. Мешок был из тех, в которые трупы заворачивают, Снегирьцов сгрузил его посреди гостиной и безвольно упал на кушетку. Как выключили его, даже ванну потребовал далеко не сразу.

В холле раздался шум и голоса, Снегирьцов поднял голову и медленно начал вставать: в комнату впорхнула Галочка.

– Вернулись! Ах, нет, сидите, сидите. Мы уже все соскучились за вами, – она сморщила носик и кивнула на мешок: – А кого вы это там расчленили, Володенька?

– Бабочек, в основном, – попытался любезно улыбнуться Снегирьцов. – Пухоспинок.

– Как интересно! – Галочка взяла со столика нож для бумаги и решительно направилась к мешку.

– Умоляю вас, поосторожнее, – сказал было Снегирьцов, но Гала уже ловко взрезала черную ткань, и оттуда посыпались какие-то палочки, косточки и гнилые куски грибов.

И много, много-много огромных белых личинок, мгновенно расползшихся по всей комнате.

– Прелестно, просто прелестно, дорогой брат, – сказала Галочка, улыбаясь.

А Снегирьцов молча закрыл лицо руками, какой кошмар, личинки вылупились из мертвых бабочек и все сожрали.

***

– Мне надо отдохнуть, Галочка, – сказал он на следующий день за завтраком. – Съезжу-ка я тоже в деревню, повидаю маменьку с Сашенькой.

– Да-да, Володя, езжайте, так лучше будет, – невестка хмурила тонкие темные брови, о чем-то размышляя.

Снегирьцов ощущал томление и непрестанную тревогу по дороге в поместье, авто нервно рычало и подпрыгивало в аккомпанемент его настроению. Как робот…

Поместье было большим, в строгом английском стиле, совсем не похоже на то, что было в его детстве.

– Барыня спят, а молодой барин на пруд пошли, – сообщил ему усатый лакей.

И Снегирьцов тоже поспешил на пруд, даже не переодеваясь. В деревне не было совсем тумана, воздух такой чистый, и на лугу растут одуванчики. Он сбивал их тростью по дороге и странно волновался перед встречей. А вдруг Сашенька и думать о нем позабыл со своими друзьями?

– Володя, ты приехал! – голый Сашенька приподнялся из травы на локтях и смотрел на него, улыбаясь и бесстыдно раздвинув ноги. Кожа его была слегка тронута загаром, волосы влажные, и капельки воды блестели на солнце, а член медленно приподнимался… Снегирьцов сглотнул, да что же такое, обычный мальчишка, исцарапанный и вихрастый, вон неподалеку еще целая стая таких же, сигают с дерева в воду, сверкая задницами.

– Здравствуй, Саша. Кто это тебя так? – он присел на корточки и провел пальцем по царапине, множество их украшало Сашины бедра, ведя к паху.

– Конрад! – засмеялся тот, покачивая темно-розовой головкой окончательно восставшего органа. – Гадкий котяра.

– И в таком месте, – Снегирьцов прикоснулся к пораненной ягодице, царапина шла еще дальше, вглубь, воспаленный шрамик на нежной коже.

Пальцы его слегка подрагивали.

– Я по тебе скучал, а Конрад… – Саша вдруг покраснел и сердито нахмурился, садясь: – Ты почему не попрощался перед отъездом?

– Так получилось, – улыбнулся Снегирьцов слегка извинительно.

– Ясно… А я тебе письмо написал. Вот, читай, – он выудил из одежды конвертик.

– Прямо сейчас, Сашенька? – поднял брови Снегирьцов. – Так может, сам расскажешь?

– А чего ждать-то, сейчас, Володя. Там лучше написано, чем словами будет, ты почитай.

“Мой дорогой Володя,

слышал ли ты о неземном экстазе, происходящем из слияния душ и тел возлюбленных?

Твой образ навечно отпечатался в моей душе, и я хочу испытать сей экстаз с тобой.

Твой,

Александр Снегирьцов.”

Снегирьцов прочитал удивительное письмо раз пять, пораженный его откровенностью и приказным тоном, а потом решился-таки поднять глаза. Саша уже успел одеться и теперь глядел сурово. Может, он все же не это имел ввиду? Вспомнились вдруг постыдные фантазии про ампутантов, в горле пересохло.

– Саша, я… я давно хотел сказать, все к слову не приходилось… Ты ведь уже взрослый юноша. Приятнейший долг старшего родственника – приобщить тебя радостям плотской любви… – он запутался в мысли и потер лоб. – Так вот… заведение мадам Зу-Зу, лучшее в городе из подобных. Не желаешь ли сходить со мной туда?

***

– Пойдем, – Саша потянул Володю за руку, – я тут одно место знаю.

Внутри все ликовало – Володя ответил на призыв его души, сам сказал, что хочет приобщить к радостям любви, и еще про заведение ерунду какую-то…

Тот послушно шагал за ним, даже не спрашивал куда, видно, смирился со своей участью. Саша вел его через парк к старому дому, там никто не жил с тех пор, как родители новую усадьбу построили. Вокруг все заросло бабушкиной любимой сиренью, кусты высоченные, еле-еле тропинка нашлась.

Саша решительно взбежал на крыльцо, дернул дверь несколько раз. Заперто. Но не отступать же, когда мечта его так близко.

Нашел подходящий камень и ловко метнул в окно, это умение не раз его выручало в беспокойной гимназической жизни. Володя вздрогнул от звона осколков.

– Залезай, чего же ты, – позвал его Саша, – или передумал?

Сердце куда-то вниз ухнуло, а вдруг и вправду передумал, уйдет сейчас? Саша был уже внутри дома, обернулся и смотрел на Володю. Тот постоял немного и последовал за ним.

Они расположились в одной из комнат на втором этаже, Володя сказал, это дедушки с бабушкой спальня. И вправду, кровать такая широкая, удобная, Сашенька сдернул белый чехол с нее и покрывало тоже, и теперь Володя лежал перед ним на матрасе, и смотрел невозможными своими глазами, аж больно делалось в груди от этого взгляда. Как скоро предстоит сей красе увянуть, Володя ведь взрослый совсем, а там и старость близко. Саша погладил его по лицу и понял в тот миг, что и тогда его не оставит, до самой смерти будет проявлять заботу и уважение. Ну и любовь, конечно.

Володя приподнялся немного, раздеваясь, Саша благоговейно прикоснулся к теплой коже, провел рукой по крепким мускулам, он впервые видел любовника полностью обнаженным. Потом тоже разделся, и Володя принялся вдруг развратно целовать и лизать поджившие царапины, от этого по ногам разбегались восхитительные судороги.

Во рту пересохло, когда Володя сжал его торчащий член.

– Нет, подожди, – Саша вспотел от волнения, чувствовал, что вот-вот кончит. Перевернул Володю на живот, тот сперва посопротивлялся в шутку, а потом послушно улегся. Прямо как девица, Саша слышал рассказы про это от старшеклассников, интересно, будет ли кровь.

Он немного раздвинул совершенные округлые половинки, пробираясь к заветному отверстию. Сжатое и розовенькое, как бутончик, а вокруг столько волос. Саша лизнул несколько раз, наслаждаясь Володиной дрожью, хотел хорошим любовником быть, а потом волосинка в рот попала. Больше медлить он не стал, приставил член и надавил хорошенько, так что сразу головка вошла. Володя сдавленно вскрикнул, и Саша испугался даже, что больно ему сделал, но сразу же забыл об этом, обо всем на свете забыл, погружаясь в такое горячее и тесное. Экстаз случился с ним очень быстро, да такой силы, что в глазах потемнело.

Володя потом лежал на спине, Саша ласкал его рукой и иногда касался губами бедер и проводил языком по члену. Под Володей на матрас натекло розоватое, и от этого Саше становилось радостно, возлюбленный теперь принадлежал ему, и было немного стыдно из-за причиненной боли.

Так они провозились до вечера, даже вздремнуть успели, завернувшись в покрывало.

– Бабушка тебя хватится, пойдем, – засобирался первым Володя, за окном смеркалось.

– Я к тебе ночью приду, когда лягут все, – ответил Саша и прижался напоследок, оба были одеты уже.

Из любовных объятий их вырвал странный шум, раздающийся снизу откуда-то. Саша испугался, вдруг это бабушка его ищет или кто-то из слуг, нехорошо, если застанут.

Володя приложил палец к губам и тоже замер. Послышались ругательства и отчаянный женский крик, а потом все стихло.

– Сиди здесь, – прошептал Володя ему в ухо, но Саша замотал головой.

Вместе они прокрались к лестнице и осторожно глянули вниз. В холле что-то упало, кто-то сдавленно мычал. Двое мужчин волокли связанную девицу, третий светил керосинкой. Сашенька даже рот открыл от неожиданности – этот третий был Митька, и он приказал тем двоим запереть девку в погребе. Саша хотел было выскочить и потребовать ответа от маменькиного помощника, но Володя его удержал, прошептал на ухо, что обождать надо.

– Куда они ее утащили? – шепотом спросил Саша.

Все уже стихло, похитители ушли, а они так и сидели, прижавшись к перилам.

– Здесь погреб есть, на кухне. Там, наверно, и заперли несчастную.

Володя сам спустился, Саше запретил в погреб без света лезть. Оставалось только сидеть и ждать, он судорожно прислушивался к Володиной ругани, от этого становилось как-то спокойней. Придерживал крышку погреба и пытался разглядеть хоть что-то в кромешной тьме, лампу так и не удалось найти. Вдруг из темноты вынырнул колтун длинных черных волос, а вслед за ним половина мертвячкиного лица. Саша чуть было не захлопнул крышку, только из-за Володеньки удержался.

– Помоги, – раздалось снизу, – придержи несчастную.

Он послушался и ухватил девицу за спутанные волосы. Та застонала приглушенно, а Саша разглядел, что у нее вовсе не полголовы, просто нижняя часть лица черной тряпкой замотана. Совместными усилиями вытащили они свою странную находку на свет божий, Саша украдкой отряхнул с рук прилипшую волосню.