Текст книги "Инкубатор (СИ)"

Автор книги: Le Baiser Du Dragon и ankh976

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Они успели потрахаться еще три раза, прежде чем движения их стали вялыми, а перед глазами начали кружиться черные мушки.

– Что-то там… передатчик пищит, – с некоторым трудом сказал Даррел, вытягиваясь рядом с Хагеном на полу.

– Наверное, о том, что нас… поработят проклятые… имперцы, – едва слышно хмыкнул тот, и Даррел беззвучно засмеялся и сжал его руку, закрывая глаза.

========== Глава 7 ==========

Даррел распахнул глаза и обнаружил себя, голого и скрюченного, в замкнутом белесом пространстве. “Додекаэдр”, подумал Даррел и со стоном закопошился, переворачиваясь. Кому понадобилось засовывать его в тускло светящийся тесный додекаэдр, так похожий на соты? Он стиснул виски костяшками кулаков. Голова трещала и раскалывалась, все тело ломило. Мысли ворочались тяжелыми жерновами.

“Арахноиды”, наконец понял Даррел. Это их характерная архитектура. Лучше было бы подохнуть в космосе, чем попасть к арахноидам. Может быть, хоть Хагену повезло…

Он снова отключился и очнулся через неизвестное количество времени – оттого, что его тащил за ногу арахноид.

– Отпусти, сука, – задергался Даррел, с трудом соображая со сна, – дай поссать хотя бы, – он извернулся и пнул арахноида в педипальп, – и посрать тоже, я с говном невкусный.

Арахноид остановился и зловеще зашевелил хелицерами на морде. Раздались скрежещущие звуки, в которых Даррел неожиданно различил на космолингве:

– Ну, посри.

– Здесь, что ли?

Арахноид больно укусил его за бедро (метился явно в жопу, но Даррел увернулся) и снова заскрежетал, кажется, с издевкой.

– Не дергайся, раб, а то ступни откушу, будешь на коленях матку обслуживать.

– Ладно, не буду дергаться, не тащи меня только, я сам, – сказал Даррел.

И арахноид не стал настаивать, позволил ему идти.

Даррел с некоторым трудом встал и пошатнулся, голова кружилась, а тело было как ватное.

– Кра-кра, – сказал арахноид.

– Ржешь что ли, сволочь, – пробормотал Даррел.

– Да, смеюсь. А сволочь – это оскорбление?

– Нет, – поспешно уверил его Даррел и взмок: арахноид задумчиво пошевелил хелицерами в районе его паха.

– Люди такие мягкие, вкусные, – сообщил арахноид.

Даррел решил воздержаться от дальнейшей дискуссии, хотя у него были вопросы, например, про загадочную матку, которую его хотели заставить обслуживать. Арахноиды к своим самкам относились с необыкновенным пиететом и ухаживали сами. Во всяком случае, никто ни разу не слышал, чтобы для их обслуживания нужны были рабы. А может, этих рабов потом съедали, поэтому никто и не слышал.

Они немного покружились по спиральному коридору, отчего Даррела вырвало желчью.

“Грязный человек, кра-кра”, – сказал арахноид на это.

“Сами же меня и отравили, твари”, – ответил ему Даррел. Мир вокруг него слегка прояснился, и он почувствовал нездоровую бодрость. Наверное, от вышедшего из организма паучьего яда.

А потом они оказались в большом зале с кучей входов. Посредине зала шевелил ложноножками огромный симбионт, вокруг него ползало с десяток голых людей.

“Тентаклесосы”, подумал о них Даррел, это слово как само всплыло из глубин подсознания, из прочитанных в детстве книжек.

По периметру зала время от времени пробегали черные арахноиды.

– Матка, – объяснил арахноид, показав на симбионта, а потом загнал Даррела в какую-то бочку: – Теперь мойся, грязный человек.

На Даррела полилась холодная вода, которую он с жадностью принялся глотать, размышляя о том, почему арахноид называет гигантского симбионта маткой. Плохо владеет космолингвой, или в оговорке кроется некий смысл?

Из бочки его вытащили совершенно околевшего. Арахноид снова поржал над ним, а потом протянул лапу в сторону бассейна с каким-то склизким дерьмом:

– Иди, покорми и почисть матку.

Даррел послушно подошел к бассейну. Слизь в нем переливалась перламутром, мягко колыхалась, пахла пряностью и чуть-чуть ацетоном. Рядом стояло несколько блестящих ведер. Даррел зачерпнул немного слизи и направился к симбионту.

Голые люди оставили свои занятия и таращились на него. Хагена среди них не было.

– Ну, – сказал Даррел, со значением покачивая ведром, – кто тут у вас главный?

План был простой: врезать главному по уху этим самым ведром и сместить. Самая эффектная стратегия действий в примитивном обществе – а каким могло еще быть общество рабов-тентаклесосов?

Но что-то пошло не так. Люди растерянно переглядывались и мялись, никто не спешил выступать вожаком стаи. Даррел нахмурился и посмотрел на пускающего ложноножки симбионта. Вдруг тот поработил этих людей, забрался им через задницу в мозг?

– У нас нет главного, мы просто… ухаживаем за маткой и заботимся. Хочешь, научим тебя всему? – наконец разродился один.

Он был темноволосым, мускулистым и высоким, с резкими чертами лица, как у всех имперцев. И говорил с имперским акцентом, но без этой их обычной агрессивно-лающей интонации.

Остальные люди закивали, нерешительно улыбаясь и пятясь. Даррел тоже изобразил самую любезную улыбку и обнял имперца за плечи:

– Конечно, покажи мне все, дружище.

Имперец слегка вздрогнул, но не отстранился. И этот жест стоил тысячи слов: ведь легендарно злобные имперцы терпеть не могли прикосновений и более всего ценили свое личное пространство. Он был изменен симбионтом, как и все здешние рабы, точнее, гормонами симбионта. А может быть, симбионт пустил в них и свои… метастазы?

Даррел на мгновение почувствовал себя в Центре продолжения рода, среди стайки маток. Только теперь ему самому предстояло стать одним из них. Если не удастся сбежать.

Имперец, которого звали Карсторс, показал ему, как заботиться о симбионте: его надо было протирать мягкими губками и смазывать слизью из бассейна.

– А кормят когда? – спросил Даррел.

– Матка кормит, когда захочешь, – сказал Карсторс и с дегенеративной нежностью погладил симбиотическую ложноножку.

На ложноножке выступила капля чего-то белого, и Карстос засунул ее кончик себе в рот и слегка пососал: “попробуй, вкусно, как сладкое молоко”.

Даррел заржал, таким нелепым был вид заносчивого имперца, отсасывающего симбионту. Стало ясно, каким образом рабов обкормили гормонами.

– А в задницу вы это себе не пихаете? – спросил он.

– Ночью иногда само лезет, – ответил Карсторс, пристально в него вглядываясь.

– Ясно, – Даррел попробовал на вкус слизь из ведра, и его чуть не вывернуло.

– Это есть нельзя, многие пробовали, – усмехнулся Карсторс.

– А кем ты был в Империи? – спросил его Даррел.

– Механикусом третьего ранга, – ответил Карсторс после короткой паузы. – А ты, землянин?

– А я пилот.

Даррел прислонился спиной к симбионту, чувствуя расползающееся от него умиротворение и тепло. “В конце концов, можно будет утопиться в слизи”, подумал он.

– Интересно, зачем все же арахноидам симбионт, а, Карсторс? У них же есть самки.

– Не знаю, – пожал плечами тот.

– Ты же ученый механикус, – скривил губы Даррел.

– Был.

Даррел вздохнул и посмотрел на суетящихся в отдалении арахноидов. Вот же твари, ставят какие-то эксперименты над ними.

– Как над крысами, – сказал он вслух.

– Как земляне над своими рабами, – сказал Карсторс.

– Какими еще рабами, проклятый имперец? – вскинулся Даррел.

– Как это – какими? У вас же целая каста рабов. Для обслуги и ублажения, – ухмыльнулся тот.

– Это просто малообразованные слои общества, – процедил Даррел.

– Рабы, – припечатал Карсторс с внезапной надменностью. – Вам просто нравится иметь рабов, иначе вы бы заменили свою обслугу на андроидов. Как мы. Дешевле и надежнее.

Даррел отлип от симбионта, собираясь дать проклятому имперцу в рожу, но отвлекся внезапными воплями. Он обернулся и увидел голого извивающегося Хагена, которого тащили за ноги два арахноида.

***

– Даррел! Вот ты где, – Хаген перестал вырываться и позволил мерзким паучищам тащить себя дальше. Его поволокли по мягкому влажному полу прямо к бассейну слизи и отпустили. Рядом с бассейном стоял голый Даррел, а в руке у него было блестящее ведро. – Я так и знал, что ты не сдох, даже пробовал тебя искать.

Все люди вокруг тоже были голые и заторможенные, явно под воздействием симбиотического экстракта. Хаген бросился к Даррелу и прижал его к себе.

– Надо работать, а то всех накажут, – прошелестел кто-то рядом с ними, и они с сожалением разлепились. И тогда Хаген увидел симбионта.

– Гигантский симбионт, глазам не верю, – прошептал он, невольно потянувшись рукой в его сторону. – Красавец какой. Интересно, это мутант или выращен из обычного? По виду обычный, но какой огромный, фантастика…

Верхняя часть симбионта гордо возвышалась посреди зала. Под ним должен быть еще один бассейн с питательной жидкостью, подумал Хаген. Вероятно, симбионт разросся до таких размеров, что заполнил собой этот второй бассейн полностью.

– Велено поливать его перламутровыми соплями и протирать мочалкой, – сказал Даррел.

– А ложноножки у него есть?

В выстроенной им еще на третьем курсе модели симбионт, достигая определенного размера, отращивал несколько ложноножек. Конечно, если при этом не имел внешнего носителя.

– Пососать не терпится? Лучше у меня возьми, – оживился Даррел, и Хаген вдруг покраснел. Несколько голых людей, которые обмывали и увлажняли симбионта, припадали между делом к его ложноножкам и старательно посасывали их.

– Это съедобно, – шепнул ему Даррел, вызывая привычную дрожь внизу живота.

– А ты уже пробовал, что ли, – Хаген резко выдернул ведро у него из рук и двинулся к бассейну с жижей, но по пути поскользнулся и грохнулся, приложившись об пол.

– Не разбей свою прекрасную задницу, – заржал Даррел, не проявляя ни капли сочувствия.

– Если разобью, придется твоей за двоих отдуваться, – буркнул Хаген, а симбионт вдруг потянулся к нему длинной ложноножкой и скользнул по ушибленному месту. Невероятно! Похоже, что зачатки эмпатии, которыми обладали обычные симбионты, были неплохо развиты у этого гиганта.

Хаген поймал рукой ложноножку и сунул в рот, высасывая жидкость. Вкусно, особенно с голодухи, чем-то похоже на манную кашу, которой кормил его Грегори в детстве. Он позволил воспоминаниям овладеть собой: солнечный свет полосами, Грегори тискает его щеки и пихает в рот ложку за ложкой, и все вокруг наполнено простым незамутненным счастьем. Интересно, сможет ли симбионт считать его состояние, или Хагену всего лишь показалось, что тот обладает разумом.

По нежно-розовому телу симбионта прошла дрожь, и ложноножка во рту Хагена дернулась и вонзилась глубоко в горло. Хаген захрипел и замахал рукой, пытаясь вытолкнуть ее, а сзади взвыл от смеха Даррел.

– Сволочь, – прокашлял Хаген, когда ложноножка убралась из его рта.

– Учись сосать, пригодится, – пожал плечами Даррел.

Хаген хотел на него обидеться, а потом передумал. Ведь они могут погибнуть в любой момент, так стоит ли тратить бесценные минуты на ругань, Даррела все равно не переделаешь.

Он молча принялся таскать жидкость из бассейна и бережно смазывать симбионта. А когда совсем проголодался, выбрал один из отростков и с опаской лизнул его, присев на корточки. Отросток выделил белую каплю, а рядом уже стоял Даррел и пялился на него. Это неожиданно сильно взволновало Хагена, и он предложил:

– Давай вместе.

И они начали лизать мягкий сладковатый отросток, присасываясь по очереди и целуясь. Люди вокруг не обращали на них никакого внимания. Хаген, выделываясь, заглотил отросток глубже и провел по нему губами, почти выпуская, а потом снова вобрал. Даррел тут же вскочил на ноги и ткнулся стоящим членом ему в рот. Член у него был солоноватый и твердый, такой необычный контраст с мягкой ложноножкой симбионта, и Хаген по очереди засасывал их, не успевая сглатывать сладкую питательную жидкость.

– Ну, вот тебе и групповуха, – прохрипел Даррел, толкаясь сильнее и шлепая его по щеке. – Нравится?

И Хаген больше не выпускал его изо рта, старательно отсасывая, пока в рот ему не брызнуло терпко и горячо. Ложноножка, так и не обретшая твердости, лениво извивалась в его руке, а член был как камень и почти болезненно ныл.

– У меня вкуснее, а? – подмигнул ему Даррел.

– Вкуснее, – облизнулся Хаген. – Становись раком.

– В другой раз, – Даррел повалил его на спину и поцеловал в живот. Ответная услуга, значит, Хаген расслабился и закрыл глаза.

И тут же открыл их от возмущенного возгласа Даррела – пронырливый симбионт попытался запустить отросток в его выставленную задницу.

Позже они забились в одну из ниш на краю зала, чтобы поспать. Сюда приставучий симбионт не доставал своими ложноножками, и можно было не опасаться, что тебя накачают питательной жидкостью по самые уши.

– Не могу уснуть, – Даррел погладил его по спине и по заднице.

– Это все от гормонов симбионта, – зевнул Хаген, – так и будет, пока не привыкнешь. И, дрочи – не дрочи, все равно стояк не спадет, я-то знаю.

– Как же ты обходился?

– Никак. Думал о тебе, – Хаген провел по его лицу. Жесткая линия подбородка, щетина, ухо, мягкие волосы. Все как в детстве. – Надо валить отсюда, пока мозги еще работают. Как думаешь, мы сможем угнать челнок?

– Ты видел здесь челнок?

– Нет. Но мне почти удалось выбраться из этих чертовых сот. Я так боялся за тебя, – Хаген не смог подавить очередной зевок, и Даррел успел ткнуть ему пальцем в язык. А потом поприставал еще немного и куда-то свалил.

И Хаген остался лежать в их импровизированном логове один, размышляя сквозь сон, зачем арахноидам этот ксенопарк с симбионтом и людьми. Будут водить сюда экскурсии маленьких арахнят? Из общего курса Хаген помнил, что арахноиды чрезвычайно трепетно относятся к своему потомству. Примерно как человечество к детям, выращенным внутри маток.

Он проснулся по-прежнему в одиночестве, взял ведро и пошел к симбионту, пошатываясь со сна. Надо помыть его и погладить, Хаген даже наметил себе небольшой участок, как вдруг через несколько отверстий в зал вползли сразу четыре арахноида. Симбионт завибрировал и втянул все до одной ложноножки. Как жаль, вдруг со злостью подумал Хаген, что это не мутант, а всего лишь выращенный до огромных размеров обычный симбионт. Мутант бы не стал трястись, а просто пожрал бы мерзких арахноидов, правда, и людям пришлось бы несладко. А этот такой беззащитный и так явно боится, бедняжка.

Арахноиды подобрались к симбионту с противоположной стороны, и Хаген, затесавшийся среди других людей, не видел, что там происходит. Зато он видел Даррела, беседующего с темноволосым имперцем немного поодаль от остальных. Симбионт продолжал дрожать, а потом вдруг исторг из себя с десяток серых некрупных пауков. Те резво пробежали по залу и скрылись в приоткрывшихся ходах.

Взрослые особи имеют черный окрас, а это молодняк, тупо подумал Хаген. Причем подрощенный уже, вылупляющиеся из яиц арахноиды были белыми, почти прозрачными, и гораздо мельче. Но как они вырастают до таких размеров внутри симбионта? Жрут его изнутри, отщипывая кусочки? Бесчеловечно. Впрочем, арахноиды и не должны быть человечными, одернул себя Хаген, криво усмехаясь, и подошел к симбионту. Даррел махнул ему рукой и тоже приблизился.

– Ты видел это, Хаген? Они его просто вскрыли и выпустили этих, бррр.

– Бедняжка, уже все закончилось, – Хаген погладил симбионта по округлому боку и скосил глаза на Даррела. Член у того припух и был явно натерт.

– Поговори и с ней тоже, – Даррел со смехом повернулся к нему спиной и хлопнул себя по заднице.

Хаген вжал его в симбионта, раздвинул ягодицы и провел пальцем по входу:

– А жопа у тебя не натерта, в отличие от члена. Я ценю это, дорогой.

========== Глава 8 ==========

Даррел нашел взглядом Хагена. Тот как раз возвращался с полным ведром от бассейна. Даррел помахал ему рукой и соскользнул с макушки симбионта. По дороге симбионт мягко подхватывал и обвивал его ложноножками, отчего Даррел привычно возбудился. Он вообще постоянно был возбужден все три дня, что провел в рабстве у пауков, благо и желающих подставить задницу здесь было полно. Почему-то местные рабы предпочитали пассивную позицию активной, даже надменный имперец с готовностью раздвинул перед ним булки, а об ответном отдере и не заикнулся.

Даррел потер виски, поймав себя на мыслях о разнообразных жопах. Это все гормоны симбионта, он же никогда не был таким… Всегда хранил верность своим немногочисленным партнерам и возлюбленным.

Хаген вчера сказал ему, что хочет с ним отношений, и Даррел вдруг согласился. Хоть и глупо было заводить партнерство в условиях постепенного отупения и превращения в каких-то ущербных маток, но ведь он еще на челноке понял, что любит Хагена. И Хаген его любит, даже сбегал от арахноидов, чтобы найти его.

“Я тебя тоже люблю”, – сказал он вчера вечером Хагену. Они сидели под боком у симбионта и обнимались, и симбионт тоже их обнимал и робко поглаживал. Он выстроил для них маленькую, мягко светящуюся нишу, и они прятались в ней, как в пещере. И даже остались там ночевать, несмотря на пробирающиеся в задницу ложноножки.

“Надеюсь, на самом деле любишь, а не из-за гормонов”, – сказал ему тогда Хаген и завалил, чтобы вставить. Никому из них не требовалась подготовка для этого дела, они постоянно были вымазаны в блестящей слизи, в жопе все горело от желания, а член…

– Проклятье, – прошептал Даррел, останавливаясь у бассейна.

О чем он только думает, ведь надо думать о побеге, а вся голова забита любовью пополам с еблей. Точно в матку превращается, только симбионта в брюхе не хватает.

– Они клонов в этом симбионте выращивают, я уверен, – сказал Даррел в их пещере вечером и лениво зевнул, поглаживая Хагена по спине.

– Да, – задумчиво отозвался Хаген.

– Только непонятно, зачем им мы, – Даррел невзначай притерся к Хагену членом.

– Потому что симбионты любят только людей, без нас он бы впал в стресс и умер, – Хаген приглашающе оттопырил задницу, и Даррел тут же ему вставил. – На самом деле, Даррел, самое здесь поразительное – это даже не клоны арахноидов. Хотя симбионтов невероятно трудно заставить производить кого-либо, кроме людей…

– Ммм, да? – Даррел задвигался резче.

– Да… самое поразительное – как арахноидам удалось вырастить такого огромного симбионта.

– Подумаешь, проблема, – фыркнул Даррел, – этим тварям только дай волю – сожрут целый корабль и не подавятся.

Симбионт словно бы понял его слова и обиженно убрал маленькую ложноножку, которой ласкал их за яйца и шуровал в Дарреловой заднице.

– Над этой проблемой мы пару веков бились тем не менее, – сказал Хаген. – Огромными вырастают только хищные мутанты.

– А вдруг он ка-а-ак переродится и ам тебя за задницу, – засмеялся Даррел и укусил Хагена в шею, отчего тот резко выдохнул, выгнулся и излился.

Хаген вообще любил пожестче, и с ним можно было не сдерживать свои порывы, которые пугали большинство нормальных людей.

Но, в конце концов, что еще можно ожидать от человека, то кончающего от шлепков, то лезущего отодрать перед смертью своего предполагаемого отца… То заводящего отношения с Даррелом. Хаген был настоящий извращенец, это точно. Может, он и сейчас не от укуса кончил, а потому, что хищного симбионта представил.

– Надо симбионта с собой взять, нельзя его оставлять, они его совсем тут замучают, – вдруг горячо сказал Хаген.

Даррел закрыл лицо руками и взвыл, содрогаясь от смеха.

– Что ржешь! – возмутился Хаген. – Ты хоть представляешь, какой он ценный?

– Боже, Хаген, ты что, в симбионта влюбился? – простонал Даррел.

– А тебе он что, совсем не нравится? – нахмурился Хаген.

– Нравится, очень нравится, вы мне оба нравитесь, – Даррел притянул его к себе, и они снова принялись трахаться.

А симбионт выпустил еще ложноножек.

***

– И вот так Империя отобрала Кошачью планету у низких землян, – с апломбом завершил свою речь Карсторс.

– Ну-ну, – сказал Даррел, – а помнишь, как мы поджарили ваших у Львиного Глаза?

Карсторс независимо дернул плечом и перебрался на новый участок симбионта, отчего ложноножки, присосавшиеся к его члену и заднице, с тихим чпоком отвалились.

Даррел хмыкнул: к нему самому симбионт так никогда не присасывался, только поглаживал, а в задницу лез осторожно, маленькими ложноножками во время секса или во сне. “Не доверяешь, да?”, сказал он и хлопнул симбионта по теплому боку. Тот ласково обвил его руку.

– Даррел! – плоть симбионта разошлась прямо перед ним, и оттуда выглянул Хаген, горячечно сверкая глазами.

Даррел от неожиданности дернулся и подскочил:

– А чтоб тебя! Как ты это сделал?

Хаген схватил его за руку и потащил за собой, таинственно прошептав:

– Пойдем, покажу что.

– Хуй что ли? – оригинально сострил Даррел, перед тем, как нырнуть в таинственные глубины симбионта.

В конце концов, если Хаген там ползает, словно паразит в печени, то и Даррел сможет.

Они протискивались куда-то вглубь, причем симбионт забивался Даррелу в рот и нос, заставляя давиться и захлебываться. Самое удивительное, что при этом Даррел умудрялся чем-то дышать.

Они достигли нижнего бассейна слизи, на котором, оказывается, лежал симбионт – словно гигантский торт на блюдечке. Хаген бесстрашно нырнул туда, и Даррел последовал за ним. Длинные ложноножки все так же обвивали его тело, позволяя дышать ими.

На дно бассейна выходили какие-то трубы и клапаны. Хаген подплыл к самому большому из них и неожиданно открыл, а потом нырнул туда.

Даррел замер, представляя себе, как вся слизь из бассейна хлынет на нижние уровни паучьей станции. А еще открытый клапан выглядел таким узким, даже если Хаген туда умудрился проскользнуть, то не факт, что Даррел не застрянет. Вот смешно будет, если он там повиснет.

Но все обошлось, Даррел протиснулся – прямо как смазанный член в разработанную дырку. И слизь не вылилась – симбионт запер дырку собой.

Они оказались в каком-то коридоре, приклеенные симбионтом к потолку, как мухи. Арахноидов тут не было, и Даррел понадеялся, что это очень малопосещаемый уровень.

Хаген показал рукой на толстые полупрозрачные трубы с янтарной жижей, вьющиеся по коридору. Даррел кивнул, и симбионт втянул их обратно в клапан, протащил сквозь бассейн и себя, а потом мягко выплюнул в привычную пещерку у себя под боком.

– Блядь! – Даррел упал на четвереньки и закашлялся. – Что это было, Хаген? Мы дышали симбионтом и пролезли в дырку, в которую и ребенок бы не протиснулся.

– Это же симбионт, Даррел! – счастливо заулыбался Хаген. – Наш, человеческий симбионт. И в полном симбиозе он получает наш разум, а мы – его текучесть.

– Полный симбиоз? – Даррел нервно пощупал себя за живот. – Мы теперь значит как матки?

– Дурак, – заржал Хаген. – Лучше скажи мне, что это за желтые трубы. И можно ли по ним пробраться в какой-нибудь челнок.

– Можно… – задумчиво откликнулся Даррел. – Это обменная система арахноидских кораблей, она всюду проникает, как кровеносная система. У них же корабли квазиживые, как у нас. Но все системы обмена и снабжения вынесены наружу. А как ты собираешься в нее проникнуть?

– Малыш сможет просочиться, – Хаген ласково похлопал по ближайшей ложноножке. – И нас протащит.

– Здорово, – прошептал Даррел, прижимая его к себе.

Свобода казалось такой близкой.

– Ага, сбежим все втроем, – улыбнулся ему Хаген.

– Давай имперца возьмем, – вдруг сказал Даррел.

– Зачем? – нахмурился Хаген.

– Ну, он единственный здесь мозги сохранил. А если корабль красть, то лишний человек в экипаже не помешает, он же механикус.

– А вдруг предаст, – с сомнением отозвался Хаген.

И Даррел промолчал. Он ведь отвратительно в людях разбирался, а тем более в имперцах.

***

– Так значит, надо пробраться на самый нижний уровень и по нему выйти к ангарам? – переспросил Хаген.

– Именно, – Даррел задорно хлопнул Карсторса по жопе, и тот сдавленно замычал.

Они втроем сидели в их пещере и планировали побег. Карсторса тоже решили взять с собой, он согласился стать рабом на время побега. И теперь сидел на коленях в углу и давился сразу двумя ложноножками, иногда выразительно мыча. Член его вяло торчал. Хаген обнаружил, что у всех тут были проблемы со стояком, очевидно, это происходило от избытка гормонов симбионта. Скоро и они с Даррелом станут такими – мычащими рабами, не способными даже никого трахнуть. Хотя Карсторс стал покорным, после того, как Хаген на него втихаря Малыша напустил, чтоб тот засадил в него ударную дозу гормонов. А до этого даже рабом не соглашался быть и вообще – проявлял подозрительную неблагонадежность.

– У тебя с приживлением проблемы были, помнишь? – сказал вдруг Даррел.

Хаген неуверенно кивнул. Он обнаружил недавно, что стал путаться во многих событиях прошлого, тупея катастрофически быстро. Зато с каждым днем все лучше понимал симбионта, и симбионт понимал его, тычась своими тентаклями когда и куда надо. “Тентакля – пакля”, подумал Хаген и засмеялся. О чем его там Даррел спрашивал? Черт… Надо сосредоточиться.

– Для меня возможен только кратковременный симбиоз, – ответил он через пару минут. – Надеюсь, мы успеем добраться до ангаров за час.

– А если нет?

– Тогда я рассоединюсь с Малышом и задохнусь в трубе. Давай еще потренируем нашу с ним связь.

Малышом они в последнее время называли симбионта, и тот даже своеобразно откликался – начинал лезть своими мягкими недоразвитыми тентаклями в задницу, стоило лишь прижаться к его теплому боку. Хаген прислонился лбом к стене их живой пещеры и представил, как Карсторса заполняют отростки и ложноножки, укореняясь внутри.

Карсторс просительно замычал и задергался.

– Ладно, хватит, – заржал Даррел и вытянул тентаклину у него изо рта. Хаген дернул за ту, которая ввинтилась несчастному Карсторсу в жопу.

– А чем мы его будем кормить в полете, хозяин, – спросил Карсторс, откашлявшись и прикрывая руками зад.

– Ничем, – пожал плечами Хаген. – Малыш начнет уменьшаться в размерах, питаясь своей же плотью, симбионты это могут. Мы ставили опыты, выращивали метровых примерно. А если перестать кормить – они становились опять размером с кулак.

– А когда он совсем уменьшится?

– Скормим ему тебя, – многозначительно сказал Хаген, шевеля бровями. – По частям.

– Не надо, хозяин, – уморительно заблеял Карсторс, закрывая лицо руками и старательно изображая жалкого раба.

Их побег случился спустя два дня. А может и три, Хаген с трудом теперь отличал один день от другого – все было одинаковым – ебля, воспитание раба, уход за Малышом. Симбионт внезапно сомкнул вокруг них стенки пещеры, и в тот же миг Хаген вновь ощутил себя огромным и пластичным. А еще он чувствовал Даррела и Карсторса рядом, хоть и не видел их. Симбионт начал двигаться, исчезая постепенно в своем бассейне, вокруг них кричали остающиеся люди, и Хаген чувствовал себя ужасно просто, как будто от него оторвали часть и оставили погибать на арахноидском корабле. Наверное, и остальные ощущали нечто похожее.

Хаген видел вокруг себя янтарную мутную жидкость и какие-то сочленения корабля, один раз ему даже пятка Даррела померещилась, и рядом почему-то яйца. “Разве так может быть, – подумал Хаген, – пятка – это же не хуй…” Скоро он и вовсе перестал видеть – это началось его рассоединение с симбионтом. Наверное, прошло уже больше часа. Поразительно, в их путешествии по обменной системе арахноидского корабля совсем не ощущалось времени. Или это эффект полного симбиотического слияния?

А потом он услышал голос Даррела:

– Давай, пихай его в капсулу, быстрее.

Хаген почувствовал, как его поднимают с пола и перекладывают. Неужели у арахноидов на корабле есть человеческая медицинская капсула?

– Вон наш челнок, с орлом и львом на борту, – крикнул Карсторс. – Надеюсь, арахноиды не повредили его.

– Целый совсем. Должно быть, вас пленили без единого выстрела.

“Как рабов”, – хотел сказать Хаген, но губы и язык не слушались.

– Не шевелись, – Даррел прикоснулся к его руке, подключая к системе, и Хаген провалился в пушистое и белое тепло.

***

Арахноиды почти не тронули имперский челнок, только сняли все вооружение и почему-то вытащили наружу медицинское оборудование. Или это сделали сами имперцы, пытаясь реанимировать раненых товарищей? “Да эти трусы без боя сдались, какие раненые, – ржал Даррел и с превосходством смотрел на Карсторса: – Ведь так, раб?” В такие моменты Хаген им прямо любовался и яростно желал отодрать. Это ведь совершенно иное, чем с рабом или с симбионтом трахаться, с Даррелом все как будто обретало смысл.

Они устроили симбионта в гигантской ванне, которую обнаружили посреди общих душевых. “Вот извращенцы, – подумал Хаген, – наверняка эта ванна предназначалась для оргий”.

Симбионт лежал в этой ванне, лениво выпуская ложноножки, и уже не пытался засунуть их во все отверстия. И кормить почти перестал – теперь ему самому стало нечем питаться, и бедняжка Малыш постепенно уменьшался в размерах. Хорошо, что для людей на челноке нашлись запасы провианта – стандартные саморазогревающиеся обеды и газированные напитки.

А еще им больше не надо было ходить голыми. Конечно, вражеская форма – не лучший вариант, но никакой другой одежды здесь все равно не было. Хагену достался красивый китель с черными черепами на погонах, а Даррел щеголял в белоснежном комбинезоне медика, все остальное ему было мало. Карсторсу, как рабу, одежда не полагалась.

Все вокруг казалось почти идеальным, но что-то тревожило Хагена, что-то важное, что он раньше знал, а теперь забыл.

На четвертый день их полета Даррел вдруг спросил:

– Почему Карсторс голый и в ошейнике?

Ошейник они сами ему сделали из офицерского ремня.

– Он наш раб. И это была твоя идея, ужасная, кстати, – Хаген обернулся на стоящего на коленях имперца и простонал: – Боже, что на нас тогда вообще нашло.

Даррел закрыл лицо ладонями и задергал плечами – ржал, наверное, как всегда. А потом вдруг резко затих и сказал:

– Позорище. Что мы еще натворили.

– Я заставлял его разговаривать с твоей задницей.

– Это все от симбиотических гормонов, хозяин, – Карсторс подполз к ним, не вставая с колен. – Очень трудно сохранять рассудок.

– Да, точно, мы не виноваты, – Хаген сжал пальцами виски. – И перестань называть нас хозяевами, ты больше не раб, хватит.

Но Карсторс не послушался и не поднялся с колен. Наверное, привык быть рабом у арахноидов, или ему просто так больше нравилось. Хаген заставил его надеть штаны, а Даррел снял с его шеи ошейник. И они даже взяли его в свою постель, пытаясь загладить вину.

– Пауки, – вспомнил Хаген на следующий день. – Внутри Малыша наверняка остались арахноидские яйца, и скоро пауки вылупятся из них и начнут расти.

– Как их убить? – Даррел подошел ближе и погладил его по заднице, обтянутой имперскими форменными штанами.

– Внутри него никак не убьешь. Придется Малышу терпеть, – вздохнул Хаген. – Не помню, какая длительность паучьего цикла.

– Через неделю доберемся до внешнего кольца границы. Пауки не успеют вылупиться? – спросил Даррел.