Текст книги "Киропедия"

Автор книги: Ксенофонт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

Все эти сочинения проникнуты злобой дня; их сугубая актуальность обусловлена свойствами натуры автора, для которого литературное творчество было прежде всего реакцией на политическую действительность. Продолженная таким образом борьба велась и в целях сугубо личных (защита и возвеличение собственных действий в «Анабасисе»), и с более общих позиций, отражая отношение состоятельной и аристократической верхушки греческого общества к социально-политической ситуации, сложившейся к середине IV в.

К этому времени с особой отчетливостью обнаружилось действие тех разрушительных процессов, первоначальному развитию которых так сильно способствовала Пелопоннесская война. Кризис охватил все стороны полисной жизни. [510]510
  Тема кризиса полиса – одна из актуальнейших в современной исторической науке. См., в частности: Л. Б. Ранович. Эллинизм и его историческая роль. М.—Л., 1950, стр. 10–38; В. Н. Дьяков. Греция в первой половине IV в. до н. э.. – В кн.: «Древняя Греция», под ред. В. В. Струве и Д. П. Каллистова. М., 1956, стр. 391–447; В. С. Сергеев. История древней Греции, изд. 3-е. М., 1963, стр. 350–379; С. Mosse. La fin de la democratie athenienne. Aspects sociaux et politiques du declin de la cite grecque au IV siecle avant J. С. P., 1962 (с подробной библиографией).


[Закрыть]В сфере социально-экономической решающее значение имело развитие рабовладельческого хозяйства, что в сочетании с рядом других факторов вело к концентрации собственности и к разорению и обнищанию масс свободного населения. Рост социального неравенства, в свою очередь, вызывал обострение общественных отношений даже в передовых, демократических полисах.

В этих условиях обнаружилось банкротство полисного государства, чьи возможности были весьма ограниченны, между тем как граждане предъявляли к нему все более повышенные требования, настаивая: бедные – на дальнейшем расширении государственного вспомоществования, а богатые – на обеспечении своей собственности и жизни от посягательств со стороны этой бедноты, на наведении в стране твердого порядка. Не будучи в состоянии удовлетворить эти требования, а следовательно, и обеспечить единство и согласие граждан, полисное государство переживало глубокий и закономерный кризис. Один и тот же социальный процесс – обнищание народных масс – приводил не только к подрыву традиционной опоры полиса – гражданского ополчения, но и к созданию новой политической силы – наемной армии, которую при случае можно было использовать для ниспровержения существующих государственных систем. И действительно, упадок полисного государства, его неспособность справиться с растущими трудностями и обусловленная этим практика чрезвычайных/назначений поощряют инициативу отдельных честолюбцев, которые, опираясь на партии личных друзей и наемников, домогаются единоличной власти, содействуя, таким образом, возрождению тирании.

Наметившаяся тенденция к преодолению полиса изнутри дополнялась не менее отчетливой тенденцией к его преодолению и извне. Растущие экономические и политические связи подрывали полисный партикуляризм, и повсюду обнаруживается тяга к объединению, в особенности в рамках отдельных исторических областей (Халкидикский, Фессалийский, Беотийский, Аркадский и другие союзы). Однако развитие это наталкивалось на серьезные препятствия: помимо традиций полисной автономии, порочным было обнаруживавшееся стремление полисов-гегемонов превращать союзы в собственные державы, а, с другой стороны, продолжалось соперничество этих держав из-за гегемонии в Греции. Все это вело к непрекращающимся междоусобным войнам, которые ослабляли греков и поощряли вмешательство в их дела соседней Персии.

Подобная ситуация порождала в людях разочарование и неверие в возможности существующего государства, в оправданность существующих традиций и представлений. Традиционные политические доктрины, демократические и олигархические в равной степени, оказывались несостоятельными перед лицом новых задач, и по мере того, как кризис принимал все более затяжную и острую форму, в обществе, среди людей различного социального и культурного уровня, начинало крепнуть убеждение, что лишь сильная личность, авторитетный вождь или диктатор, сможет найти выход из того тупика, в который зашло полисное государство. В политической литературе, отражавшей взгляды и запросы полисной элиты, популярными становятся теада и образ сильного правителя: проблемам царской власти посвящает специальные сочинения ученик Сократа, основатель кинической школы Антисфен; [511]511
  См. Diog. L., VI. 16 и 18.


[Закрыть]различные аспекты монархической формы правления исследуют Платон (в «Государстве», «Политике» и «Законах») и Аристотель (в «Никомаховой этике» и «Политике»); эту же тему разрабатывает в ряде своих речей и писем Исократ («Об упряжке», Кипрские речи, «Филипп»). [512]512
  О формировании монархической доктрины в Греции IV в. подробнее см.: J. Kaerst. Studien zur Entwickelung und theoretischen Begrundung der Monarchie im Altertum. Munchen, 1898, S. 12–38; M. Pohlenz. Staatsgedanke und Staatslehre der Griechen. Lpz., 1923, S. 136–156; T. A. Sinclair. A History of Greek Political Thought. L., 1951 (гл 7—11, passim); специально для Исократа. – Э. Д. Фролов. Монархическая идея у Исократа. В сб.: «Проблемы отечественной и всеобщей истории», (вып. 1). Л, 1969, стр. 3-20.


[Закрыть]

Поскольку, однако, внутреннее переустройство не мыслится без переустройства внешнего, наведение порядка внутри отдельных городов – без установления общего мира в Греции и победоносного отражения персов, образ сильного правителя приобретает одновременно черты борца за объединение Эллады, руководителя общеэллинского похода на Восток, царя-завоевателя. Так мечты о социальном и политическом переустройстве общества оказываются связанными с монархической идеей, а эта последняя, в свою очередь, – с идеей панэллинской [513]513
  О развитии панэллинской идеи, в особенности у Исократа см.: J. Kessler. Isokrates und die panhellenlsche Idee. Paderborn, 1911; U. Wilcken. Philipp II. von Makedonien und die panhellenische Idee. SB, Berlin, 1929, № XVIII, S. 291–318; В. Г. Борухович и Э. Д. Фролов. Публицистическая деятельность Исократа. – ВДИ, 1969, № 2, стр. 206 слл.


[Закрыть]

В развитии этих идей Ксенофонт сыграл видную роль. Он не только продолжил традицию олигархической памфлетной литературы, с ее критикой афинской демократии и идеализацией спартанского строя; исповедуя культ сильной личности, он обратился к теме монархии и в трактате «Гиерон» и особенно в «Киропедии» нарисовал образ идеального правителя-монарха, одновременно составив программу новой государственной политики (рубеж 60—50-х годов IV в.). [514]514
  Оба сочинения по совокупности всех общих признаков должны быть отнесены к позднему, периоду жизни и творчества Ксенофонта. Для «Киропедии» мы располагаем, впрочем, и прямым указанием: в заключительной главе VIII книги упоминается о восстании малоазийских сатрапов против персидского царя Артаксеркса II (VIII, VII, 4), что дает нам terminus post quem – 362/1 г. до н. в. Ср.: Th. Marschall. Untersuchungen zur Chronologie der Werke Xenophons. Munchen, 1928, S. 51–57; H. R. Breitenbach. Указ. соч., стлб. 1742. Дальнейшие попытки уточнить время создания «Киропедии» (ее отдельных частей) – в том числе и те, что были предприняты не так давно Эд. Дельбеком (Ed. Delebecque. Указ. соч., стр. 384 слл.), – убедительных результатов пока не дали. Что же касается «Гиерона», то в его тексте нет никаких прямых указаний на время его создания, однако по целому ряду несомненных признаков трактат должен быть датирован временем между 360 и 355 гг. Подробнее об этом сочинении см. специальные статьи: J. Hatzfeld. Note stir la date et lobjet du «Hieron» de Xenophon. REG, t. LIX–LX, 1946–1947, p. 57–70; G. J. D. Aalders. Date and Intention of Xenophons Hiero – «Mnemosyne», series IV, v. VI, 1953, fasc. 3, p. 208–215; Э. Д. Фролов. Ксенофонт и поздняя тирания, – ВДИ, 1969, № 1, стр, 108–124.


[Закрыть]

В обоих случаях развитие монархической идеи выступает в условной художественной форме: в «Гиероне» – в виде диалога, якобы имевшего место когда-то между знаменитым поэтом Симонидом Кеосским и сицилийским тираном Гиероном (правил в начале V в.); в «Киропедии» – в форме историко-философского романа, повествующего о жизни и делах персидского царя Кира Старшего (середина VI в.).

Этот художественный прием не должен сбивать с толку. Конечно, фигуры носителей положительных идей в обоих этих сочинениях выбраны не случайно. Симонид Кеосский, певец гражданской доблести, но и носитель практической мудрости, был убедителен в роли советчика, дающего наставления тирану, как стать образцовым правителем. С другой стороны, Кир Старший, один из самых крупных воителей и царей прошлого, чей образ уже давно был окружен романтическим ореолом легенд и сказаний, как нельзя лучше подходил на роль воплощенного героя – монарха-завоевателя и создателя крупной территориальной державы. Но тем, по существу, дело и ограничивается: функции этих исторических персонажей у Ксенофонта целиком обусловлены его идейным замыслом. Забота о строгом соответствии литературных образов, представленных в «Гиероне» и «Киропедии», их историческим прототипам вовсе не волновала Ксенофонта.

Сказанное вполне относится ко всей исторической подоснове этих двух произведений. Впрочем, в «Гиероне» исторический колорит практически отсутствует, а в «Киропедии» он играет вспомогательную роль условного фона, создающего для этой утопии иллюзию необходимого расстояния. Наш автор был знаком с общей историей Персии и биографией Кира; он читал Геродота и Ктесия, много писавших до него о персидских делах; он сам побывал в Персии, по крайней мере в подчиненных персам западных областях. Но персидская история как таковая Ксенофонта не интересовала. Эта история была для него – еще больше, чем новая европейская для Александра Дюма, – лишь стеной, на которую он вешал свою картину.

До какой степени Ксенофонт вольно распоряжался историческим материалом, показывают следующие примеры. У Ксенофонта Кир мирным путем овладевает Мидийским царством, тогда как на самом деле это было результатом упорной вооруженной борьбы. Кир получает Мидию в качестве приданого за дочерью придуманного нашим автором царя Киаксара, в то время как в действительности он вырвал это царство у Астиага; Главный противник мидян и персов упорно именуется в романе Ассирией или – что здесь одно и то же – Сирией, между тем как на самом деле речь должна была идти о Нововавилонском царстве. Упоминается о завоевании Киром Египта, тогда как в действительности эта страна была покорена уже сыном Кира Камбисом. Наконец, Ксенофонт дает возможность своему герою умереть от старости на своем ложе, в окружении друзей, между тем как исторический Кир сложил свою голову в битве с массагетами. [515]515
  Свободный, неисторический характер изложения «Киропедии» верно понимали уже в древности. Можно указать для примера на суждение Цицерона (в письме к брату Квинту – I, 1, 8, 23): «Ксенофонт написал своего знаменитого „Кира“ (т. е. „Киропедию“. – Э. Ф.) не исторически верно, а с целью дать картину справедливой власти, чрезвычайная строгость которой у философа сочетается с редкостной добротой» (перевод В. О. Горенштейна). Это не мешало и не мешает, однако, в новое время некоторым исследователям ссылаться на «Киропедию» для установления исторических фактов, относящихся к древневосточной истории. Ср., однако, помимо древних, справедливые замечания новейших специалистов о псевдоисторическом колорите «Киропедии»: F. К. Hertlein – IV. Nitsche. Einleitung. – In: Xenophons Cyropadie, Bd. I, 4. Aufl. В., 1886, S. VI; И. M. Дьяконов. История Мидии. M.—Л., 1956, стр. 28 слл.; Н. R. Breitenbach. Указ. соч., стлб. 1709 слл. (систематический и исчерпывающий обзор всего относящегося сюда материала – персонажей, событий, обычаев и установлений, составляющих исторический фон «Киропедии»).


[Закрыть]

Повторяем: главное в «Киропедии» – отнюдь не история; главное – живой образ идеального монарха, подробная картина его образцовой жизни и созданного нм идеального государства. Образ Кира у Ксенофонта – своего рода причудливая амальгама, где мы узнаем живые черты различных исторических персонажей, людей, близких Ксенофонту и почитаемых им. Среди черт, которыми он. наделяет своего героя, отчетливо проступают чисто спартанские доблесть и дисциплина, роднящие Кира с Агесилаем, мудрость в духе Сократа, умение повелевать в стиле восточного деспота, каким, был – или мог стать – Кир Младший.

Такой герой мог появиться только в результате особой идеальной системы воспитания. Эту систему Ксенофонт детально описывает в начале своего/романа (отчего и название всего произведения – «Киропедия», т. е. «Воспитание Кира»). Упор на этот момент сближает Ксенофонта с другими античными философами, которые построение идеального государства связывали с проблемой формирования совершенного человека, с проблемой воспитания(так именно поступали Платон и Аристотель).

Родина Кира – собственно Персия – в изображении Ксенофонта предстает как своеобразное патриархальное государство, наделенное чертами сходства с той идеальной Ликурговой Спартой, которую наш автор ещё раньше описал в трактате «Лакедемонская полития».

Во главе этого государства стоит царь, осуществляющий высшую военную власть и одновременно выступающий в роли верховного жреца, обладающего правом представлять свой народ в сношениях с богами (при совершении различных религиозных обрядов). Царь правит в согласии и под надзором авторитетных старейшин, которые образуют в государстве высший, совет, наделенный правом избирать всех должностных лиц и вершить суд по всем вопросам частной и общественной жизни. Царская власть передается по наследству в рамках одного рода, однако правит царь – и это не раз подчеркивается в «Киропедии» – не как деспот, а строго в соответствий с законом. Разъясняя своему сыну различие в положении его деда, мидийского царя Астиага, и отца – персидского царя Камбиса, мать Кира Мандана замечает: «Дед твой царствует в Мидии и решает все дела, сообразуясь с собственной волей, у персов же считается справедливым, когда все имеют равные права. Твой отец первым выполняет свои обязанности перед государством, обладая установленными государством правами, мерой которых служит закон, а не его собственная воля» (I, III, 18).

Патриархальное персидское государство наделено у Ксенофонта характерной полисной структурой, сочетающей в себе черты гентильной (родовой) и гражданской организации. Всех персов, указывает Ксенофонт, насчитывается до 120 тысяч, и они подразделяются на 12 племен (эти круглые цифры – непременный атрибут рационалистической утопии). С другой стороны, все персы, будучи лично свободными, делятся на полноправных граждан – гомотимов – и остальную неполноправную массу – простой народ. К привилегированной группе гомотимов могут принадлежать лишь те, кто прошел правильную школу воспитания, осуществляемого под контролем государства.

Как и в Спарте, воспитание молодых граждан в Персии – дело государства. Это обусловлено, подчеркивает Ксенофонт, совершенно иной, чем у большинства других народов, ориентацией системы законов: у других законы устанавливаются для того, чтобы карать за проступки и таким образом пресекать правонарушения, у персов же законы направлены на то, чтобы предотвратить самую возможность преступлений; у других законы исполняют карательные функции, у персов же – прежде всего воспитательные. Вот почему, в то время как в других государствах воспитание детей предоставлено инициативе родителей, в Персии этим официально занимается государство.

Воспитание молодого поколения осуществляется здесь в рамках специальных возрастных групп мальчиков (до 16–17 лет), эфебов (следующие 10 лет) и взрослых мужей (последующие 25 лет). Переход в каждый следующий класс возможен только после успешного прохождения предыдущего: лишь те, кто прошел полное обучение гражданской доблести в группах мальчиков и эфебов, могут стать полноправными мужами-гомотимами, и только те из этих последних, кто всегда безукоризненно исполнял свой гражданский долг, могут перейти со временем в высший класс старейшин. Эта школа воспитания, как указывает Ксенофонт, в принципе открыта для детей всех персидских граждан, однако практически она доступна лишь детям зажиточных людей, которые благодаря своему состоянию могут содержать их, не заставляя работать, и посылать в общественные школы. Собственность оказывается, таким образом, решающим критерием общественного положения граждан – собственность и обусловленное ею воспитание. Идеальное государство персов обнаруживает очевидную сословно-цензовую заданность, столь милую сердцу состоятельного аристократа, каким был Ксенофонт.

Замечательно, с другой стороны, и само содержание осуществляемого в этом государстве воспитания. Оно сводится к формированию у граждан необходимых, с точки зрения общины, моральных и физических качеств. Молодые граждане обучаются характерной справедливости: им внушается уважение к имущественным и гражданским правам себе подобных, прививается дух корпоративной солидарности, втолковывается всеми возможными способами необходимость безусловного повиновения старшим по возрасту и положению. Одновременно они получают необходимое физическое воспитание, направленное на подготовку из них умелых и закаленных воинов. Показательным является, в противоположность этому, полное (или почти полное) игнорирование интеллектуального и эстетического воспитания, равно как и обучения любому ремеслу.

В целом вся эта система разительно схожа с системой спартанского воспитания – не только своим официальным характером и организацией по возрастным классам, но и сословно-аристократическим принципом отбора тех, кто мог получить это воспитание, и, соответствующим кругом дисциплин, составлявших его содержание. Результатом такой системы должно было быть, как и в Ликурговой Спарте, существование корпоративного гражданского общества, где граждане, выделяющиеся своим состоянием и полученным благодаря этому воспитанием, составляли полноправную и привилегированную верхушку, возвышавшуюся над остальной массой соплеменников, лично свободных, но почти лишенных гражданских прав (за ними оставалось лишь право служить в войске в качестве легковооруженных, вспомогательных воинов).

До сих пор – полное сходство идеального протогосударства персов с тем совершенным государственным строем, который был представлен Ксенофонтом в «Лакедемонской политии». Однако в одном решающем пункте есть и отличие: идеальная система у персов порождает не только дисциплинированных граждан и мужественных воинов; венцом ее творения оказывается идеальная личность – воитель и монарх, который своею волею расширяет пределы государства и создает новую территориальную державу. Кир прошел весь круг традиционного аристократического воспитания, однако, в отличие от других персидских гомотимов, он – потомок царей и, что еще важнее, потомок богов. Поэтому он резко выделяется из среды остальных граждан: он наделен несравненной доблестью и его судьба отмечена печатью богов, их харисмой. Ему суждено стать новым царем, основателем нового государства – мировой империи. Так своеобразно объединенными оказались у Ксенофонта традиционные для греческих аристократов симпатии к сословно-аристократической конституции Спарты и новые, рождавшиеся в кругах современной Ксенофонту полисной элиты, монархические и державные устремления.

Последовательно излагает Ксенофонт историю возвышения Кира Старшего. За описанием его детских и юношеских лет, его воспитания (кн. I), следует рассказ о его первой военной кампании. Посланный персидскими властями на помощь мидянам, которым грозит нападение ассирийцев, Кир блестяще проявляет свои таланты полководца и организатора. Явившись в Мидию во главе вспомогательного персидского корпуса, он деятельно готовится к войне с ассирийцами и, наконец, вместе с Киаксаром, тогдашним мидийским царем, совершает вторжение во вражескую страну. В сражении недалеко от границ Мидии персы и мидяне под руководством Кира одерживают победу над ассирийцами и их союзниками и овладевают их лагерем. После этого Кир по своему почину вместе с персами и добровольно присоединившимися мидянами продолжает преследование неприятелей, захватывает их новый лагерь, затем проникает далеко в глубь Ассирии, подступает под самые стены Вавилона и, наконец, с богатой добычей возвращается на исходные позиции у границ Мидии (I, V–V, V).

Далее следует рассказ о подготовке Кира к новому, решающему столкновению с вражеской коалицией. В этой кампании Киаксар уже практически не принимает участия, и военными действиями руководит только Кир. Первый удар наносится по сосредоточению вражеских войск в западной части Малой Азии. В новом генеральном сражении враги, которыми командует союзник ассирийцев лидийский царь Крез, разбиты наголову, и Кир овладевает столицей Лидии Сардами и берет в плен самого Креза. Затем персы и их союзники направляются к Вавилону и после длительной осады овладевают этим, самым крупным в мире, городом. Последний ассирийский царь гибнет при штурме царского дворца, и таким образом война с ассирийцами завершается полным уничтожением их государства (VI, I–VII, V, 34).

Создание новой мировой державы этим и завершается. Дополнительные сообщения о других завоеваниях Кира, в частности о покорении им Египта, равно как и указания (косвенным образом) на приобретение им Мидии (в качестве приданого за дочерью Киаксара) и наследование царской власти в Персии, существенного значения не имеют. Они вкрапливаются как необходимые вехи условного исторического повествования в более важный рассказ об устройстве Киром новой великой империи (VII, V, 35—VIII, VI). Эта часть составляет pendant к начальным главам романа, где рассказывалось об устройстве персидского протогосударства, и, как и тот начальный раздел, часть эта доставляет интересный и важный материал для суждения о политических идеалах Ксенофонта, для знакомства с социально-политической теорией древних греков.

Новое государство, возникающее в результате завоеваний Кира, выступает также в виде своего рода соединения полиса и империи. Исходное ядро – идеальное протогосударство персов – сохраняется, и в этом надо видеть дань уважения автора прошлым полисным традициям, от которых ни один грек не был свободен. Однако гораздо более впечатляющей оказывается теперь картина новой, созданной на основе этого протогосударства территориальной державы. Идея этой державы принадлежит уже будущему, ее художественным воплощением в «Киропедии» Ксенофонт прозорливо предвосхищает действительные свершения века эллинизма, века Александра Великого.

Показателен уже самый способ образования новой державы. Она создается путем завоевания: народ-воитель, наделенный высшей доблестью, покоряет другие, более слабые народы и этим кладет основание новому миропорядку. Примечательно при этом, что объектом порабощения становятся именно богатые и многолюдные, но слабые в военном отношении государства древнего Востока. Примечательно, далее, и то, что самый факт завоевания с удивительной откровенностью и вполне в духе будущей эллинистической эпохи истолковывается как правовое основание господства: «Никто из вас, – поучает Кир своих соратников после распределения добычи, – не должен думать, что, владея всем этим, он владеет чужим. Во всем мире извечно существует закон: когда захватывается вражеский город, то все в этом городе становится достоянием завоевателей – и люди, и имущество. Стало быть, вы вовсе не вопреки закону будете обладать тем, что теперь имеете, а наоборот, лишь по доброте своей не лишите побежденных того, что вы им еще оставили» (VII, V, 73; ср. также ниже, § 77).

И в довершение всего – решающая роль сильной личности, осуществление завоевания и построение нового общества и государства под руководством авторитетного монарха, наделенного несравненной доблестью и осененного благодатью богов.

Как же выглядит это созданное идеальным творцом новое общество? Его структура, без сомнения, отражает сословно-аристократические симпатии автора «Киропедии». В основу модели положен спартанский строй, но, разумеется, в несколько модифицированном виде. Стержнем новой социальной структуры оказываются отношения победителей и побежденных: первые становятся господами, вторые сведены на положение порабощенной и эксплуатируемой массы. «Вавилонянам, – рассказывает Ксенофонт, – он [516]516
  Кир


[Закрыть]предписал возделывать землю, вносить подати и быть в услужении… у того, кому он был отдан. Наоборот, персам – участникам похода и союзным воинам, которые пожелали остаться у него, он предоставил право вести себя господами в отношении тех, кого они получили в услужение» (VII, V, 36). И ниже наш автор дает возможность своему герою уточнить приобретенные им и его соратниками выгоды: «Великую благодарность мы должны питать к богам за то, что они позволили нам добиться осуществления всех наших стремлений. В самом деле, мы обладаем теперь и землей, обильной и плодородной, и людьми, которые, работая на ней, будут доставлять нам все необходимое; у нас есть также дома, а в них вся нужная обстановка» (VII, V, 72).

Новое сословие господ соответствует, таким образом, касте спартиатов: как и эти последние, они обеспечены наделами и прикрепленными к ним. работниками, чье положение, в свою очередь, сильно напоминает положение спартанских крепостных рабов-илотов. Эти работники низведены персами до положения рабов. Их рабское состояние выразительно подчеркивается недозволенностью для них, как и для спартанских илотов, предаваться занятиям, достойным свободных людей, т. е. физическим и военным упражнениям, а также категорическим запрещением иметь оружие (см., в частности, VII, V, 79; VIII, I, 43 сл.; VI, 13).

Оставаясь свободными людьми par excellence, будучи сплочены для защиты своего привилегированного положения в своеобразную корпорацию воинов-аристократов, завоеватели-персы и их союзники противостоят массе покоренного ими населения так же, как спартиаты – илотам. Однако сопоставление этого нового господствующего сословия со спартиатами возможно лишь до известной степени. В Спарте аристократы-спартиаты составляли гражданскую общину в собственном смысле слова, где каждый являлся частью суверенного целого. Свои наделы спартиаты получали от общины и, стало быть, в принципе были обязаны своим положением только самим себе. Напротив, новые аристократы в государстве Кира, хотя и были сплочены в привилегированное сословие, суверенной общины не составляли. Они группировались вокруг сюзерена-царя, от него они получали свои наделы, и владение этими имениями было обусловлено несением службы при царском дворе. Они выступают, таким образом, в роли служилой знати того именно типа, какой будет характерен для эллинистических государств, с теми же градациями царских друзей, сородичей и остальных привилегированных, но нетитулованных держателей земли.

Противоположные группы господ и работников были главными, но отнюдь не единственными компонентами социальной структуры созданного воображением Ксенофонта нового государства. Действительно, насколько можно судить по изложению «Киропедии», отнюдь не все участники завоевательного похода должны были перейти на положение аристократических держателей земли. Это было, судя по всему, привилегией только персов и командиров союзных отрядов. Прочие союзные воины, изъявившие желание по окончании похода остаться у Кира, получили от него в качестве награды земли, дома и рабов, но все это, очевидно, в меньшем количестве, чем предыдущая группа, и потому составили особый, менее привилегированный слой военных поселенцев (ср. VII, I, 43 и VIII, IV, 28). С другой стороны, не все население покоренных стран низводилось на положение рабов. По-видимому, это было уделом земледельческого населения центральных культурных областей. Наряду с этим должны были существовать города (такие, например, как Сарды и Вавилон) и племена во главе со своими правителями, подвластные, но все же не порабощенные в буквальном смысле слова.

Предусматриваемая таким образом известная пестрота отношений в государстве Кира свидетельствует о понимании Ксенофонтом всей сложности и многообразия условий, в которых должен был совершаться завоевательный поход, подобный описанному в «Киропедии». Различие экономического и политического потенциала подчиняемых областей, городов и племен должно было обусловить и соответствующее различие в их новом статуте подданных монарха-завоевателя. Это, так сказать, запланированное разнообразие социально-политических отношений очень точно предвосхищает действительную ситуацию времени эллинизма. При этом вырисовывается целый ряд более или менее близких соответствий между социальными категориями государства Кира у Ксенофонта и позднейших эллинистических монархий. В частности, помимо уже отмеченного сходства персидских господ с эллинистической служилой знатью, можно сопоставить военных поселенцев Кира с катеками, порабощенное земледельческое население – с народом земли, а подчиненные города и зависимых династов – с такими же городами и династами, например, в государстве Селевкидов.

Замечательной в плане предвосхищения эллинизма выглядит у Ксенофонта и политическая надстройка нового общества. Здесь особенно бросаются в глаза черты синкретизма, взаимодействие и взаимопроникновение республиканского и монархического, полисного и державного принципов, что будет так характерно для времени эллинизма. Во главе нового мирового государства стоит монарх-завоеватель, однако на родине его, которая остается интегральной частью его державы, по-прежнему сохраняются авторитетные власти общины. В отношении покоренных народов Кир выступает царем-самодержцем, для персов же он, как и раньше, остается царем-пастырем, который руководит своим народом согласно установленным законам.

В любопытной сцене, разыгрывающейся уже по окончании завоевательного похода, Ксенофонт заставляет отца Кира, все еще царствующего в Персии Камбиса, выступить с предложением, которое должно на веки вечные урегулировать отношения между царями и общиною персов. Как мудрый патриарх и как заботливый отец, готовящийся вскоре передать свое царство сыну, Камбис советует Киру и представителям персидской общины заключить между собою договор: Кир должен поклясться, что он всегда будет оберегать страну и законы персов, а те, в свою очередь, – что они всегда, при этом условии, будут оказывать Киру поддержку в защите его власти над покоренными народами (VIII, V, 22–27).

Интересно отметить, что идеальное спартанское установление – возобновляющиеся регулярно договоры спартанских царей с представителями гражданской общины [517]517
  Об этих договорах см. Xen. Lac. pol., 15, 7.


[Закрыть]– трансформировано и приспособлено к новой ситуации, возникающей в результате создания монархом-завоевателем мировой империи. Автор здесь ставит и решает вопрос, имевший первостепенное значение для греческой полисной элиты IV в. Верхушка греческого общества мечтала об объединении страны под властью сильного вождя, об осуществлении под его руководством завоевательного похода на Восток, но в то же время дорожила своими полисными традициями и рассчитывала сохранить их и в будущем. Что мысль о взаимодействии и сосуществовании полисного и державно-монархического начал волновала не одного только Ксенофонта, доказывается примером Исократа, который несколько позднее, обращаясь с призывом к Филиппу Македонскому выступить инициатором объединения Греции и завоеваний на Востоке, предупреждал этого царя: эллины не терпят единовластия; он может быть царем в Македонии и державным владыкой на покоренной Востоке, но по отношению к эллинам он должен остаться благодетелем – инициатором спасительного объединения и похода на Восток, но не более (см. речь Исократа «Филипп», в особенности § 107 сл. и 154).

Разумеется, рассчитывать достичь чего-либо в отношениях с царями с помощью таких приватных предупреждений или даже официальных договоров было иллюзией, и тот же Исократ позднее болезненно реагировал на крушение – именно в случае с Филиппом Македонским – свйих расчетов. [518]518
  Согласно античной традиции, после кровавой битвы между греками и македонцами при Херонее (в 338 г.) – битвы, которая доказала полную несостоятельность расчетов на мирное объединение Эллады под эгидою македонского царя, – Исократ покончил самоубийством (см. Dionys. Hal. Isocr., I; Ps.-Plut. Vitae X or., p. 837 e – f, 838 b; Incerti auctoris vita Isocr., p. 105 сл. Dind.). Некоторые исследователи, правда, со скепсисом относятся к этому преданию, однако, как показал К. Мюншер, их недоверие неоправданно (К. Munscher. Isokrates. – RE, Bd. IX, Hbbd. 18, 1916, стлб. 2219 сл.).


[Закрыть]Однако проблема взаимоотношений полиса и империи от этого не исчезла; ее актуальность определялась жизненной стойкостью полисной системы, традиционной ролью античных городов. Позднейшим эллинистическим царям пришлось по-своему идти на компромисс и искать сотрудничества с этими городами.

Как бы там ни было, нельзя отрицать того, что Ксенофонт понимал значение проблемы взаимоотношений царя и гражданской общины; отдавая должное этой проблеме, он предложил свой вариант ее идеального решения. Однако слишком глубоко вникать в этот щекотливый вопрос было неуместно. С тем большим увлечением обращается Ксенофонт к описанию того, как было устроено Киром управление его собственною державою. Подробно – и здесь именно широко используя восточный опыт – повествует Ксенофонт об оформлении и обеспечении Киром своего положения державного правителя (основание резиденции в царском дворце в Вавилоне, обзаведение личной охраной из евнухов и 10000 персидских копьеносцев, выработка устава придворной службы и этикета и пр.); говорит далее о создании Киром системы управления, с ярко выраженной идеей централизации, об управлении на местах (система сатрапий) и мерах по предупреждению возможных сепаратистских устремлений влиятельных наместников (сохранение гарнизонов в городских цитаделях и сторожевых отрядов в сельских местностях под непосредственным царским контролем), о создании особой полицейской службы надзора (царские соглядатаи – «царевы очи и уши») и пр.

Рассказывая таким образом об организации исполнительной власти в державе Кира, Ксенофонт не упускает из виду и другой вопрос – о методах управления. Он убежден, что сами по себе государственные установления, даже самые отличные, еще не дают гарантии безопасного существования политической системы: многое зависит от правителей, от их воли и умения, от применяемых ими способов управления. И он углубляется в любимую им область взаимоотношений предводителей и подчиненных, и тему повиновения властям, которую он раньше рассматривал на материале греческих полисов или их армий, теперь трактует применительно к монархической державе. И здесь, в «Киропедии», как и в других своих сочинениях, Ксенофонт показывает себя хорошим знатоком социальной психологии. Он пишет, например, что очень важно, как носители власти должны являться на людях (для правителя это – особый, торжественный ритуал выхода, пышная одежда, соответствующая манера вести себя и т. п.). Взятые отдельно, эти рассуждения могли бы образовать не менее обширный и содержательный трактат по психологии управления, чем отрывки на специальные военные темы – трактат по военному искусству.