Текст книги "Женщина – не человек"

Автор книги: Кора Бек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Кора Бек
Женщина – не человек

Не совсем узбекская семья.

Летящей походкой Малика вошла во двор своего дома. Девушка была очень взволнована. Ещё бы, весной она разослала запросы по поводу правил поступления в институт в разные концы Советского Союза и, наконец, когда она уже потеряла всякую надежду, ей прислали ответ! Малика получила по почте малотиражную газету Карагандинского государственного университета, в которой были ответы на все её вопросы.

Эмоциональная девушка сразу решила, что она будет подавать документы только в этот вуз. Внимание дорогого стоит! А то, что ей остальные тридцать вузов не ответили, теперь не имело никакого значения.

По дороге домой Малика радовалась, что догадалась нынче заглянуть в почтовый ящик. В их махалле ящики находились в самом начале главной улицы. Махалля – это узбекская община в пределах одного квартала, которая живёт, согласно девизу: «Один за всех, и все за одного». Все вопросы здесь решаются на общем собрании владельцев домов. А самое главное – в махалле нет социального расслоения.

Все люди – не просто добрые соседи, а братья, которые переживают за судьбу ближнего своего, приходят на помощь, следят за порядком на улицах. Впрочем, если смотреть на это дело трезво, махалля – палка о двух концах. Во всяком случае, для тех, кто ценит личную свободу. Потому что далеко не каждому понравится, что вся его жизнь проходит на виду у соседей, какими бы замечательными эти люди ни являлись. Махалля – это краеугольный камень Узбекистана, который выстоял и в царской России, и в СССР. Все города и некоторые кишлаки республики делятся на махалли. В одной из таких махаллей города Намангана и проживала семья Малики Закировой.

У девушки, уже предвкушавшей учёбу в одном из авторитетных университетов Средней Азии, распирало грудь от охвативших её чувств. Её приподнятое настроение не могли даже испортить посеревшие стены домов с местами отвалившейся штукатуркой. Хотя, когда их семья три года назад переехала в Наманган, Малике казалось, что она никогда не сможет привыкнуть к этим узким, темноватым, неприветливым улочкам, из которых в большинстве своём и состоит традиционная узбекская махалля.

А всё дело в том, что в махалле дома выходят на улицу торцевой частью, а не фасадом. Причём этот торец не имеет окон, совсем. Вот и получается, что, идя по извилистым улицам махалли, человек видит только глухие, и не всегда красивые глинобитные стены, которые упираются одним концом в дарвозу, или в ворота. Особенно мрачный вид махалля имеет ночью. Впрочем, и днём человеку с развитым воображением может запросто почудиться, будто он очутился в самом что ни на есть настоящем средневековье, и что вот-вот из-за угла появится какой-нибудь бандит с кривым кинжалом в руках.

Однако Малика шла по улице своей махалли ранним летним вечером, когда на небе ещё вовсю светило солнце, как будто поддерживая девушку, получившую долгожданный ответ из университета.

Малика, счастливая, шла домой и в то же время беспокоилась, не зная наверняка, какой окажется реакция мамы на её сообщение, что она может скоро уехать из Намангана.

– Скорее всего, мама начнёт меня отговаривать от учёбы в чужом городе, – размышляла девушка. – Она всегда боится за нас, хоть все дети взрослые. Но я объясню ей, что раз мне ответил Карагандинский университет, значит – это судьба! Караганду от Намангана всего полторы тысячи километров отделяет. Разве это расстояние? Вот, если бы я поехала учиться в Новосибирск или Ленинград, тогда ещё можно было бы переживать. А тут? Ерунда!

С такими оптимистичными, даже вдохновляющими мыслями Малика переступила порог. Однако мамы в доме почему-то не оказалось. Хотя, судя по неубранному дастурхону, так в Узбекистане называется низкий обеденный стол высотой около 30 сантиметров, дома были гости. Невысокий сервант был сплошь заставлен коробками конфет, плетёными корзинами с орехами, фруктами, и с перевязанными лентами свёртками. Такое впечатление, будто в их дом кто-то пришёл и надарил подарков.

Очень странно! В честь чего? Малика вышла обратно во двор и, обогнув дом, нашла маму в саду. С подвязанным под подбородком белым платком Фархунда-опа сидела на скамье и задумчиво смотрела на высокую чинару, что росла одна среди фруктовых деревьев. Но платан был таким старым, что ни у кого не поднялась рука его срубить, несмотря на то что это дерево занимало в саду немало места.

На появление дочери Фархунда-опа не отреагировала, так глубоко, очевидно, она была погружена в свои мысли. У Малики защемило сердце. За последний год мама очень сильно постарела, похудела. А ещё перестала смеяться.

Глядя на согбенные плечи матери, Малика засомневалась, а стоит ли ей рассказывать о полученной из университета почте? Кажется, мама не в настроении. Или в их семье опять что-то случилось?.. От волнения у Малики стали подгибаться коленки. Чтобы не упасть, она прислонилась спиной к дереву. Почувствовав на себе взгляд, женщина подняла голову.

– Кизим (доченька)? – слабо улыбнулась Фархунда-опа.

Низкий надтреснутый голос матери ещё больше испугал девушку. От страха, предчувствия не очень доброй вести у Малики вдруг пропал голос. А Фархунда-опа, постаравшись взять себя в руки, заговорила. Но начала женщина, как водится на Востоке, издалека:

– Видно, пришло время, кизим, стать тебе взрослой. После смерти папы я постаралась дать своим детям всё, чтоб вы не ощущали себя сиротами. Вроде бы ещё вчера, Малика, ты была маленькой. Помнишь, соседи называли тебя маминым хвостиком? Но годы пролетели…

Вспомнив тот сложный период их жизни, Фархунда-опа вздохнула и продолжила:

– Ты сама знаешь, и братья твои, и Лола очень тебя любят. Всем нам будет не хватать тебя, кизим, когда ты покинешь отчий дом.

Карие миндалевидные глаза Малики от удивления округлились. Откуда мама узнала, что она собирается поступать учиться не в родном Узбекистане, а надумала ехать в соседнюю республику? Зная чересчур беспокойный характер своей матери, девушка всё, что можно, от неё скрывала, или не говорила до последнего. Не рассказывала Малика и о своих планах относительно учёбы.

С одной стороны, девушка очень не хотела раньше времени расстраивать маму. С другой, единственное, что она наверняка знала, – то, что ей нужно получить хорошее образование, а в патриархальном Намангане, по мнению Малики, это было нереально.

– Пожалуйста, не расстраивайтесь так сильно, мама, – пролепетала девушка.

От неожиданности Малика забыла свою яркую убедительную речь, которую подготовила, идя по пыльной улице их махалли. О том, что маме не придётся за неё переживать, когда она уедет учиться. Каждую неделю Малика будет звонить домой и писать письма. Во время учёбы она устроится работать уборщицей, или санитаркой в больницу на полставки, чтобы саму себя обеспечивать.

Вон, её бывший одноклассник Алик Рашидов в многомиллионную Москву уехал учиться, и с ним всё в порядке! Поэтому с ней тем более ничего плохого не произойдёт в Караганде, ведь этот город в 15 раз меньше Москвы. И вообще, маме нужно доверять своим детям, а не стремиться к тому, чтоб они, будучи взрослыми, держались за мамину юбку.

Философия премудрого пескаря, которую исповедовала мама, порой приводила Малику в отчаяние. Смысл всех маминых речей сводился к одному: Нужно быть осторожнее. Это значит – выйти замуж и спрятаться за широкую мужнину спину; лишний раз не выходить из дома; общаться только с близкими родственниками; ни с кем не конфликтовать, чтобы не нажить нечаянно врагов; главное – быть, просто быть, это и есть, по мнению Фархунды-опа, человеческое счастье в неспокойном мире. Но Малика с этим была в корне не согласна.

Русскоязычной узбечке Малике Закировой с её жаждой жизни и размашистостью натуры не хватало воздуха в Намангане – самом узбекском из всех узбекских городов, в котором жизнь как будто остановилась на уровне 19 века. Её семья переехала сюда три года назад, но девушка не смогла привыкнуть к городу мечетей и белых платков, которые здесь носили даже молодые девушки, не говоря о женщинах. А мама сразила Малику наповал словами:

– Сегодня, кизим, к нам приходили сваты. Тебя хочет взять в жёны один хороший парень.

– Какой парень? – не поняла Малика. – У меня нет, мама, никакого парня!

Фархунда-опа торопливо заговорила:

– Его зовут Карим. Хорошо разговаривает по-русски. Карим родом из Сурхандарьинской области, но его мать пообещала мне, что ты будешь приезжать домой когда захочешь!

– Я не хочу замуж, мама! – воскликнула девушка. – И вообще, откуда этот парень взялся? Как можно жениться, или выходить замуж, не видя в глаза будущих невесту или жениха?

– Карим видел тебя на школьной фотографии, – объяснила Фархунда-опа. – Твоя бывшая одноклассница Шахло Бабаева оказалась их родственницей. Она показала Кариму альбом, когда он был у них в гостях со своей матерью. И ты, кизим, ему понравилась, – заключила с видимым удовольствием женщина. – Не только ему, но матери Карима, а это ещё важнее!

– Они не знают, что я очень плохо разговариваю по-узбекски, – нашла находчивая девушка у себя существенный изъян, ведь в Намангане ей не раз пеняли за это даже молодые, уж не говоря о стариках.

– Научишься! – улыбнулась Фархунда-опа. – Я думаю, им понравилось, что у тебя светлая кожа. На юге это очень ценят. И, возможно, Шахло рассказала им о тебе что-то хорошее.

– Какая дикость! – закрыв руками лицо и опустившись на землю, прошептала Малика. – Мир на пороге 21 века, а в Узбекистане люди до сих пор живут по старинке.

– У нашего народа жену сыну всегда подбирали его родители, – уже более строгим тоном ответила Фархунда-опа. – Последние полвека случалось, что парень сам знакомил девушку со своими отцом-матерью. Но сейчас, слава Аллаху, старые обычаи возвращаются!

– Никогда не думала, что это коснётся меня, – тихо произнесла Малика.

– Но ты ведь знала, как я мечтаю выдать тебя замуж? – нахмурилась Фархунда-опа.

– Мне нужно получить образование, мама, – попыталась переубедить мать Малика.

– Кизим, твоя будущая кайнана, мать Карима, сказала, что в Термезе есть педагогический институт. Ты сможешь учиться заочно. Термез от Учкудука недалеко находится. Дважды в год будешь ездить на сессию: утром – туда, после обеда – домой. Конечно, твой муж будет сопровождать тебя в этих поездках. Замужней женщине нельзя быть в дороге одной.

– Учкудук?.. – девушка непонимающе посмотрела на мать.

Термез она знала. Это город, который находится на границе с Афганистаном. Там в начале восьмидесятых годов построили мост Дружбы, через который советские солдаты уходили воевать. Туда несколько раз ездил её брат Шухрат, чтоб привезти из Термеза дефицитные вещи. Со слов брата, видеомагнитофонами, джинсами, кроссовками в Термезе не торговал только ленивый. Товары поступали из Афганистана контрабандой, и в этой торговле были замешаны даже пограничники и милиционеры.

Но если сокурсники Шухрата брали вещи для перепродажи, то он покупал лишь для себя и близких. Фархунда-опа боялась, что сына могут посадить в тюрьму за спекуляцию. Как ни убеждал Шухрат мать, что времена изменились, и сейчас за это не сажают, Фархунда-опа не соглашалась, чтоб сын купил хоть одну лишнюю вещь, дабы оправдать свои расходы на поездку. А в отсутствие Шухрата женщина места себе не находила от переживаний, подолгу молилась богу и, заслышав какой-либо шум, выбегала на улицу.

С дочкой дело обстоит иначе. Она уедет на другой конец республики, чтоб выйти замуж. Как бы ни болело сердце матери, но родственники правы: жизнь в кишлаке пойдёт дочери на пользу. Уж больно Малика далека от всего узбекского. Не углядела Фархунда за дочкой. Привыкла Малика говорить только по-русски, и в подружках у неё были русские, украинки, кореянки, белоруски.

Зарафшан, откуда они переехали в Наманган, – многонациональный город. В то время, пока мать торговала на базаре, младшая дочка жила своей жизнью. Сыновья – те хотя бы в кишлак изредка ездили к родне, а Малику Фархунда-опа от себя далеко не отпускала. Вот и получилось: с виду дочь узбечка, а душой – как русская. Перед людьми неудобно. Теперь нужно это исправлять. Хорошо, приличный жених подвернулся. Карим – серьёзный парень, с ним Малика не пропадёт, думала Фархунда-опа, пытаясь саму себя успокоить.

– Это кишлак, в котором тебе, кизим, предстоит жить, – ответила она на вопрос дочери.

Фархунда-опа изо всех сил старалась говорить бодрым голосом. Женщине было трудно и больно расставаться с дочерью. Ведь будь её воля, Фархунда-опа предпочла бы, чтобы все её дети проживали с ней под одной крышей. Потеряв мужа и двоих старших сыновей, она стала безумно бояться за остальных детей. Но родственники сумели убедить женщину, что у неё появился шанс наставить своенравную младшую дочь, которая говорит и думает по-русски, на путь истинный. В Узбекистан начинают постепенно возвращаться старые обычаи.

Особенно это заметно в Намангане, где основное население составляют узбеки. Поэтому для Малики лучший выход – выйти замуж за парня из сельской глубинки, где её обучат не только говорить по-узбекски, но национальным традициям и разным полезным навыкам. В кишлаке она быстро научится доить корову, взбивать масло, чистить коровник, вышивать орнаменты, в общем, всё то, что должна уметь делать девушка, чтоб не пропасть в жизни. А то Малика в свои 18 лет только и знает, что книжки читает. Непорядок!

Надо, надо выдать дочь замуж, пока берут! У обрусевшей узбечки шансы выйти замуж в Намангане близки к нулю. Между тем через несколько лет Малика может перейти в разряд старых дев. Тогда её точно замуж не возьмут. Неужели Фархунда хочет такой незавидной участи для своей младшей дочери? Да им нужно обеими руками держаться за этого парня из Учкудука!

Так в один голос заявили женщине родственники, коих она нынче пригласила в свой дом на совчилик, или сватовство, не предупредив об этом дочь. Фархунда оттягивала непростой разговор с Маликой как могла, долго готовилась к нему, подыскивала убедительные на её взгляд доводы. Ведь как бы ни болело материнское сердце, но приходится выпускать своих птенчиков из гнёздышка.

– Но кем я буду в этом кишлаке работать после окончания пединститута? – расстроенно сказала Малика. – В Учкудуке как пить дать нет русской школы!

– Об этом я не спросила, – озадачилась мать, но тут же добавила:

– Кто знает, может, русская школа там есть? Ведь Карим по-русски хорошо говорит. Сам он торгует на базаре в Термезе, а значит, семью сможет обеспечить. И ты, кизим, найдёшь для себя какую-нибудь работу. Понемногу встанете на ноги, обзаведётесь хозяйством. Если на то будет воля Аллаха, со временем построите себе дом, заживёте своей семьёй. А я буду время от времени навещать тебя в Учкудуке. Всё будет хорошо, кизим, вот увидишь!

– Мама, я хочу уехать из Узбекистана, – решилась признаться девушка.

Конечно, они и раньше обсуждали с мамой эту тему. Фархунда-опа тогда была против, а после трагической гибели брата прошлым летом Малика сама не заговаривала об отъезде.

– Кому нужны узбеки на чужбине? – возразила ей Фархунда-опа. – Мне тем и понравился Карим, что он родился и вырос в кишлаке, знает узбекский язык, все наши обычаи. Здесь, в Намангане, нам ещё никто не засылал сватов. Не нравится местным твой русский характер. А время идёт. Боюсь, как бы ты, Малика, одинокой не осталась.

– Да успею ещё я выйти замуж! – простонала Малика. – Сами подумайте, мама, как я буду жить в кишлаке? Не про меня все эти дремучие обычаи! Я ничего в них не понимаю.

– Я уже разломила лепёшку. Теперь отступать поздно, – заметила Фархунда-опа.

Узбеки разламывают лепёшку во время совчилика (сватовства) в знак своего согласия, что предложение сватов принято. С этого момента начинается подготовка к свадьбе, поскольку у узбеков особое, трепетное отношение к хлебу. Это всё равно, что принести клятву.

– Забудьте, мама, об этом? – попросила Малика мать, умоляюще прижав к груди руки.

– Пойми, кизим, хоть ты и говоришь по-русски получше иных русских, они тебя не примут? Ты всегда для русских будешь оставаться чужой, даже если научишься играть на балалайке, – подытожила их разговор женщина.

– Пожалуйста, мама, не делайте меня несчастной? – на глазах Малики заблестели слёзы.

– Чувствую я, что уже скоро меня заберёт Всевышний. Не устроив твою судьбу, кизим, я не смогу покинуть этот бренный мир со спокойной душой. Подумай о своей старой матери? – встав со скамейки, ответила Фархунда-опа и шаркающей походкой направилась к дому.

После ухода мамы Малика подошла к чинаре и, обхватив обеими руками широкий ствол, стояла, словно надеялась услышать какой-то ответ от старого платана, немало повидавшего на своём долгом веку. Однако в этот жаркий, безветренный июльский день чинара даже не шелестела своей листвой. Склонив густую крону, она как будто сочувствовала девушке, но ничем не могла ей помочь.

Потом в сад пришёл брат Шухрат. Он начал уговаривать сестрёнку зайти домой. Малика в ответ качала головой и беззвучно плакала. Тогда Шухрат с упрёком произнёс:

– Не будь эгоисткой, Малика, пожалей маму! Она и так плохо чувствует себя после смерти Маджида. Сейчас сидит на кухне и плачет.

Эти слова подействовали на девушку, как холодный душ. С трудом разжав свои пальцы, она оторвалась от чинары и позволила брату отвести себя в дом.

Замуж за нелюбимого.

Все последующие дни для Малики прошли, как в тумане. Один раз она вышла из дома, чтобы сходить в библиотеку, куда благодаря протекции одного их дальнего родственника девушке удалось устроиться после школы помощником библиотекаря. Малика написала заявление об отпуске с последующим увольнением. Её отпустили без проблем.

Ведь желающих работать на «чистой работе», как называли в республиках Средней Азии работу в конторе, всегда было более чем достаточно. Тем паче, что в Намангане женщины трудились большей частью на шелкоткацких и текстильных фабриках, либо на обувном и химическом заводах. В общем, выбор небольшой. Конечно, на место Малики взяли не абы кого. В Узбекистане всё делается через родственников, либо связи. Как, впрочем, во всей Средней Азии.

Малика Закирова уволилась с работы и занялась подготовкой к свадьбе. Собственно, ей не нужно было делать что-то особенное. На Востоке приданое девочкам их матери готовят сызмальства. Покупают заранее постельное бельё, полотенца, посуду, шьют курпачи – это узбекские стёганые матрасы. Их лицевая сторона шьётся из панбархата, плюша или атласа, а внутренняя – из хлопка. Матрас наполняется ватой, которая имеет идеально однородный состав.

Курпача – очень универсальная вещь. На матрасах узбеки спят, едят, отдыхают. Принято считать, что чем больше в том или ином доме курпач – тем его хозяин богаче. Поэтому, готовя для дочерей приданое, матери всегда стараются изготовить как можно больше таких матрасов. Также в сундук невесты кладут новую одежду, обувь. В идеале их должно хватить на ближайшие семь лет, чтоб мужу не пришлось беспокоиться о внешнем виде жены, тратя на это деньги.

Фархунда-опа, овдовевшая в 39 лет, была искренне убеждена, что до пенсии не доживёт. Минувшей весной ей исполнилось 52 года. Поэтому с ещё большим тщанием, чем другие узбекские матери, она готовила приданое для своей младшей дочери. Женщина опасалась, что будущая родня будет обижать Малику, если посчитает приданое чересчур скромным. Но ещё больше она боялась умереть, не успев выдать дочку замуж. У Малики и так-то отца нет, а если она окажется круглой сиротой, то люди подавно будут воротить от неё нос.

Вот и старалась Фархунда-опа изо всех сил: покупала всё, что положено, шила курпачи, да ещё успевала торговать на базаре. Одного приданого недостаточно. Отдельная головная боль для родителей взрослых детей – это свадьба. К ней на Востоке готовятся практически сразу после рождения первого ребёнка. А семьи в большинстве своём многодетные…

К чести Фархунды-опа, ей удалось, торгуя на базаре и откладывая из скромной пенсии по утере кормильца, скопить кое-каких денег на будущие семейные торжества. Добившись от Малики согласия выйти замуж, женщина начала спешно готовиться. Сторона жениха также не хотела долго тянуть со свадьбой.

В дом к Закировым зачастили разные тётушки, которые учили невесту уму-разуму, пока хозяйка дома занималась закупом продуктов. Это всё были дальние родственницы, потому что близкой родни у Закировых, в отличие от большинства узбеков, практически не было. Зато в Узбекистане исстари существовало деление на роды.

Согласно этому родоплеменному делению, Закировы принадлежали к одному из самых древних узбекских родов – найман. Между тем жених Малики – Карим Орипов, относился к роду конгурат – одному из самых крупных и влиятельных узбекских родов.

Собственно, по этой причине замужество младшей дочери Фархунды-опа и вызвало у их родственников озабоченность. Ведь найманы по праву гордились древностью своего рода. Разумеется, когда их девушки выходили замуж за представителей другого рода, найманы давали понять той стороне, как им крупно повезло породниться с ними. Однако в случае с конгуратами похвастаться не получилось. Потому что конгураты также гордились тем, что сам Чингиз-хан, да и другие монгольские ханы брали в жёны дочерей знатных конгуратов. Теперь родственники семьи Закировых беспокоились, как бы им не ударить лицом в грязь.

Проблема заключалась в невесте. В патриархальном Намангане с его вековыми устоями и глубокой религиозностью идеи социализма как-то не прижились. О равноправии полов здесь не могло быть и речи. Местные девушки традиционно получали строгое воспитание. И если в других городах Узбекистана девочки наравне с мальчиками занимались в школе спортом, посещали разные кружки, и даже могли выйти замуж по любви, то в Намангане им с детства вбивали в голову, что главная и единственная миссия девочки – это получить благословение родителей, выйти замуж и нарожать кучу ребятишек.

Но если женщина где-то работает, то после работы она должна бежать со всех ног домой. Никаких интересов по определению она иметь не может. Жизнь по заветам предков. С этой принципиальной позицией жителей не могли ничего поделать ни школа, ни комсомол, ни партия. Люди согласно кивали головами на разных собраниях, но жили по-своему. Можно сказать, советская власть в Намангане потерпела поражение.

А вот Малика родилась и выросла в многонациональном городе. На родину своей матери в Наманган она приехала, когда ей было 15 лет вполне сформировавшимся человеком. Но, по мнению здешней родни, младшая дочь Фархунды-опа обладала чересчур живым, даже независимым характером; плохо знала узбекский язык; носила брюки и мини; не пыталась научиться вышиванию и даже не умела готовить плов – блюдо из моркови, риса и мяса.

Родственники между собой шептались, что Фархунда-опа слишком уж избаловала Малику. Какой узбек в Намангане захочет взять неумеху замуж? Наверное, ей лучше уехать отсюда в столицу республики Ташкент, где много таких же, как она, русскоязычных узбеков. Иначе останется Малика старой девой. Какой позор на седую голову её матери!

Но, видно, Всевышний сжалился над вдовой, решили родственники Закировых, когда им Фархунда-опа вдруг сообщила, что к Малике хочет посвататься парень с юга Узбекистана. Там чтут национальные традиции не меньше, чем в Намангане. Разумеется, все наперебой стали убеждать женщину, что её своенравной дочери выпал счастливый лотерейный билет. Доводы родственников вкупе с опасениями вдовы умереть, не успев выдать младшенькую замуж, сделали своё дело. В доме Закировых начались активные приготовления к свадьбе.

Пока Фархунда-опа со своей племянницей – их чуть ли не единственной близкой роднёй, отоваривались на базаре, заботливые тётушки по родоплеменной линии каждый день в их дом приходили и вели с невестой долгие нравоучительные беседы. Одна рассказывала о славном прошлом их предков, другая подарила девушке русско-узбекский словарь, третья учила, как следует вести себя со свекровью, четвёртая объясняла, как надо топить печь.

Все они действительно очень беспокоились, что скажут о найманах представители рода конгурат. Возможно потому, что даже в рамках одного народа есть место соперничеству. По Малике конгураты станут судить обо всех найманах. И найманы лезли из кожи вон…

Юная невеста смотрела на всё происходящее вокруг неё отстранённым взглядом. Чтобы не причинять маме душевных страданий Малика приняла судьбу. Но ей – озорной весёлой девчонке, которая была так далека от национальных традиций и религии, не верилось, что это всё происходит с ней: что это ей на свадьбе и тем более после неё придётся кланяться родственникам мужа, которого ещё в глаза не видела; что она – горожанка до мозга костей, и вправду уедет в какой-то далёкий кишлак. Она, которая в жизни в кишлаке не была?! Нет, такого просто не может быть! Фантазёрке Малике хотелось верить, что однажды утром она откроет глаза и окажется, что это всё сон. А сон никак не заканчивался.

Хотя Малике ещё повезло. Поскольку семья Закировых и среди родственников, и в своей махалле считалась не совсем узбекской по причине того, что они переехали в Наманган из города Зарафшан, в котором проживали большей частью славяне, в случае с Маликой всё упростили. Тот же совчилик, или сватовство, который обычно проходит в три этапа, провели за один день и даже без участия невесты. Закировым помогли родственники и соседи. Туй, или свадьбу, также не стали растягивать: за один день отгуляли. Наконец, найманы сумели договориться с конгуратами, что шахар келини, или городская невестка, на туе в Учкудуке будет кланяться только их самым близким родственникам. Хотя бывают такие свадьбы, где невеста не может и на минутку присесть, так как она без конца кланяется многочисленным родственникам мужа.

Конечно же, найманы переживали в данной ситуации не столько о Малике, сколько о том, чтобы их строптивая невеста в кишлаке чего-нибудь не учудила. Ведь разговоров потом не оберёшься! А для узбека нет ничего страшнее, чем осуждение соседей или родственников.

Потом была свадьба. Благодаря жителям их махалли, а также родственникам, которые пришли на помощь семье Закировых, торжество получилось достойным. На своей свадьбе Малика впервые увидела будущего мужа. Среднего роста, жилистый, но крепкий парень, довольно смуглый, как все уроженцы юга, Карим мало говорил, зато часто улыбался и явно старался понравиться окружающим. Однако юная невеста жениху не поверила. Белозубая улыбка Карима показалась Малике наигранной.

К примеру, когда семья Закировых переехала в Наманган, и она пришла в новую школу, одноклассники встретили Малику не совсем дружелюбно. Девчонка в коротком школьном платьице сразу не пришлась ко двору в школе, в которой даже ученицы начальных классов показывали на неё пальцем, искренне ужасаясь, как можно в таком виде ходить по улице и уж тем более приходить на занятия. Они-то сами носили коричневое платье ниже колен, а волосы заплетали в сорок косичек, как положено.

Нет, поначалу Малика, которой её мама прожужжала все уши, что в Намангане другие порядки, и негоже её дочери в новом коллективе выделяться, попыталась не выглядеть белой вороной. Первого сентября впервые в своей жизни она одела удлинённое платье приятного голубого цвета. Правда, волосы заплетать не стала, а сделала два симпатичных хвостика. Одетые в строгую форму коричневого цвета девочки встретили русскоязычную новенькую такими взглядами, как будто они вдруг воочию увидели Марию Магдалину ещё до её легендарного раскаяния! Им было не понять, какую жертву принесла Малика, чтоб влиться в новый коллектив. А она подумала:

– Хорошо, на дворе 20 век, иначе бы меня камнями здесь забросали. Легко!

Боже, как она тогда страдала! Платье путалось в ногах, из-за чего Малика боялась упасть. В итоге, девушка двигалась семенящей скованной походкой. А когда её вызывали к доске, Малика думала только о том, как бы не сделать неловкого движения и не растянуться на полу на радость своих одноклассников. Промучившись так пару недель, девушка плюнула на общественное мнение, вооружилась ножницами, да и укоротила школьное платье.

После этого Малика почувствовала себя значительно лучше. Однако одноклассники опять её не поняли. Девчонки любили обсуждать новенькую в своём кружке, учителя качали ей вслед головами, ребята усмехались. Для своих одноклассников Малика Закирова, как была, так и осталась белой вороной. Неудивительно, что девушка была счастлива, когда, наконец, она получила на руки аттестат зрелости.

Но теперь, глядя на Карима, Малика вдруг поняла, что её бывшие одноклассники в своей стойкой нелюбви к ней были хотя бы искренни. Гораздо сложнее иметь дело с человеком, у которого непонятно что на уме. А ведь это её муж… Уже муж.

По дороге в Учкудук.

Родственники новобрачной настояли, чтоб официальная регистрация брака состоялась в Намангане. Ехать в какой-то богом забытый кишлак никто из гордых найманов не захотел. Пришлось спесивым конгуратам пойти навстречу их новой родне. На второй день во дворе дома вновь накрыли столы для гостей, потом на заказных автобусах отправились в загс.

После регистрации новоиспечённые родственники ещё целый час прощались, друг друга приглашали в гости и передавали приветы домочадцам. В общем, всё, как положено на Востоке. В сторонке утирали слёзы невеста, Фархунда-опа и старшая сестра Малики Лола, специально приехавшая в Наманган из Зарафшана на свадьбу.

Наконец, старый ПАЗик некогда жёлтого цвета, набитый конгуратами, тронулся с места. В ту же секунду белая «Волга» с большой куклой на капоте и разукрашенная разноцветными лентами выехала вперёд, возглавив скромный свадебный кортеж. В машине находились молодожёны, свидетель со стороны жениха и бывшая одноклассница Малики, та самая Шахло Бабаева, которая показала свой школьный альбом Кариму и его матери. Поскольку единственная подруга Малики в Намангане Замира Вахидова была замужем, было решено, чтобы Шахло выступила на свадьбе в качестве свидетельницы со стороны невесты.

Малике было всё равно. Перед свадьбой Фархунда-опа так распереживалась, что родные решили: будет лучше, если она останется дома. Ведь неизвестно, как пожилая женщина перенесёт дальнюю дорогу? Сестре Лоле нужно было возвращаться обратно в Зарафшан. Один из братьев невесты некстати оказался в больнице с аппендицитом, второй остался присматривать за матерью. Другой близкой родни, кроме племянницы и младшего брата Фархунды-опа, у них не было.

В итоге, со стороны невесты на свадьбу поехали два человека: двоюродная сестра Малики и её дядя – младший брат матери. Его звали Юсуф-ака, он работал на местном телевидении звукорежиссёром. Узнав об этом, новая родня прямо вцепилась в Юсуфа-ака с просьбой запечатлеть свадьбу в Учкудуке на камеру. Для уроженцев отдалённого кишлака это было сродни тому, как если бы их вдруг показали по телевизору.