Текст книги "Поэтический форум. Антология современной петербургской поэзии. Том 1"

Автор книги: Коллектив авторов

Грустят деревни – нету мочи

 
Грустят деревни – нету мочи.
Окован льдами белый свет.
И днём, и под покровом ночи:
Как дальше жить – ответа нет.
 
 
Бегут дороги честь по чести.
Не слышно птичьих голосов.
И гладит ветер против шерсти
Колючие усы лесов.
 
 
Отшелушить от неба поздно
К щекам примёрзшую метель.
И ставни хлопают так грозно!
И дверь вот-вот сорвёт с петель!
 
 
Белым-бело. И скука волчья.
О, нрав зимы суров и груб…
Дымов обугленные клочья
Слетают с губ кирпичных труб.
 
 
Мороз – в ежовых рукавицах.
Густеет снег на мокрых пнях.
Душа России – не в столицах,
Тоскует в малых деревнях!
 

Лиля СТАРИКОВА

Мне видится сырой осенний лес

 
Мне видится сырой осенний лес,
Усеянная щедро желудями
Тропа, ей бурелом наперерез,
И лужа, застоявшаяся в яме.
Подходим. В луже жухлая листва
Цепляется за голые коренья,
И жёлуди – живые существа —
Со дна глядят на наши отраженья.
Смеясь, обходим этот водоём,
Не намочить стараемся ботинки.
А лес молчит о чём-то о своём
И щурится сквозь нити-паутинки.
 

Журавли

Памяти брата

 
В прозрачном небе —
                                  снова журавли.
Пытаюсь взором мысленно догнать я
Прекрасных птиц,
                         похожих на распятья
Над ликом увядающей земли!
Их провожаю,
                        словно крестный ход,
Как провожала много раз когда-то.
Я с ними шлю единственному брату
Земной поклон уже который год…
Всё дальше клин,
                         смотрю ему вослед,
Вновь убеждаясь —
                      в мире всё непрочно:
Летят-летят пульсирующей строчкой,
А там, глядишь, —
                           уже и точки нет…
 

Плач младенца

 
Знаю, песня моя не допета…
Средь рожениц – и я с животом.
Мой живот – как живая планета,
И на полюсе – грелка со льдом.
Я держусь за планету руками,
Ощущаю толчки изнутри!
Ах, как больно мне, мамочка, мама!
Ах, зачем эта лампа горит?!
В жгут свиваю своё полотенце
И вгрызаюсь в него жарким ртом.
Вот он – плач долгожданный младенца:
Входит в мир, что ему незнаком.
Каждой клеточкой тельца упрямо
Новорожденный будто кричит:
«Ах, как больно мне, мамочка, мама!
Ах, зачем эта лампа горит?!»
 

Зов лебединый

 
Снова осень одежды латает,
Разноцветные латки кладёт…
Только с виду она – золотая:
Это золото скоро сойдёт.
День по-летнему солнечен, ласков,
Но иные грядут времена,
И дождями размытые краски
Облетят шелухой с полотна.
Обнажится другая созвучность:
Скудость цвета со строгостью форм.
И почудится: женская сущность
Миру явится в рубище том.
И послышится: зов лебединый,
Отражённый от самых небес,
Огласив и холмы, и долины,
На стеклянный обрушится лес!
 

Обратный путь с востока лёг на запад

Глебу Горбовскому

 
Обратный путь с востока лёг на запад.
Я возвращаюсь из дому домой.
Тепло степи, раздолья терпкий запах
В пучках травы я увожу с собой.
Когда зима свою раскроет книгу,
Начнёт бубнить и плакать невпопад,
Я заварю чабрец и землянику,
Вдохну благословенный аромат.
Раздвоенность свою отброшу за борт
И, накрепко сомкнув ладони рук,
Соединю в себе Восток и Запад —
Простор степи и строгий Петербург.
 

У входа в парк лесничества – бараки

 
У входа в парк лесничества – бараки,
Гудящие надсадно провода,
А за мостом две рыжие собаки,
Они меня встречают иногда.
Порою провожают вглубь аллеи
И убегают прочь к мосту опять.
От воздуха морозного хмелею,
И так легко становится дышать!
Жду от судьбы желанного посула:
Ведь я покуда числюсь средь живых.
Лошадка лесника мне подмигнула,
Слизнула иней с варежек моих.
 

В сквере тополя в пуху уснули

 
В сквере тополя в пуху уснули,
Но подвижен времени поток.
На коленях дремлющей бабули
Медленно вращается клубок.
 
 
Вьётся, вьётся нитка под руками,
Поднимает петель новый ряд.
Спицы лезут в петли, будто сами
Маленькую варежку растят…
 

Хотя не довелось бывать в Париже

 
Хотя не довелось бывать в Париже,
С прононсом говорю в сезон дождей.
Я ухожу с работы к ночи ближе,
Иду к метро сквозь сумерки аллей
 
 
По холоду осеннему, по лужам
В дешёвом несусветном парике
И на ходу придумываю ужин,
Зажав жетон в озябшем кулаке.
 
 
В подземке берегу свой плащ кургузый,
Мигрируя в толпе вперёд-назад…
А дома ждут такие же «французы», —
Они, как я, с прононсом говорят.
 

В тёмный омут я камешек брошу

 
В тёмный омут я камешек брошу —
Разойдутся круги по воде.
И взлетит, закричит заполошно
Рядом иволга: «Где же вы, где?!»
 
 
Ты кого потеряла, пичуга?
Что ты кружишь, тоски не тая?
На земле, перепаханной плугом,
Не видать никого… ты да я.
 

Елена СУЛАНГА

Иудина жена

 
Он пришёл с работы поздним вечером,
Он принёс и деньги, и коньяк.
Всё, что нужно, было засекречено,
А что можно – знали все и так.
 
 
И его надёжная отдушина
Тихо улыбнулась, как всегда.
Оба пили. Оба молча слушали,
Как кипела в чайнике вода.
 
 
Но кривился рот, и слёзы капали,
Капали на стол – дурной пример!
А меньшой всё дёргал брюки папины,
А старшой глядел на револьвер.
 
 
Как забыться, как забыться хочется:
Ведь на всё, на всё прольётся свет
Той награды чёрной да пророчества
Тридцати серебряных монет.
 
 
Он уснул. И дети спали в комнате.
Ночь была прохладна и темна…
Вот тогда с верёвкою к смоковнице
Подошла Иудина жена…
 

Ветер дул под утро так неистово

 
Ветер дул под утро так неистово,
Новыми порядками играя.
Мы давно должны смириться с истиной:
Всё вокруг когда-то умирает.
 
 
Пудра сахарная – стёкла в инее,
На устах – тоскливые напевы.
Вся земля соделалась рабынею
В белом царстве Снежной Королевы.
 
 
Притаились снегири да зяблики,
Облетели листья на берёзе.
Жёлтые антоновские яблоки
Сразу почернели на морозе.
 
 
И стоим мы обречённо, Господи,
У ворот потерянного рая…
Белый фон для жёлто-чёрной росписи;
Даже в смерти – красота земная.
 

Иудифь

 
Рыба гниёт с головы, и, наверно,
Не так уж громко скрипят половицы…
Но, ох, как полетит голова Олоферна
От руки благочестивой вдовицы!
 
 
В миру она – инокиня, или старуха.
На ложе любви у неё – всего-то —
Странная песня в усладу слуха
Уже пьянеющего воеводы:
 
 
«Н-да, скольких наших ты перерезал
И даже хуже того… Неймётся?..»
Так пой, колдунья, над тем, нетрезвым,
И он задремлет… «Глаза – колодцы
 
 
Воды желанной. И губы – маки.
Она пришла сюда неслучайно!
Как эта песня звучит во мраке
Из уст молитвенницы печальной!
 
 
Так много горя. Так много дыма!
Всё дело, верно, в сырых поленьях.
…Она могла бы родить мне сына,
А я б качал его на коленях…
 
 
Зачем война?» И слезинки градом
По щекам пьяного воеводы.
Наверно, проще бы было ядом,
А то ж проснётся. Лишит свободы
 
 
И, даже хуже, – отдаст на муки.
Он, несомненно, жесток и страшен!
Вот меч. Возьми-ка ты его в руки
И бей, пока не явилась стража.
 
 
Неотвратимо. То жизнь простая,
И нет иного пути, похоже…
«Какой красивый… Уже светает?
А я могла бы с ним лечь на ложе
 
 
И стать не пленницей воеводе,
А той женой, что подарит сына.
Забыть о грешном своём народе!
Неотвратимо, неотвратимо.
 
 
Зачем война? – и томленье плоти
На беспощаднейшей той охоте?
…А я, наверно, была б счастливой!
Какой красивый! Какой красивый…»
 
 
Плашмя. Лишь вздрогнули слабо веки,
Но сон – глубокий. И что там снится?
«Прощай навеки! Прощай навеки!»
Вторым ударом снесёшь, вдовица,
 
 
Главу? Осталось совсем немного!
Опустим занавес у порога.
 
 
Поутру она свою страшную ношу
Возьмёт, сворачивая в полотенце,
И явит миру мёртвое крошево,
А не спеленутого младенца.
 

Владимир СУХОВСКИЙ

Похвала

 
Обмана не страшны твердыни,
Пусть даже сильной ложь была, —
Ум побеждается гордыней,
Сильнее правды – похвала.
 
 
Когда лицо врага увидишь,
Жди незаслуженной хулы.
Но ты прости ему обиды,
И опасайся… похвалы!
 

Кастинг

 
Успех на день, успех на час.
С обложек глянцевых журналов
Глядят красавицы на нас,
Считая свой успех немалым.
 
 
По росту, весу, форме глаз,
Как лошадей по цвету масти,
Перебирают судьи вас,
Употребляя слово «кастинг».
 
 
Но были времена другие,
И кастинг был – не нам судить.
Какой отбор прошла Мария,
Чтоб людям Господа родить?
 
 
Ау, земные судьи, где вы?
Кто выбирал Адама с Евой?
 
 
История полна имён,
Пред ними меркнет кастинг тленный!
Здесь Моисей и Соломон,
Их выбирал Творец Вселенной!
 
 
Успех на день, успех на час…
Земной успех, земные судьи.
Творят историю для нас
Лишь Богом избранные люди!
 

Своей могучею рукой

 
Своей могучею рукой,
Творец Вселенной,
Ты поднял дымку над рекой
И держишь Землю.
Тебе покорны все миры,
Их миллионы,
Из-под земли к Тебе спешит
Росток зелёный,
И души грешные порой
Во тьме томятся,
Стремясь, как дымка над рекой,
К Тебе подняться.
 

Бабочки

 
Монотонность всегда и во всём
И размеренность – жизни основа.
Мы зелёные листья жуём
И жевать будем снова и снова.
 
 
Зелень сочная, с ранней весны
И до осени – много работы,
Но откуда-то странные сны:
В этих снах – ощущенье полёта.
 
 
Иногда пролетают в лесу
Существа из неведомой сказки.
Невесомые крылья несут
Переливы небесной окраски.
 
 
У фантазии нет берегов!
Как попали на крылышки эти
Все расцветки полей и лугов,
Все оттенки цветущего лета?
 
 
Замолчит в потрясении лес,
И никто на вопрос не ответит:
Может, это посланцы небес
Заблудились на нашей планете?
 
 
Только летом живут чудеса,
Всё забудет грядущая осень.
Шум деревьев и птиц голоса
Сменит неба холодная просинь.
 
 
Сколько будет у осени тризн!
Жёлтых листьев закружится веер…
В мире гусениц было поверье,
Что кончается куколкой жизнь.
 

Ирина ТАЛУНТИС

Читая Блока

 
Над скамейкой на ветке кленовой
Резво пляшет на влажном ветру
Прихотливо раскрашенный клоун,
Будто в цирке смешит детвору.
 
 
Доплясался. Подпрыгнув повыше,
В неотвязном естественном сне
С каждым мигом плавнее и тише
Прямо в книжку ложится ко мне…
 
 
…Навсегда, без сомнения тени
Я захлопнула спящий листок
Вместе с горечью грусти осенней
В странном мире по имени Блок!
 

Птиц перелётных принял тёплый юг

Птиц перелётных принял тёплый юг,

Опали листья, выпали снега,

Ушёл за горизонт хороший друг,

Приобрела коварного врага.

Жизнь, как всегда, валяет дурака,

Хотя сама висит на волоске.

Я помогу. Тебе – моя рука!

Никто не прикасается к руке…

…Раньше срока забрызгало лето

 
…Раньше срока забрызгало лето
Жёлтой краскою ветви берёз,
Все попытки зажечь сигарету
Подтверждали – размолвка всерьёз…
 
 
…Вспыхнет пламя в руке – по привычке
Замираю и, кажется, вновь:
Я в огне догорающей спички
Несгоревшую вижу любовь!
 

Я сегодня вымыла окно

 
Я сегодня вымыла окно,
Над планетой нагибаясь смело.
Не успело высохнуть оно —
На стекло коровка божья села.
 
 
То ли это тайный знак небес,
То ль на солнце выбралась из тени,
То ли приняла за дикий лес
Царство одомашненных растений…
 
 
Скажете: событье – просто смех,
Нечего делиться было с нами!
Я не претендую на успех —
Мне б чуть-чуть поговорить… стихами!
 

Дел миллион

 
Придёт рассвет —
                         займусь крышиным бегом
(Бегом по крышам —
                              ясно и ежу),
Усядусь на сугроб,
                           умоюсь снегом
И на язык сосульку положу.
Послушаю капели звонкой пенье…
Дел миллион!
                         А выглянет луна,
Я напишу для вас стихотворенье!
Ах, да, я не представилась: Весна!
 

Мухомор

 
У дороги лесной —
Ель.
Меж корней у неё —
Гриб.
Мухомор – не моя
Цель.
Я ногою его
Сшиб.
Рядом холмик, на нём —
Мох.
Может, спрятан в лесу
Клад?!
Я – по камню ногой —
«Ох!».
Мухомор от души
Рад.
 

Мои слова за дерзость не сочти

 
Мои слова за дерзость не сочти,
Когда вздох сожаления услышишь:
«До Пушкина могла б я дорасти!»
…Он был всего на сантиметр повыше.
 

Молитва

 
Я, «ступая по лезвию бритвы»
И «у пропасти встав на краю»,
Не шепчу пред иконой молитвы,
На коленях пред ней не стою
 
 
И грехи не считаю натужно,
Не стремлюсь очутиться в раю…
Помоги тем, кому это нужно,
Тем, кто верует в милость твою.
 

Начало

 
«Родился на земле исконно русской,
Законы чтил и защищал права,
Не праздновал в четырнадцатом труса …
Честь дворянина – больше, чем слова!
 
 
Теперь смотрю с тревогой на дорогу —
Жду изменений горестных в судьбе.
Молитвы вспомнить, обратиться к Богу?!
Забыть, что знал и помнил о себе?!
 
 
В кровавой свалке разберусь едва ли.
Что впереди?! Изгнанье? Смерть? Сума?..»
 
 
От автора: ещё не страшен Сталин,
И двадцать лет до жуткого – «тюрьма»!
 
 
Кто прежде жил достойно, сыто, честно,
Потом не знал, «что делать», – виноват…
Дед приобрёл, став жертвою репрессий,
Привычку к жизни под названьем «ад».
 

К твоим ногам бросается с мольбой

 
К твоим ногам бросается с мольбой,
Ступней коснувшись, отползает снова…
Как будто в чём-то виноват, прибой
Замолвить просит перед кем-то слово.
Ты не Господь, чтоб отпускать грехи,
Тем более явлениям Природы …
…Разгул стихии просится в стихи,
Когда поэт «у моря ждёт погоды»…
 

Облаков кружевная кайма

 
Облаков кружевная кайма
По неровному краю залива.
Словно их пришивала сама
Неохотно, небрежно и криво.
 
 
Гладь небес – нежный, ласковый шёлк
Голубого, капризного цвета.
Утюгом белый лайнер прошёл
По тончайшей вуали рассвета.
 
 
Пристрочила к волне стрекоза
Бахрому золотого рогоза…
Я протёрла в испуге глаза:
Где житейская скучная проза?!
 

Арбуз

 
На камне в раздумье глубоком
Сижу, что второй Робинзон,
И парус вдали одинокий
Скрывается за горизонт.
 
 
Колибри цветные не кружат
Над бедной моей головой —
Над грязным разбитым арбузом
Блаженствует бабочек рой.
 
 
А море на берег пустынный
Солёную гонит волну.
Как дева над вечным кувшином,
Печально глотаю слюну.
 
 
Летят эскадрильями осы,
Рядами ползут муравьи.
Предвижу лавину вопросов
Моей возмущённой семьи.
 
 
Таких же арбузов на свете —
Что пыли у сельских дорог.
Пусть празднуют бабочки эти —
Их жизни так короток срок!
 

Виктор ТИХОМИРОВ-ТИХВИНСКИЙ

Дом заколочен

 
Дом заколочен. В доме нет людей,
И мухой солнце в паутине бьётся.
Что говорить – ведь по России всей
Таких домов немало наберётся.
Куда ушли, какой нашли приют
Те люди, что здесь век свой коротали?..
Дома стоят… Стоят дома! Поют!
Как будто бы с людьми ушли печали.
 

Мать не пишет мне из Ленинграда

 
Мать не пишет мне из Ленинграда
В Петербург холодный и сырой.
А сама любой записке рада,
Рада мама весточке любой.
Дерева стоят, как на параде,
На ветру листвой сырой звеня, —
Мама, мама, как там в Ленинграде
Век свой доживаешь без меня?
Там луна – небесная телега —
В вечность-бесконечность впряжена!
Петербург-старик встаёт из снега.
Ленинград – из памяти. Из сна!
 

Тихий дождь

 
Серый день. Туман вдали закрывает дали.
Осень. В небе журавли запятыми стали.
Тихий дождь – как чей-то плач за окошком, вроде…
Надевает мама плащ, на крыльцо выходит.
Оглядится – ни души: не зовут, не плачут.
Капли, медные гроши, прочь по лужам скачут.
Скачут так, что не догнать, скачут за ворота.
На крыльце присела мать, будто ждёт кого-то.
 

Григорий ТКАЧ

На ощупь

 
Не беспокойся – со мной всё в порядке,
Я буду читать твои письма на ощупь.
Сложнее теперь мне бежать без оглядки,
Но я полон сил, и тверда моя поступь.
 
 
Со мной всё в порядке – мне стало лишь проще,
Я вижу всё то, что не виделось прежде,
И мне безразлично, что рвётся, где тоньше.
Мне чужды встречающие по одежде.
 
 
Был прав тот однажды ослепший художник,
Что зренью отсутствие глаз – не помеха.
Смеясь, говорил, что я зрячий заложник
Своих заблуждений, и плакал от смеха.
 
 
Светясь, уходил он, теряясь во мраке,
Желая найти в нём живые сюжеты.
Ему ли не знать было нашей изнанки —
Он видел всё то, что скрывалось от света.
 
 
Я буду читать твои письма на ощупь
И видеть, как тушь проливалась на щёки,
Блестели глаза и не думали сохнуть
Слезинки, смывая чернильные строки.
 
 
Не беспокойся – со мной всё в порядке,
Ослепнуть – лишь значит – услышать молчащих.
Пускай мне сложнее бежать без оглядки,
Но вижу я лучше любого из зрячих!
 

Мысли обретают очертанья

 
Мысли обретают очертанья
В завитках написанной строки
И меняют место обитанья
С хаоса на белые листки.
 
 
Клинопись случайных сочетаний
Неказисто вылившихся слов
В результате внутренних скитаний
Дарит восхитительный улов.
 

Словно прожилки в мраморе

 
Словно прожилки в мраморе,
Тени на белом снегу.
Птицы сбежали за море,
Я же взлететь не могу.
 
 
Тая в промозглой мерзости,
С солнца последним лучиком
Я пропадаю без вести,
Став для него попутчиком.
 

Маргарита ТОКАЖЕВСКАЯ

Гончарный круг. Идея волшебства

 
Гончарный круг. Идея волшебства.
Бег иноходца, вера иноверца.
Сюжет невоплощённого родства —
Горячность слов, опустошённость сердца.
Движенье зим и лежебока-юг.
Бредовый сон. Таблетка аспирина.
Стихи в метро – мельканье закорюк.
Гончарный круг. Податливая глина.
И ко всему – причина забытья,
Когда улыбки сходят, словно пятна.
Искусство жизни – это быт и я,
Отдельно или вместе – непонятно.
 

Вода и сосны. Берега отвесны

 
Вода и сосны. Берега отвесны.
Названья чувств известны, неизвестны
Названья трав, жуков и мотыльков.
Кузнечик пел, пропел и был таков:
Стремительный полёт его так лёгок,
Что, как бы ни был ты жесток и ловок,
Кузнечика избавить нелегко
От неба, что светло и высоко.
 

На синем небе вспыхивали звёзды

 
На синем небе вспыхивали звёзды,
Душа гляделась в прошлое, слеза
Скатилась так нечаянно и просто,
Как будто брызнул звёздный свет в глаза.
И стало тихо. Тишью одиночья
Луны недорисованный овал
Неслышно пробирался в замок ночи,
И кто-то сверху строки диктовал.
 

Слезинкой одиночество прольётся

 
Слезинкой одиночество прольётся,
И вздрогнет тишина тревожной ночи,
И птица где-то там, вдали, взовьётся,
И станет жизнь на взмах крыла короче.
 

Торопливое чувство обиды

 
Торопливое чувство обиды,
Терпеливое чувство вины,
Незнакомые сельские виды
Из окна электрички видны.
 
 
Перегоны, названия станций,
Суета посетителей дач,
Может, сразу не выдержать, сдаться
И сойти на перрон неудач…
 
 
Или в этой обшарпанной, шумной
Электричке уехать туда,
Где сияет дорожкою лунной
Пережившая вечность вода…
 

Бесконечный заснеженный лес

 
Бесконечный заснеженный лес,
Голубые беззвучные тени.
Эта зимняя сказка небес,
Это очарование лени.
И сквозь шёпот невидных ветвей
Вдруг послышится что-то цветное,
Будто зимний поёт соловей
Приближенье луны золотое.
И как будто не снег, не мороз,
Будто кукла с фарфоровой кожей
Уронила жемчужинки слёз
В этот вечер, на детство похожий.
 

Я научусь тому, что не умею

 
Я научусь тому, что не умею, —
Когда-то мне и это пригодится,
Я повяжу косыночку на шею,
Пойду гулять, вгляжусь в чужие лица.
 
 
Поговорю о чём-то с незнакомцем,
Не просто так, а чтоб меня запомнил,
И, проходя пустым двором-колодцем,
Замечу вдруг – он всё-таки заполнен.
 
 
Здесь все шаги, все шорохи земные,
Все ощущенья тех людей далёких,
Унёсших одиночества земные
В страну, где не хватает одиноких.
 

Этот мир, невозвратный и нежный

 
Этот мир, невозвратный и нежный,
С бесконечной ранимой душой,
Этот голос, до странного прежний,
Но опять почему-то чужой.
 
 
В зимнем сумраке гаснущий иней,
От рассвета не тающий снег,
Тишина от небесности синей,
И неслышно идёт человек,
 
 
И касается тенью подвижной
То скамейки, то тени другой
В этом городе осени лишней
Над всегда терпеливой рекой.
 
 
Он уходит и, вновь появившись,
Будто право имеет – опять,
С каждой улицей города слившись,
На мосту одиноко стоять.
 

В беспамятстве иных времён

Лии Владимировой

 
В беспамятстве иных времён
Есть времена воспоминаний,
Когда осенний холод ранний
Стучится в зеркала окон.
И узнаёшь не голоса,
А лишь предчувствия утраты,
И те, что вычеркнуты, даты,
И позабытые глаза.
 

Задумчивые пальцы антиквара

 
Задумчивые пальцы антиквара
Ощупывают маленький предмет —
Всего лишь отработанная тара,
В которой ничего в помине нет.
О нет, неправда, есть на дне флакона
Коричневое пятнышко смолы,
И антиквар глядит почти влюблённо
Сквозь пятнышко на прошлые миры
И видит даму в ласковом маренго:
Холодноватой бледности рука,
Перед которой целая шеренга
Изысканных духов. Наверняка
Она возьмёт флакон стеклянный, синий,
Переплетённый тонким серебром…
О, этот запах, ветром уносимый
В края, куда из прошлого уйдём…
 

Мы, по странам своим разбредясь, будем время нести

 
Мы, по странам своим разбредясь, будем время нести
В невесомых ларцах, запечатанных древней строкою,
И откроем ларцы, чтобы родину жизни спасти,
Чтобы в воду ребёнок глядел, наклонясь над рекою,
 
 
И дрожание света на малой негромкой волне
Принимал за посланье из дальней страны, где у брода
Белый ангел поправил уздечку на белом коне
И поехал на дальний костёр неземного народа.
 

Иероглифы снов нарисованы красками рая

 
Иероглифы снов нарисованы красками рая,
Я пытаюсь прочесть, и успеха условие знаю —
Что во сне я не сплю, а живу, веселюсь и играю
И, как будто не впрок, всё, что видела, запоминаю.
Я потом размотаю на быль эти свитки мерцаний —
Звёздных, чистой росы и сияющих глаз…
Навсегда позабуду попытки бесстрашных дерзаний
Ну хоть чем-нибудь тронуть от неба отбившихся Вас.
Но позвать не забуду с собой на высокое небо,
И поднимете голову – солнце вольётся в глаза,
Тем единственным чудом, которое на небеса
Унести вы с собой захотите, когда, улетая,
Вас поманит с собой лебединая ангелов стая.
 

Остывающий звон. Фиолетовый сумрак

 
Остывающий звон. Фиолетовый сумрак.
От росы тяжелеет густая трава,
Только ящерки путь незаметен и юрок,
Только кажется сумрак недвижным сперва.
И тропа, что впитала следы и поверья,
Невесомый покой сохранит до утра,
Эта песня неслышная послевечерья
Улетает к неведомо-грустным мирам.
Там её ожидают, как будто посланье,
Без которого дальше и дня не прожить.
Фиолетовый сумрак. Едваприкасанье.
Это ветер принёс паучковую нить.