Текст книги "Together forever (Вместе навсегда) (СИ)"
Автор книги: Кохэйри-неко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Она широко улыбается, когда я приношу её ветровку и жестом предлагаю надеть. Бросает быстрый неловкий взгляд на выключенный ноутбук, но встаёт, одевается, и мы выходим на улицу.
– Давай на мотоцикле, – льнёт ко мне Усаги, когда я хочу достать ключи от машины. Колеблясь лишь секунду, я сворачиваю в сторону и минут через десять вывожу с подземной стоянки железного коня. Начинает капать мелкий дождик, но мы, смеясь, надеваем шлемы, застёгиваем куртки. Усаги садится позади меня, крепко обнимая руками и прижимаясь грудью к спине. По коже проходят мурашки: из-за холодных капель дождя, заползающих за ворот, или же от маленьких разрядов, что рождаются от наших прикосновений – непонятно. Но в любом случае это чертовски приятные ощущения.
Токио проносится мимо нас подобно стремительной молнии. Дождь хоть и льёт, как из ведра, но скорость достаточно высокая, чтобы позволить нам не промокнуть слишком сильно.
Всё перед глазами смешивается в один цветастый шар, в котором я как-то пытаюсь сориентироваться. Но некое чувство безопасности и покоя продолжает сидеть в душе, нарастая и не давая оступится. Мы мчимся вперёд, дрожа от холода и острых ощущений, и это опьяняет. Объятья Усаги сжимаются крепче, а сама она кладёт голову мне на плечо.
Мы летим долго и упорно. Кажется, мимо нас несётся само время и пространство. Или же то просто обычная иллюзия.
Мотоцикл затихает где-то за городом, на обрыве, вид с которого – захватывающий. Город стелется перед нами – огромный и величественный. Хоть и льёт дождь, но где-то далеко-далеко на горизонте уже пробиваются лучи солнца, отбрасывая на тучи золотисто-розовые тени.
Усаги сбрасывает с головы шлем и громко смеётся, раскинув руки. Поднимает голову к небу и жмурится, когда капли дождя попадают в глаза.
– Мамо-чан, – тянет она ко мне ладони, и я, завороженный, снимаю шлем и иду к ней.
В кармане приглушённо играет телефон – музыка очень часто сопровождает наши внезапные поездки. Усаги стягивает куртку и начинает танцевать. Я по началу против такого, но вскоре и песня, и Усако затягивают меня, и мы пляшем словно сумасшедшие под этим дождём. Босиком, куртки откинуты в стороны, в промокшей насквозь одежде – но чертовски счастливые и довольные. Наши разгорячённые тела, излучающие жар, что перекрывает холод воды, соприкасаются в танце. Близко, слишком близко – и это сносит крышу. Мы страстно целуемся, когда эмоции переходят все грани дозволенного, а сердце просто не может вынести безграничной любви.
Нас можно назвать сумасшедшими – да, пожалуй. Но это не имеет абсолютно никакого значения, когда мы вместе. Мы любим, любимы и безумно счастливы.
Дождь вскоре заканчивается, солнце наконец занимает своё законное место на небосводе. А мы занимаемся любовью на промокших куртках и нам абсолютно нет никакого дела до окружающего мира. Купаясь в солнечных лучах, объятьях и поцелуях друг друга, мы понимаем, что большего – нам и не нужно. Только быть вместе, вот так вот, рядом. И растворяться в нашей любви и страсти.
Да, возможно, мы и впрямь сошли с ума. Но после последней битвы мы больше не можем существовать отдельно друг от друга. Только так: сердце к сердцу, глаза в глаза. Когда дыхание и мысли одни на двоих, а перед взором – только образ любимого человека. И никого другого.
Называйте нас как хотите.
Но мы счастливы и любимы, хоть и чуточку сходим с ума.
Комментарий к Сумасшедшие
По традиции: в мой День рождения черканула вам и себе подарочек :^D
========== У каждого свои «тараканы» ==========
– Как твои дела? – Усаги улыбается уголками губ, придерживая плечом телефонную трубку. Одновременно она красит ногти на левой ноге, однако это ничуть не мешает ей разговаривать с самым дорогим её сердцу человеком. Приятный мужской голос на другом конце провода завораживает её:
– Сейчас гораздо лучше. Вот, пока температуры нет, решил почитать чего-нибудь.
– Ты только не перетруждайся, – она говорит обеспокоенно, но в то же время ласково: знает, что если Мамору что-нибудь пришло в голову, он не откинет это в сторону и обязательно выполнит.
Если честно, Усаги уже давным-давно была бы там, с ним, в его квартире. И наставительно поучала, отбирая книгу, что нужно побольше отдыхать. А то уж совсем заработался. Однако Мамору пару дней назад подцепил заразную болячку, и, сговорившись с мамой Усаги, не пускал свою девушку на квадратные метры родной квартиры. Он не хотел бы, чтобы Усаги заразилась – лишний повод не ходить в школу, конечно! Зная это, Мамору и рассказал обо всём миссис Цукино. Он был бы жутко рад, будь Усаги рядом с ним, но… Мамору в первую очередь думал об Усаги и её здоровье. О себе – это уже в последнюю очередь.
– Но я же всё равно волнуюсь, – Усаги, закончив наводить марафет, откладывает баночку с лаком в сторону и плюхается назад себя на спину, беря телефон в руку. – Зачем ты рассказал моей маме?
На том конце провода хрипло смеются:
– Ты спрашиваешь меня об этом уже в который раз, крольчонок. Ты же знаешь, почему.
– Я знаю, – недовольно надувает губки Усаги. – Знаю. Но всё же… Почему?
– Потому что, – Мамору хмыкает, Усаги фыркает вместе с ним, и вот – они уже через секунду оба смеются. Правда, Мамору под конец заходится в кашле. Терпеливо подождав некоторое время, пока приступ прекратится, Усаги вздыхает и качает головой:
– Я должна быть рядом. Тебе плохо, я же чувствую. И не смей говорить, что температура спала. Ты наверняка чувствуешь слабость.
Мамору говорит приглушённо, но в его голосе слышатся стальные нотки:
– Даже не думай приходить. Я скоро поправлюсь.
– Все вы так говорите, – Усаги садится, опираясь свободной рукой о постель, – а потом чуть ли не умираете. Ты прямо как папа. Один в один.
– Ну, не сердись, Оданго, – даже лишь по одному тону она понимает, что он улыбается. Может быть, даже снисходительно, да и это прозвище старое вновь выползло… Но Усаги не хочется злиться или кричать. Не потому, что Мамору болен и лишний шум для него вреден. А просто лишь из-за того, что сердцем она понимает, что он сам безумно за неё переживает, оставляя одну на такое довольно длительное время. Но сам захотел. Ну, ничего. Ещё немного потерпеть осталось.
– Я не сержусь, родной мой, – вздыхает Усаги и ложится на бок, подпирая голову ладонью. Удобнее перехватывает трубку и наставительно продолжает: – Только даже не думай делать чего-нибудь такого, от чего тебе может стать хуже?
Мамору не выдерживает и громко хрипловато хохочет:
– Скажи, пожалуйста, и чем это я могу таким заниматься, что мне может стать плохо? Камни ворочать, что ли? – в трубке что-то шелестит и падает. Весело обругав упавшую книгу, Мамору шуршит пледом – да, кажется, это он самый – и снова возвращается к разговору: – Или ты думаешь, я тут стадо быков тренирую?
– А кто тебя знает, – невозмутимо откликается Усаги, терпеливо ожидая, пока он там устроится поудобнее. – У тебя коллекция очень обширная. Мало ли куда захочешь, чтобы она «переехала».
– Пару месяцев назад я нашёл ей вполне подходящее место и не собираюсь ещё куда-либо перетаскивать, – не менее серьёзно отвечает ей Мамору. – Правда, на Ebay видел один редкий камушек. Танзанит{?}[Находят его крайне редко, природные запасы практически истощены. Все это относится к уникальному танзаниту, который спрятался у подножья величественной Килиманджаро. Исследователи утверждают, что через 10 лет минерал исчезнет, поэтому его смело можно отнести в список «Самые редкие драгоценные камни».]. Уж больно соблазн велик.
– Купил? – деловито осведомляется Усаги, зная увлечение своего парня минералогией.
После событий с Тёмным королевством и обретением всех четырёх камней Ши-Тенноу Мамору ещё серьёзнее погряз в эту область. Выискивал везде, где только можно, различные камни, изучая их свойства, сравнивая с уже имеющимися четырьмя камнями.
Вскоре желание найти разницу между обыкновенным кунцитом и кунцитом, оставшимся от Первого Лорда Негаверса, переросло в азарт коллекционера. С каким рвением и трепетом Усаги собирала свои томики манги – точно так же Мамору, изучая всё новые и новые источники, приобретал небольшие экземпляры в свою расширяющуюся коллекцию.
Об этом не знал практически никто. Только Усаги, оставаясь вечерами дома у Мамору, в то время, когда он был занят больше обычного, осторожно открывала прозрачные створки шкафа и ласково гладила камни. Ей нравилось смотреть на переливы острых граней, чувствовать их энергетику и пропускать её через себя. Усаги любила в полутьме представлять, как они будут совмещать здесь обе своих коллекции, когда съедутся после свадьбы. Мыслей путних так и не приходило, но ей нравилось думать об этом.
– Не-а, – вздыхает Мамору несколько обречённо. – Он, знаешь, какие деньги стоит? Нет, о таком мне только мечтать остаётся. Вместо него заказал экземпляр оникса{?}[Оникс – поделочный камень, который является халцедоновой разновидностью кварца. Отличительная особенность оникса – его своеобразный полосатый окрас, который создают параллельные слои камня, содержащие различные примеси.]. Всегда хотел, да вот только некогда было. Вот, решил сейчас.
– Оникс, да? – Усаги тянется к тумбочке и ищет в нём свою небольшую энциклопедию камней. Энтузиазм Мамору оказался заразительным, и она не так давно купила себе эту книгу, чтобы хоть примерно знать, какие камни есть у её парня в коллекции. Да и пригодится на будущее, когда она захочет ему чего-нибудь подарить такого, чего ещё у Мамору нет.
– Ага. Завтра-послезавтра должен прийти заказ.
– Я как раз пойду мамину посылку получать, – листая страницы книги, Усаги взглядом ищет нужное ей название. – Могу и твою, когда извещение придёт.
– На электронку должно прийти, – слегка смущённо говорит Мамору. Прокашлявшись, он продолжает: – Да не утруждайся, я потом сам заберу как-нибудь…
– Вот и нет, – строго отрубает Усаги, но потом говорит уже гораздо мягче: – Я просто хочу сделать для тебя хоть что-нибудь… Если уж ты не пускаешь меня, чтобы я позаботилась о тебе, так позволь хотя бы посылку забрать. Я положу её тебе в почтовый ящик – она же небольшая. А потом ты её заберёшь… Чтобы ждать долго не пришлось, – она улыбается, зная, насколько сама нетерпелива в отношении ожидания. И безумно хочет сократить это время даже таким вот способом. Занять себя, загрузить различными поручениями. А как пробегаешь целый день – глядишь, и долгожданный час подойдёт.
– Ну, хорошо, – сдаётся Мамору и широко улыбается – она чувствует это. – Ты пароль же мой знаешь?
– Да, он у меня в блокнотике записан, – Усаги снова шарит в тумбочке и вытаскивает на свет божий записную книжку с кроликом на обложке.
Они говорят ещё около получаса. Одновременно обо всём и в то же время – ни о чём. Но эти темы для них обоих очень важны, несмотря на их небольшую значимость для остальных. Для той же самой Луны, что дремлет в ногах Усаги, он кажутся лишь очередной ерундой. Но не для них двоих.
========== Тайком ==========
Шаг, другой. Ещё один и ещё.
Идти и не шуметь – для неё это было очень сложно. Но, преодолевая собственную неуклюжесть и неловкость, Усаги упорно двигалась к цели. Которая, впрочем-то, даже не ведала, что к ней кто-то приближался.
Стемнело за окном быстро, а электричество словно специально – или нарочно – выключилось в самый разгар торжества. День рождения Рейки праздновался в особняке Мотоки и Уназуки Фурухата, родители которых пару дней назад отчалили в кругосветное путешествие. И так вышло, что на электростанции в районе Токио, где и располагался дом, что-то случилось со счётчиками. Великодушный Мотоки разрешил всем гостям остаться до утра – слишком темно на улице, чтобы даже пешком до дома идти. Да и поздно уже было. Поэтому некоторые разбрелись по гостевым комнатам – такие как Мамору, а небольшая компания, включая именинницу, Уназуки и Усаги и её подруг, зависала до трёх ночи в гостиной при свете фонарика. Девочки делились всякими секретиками и играли в игры наподобие старой доброй «бутылочки». Ну, а потом Рейка показала каждой их комнату, вот только…
…Усаги от рождения была любопытной и чуточку вредной.
Когда она шла по коридору за Рейкой, то заприметила кое-что интересное в одной из комнат, дверь в которую была не до конца закрыта. И стоило только имениннице пожелать Усаги доброй ночи и удалиться к Мотоки, как неугомонная Цукино шмыгнула обратно в коридор. И ме-едленно и осторожно, на цыпочках, пошла к заинтересовавшей её комнате.
Наконец, вожделенная дверь оказалась прямо перед носом Цукино. Молясь, чтобы петли не скрипнули, Усаги заглянула внутрь, пытаясь разглядеть в темноте очертания, которые она заприметила минут двадцать назад.
Человек в кресле как спал – сидя и откинувшись на спинку, так и продолжал заниматься этим нехитрым делом. Гадко ухмыльнувшись и достав из кармана заранее захваченный маркер, Усаги смело шагнула в комнату.
– Вот ты и попался, голубчик, – ехидно прошептала она себе под нос.
Усаги подошла максимально близко к креслу и уже сняла колпачок, готовая воплотить в жизнь все свои самые смелые мечты, как человек в кресле громко чихнул. Замерев от неожиданности и чуть не выронив маркер, Усаги даже слегка присела от испуга. Но прошла секунда, а за ней две, три и четыре, но спящий вёл себя тихо и не собирался никуда вскакивать. Усаги выдохнула и выпрямилась. Орудие её снова было наготове.
Вот только…
Луна лениво выползла из-за туч, пронзая ночную тень блёклыми синеватыми лучами. Слабый свет упал на лицо спящего, освещая расслабленные черты. Никогда ещё прежде Усаги не замечала на его лице такого умиротворения. От увиденного она замешкалась, и рука её, дрогнув, опустилась.
Стараясь не шуметь, Усаги отложила маркер на столик рядом с креслом и приблизилась ближе. Затаила дыхание, разглядывая приятные мужские черты лица. Она и раньше замечала, как он красив – пожалуй, иногда можно себе признаться в этом – но сейчас… Лицо Мамору впервые за их знакомство не выражало ехидства или насмешки. Он не хмурился, не кривил в усмешке красивые тонкие губы. Просто спокойно и умиротворённо спал. Грудная клетка мерно вздымалась и опускалась, а ресницы вздрагивали совсем невесомо. Усаги казалась очень удивлённой – разве можно так крепко спать и не слышать ничего в округе?
Она протянула руку и кончиками пальцев прикоснулась к его щеке. Кожа была слегка колючей на ощупь, но это оказалось даже приятно. Закусив губу, Усаги медленно и осторожно провела пальцами вниз, доходя до подбородка. Мамору дёрнулся вслед этому движению и замер. Усаги замерла вместе с ним, боясь шелохнуться и даже лишний раз дыхнуть. А вдруг проснётся? Что он скажет? Что сделает? Она тогда будет готова умереть со стыда, а в его арсенале добавится ещё парочка обидных прозвищ. Что-то типа «Ночное страшило» или ещё чего похуже.
Но Мамору продолжал спать, лишь щекой прижимался к её ладони. Сосчитав до шестидесяти, Усаги наконец смогла выдохнуть и уже второй рукой коснулась его лица, поворачивая к себе так, чтобы иметь возможность получше рассмотреть в тусклом лунном свете.
Чёлка с одной стороны падала на глаза и мешала полному осмотру его лица. Усаги, помедлив, чуть отодвинула пряди волос в сторону. Почему-то сейчас, в этот момент, ей не казалось, что она делает что-то странное или неправильное. Ей просто захотелось увидеть Мамору – в новом для неё свете. Так почему она не может позволить себе сделать это? К тому же он спал и не мешал ей воплощать в реальность коварные «планы». Это было даже не хуже разрисовывания маркером: Усаги ощущала, как будет хранить эту тайну. Знать что-то, чего Мамору не мог знать – это было увлекательно и захватывало дух.
Она осторожно, почти невесомо, гладила его лицо кончиками пальцев, ощущая как внутри что-то приятно тянуло. Закусив нижнюю губу и опасаясь лишний раз вздохнуть, Усаги как очарованная скользила по его лицу взглядом. Она почему-то не могла насмотреться на Мамору, на его притягательные черты.
– Ты такой бака, – прошептала Усаги, наклоняясь чуть ниже. Это был спонтанный и неожиданный порыв – поцеловать его. Ещё одна тайна, которую она будет хранить. Мучительно, мучительно сладко и невыносимо. Ведь Усаги ненавидела секреты, которые ей поневоле приходилось таить ото всех.
Губы Мамору оказались сухими, но неожиданно мягкими. Шершавыми и тёплыми. Усаги прикрыла глаза и, чертовски смущаясь, осторожно целовала спящего парня. Она даже не поняла, когда он начал отвечать ей. А как опомнилась – резко отпрянула, прижимая ладони к губам. Но Мамору продолжал спать. Только немного хмурился – слегка недовольно и… Но Усаги опрометью выбежала в коридор и не могла более сказать, что за эмоции были у него на лице. Только когда она достигла отведённой ей комнаты, наконец смогла дать волю переполнявшим её эмоциям.
– Боже, боже, боже, – стремительно краснея, бормотала Усаги. Прижавшись спиной к двери, она съехала вниз, уткнулась пылающим лицом в колени. Стыдно… Почему-то было чертовски стыдно. Однако Усаги ни капельки не жалела о содеянном. Сердце замирало от каждого мига воспоминаний и, чёрт возьми, они были до одури приятными. Один только минус: внезапно захотелось ещё. Ещё и ещё. Вот только… К сожалению это ей более недоступно.
Усаги всхлипнула и бросилась на кровать, пытаясь подавить рыдания в подушку.
А молодой человек через пару комнат от неё открыл глаза и усмехнулся.
========== Твои глаза ==========
Комментарий к Твои глаза
Написано под влиянием песни «Твои глаза»; исполнительница: Loboda.
Эти хитрые выбивающие почву из-под ног глаза, на которые я натыкаюсь всякий раз, стоит мне появиться в «Короне». Пронизывающий насквозь чуть насмешливый взгляд всегда приводит меня в исступление. По началу я избегала его, пряча взор и стараясь убежать прочь. Потом глядела прямо, без опаски и с неким вызовом. Владелец этих глаз продолжал смеяться надо мной и с удовольствием участвовал в наших знаменитых на всю десятую улицу перепалках. А я злилась на него, на синеву насмешливых глаз и проклинала саму себя. А сейчас…
Я знаю, что бестолковая. Всегда была, есть и останусь таковой. Поэтому с завидным постоянством прихожу в «Корону» и, дрожа от предвкушения, сижу за барной стойкой, ожидая появление того-самого-человека, который меня безумно раздражает. И от одного только взгляда которого я вся покрываюсь мурашками, а где-то глубоко внутри поднимается волна возмущения или… удовольствия? Я не понимаю собственных эмоций, но теперь до дрожи в коленках жду его появления. Когда я умудрилась стать такой мазохисткой? Во всём виноват только он и пронзительный взгляд синих, похожих на волнующийся океан перед бурей, таких невозможно притягательных глаз.
От нетерпения закусываю губу, крепче сжимая в руках бумажный стаканчик с моим любимым молочным коктейлем, клубничного вкуса которого я сейчас, увы, практически не ощущаю. Нетерпение перед встречей напрочь заглушает весь остальной окружающий меня мир. Я кажусь сама себе какой-то наркоманкой, сильно зависимой и неотвратимо больной. У меня – последняя стадия привязанности к моему «наркотику», и я его практически ненавижу. Готова хоть сию секунду разорвать на тысячи тысяч лоскутков! Вот только воспоминания о синих глазах с хитринкой сразу успокаивают мой гнев, заменяя его на ураган предвкушения. Где же ты, мой личный чёртов искуситель?
Словно услыхав мои мысли, двери в «Корону» с негромким «дзыньк» раскрываются и в гейм-кафе наконец входит он. Человек, которого я просто терпеть не могу. Но в то же время схожу с ума от его глаз.
Он быстрым шагом приближается к стойке, кивая маячившему на заднем плане Мотоки. Садится на стул и замечает меня. Стараюсь быть максимально расслабленной, но в то же время невозмутимой. Я ни за что не позволю этому противному мальчишке узнать, что же творится у меня на душе. Слишком много чести, я считаю.
– Какие люди в Голливуде! Я думал, ты сегодня вообще не придёшь – экзамены такой стресс для твоей неокрепшей психики, Оданго, – усмехается он, а синие глаза смотрят нахально и с неким вызовом. Невыносимый юноша подле меня словно с нетерпением ожидает моего ответного выпада, и он не заставляет себя долго ждать.
– Пришла тебе пожаловаться – а то негоже грустить в одиночестве, – я поворачиваюсь к нему лицом и, подперев кулаком подбородок, без страха заглядываю в его глаза. Внутри словно что-то сжимается от сладострастного предвкушения, и я, не удержавшись, закусываю нижнюю губу, лишь бы подавить стон, рвущийся наружу. Синие глаза напротив сужаются и внимательно изучают моё напряжённое состояние. А их владелец хмыкает, его красиво очерченные губы искривляются в ехидной ухмылке – так и не терпится прибить его.
– Сдала хоть? – спрашивает он, и я почему-то не слышу в голосе привычных ноток насмешки. Словно в самом деле переживал за меня и мои оценки – я же всегда числилась в списках отстающих, и учёба была больным местом.
Пожимаю плечами, пальчиком накручивая прядь волос.
– Не знаю. Ещё не было результатов.
– Но в любом случае – как получишь оценку, только не швыряй в меня своим табелем, – он брезгливо морщит нос, а я почти задыхаюсь от волны гнева. Скажите, пожалуйста, какой привереда! Табель ему мой не нравится! Нахал! И как я вообще могла думать о том, что он симпатичен?
– Обязательно в тебя и швырну, – огрызаюсь я и отворачиваюсь, задрав нос. А он негромко смеётся и, кажется, чувствует себя превосходно. Подлец!
– Мамору, твой кофе! – вклинивается в наш разговор Мотоки и ставит перед Чиба чашку крепкого горячего кофе. Мой враг номер один кивает:
– Спасибо.
Мотоки уходит, оставляя нас снова наедине.
– Ты нахал, – фыркаю я, косясь на Мамору. Тот давится кофе и недоуменно смотрит на меня:
– С чего бы это?
– А просто так, – поворачиваю к нему голову и замираю, вновь пересекаясь взглядом с синевой его чарующих глаз. Чувствую, как стремительно краснеют щёки и спешу отвернуться – он невыносим, невыносим, невыносим!
– Знаешь, ты очень миленькая, когда сердишься, – неожиданно заявляет Мамору и, оставив на стойке нужное количество йен за кофе, покидает «Корону».
А я сижу ошеломлённая и обескураженная, тупо пялюсь на свой недопитый коктейль и пытаюсь понять, что бы могли значить его слова. Перед внутренним взором вновь вспыхивают его синие, такие глубокие глаза, заставляющие меня всякий раз испытывать благоговейный трепет, стоит мне лишь взглянуть на Мамору. Стремительно выдыхаю и вскакиваю на ноги – не очень грациозно, но иначе – опоздаю.
Пулей вылетаю из «Короны» и пытаюсь найти знакомую макушку в толпе. Наконец, замечаю то, что ищу и со всех ног бегу следом.
– Мамору! Стой!
Он оглядывается и, сделав ещё один шаг, тормозит и оборачивается ко мне…
========== Люблю ==========
Ты крепко спишь на чёрном с красными пятнами алых роз пледе, а я наблюдаю за твоим молчаливым сновидением. Мягкий утренний ветер лишь слегка заставляет дрожать пряди угольно-чёрных волос, щекочет мне лоб и совсем невесомо треплет мою длинную юбку. Деревья, склонившиеся над нами, что-то шепчут, шелестя своими вековыми кронами, услаждая слух. А я смотрю на тебя, на твой крепкий сон, и понимаю, как же сильно я люблю тебя.
Буквально неделю назад закончилась битва с Галаксией, Старлайты улетели на Кинмоку, а ты – мой родной, хороший мой – вернулся ко мне.
– Мамо-чан, – шепчу я и осторожно, совсем невесомо кончиками пальцев касаюсь твоей щеки.
Осторожно глажу, пытаясь не разбудить, не потревожить твой крепкий сон. Ты давно не высыпался как следует, а потому я не хочу тревожить тебя. Спи, моя любовь, спи. Я рядом, и никому не позволю разрушать этот момент единения с природой и умиротворённостью. Спи.
Я любуюсь тобой, твоей красотой, и понимаю, что мне ужасно повезло, что я тогда кинула именно в тебя той чёртовой контрольной в тридцать баллов. Наша первая встреча… Сколько эмоций, сколько воспоминаний и первых чувств несёт она в себе. Злость (практически первородная ярость), недовольство, смущение, трепетание сердца и интуитивное робкое ощущение чего-то незыблемого и родного.
Знаешь, Мамо-чан, а я полюбила тебя задолго до тех наших воспоминаний, которые хлынули в наши тяжёлые, удручённые войной и болью головы. Просто не желала признаваться в этом себе и уж тем паче – тебе. Но рано или поздно я бы поняла их, приняла и с гордостью смотрела бы в будущее. И, возможно, призналась бы первой – ты ведь ужасно стесняешься проявлений чувств на публике. Хороший мой…
Я осторожно глажу тебя по щеке и ты интуитивно, во сне, тянешься за моей ладонью, словно не хочешь, чтобы моё тепло куда-то ушло, исчезло, и я тихо смеюсь от щемящей радости в сердце.
Я люблю тебя. Очень сильно люблю. Твои волосы, в которые я люблю зарываться пальцами и по часу не отпускать тебя; глаза, что всегда ласково смотрят на меня; губы, целующие меня так, что дух захватывает… Твои руки, которые обнимают всегда так сильно и крепко, что кажется, что недостаёт дыхания. Но я счастлива в этот момент, потому что понимаю, что нужна тебе. Очень-очень нужна, и ты не хочешь расставаться со мной ни на секунду.
Ты не часто говоришь о своих чувствах, такой уж ты человек. Девочки иногда думают, ты вообще не способен на выражение любви, но это не так. Твои действия, мимолётные касания, головокружительные поцелуи и крепкие объятья говорят куда лучше всяких слов. Мало кто может понять меня – о, это слишком сложно, особенно для тех, кто не влюблён или лишь строит в голове иллюзию великой любви. Нет, им не понять.
Мне нравится в тебе всё. Даже твой противный, колючий характер, который со временем, конечно же, сгладился и стал мягче. Но частенько проскальзывают в нашем общении колючие нотки, когда ты недовольно называешь меня «Оданго» и ругаешь за плохую оценку по контрольному тесту. Но я знаю, что это потому, что ты тоже любишь меня и хочешь, чтобы мне было хорошо. Но я не ас в делах науки, прости меня, Мамо-чан… В нашей паре эта роль отведена тебе, а я же – обычная девушка, которая просто очень сильно хочет быть твоей женой и старательно учит лишь новые рецепты. Прости.
Иногда мне кажется, что это сон. Что я скоро проснусь и не увижу тебя, вновь останусь одна в этой ужасающей темноте, где неподалёку ревёт блистающая звёздными семенами тишина, а на троне передо мной восседает Галаксия… Усиленно мотаю головой. Нет, нет, нет! Хватит с нас сражений! Мы уже достаточно натерпелись, дайте нам просто пожить спокойно: для себя и для друг друга.
Мы многое пережили. И многое нам предстоит. Но сейчас, глядя на тебя, на твоё умиротворённое лицо, я хочу лишь одного: просто жить. Не важно где и как, главное – рядом с тобой. Чтобы моя рука всё также спокойно лежала в твоей, чтобы мы могли положиться друг на друга и знать, что наше будущее – оно общее для нас. Что мы не разбежимся, как в море корабли, а останемся вместе. Навсегда, как и хотели когда-то давно. Как и хотим сейчас.
Задумавшись, я не замечаю, что ты проснулся, и теперь ласково смотришь на меня снизу вверх.
– Усако, – негромко зовёшь меня, и я придвигаюсь ближе, прижимаясь сильнее к тебе.
– Ммм?
– Иди-ка сюда, – ты обнимаешь меня, крепко-крепко, что у меня захватывает дух.
Я кладу голову тебе на грудь и ощущаю, как ты медленно поглаживаешь мою спину, и это рождает искры удовольствия во всё теле.
– Мамо-чан?
– Ммм?
Я поднимаю на тебя голову и широко улыбаюсь. Подаюсь вперёд, невесомо целуя такие любимые губы.
– А я люблю тебя…
========== На память ==========
– И надолго ты уезжаешь в Америку? – негромко спросила Усаги, не поднимая на Мамору глаз.
– Сначала на год, – также тихо отозвался он. – А потом… как пойдёт, – слегка улыбнулся ей Мамору.
Усаги кивнула, все ещё не осмеливаясь посмотреть на него.
– Понятненько, – кивнула она, чувствуя, как где-то в глубине души что-то неприятно ёкнуло и заныло.
Не хотелось почему-то отпускать его в какую-то далёкую непонятную страну, о которой Усаги только слышала, но никогда не была в ней. Да и не особо её туда тянуло – в родной Японии и сердце радуется, и думы думаются. И что этот противный мальчишка нашёл в Штатах, что так рвался туда?
Они медленно шли по улицам Токио: так вышло, что в «Короне» случилась небольшая проблемка, из-за которой Мотоки пришлось её закрыть до вечера, а потому Мамору и Усаги пришлось покинуть заведение. Почему-то расходиться не хотелось, хоть и разговаривали они на повышенных тонах. Что-то не давало Усаги уйти, гордо задрав нос, и вскоре она поняла, почему. Мамору внезапно, но тихо сообщил, что улетает, и это острой болью застряло в сердце Усаги, от чего солёные слёзы неприятно щипали глаза.
– Наверное, ты давно мечтал об этом – и вот, мечта твоя осуществилась, – проговорила Усаги, натянуто улыбнувшись, но украдкой вытерла влагу со щёк.
Они остановились на большом мосту. За спиной гудели машины, а внизу мерно дрожала тёмно-синяя вода. Мамору облокотился о перила, а Усаги дрожащими пальцами вцепилась в холод металла, стараясь не навернуться на трясущихся на ногах и не упасть.
– Знаешь, на самом деле нет, – наконец ответил Мамору.
Прищурившись, он глядел куда-то вперёд, и ветер нещадно трепал его тёмные волосы. Сглотнув комок в горле, Усаги удивлённо на него посмотрела.
– Нет? Почему?
– Ну, моя основная мечта заключается в другом. Настоящее счастье – не в количестве высших образований или денег, по крайней мере, для меня, Оданго, – он перёвел взор на Усаги, и она отчего-то смутилась. – Я полечу, потому что мне это интересно. Но вовсе не из-за того, что с детства мечтал там учиться, нет.
Усаги слегка наклонила в бок голову, прищурившись от сильного ветра, что царапал глаза.
– А какая она – твоя мечта?
Мамору какое-то время молчал, внимательно изучая её лицо, потом посмотрел вниз, в собственное расплывчатое отражение. Усаги уже успела подумать, что зря она это спросила и что он сейчас ей вообще ничего не ответит, но Мамору вскоре заговорил, заглушая её мысли:
– Я никогда не знал тепла родителей, не помню улыбки матери и объятий отца. Я хочу, чтобы у меня была семья – пускай не такая, какая была, но зато я буду знать, что кто-то ждёт меня дома просто потому, что я есть, а не отдать конспект или пригласить на ненужную мне вечеринку.
Он снова поднял на неё голову, и Усаги поняла, что буквально тонет в этих синих, таких пронзительных, но печальных глазах. Она негромко выдохнула сквозь стиснутые зубы, сильнее сжала перила руками, но всё же нашла в себе силы ответить ему.
– Хочешь… я буду тебя ждать? – тихо спросила Усаги, не отводя от него взора. – Ну, чтобы у тебя был повод вернуться домой из твоей Америки?
Она робко смотрела на Мамору и чувствовала, как пульс слишком сильно стучал в висках, заглушая её мысли. А когда Мамору выпрямился и повернулся к ней – сердце совершило кульбит, и Усаги сильнее сжала пальцами прохладный металл, словно просила его, чтобы даровал ясность разуму.
