Текст книги "В янтаре (СИ)"

Автор книги: Каролина Инесса Лирийская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Не успевает наемник сделать легкий танцующий шаг по направлению к ожидающему Силко, на него сверху с визгом обрушивается Джинкс, только синие косы мелькают, вспыхивают. У нее в руке – тоже нож, подарок Силко, хороший, надежный клинок, который Джинкс с яростью вонзает наемнику в лицо, вбивает с размаху. Она воет, как испуганный зверь, бьет снова и снова, в грудь, в сердце, в живот, раскраивает шею, режет, терзает. Наемник мертв еще после первого удара, потому что Джинкс не ошибается, Джинкс всегда метит верно, точно, но она все уничтожает его с такой яростной злобой…

– Джинкс! – рявкает Силко.

Она вздрагивает, оборачиваясь на него; в синих глазах пелена безумия. Силко никогда не повышает на нее голос, но сейчас ее нужно встряхнуть, вернуть назад… Пальцы Джинкс, будто сведенные судорогой, разжимаются, и нож с глухим стуком падает на пол.

Дверь распахивается, в кабинет вваливается Севика, но видит этот кровавый кошмар, видит трясущуюся Джинкс… Силко одними губами выговаривает ей: «Убирайся!», а сам сгребает к себе Джинкс, прижимает ближе. От нее словно разит лихорадочным жаром, она что-то скулит, а звуки катастрофически не складываются в слова. Дверь закрывается, отрезая их от мира, оставляя одних – с этим тяжелым, железным запахом пролитой крови. Джинкс воет в голос, хватается за голову, сдавливая виски, впиваясь в волосы, а Силко твердо, но осторожно берет ее за руки, чтобы она не поранила саму себя; вынуждает посмотреть на него.

– Все хорошо, – шепчет он, – ты меня спасла, Джинкс, ты отлично справилась, ты все сделала верно. Посмотри на меня, видишь, все замечательно, мы оба целы…

Она жмется ближе, но Джинкс уже не такая маленькая, чтобы можно было ее разом всю обнять, спрятать. Силко все равно пытается, гладит по спине, целует в макушку. Он усаживает Джинкс на свое любимое кресло – «трон», как говорила она в детстве – и втискивает ей в руки кружку с крепким сладким чаем, который Силко не допил. Возможно, после пережитого девочке можно было плеснуть и коньяк…

Джинкс пьет мелкими глотками, понемногу успокаивается. За спиной Силко люди Севики выволакивают трупы; все работает слаженно, как механизм. Чуть позже, когда Силко уведет Джинкс куда-нибудь, придут специальные уборщики. Убийства – обычное дело для них, но это покушение разбивает Джинкс особенно сильно, дробит ее разум на осколки – Силко это чувствует. И пытается ее удержать.

– Я п-правда… спасла тебя? – с трудом выговаривает она, глотая слова.

Силко улыбается. Он бы сам с удовольствием разделал наглого ублюдка, но Джинкс не позволила тому и приблизиться на расстояние удара…

Джинкс, которая в отчаянии шептала ему, что она все уничтожает. Что она ранит своих близких, что по ее вине погибают все, кто ей дорог. Джинкс-проклятие, Джинкс-чудовище. Кошмар и убийство.

– Ну конечно, моя хорошая, ты меня спасла, – вздыхает Силко. – Спасибо. Я рад, что ты так обо мне заботишься.

– Нет, я все порчу, я ужасная, это все из-за меня, – частит Джинкс, захлебываясь словами, жутким речитативом. – Все умирают, да, и руки, руки в крови, и все вокруг в огне, и я… и Вай…

– Не говори так. Ты замечательная, – мягко втолковывает Силко. – Ты лучшее, что есть в моей жизни, Джинкс. Не знаю, что бы я делал без тебя.

И она предсказуемо заливается слезами, которые Силко терпеливо утирает вытащенным из кармана платком. Лицо Джинкс все в темных потеках от макияжа, она неловко трогает кожу под глазом, глядит на темные пальцы и нервно улыбается:

– А-а, я теперь прямо как ты…

Силко фыркает уже совсем спокойно. Вспоминает, как когда-то Джинкс разрисовывала его и себя одинаковыми цветочками и звездочками – такие до сих пор украшают его потолок среди злобных морд… А теперь они оба в крови, перепачканная Джинкс и он, который ее успокаивал.

Подождав еще, чтобы она точно перестала плакать, Силко помогает еще немного трясущейся Джинкс встать, отводит ее умыться – без яркого макияжа та кажется моложе и потеряннее, и у Силко знакомо сводит сердце от осознания, что его дочь еще совсем юная и уязвимая. Крови на ее руках больше нет, но Джинкс всматривается в свои ладони, нахмурившись.

– Идем, посидим внизу, – предлагает Силко. – Хочешь тот коктейль, который тебе нравится?..

– Нет. Еще чаю, – бормочет Джинкс. – И послаще.

Они проходят мимо кабинета, в котором поспешно отмывают кровь. Силко слушает запутанные рассказы Джинкс о ее новых выдумках.

Наверное, она и правда его спасла. Не от убийцы – от кошмара одиночества, от холодной безучастности ко всему миру. Благодаря Джинкс Силко еще что-то чувствует – так больно и пронзительно.

И теперь он должен спасать ее.

========== 10; болезнь ==========

Силко тонет. Снова погружается в густую вязкую воду, обжигающе-горячую, невыносимо разъедающую – кожу и мысли. Захлебывается этим жутким киселем, чувствуя мерзкую горечь на языке, в горле, даже в легких – распирает, горит, только спичку поднеси. Все мысли теряются, вспыхивают отдельными огненными письменами, но думать получается едва-едва, как будто его тяжело ударили по голове железным кулаком. Образы мелькают – тоже как сквозь мутную воду, искаженные, жуткие, калечные – как он сам.

Он зовет кого-то срывающимся голосом – то ли Вандера, то ли Джинкс, но никто не отзывается. И он снова совсем один в черной речной пустоте, и только илистое дно с отложениями химикатов готово принять его в мягкие успокаивающие объятия.

Лучше бы он остался там, на этом дне.

В себя приходит Силко очень медленно, как будто возвращается из мертвых. Сознание с трудом удерживается в трясущемся скованном теле, он с трудом понимает, что лежит в собственной кровати, рядом горбится усталая Джинкс, а где-то в углу возится темная паучья фигура, в которой Силко изумленно узнает Синджеда. Каким чудом Джинкс его вытащила из темного логова и привела в дом…

– Что… – кашляет Силко; голос звучит как грохот ржавого железа. Вопрос так и повисает оборванным, потому что у него нет сил продолжать. Только горло вспыхивает болью, словно ему воды из реки в рот залили.

Прикорнувшая Джинкс тут же распахивает глаза, кидается к нему, с грохотом роняя табурет. Обнимает, наваливаясь, что-то сдавленно шепчет, но на Силко снова накатывает волна больного жара, а в ушах что-то шумит. Ему нечем дышать – не из-за Джинкс, не из-за обожженных токсинами легких, а потому что лихорадочное и колючее сворачивается в груди. Пульс тяжело грохочет в ушах, вдавливая его в постель.

– Ты заболел, – шепчет Джинкс, как будто оправдываясь. – Тебя Севика нашла… в кабинете. Ты отключился над бумагами. Ох, прости, прости, я хотела с утра зайти к себе, но так увлеклась бомбами, я должна была… Нет, я обязана!..

– Нет, нет, все в порядке, – сипло спорит Силко. – Ты-то тут причем…

Он чувствует себя… совершенно разбитым. Уничтоженным до основания. Закрыть глаза – и сгинуть. Мысль искусительная, но только упрямство позволяет Силко держаться в сознании. Пытаясь сказать что-то еще, он страшно закашливается.

– Ослабленный иммунитет, – ворчит Синджед, многозначительно указывая на свой глаз. – Неудивительно, что болезнь развивается так быстро и серьезно.

– Док сказал, у тебя оспа, – быстро добавляет Джинкс.

Силко давится лающим кашлем – чувствует, как его чуть запоздало из-за рассеянного сознания окатывает диким ужасом. Смотрит на Синджеда, ища подтверждение жуткому приговору, даже пытается привстать на трясущихся руках. Боги, да он одной ногой в могиле…

– Ветряная оспа, – огрызается Синджед, поправляя виновато поежившуюся Джинкс, – обычная детская болезнь, но взрослых подкашивает только так, если раньше не переболел. Джинкс будет сидеть с тобой, она болела. Севика тоже, а вот остальные твои подручные не все помнят… Не советую разносить дальше, – доктор скованно пожимает плечами. – В общем, разберетесь. Я оставил немного лекарств и рекомендации…

Силко кивает, успокоенный. Тьма медленно накрывает его снова.

В следующий раз он открывает глаза, когда Джинкс с силой встряхивает его за плечо. Свет приглушен. Сосредотачиваясь с трудом, Силко отмечает, что лежит в другой рубашке, старой, заношенной, а у двери на крючке висит огромный плащ Севики, еще слегка мокрый от дождя, – значит, это она о нем позаботилась… Джинкс помогает сесть и вручает ему ту самую кружку с обезьяньей мордой; перед глазами все плавает, и Силко едва не роняет ее, расплескивая густой зеленоватый отвар, но Джинкс упорно впихивает ему кружку, придерживая руки и помогая отхлебнуть.

Если Силко и ненавидит что-то больше всего, так это беспомощность.

– Док сказал, это какие-то травы, – ответственно поясняет Джинкс. – Полезные!

Горло раздирает от осторожных мелких глотков; на языке оседает неприятный травяной привкус, но у Силко не хватает дыхания, чтобы попросить у Джинкс воды. Эгоистичное просыпается в нем, тяжелое, дурманное – он не хочет, чтобы Джинкс уходила, боится остаться один, чтобы снова провалиться в кошмар, где его все оставили подыхать в проклятой реке.

– Как ты? – боязливо спрашивает Джинкс. Совсем тихо, как будто опасается, что их кто-нибудь подслушает.

Силко пожимает плечами.

– Все хорошо, – лжет он, чтобы ее успокоить.

Звучит так, будто он выкурил десять сигар подряд.

Джинкс и правда не отходит от него, помогает доплестись до ванной, когда горло рвет дикий кашель, сотрясает все его тощее тело. Джинкс сторожит под дверью – на тот случай, если Силко рухнет и расшибет голову о кафельную раковину. Откашливаясь, Силко обреченно и зло думает: хотя бы, блядь, не кровью. Возможно, он не умирает, но всего его переламывает от боли в костях, от вспышек поднимающейся температуры.

Потом Джинкс приносит еще какую-то травяную дрянь, пичкает его лекарствами, в которых Силко с облегчением не чувствует кисловатого привкуса «мерцания»; все время Джинкс его дергает, не позволяя слишком глубоко проваливаться в жаркое тесное забытье, но в то же время не разрешает переползти к письменному столу, чтобы заняться делами, когда Силко чувствует себя чуть лучше. В Джинкс прорезается что-то самоуверенно-властное, когда она велит ему соблюдать постельный режим, и Силко с легкой ухмылкой замечает в ней черты, подсмотренные у него самого. И они сидят вместе, и он не знает, какое сейчас время.

Он просыпается с криком, прижимая руку к пылающему глазу. Силко снова кажется, что лихорадка растекается от раны, что из глаза течет рыжий гной, скользя по пальцам, а шрам – вскрытое мясо, влажно-горячее, мокро-кровавое. Его почти накрывает истерикой, он – снова мальчишка, подыхающий от воспаленных ран. Но Джинкс все еще здесь, перехватывает его руки, отводя от лица и не позволяя разодрать сухой серый шрам ногтями. Успокаивает, выслушивая его неразборчивые вскрики. Обессиленный, Силко утыкается ей в плечо и вздрагивает, наконец-то находя опору. Пахнет едкими красками и травами, которые она для него заваривает.

Севика тоже заглядывает иногда, но смотрит на него с каким-то оторопелым сожалением – и Силко упрямо стискивает зубы. Он привык, что его люди видят в нем только самоуверенного и стойкого химбарона, властителя Зауна, а не просто слабого человека, убитого детской болячкой. Севика уж точно не станет болтать у него за спиной, но почему-то Силко не хочется показываться ей… в таком виде, так что он находит удобные предлоги, чтобы отослать ее прочь. У нее и без того много дел – нужно удерживать Заун, пока он сам не может.

Джинкс селится в его комнате, как тогда, когда он только подобрал ее; только теперь она не дичится и не забивается в углы, а обустраивается со всем удобством. Притаскивает краски, конечно…

Наутро Силко просыпается от того, что Джинкс грозно нависает над ним с кисточкой. Рисует, нахмурившись от усердия.

– Что ты делаешь? – настороженно спрашивает он.

– Ты весь красными пятнами пошел, – говорит Джинкс, продолжая елозить кисточкой по его щеке. – Док говорит, так и должно быть. Надо мазать, вот, он дал зеленку…

Джинкс выглядит почти счастливой, разрисовывая его; это напоминает время ее детства, когда Силко с той же покорностью позволял ей размалевывать все, до чего руки дотянутся, и его в том числе, – лучшими мелками и фломастерами, которые он мог достать. Он улыбается – и Джинкс ворчит, чтобы Силко не дергался.

Под лопаткой чешется, и Силко начинает подозревать, что пострадало не только лицо.

– Проще облить меня зеленкой целиком, – предлагает он, когда Джинкс ковыряется с его спиной. Осторожно раскрашивает поверх тощих птичьих лопаток.

– Ты звал его, – вдруг говорит Джинкс, придерживая за плечо, чтобы Силко не дергался от щекочущих прикосновений кисточки. – Вандера, я имею в виду. Так… отчаянно.

Силко молчит. Ему почти отвратительно возвращаться к своим расчетливым холодным мыслям – горячка бреда хотя бы позволяет спрятаться от реальности, забыться.

– Я просто… немного потерялся во времени, Джинкс. Я почти ничего не помню.

– Меня ты тоже звал, – добавляет она, и Силко по тону понимает, что Джинкс довольно улыбается. Потому что она – самый важный человек в его жизни. Его упрямая дочь, которая накидывается на него со всей заботой, какой может.

И нахер Вандера. Он в прошлом, сгинул, утонул в огне – вместо Силко.

– Спасибо за помощь, Джинкс. Не знаю, что бы я делал без тебя, – улыбается Силко.

– Я так испугалась, что ты умираешь, – неожиданно всхлипывает она.

Силко осторожно поворачивается к ней, заглядывает в глаза. Наверно, сейчас он выглядит жутко нелепо: больной, помятый – и весь в зеленке, но Джинкс доверчиво жмется к нему, словно хочет спрятаться в объятиях от всего жестокого мира, как тогда… Остаться так навсегда.

– Я никогда тебя не оставлю, – обещает Силко. – Никогда.

***

Через несколько дней, когда Силко уже чувствует себя полностью здоровым, Джинкс с утра не оказывается рядом, она не будит его каким-нибудь торопливым спутанным рассказом в попытках отвлечь и приободрить – и этот нарушенный ритуал заметен. Что-то нехорошее Силко чует сразу же, кидаясь в ее комнату… И, конечно, находит Джинкс в постели. Лоб у нее горит, она вяло отмахивается от его руки.

– Почему ты соврала, что переболела? – отчаянно злится Силко, но не может на нее кричать – сейчас, когда Джинкс смотрит на него лихорадочно блестящими глазами. Его злость – как и обычно, тихая и мучительная, разрывающая сердце беспокойством за дочь.

– Я должна была присмотреть за тобой, кто бы еще это сделал, Севика? Ха! Я справилась, я сделала все правильно… – слабо бормочет Джинкс. – Прости. У тебя много дел… Иди, я… я смогу сама, я понимаю, у тебя есть Заун…

Ее тон буквально кричит: «Останься со мной». Она хрупко ежится, кутаясь в огромное клетчатое одеяло. Тот Силко, который мечтает о независимости Зауна, который готов работать ради нее, упрямо и въедливо, уже хочет мчаться на важные встречи, обсуждать экономическое положение города и беседовать со своими связными из Пилтовера… Но тот Силко, который все еще замечает заботливо нарисованные зеленые узоры на своем лице, все же остается.

– Ничего, Севика отлично справляется, – решает Силко, присаживаясь у постели. Осторожно берет ее за руку, сжимая тонкие пальцы. – Сейчас заварю травяной чай, хорошо? Хочешь, я что-нибудь почитаю?

В детстве она любила слушать, как он читает, хотя детских книг у Силко не было. Впрочем, Джинкс очень нравились биологические справочники и учебники по химии.

– Хорошо, пап, – слабо улыбается Джинкс.

Глаза у нее слезятся.

Комментарий к 10; болезнь

я не знаю, чем болеют в лоре Аркейна, поэтому придумала самое легкое хд

вообще в симптомах ветрянки обычно нет кашля, но у взрослых часто случаются осложнения… а Силко не то чтобы здоров по жизни, вот его и накрыло

и это был десятый кусочек, у нас юбилей!

кстати, пользуясь случаем, у меня еще есть твиттер @portaminferni, там всякие микрокусочки и мысли по Аркейну! буду рада вас видеть ;3

========== 11; любовь ==========

Комментарий к 11; любовь

тут не совсем джен, а еще элементами Силко/ОЖП и Джинкс/Люкс (я не шарю в лоре Лиги, я просто знаю, что эта девочка существует и что с ней и Джинкс рисуют очень милые арты)

все в порядке, я не забросила сборник, просто у меня сейчас сессия, и я умираю внутри :(

Где-то в глубине души Силко Амалия нравится. Не по тем причинам, по которым на нее пялятся люди поглупее, хотя, надо признать, это красное шелковое платье смотрится на ней так чарующе, что невозможно думать ни о чем другом. Силко этот наряд напоминает алую ножевую рану. Так же опасно и прекрасно. Так же близко и чувственно.

Наверное, в этом все и дело: Силко просто остается самим собой, даже когда перед ним оказывается прекрасная женщина. Он все думает о выгоде, просчитывает действия, даже если эти визиты ни монеты не стоят. Она, как и обычно, приносит ему несколько записок, в которых кропотливо отмечены имена тех, кто слишком много болтал – со шлюхами всегда много говорят, это непреложная истина, но девочки и мальчики Амалии достаточно умны, чтобы распознать зреющий заговор. Силко довольно улыбается, пряча бумаги в стол – и для этого приходится немного преодолеть себя, потому что какой-то части его хочется тут же вцепиться в них и вычислять предателей, которые завтра повиснут на крыше «Последней капли»…

Он помнит прекрасную Амалию с юности, до сих пор иногда удивляется ее жизнелюбию – да кто бы, боги, не сломался, торгуя собой на улицах. И тому остервенелому упрямству, с которым она теперь занимается своим небольшим борделем. Силко спонсирует ее из своего кармана по доброй памяти – так он борется с монополией на развлечения в Зауне, действуя на нервы той разукрашенной старухе, да и полезно, когда хотя бы один бордель сливает информацию только тебе…

Но больше всего Силко ценит Амалию за беседы – пусть и приходится держать для этого бутылку дорогого красного вина прямиком из Пилтовера. Но не стоит ли это того, чтобы наблюдать, как она, небрежно, на грани приличия закинув ногу на ногу, отклоняется на спинку гостевого стула?..

Амалия ведет себя так, будто она хозяйка в этом кабинете. Они и похожи с Силко: смоляные волосы, бледное хищное лицо, тонкое, с высокими скулами, но главное – пристальный, невыносимый взгляд. Амалии не нужен жуткий демонский глаз, чтобы вызывать одним своим видом ужасающий трепет, какой-то удушливо-приятный, как страх перед неизбежным.

– Джинкс недавно приходила ко мне, – вдруг говорит Амалия, лукаво улыбаясь, и Силко сразу выдергивает из ленивой полудремы. Она крутит бокал, наблюдая за игрой света на гранях, и косится на него.

– У нее что, проблемы? – хмурится Силко.

Потому что Джинкс и проблемы всегда идут рука об руку, лишь слепец не признал бы это – но кто сказал, что Силко это тревожит? Только незнакомая тревога царапает его душу: что же случилось, если Джинкс побоялась обратиться к нему напрямик?..

– О да, Силко, у нее проблемы! – говорит Амалия трагично, поднимаясь с невыразимой грацией. В разрезе провокационно мелькает обнаженное бедро с отметиной сложной татуировки. – Бедная девочка влюбилась в какую-то… туристку. Ну, она точно не из наших, но и не из Пилтовера. Мои контакты говорят, что из Демасии.

– Беглая магичка? – Силко едко улыбается. – Что ж, не худшее, что можно было ожидать.

Амалия понимающе кивает, заглядывая ему в глаза.

– Тебе страшно не нравится, что она обратилась ко мне.

– О, нет, это логично, – кривится Силко. – Ты же мастерица по обольщению. Пожалуй, наилучший выбор. И что ты ей посоветовала?

– Для начала – заговорить с этой самой девицей, – мелодично рассмеявшись, говорит Амалия. – А потом, я уверена, все будет в порядке. Но если кто-то разобьет твоей дочери сердце, полагаю, ты ведь сумеешь с этим справиться, Сил-ко? – сладко тянет она, цапая его за воротник.

Возможно, где-то в глубине души Амалия сама влюблена до безумия, но Силко предпочитает не заглядывать так далеко – можно и впрямь утонуть. Поэтому он лишь рассеянно кивает, позволяя ей соскользнуть к нему на колени. Слава богам, это совсем не похоже на жалобно льнущую к нему Джинкс – Амалия похожа на порочную демоницу, решившую забрать его душу, огненная и прекрасная.

– Можешь закрыть глаза, если тебе так легче, – обреченно предлагает Силко, но Амалия целует его долго и самоуверенно, а потом отрывается от губ и касается жуткого шрама, жарко шипит: «Дурак», и Силко как будто снова семнадцать, и у него на плечах нет всего гребаного Зауна – только свободолюбивые мечты.

– А я рада, что у тебя появилась дочь, – шепчет Амалия. – Меня немного обнадеживают мысли о том, что ты хоть кого-то способен любить просто так, без притворства.

Силко ничего не отвечает – и не знает, что говорить.

***

Джинкс находится внизу, около бара. Уныло лежит на столешнице, уткнувшись в нее носом, и катает пальцем по столу какую-то блестящую штучку, в которой Силко с опаской угадывает колечко. Чувствуя, что рядом кто-то садится, Джинкс тут же напрягается, тянется к пистолету, но быстро узнает Силко.

Музыка играет, мурлычет граммофон, ведутся вечные разговоры среди завсегдатаев, раздается чей-то захлебывающийся смех, и Силко приходится наклониться к ней поближе.

– Как твое свидание? – неловко спрашивает он.

Потому что, боги, буквально вчера он заплетал Джинкс первые косички и рисовал с ней разноцветных страшилищ, а уже сегодня она ходит на какие-то свидания – уму непостижимо. Жестом подзывая бармена, Силко велит налить себе чего-нибудь покрепче.

– А-а, твоя проститутка меня сдала, – уныло бормочет Джинкс; в глазах лихорадочно поблескивают слезы неясной обиды, и Силко тут же дергает вперед: утешить, обнять, пожалеть, но он останавливает себя и вцепляется в стакан, а Джинкс все ворчит: – Ну и пожалуйста, ну и пусть. Ничего больше ей не скажу…

– Так что случилось?

– Ну, мы погуляли тут и там, – вздыхает Джинкс, сцепив пальцы. – Все было очень даже хорошо, а они… они молчали, и я слушала Люкс, она знает очень много умного, а я ей рассказывала про Заун, про историю – то, что ты мне говорил! У нее улыбка – такая… такая! Булочки поели, я ей украла самую вкусную. Но потом я ушла домой, и я подумала, что все не может быть так хорошо! – отчаянно восклицает она. – А вдруг она поймет, что я такая плохая, а она – такая хорошая!

Силко тихо вздыхает, отпивает виски. Это вполне в стиле Джинкс: самой придумать проблемы. Он ловит ее за руку, осторожно притягивает к себе, и Джинкс с душераздирающим скрипом двигает стул ближе, чтобы уткнуться Силко в жилетку и шумно дышать, сглатывая слезы.

– Меня никто никогда не полюбит! – всхлипывает она.

– Неправда. Я же люблю тебя больше жизни.

– Ну я не про то, – возмущается Джинкс. – Ты мой папа, а это…

– Нет, Джинкс, не в этом дело. Любовь – она от сердца. Любая. И даже если я, – выразительно говорит Силко, – тебя люблю, то эта твоя Люкс (а она, судя по твоим рассказам, хорошая девушка) – тоже может тебя полюбить!

Джинкс уже ревет, не таясь, и Силко успокаивающе гладит ее по спине, совсем как в детстве, и от этой мысли он все же улыбается.

– Давай для начала сойдемся на том, что ты ей нравишься, – предлагает Силко. – А там уже посмотрим. Ты ей колечко купила?

– Ага, с солнышком. Красиво, скажи? Ей понравится?

Солнце в Зауне почти совсем не видно – Силко помнит, как в детстве о нем мечтал, как одержимо всматривался в затянутые вечным смогом небеса, надеясь рассмотреть золотые лучи.

– Конечно, понравится, – ответственно говорит Силко, и Джинкс ему, как и всегда, верит.

========== 12; кот ==========

Силко вздыхает. Он только и может, что вздыхать, потому что ругаться на Джинкс он никак не способен, просто язык не поворачивается. Особенно – когда вот как сейчас, она стоит и смотрит на него жалобно синими-синими глазищами, в которых дрожат слезы.

И прижимает к груди самого тощего, облезлого и злобного кота, которого Силко видел в своей жизни.

– Где ты его нашла? – справившись с изумлением, спрашивает он, потому что отчасти Силко правда интересно, где именно в Зауне обитают такие чудовища. Возможно, не стоит туда ходить.

– Я… на фабрике… сгоревшей, – уже в открытую шмыгая носом, отвечает Джинкс.

Кот шипит и жмется к ее груди, к рубашке, перепачканной в чем-то едко-черном – сажа, понимает Силко. Она опять бродила среди обгоревших остовов, разгребая ботинками пепел. Искала… что-то. Сестру. Себя прошлую. Джинкс влечет туда, будто под обломками старой жизни она сможет откопать что-то ценное, настоящее, а Силко… что ж, он не может запереть ее в доме.

– Джинкс, там никого нет, – втолковывает он в который раз. – Твоя сестра ушла. Она не вернется. Никогда, Джинкс. Остались только ты и я.

Она всхлипывает – очень беспомощно, очень жалко – и кивает, как заведенная. Тянется к Силко, желая, как и всегда, спрятаться в его неловких объятиях, но в то же время боится отпустить кота. Так и мнется перед ним, обнимая серое лысое чудовище, которое, притихнув, янтарными глазами пялится на Силко с призрачным вызовом. Теперь, приглядевшись, Силко узнает в этом жутком существе одного из бродячих котов, что его люди отлавливали для Синджеда и его экспериментов с «мерцанием». Этот не кажется отравленным – и он каким-то чудом пережил взрыв в лаборатории, выбрался и бродил по фабрике, злой и голодный.

– Можно его оставить, ну пожалуйста? – канючит Джинкс, замечая, как долго и задумчиво Силко рассматривает кота. Кот презрительно кривит морду и дергает кончиком хвоста. – Я буду хорошо за ним следить! И… мне не будет скучно, пока тебя нет, – робко замечает она, снова смаргивая слезы.

– Я могу найти тебе любого кота, хорошая моя, – вздыхает Силко, трепля ее по волосам. – Но… тебе правда нужен этот?

Кот выглядит как жертва экспериментов по выведению самого отвратительного существа в Рунтерре, что не так уж далеко от истины. Исхудавший весь, серая кожа обтягивает кости почти болезненно. Злобная морда со шрамами, мятые усы, убийственный взгляд. Если так подумать, Джинкс нравятся жуткие вещи, так что Силко не удивлен.

В конце концов, ей же нравится жуткий Силко…

– Сначала его нужно помыть, – командует Силко, – а потом осмотреть, думаю, кто-то из наших медиков сможет разобраться, не заразный ли он какой… Только не носи его Синджеду, а то он может потребовать эту мерзость обратно.

Джинкс издает радостный писк и все же кидается на него с объятиями.

Кот, зажатый между ними, сердито хрипит.

***

После мытья кот оказывается еще более жутким, чем прежде. Серая грязь скрывала кое-где старые шрамы и новые ссадины, только начавшие зарастать. К счастью, тварь не боится воды, поэтому не бросается ни на кого, пока Силко и Джинкс в четыре руки намыливают ее в раковине. Видя раны, Джинкс отводит глаза и в волнении грызет губы.

– Все будет хорошо, – обещает Силко. – Выглядит как просто царапины.

Иногда Силко задается вопросом, зачем он это делает, но потом видит радостную улыбку Джинкс, когда Витари, одна толковая девчонка, что штопает его людей, когда тем не везет, говорит, что кот полностью здоров – нужно только его откормить, чтобы он перестал напоминать крысу, выуженную из самого ядовитого канала. Последняя ремарка принадлежит уже Силко, который вдруг вспоминает, что у него есть обязанности, и быстро уходит.

Кот заполняет все пространство. Заглядывая в комнату Джинкс, где царит привычный полумрак, Силко теперь первым делом слышит утробное ворчание чудовищного кота, а потом уже видит мелькнувшую тень. Возможно, зайди кто чужой, уже получил бы когтями в лицо, но Силко нехотя пропускают. «Сторожевой кот», – с короткой усмешкой думает Силко, заглядывая, чтобы позвать Джинкс на ужин – если не оторвать ее от работы с бомбами и красками, она напрочь забудет про еду и сон.

Следующий раз Силко видит кота размалеванным всеми цветами радуги. Джинкс гордо улыбается, когда это порождение преисподней прохаживается по гостиной, сверкая боками с нарисованными звездочками.

– Полагаю, то, что кот лысый, стало решающим фактором, чтобы его взять, – бормочет себе под нос Силко. – Будешь отмывать сама!

На следующий день он приносит домой несколько кошачьих игрушек – чтобы кот не раскидывал детали Джинкс, катая их по полу во всем доме. Тот подозрительно обнюхивает какую-то поделку из перьев, а потом нападает на нее с утробным мявом. Следующей его жертвой становится ботинок Силко, от которого воющую тварь насилу отцепляют.

– Я назвала его Кусакой, – сообщает Джинкс, придерживая кота, который все еще тянется к Силко когтистыми лапами и перебирает ими в воздухе.

– Он что, тебя кусает? – встревоженно спрашивает Силко.

– Нет… Вообще-то – все, кроме меня.

Кот охраняет Джинкс от всего, и понемногу Силко даже проникается к этому свирепому защитнику. Никто не тронет Джинкс, пока кот рядом, и этим он отчасти напоминает самого Силко.

– Джинкс, а что он ест? – замечает однажды Силко, прохаживаясь по кабинету в нервном волнении – кажется, у него намечается крупная сделка с пилтоверским торгашом.

Джинкс оглядывается по сторонам, замечая Кусаку где-то в углу, ожесточенно сражающимся с какой-то тряпкой. Пока она несмело подбирает слова, Силко ловко оказывается рядом и наклоняется к коту, готовому сражаться за свою добычу. Лезть рукой прямо в капкан не хочется, но Силко быстро подмечает вышивку по краям того несчастного кусочка ткани…

– Мой любимый шейный платок! – восклицает он, чувствуя, как закипает злостью. – Джинкс, научи это животное манерам, иначе оно будет жить в будке на улице!

Джинкс дергается, смотрит на него исподлобья – как-то очень обиженно, уязвленно. Силко застывает, тянется к ней, но девчонка уже с топотом убегает, уносясь вверх по лестнице, на чердак. Там у нее есть угол, в который Джинкс уходит плакать, и у Силко немного ноет в груди, когда он достает ее оттуда, уже обессиленную и дрожащую.

Бежать за ней сейчас бессмысленно, и Силко устало садится в кресло. Ему не стоило вовсе поднимать голос при Джинкс, но кое-что сложно исправить – видят боги, он слишком привык рычать на подчиненных. И все еще иногда ошибается.

Кот подходит к нему, виновато толкается головой в ногу. Кладет на пол истерзанный клочок ткани, который уже не спасти, и глядит на Силко, чуть прищурив глаза. Внезапно вспыхнувшая злость испаряется, поэтому Силко лишь качает головой и осторожно протягивает руку, готовый тут же ее отдернуть, но кот сам лезет под ладонь, вжимаясь лбом.

Горячий и кожаный. Силко незаметно для себя улыбается, поглаживая кота по спине. Пожалуй, это первый раз, когда Кусака позволяет его трогать кому-то, кроме Джинкс – если не считать того первого дня. Но сейчас кот хрипло мурлычет, подлезая под руку.

– Ну, и что мы с тобой наделали? – укоризненно говорит Силко, кивая наверх, на чердак.

Кот выразительно мявкает.