Текст книги "В янтаре (СИ)"

Автор книги: Каролина Инесса Лирийская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== 1; глаз ==========

– Не двигайся, пап, – ворчит Джинкс, сосредоточенно хмурится.

Над глазом занесена поблескивающая хищная игла, и Силко тихо выдыхает – одними губами, чувствуя, какими сухими выходят слова:

– Я и не двигаюсь. Давай.

Фраза звучит сиплым вороньим криком, приказом, какие он отдает своим головорезам. Джинкс терпеливо выжидает еще несколько мгновений, а потом коротко двигает рукой – и игла опускается в самый центр зрачка. Соскальзывает капля. Силко дергается, как будто ему выстрелили в голову; к этому невозможно привыкнуть, притерпеться, каждый раз – словно раскаленным прутом выжигает глазницу.

Он сдавленно стонет, пытаясь спрятать лицо в ладонях, едва не сползает с кресла. Сегодня – хуже, в сто раз хуже, чем в предыдущие дни, и Силко бестолково мечется, пока не чувствует, что кто-то обнимает его. Теплое дыхание в седой висок, совсем рядом с чудовищно обезображенной кожей. Джинкс обнимает его, по-паучьи прицепившись так, что не отодрать ее ни одной силой на свете. Так, как он обнимал ее в детстве, когда к ней приходили кошмары из пламени и крови. Бережно оттирает хлынувшую из глазницы фиолетовую дрянь…

Джинкс поглаживает его по голове, и Силко устало утыкается ей в плечо, совсем обреченно. Только с Джинкс – можно. Она не замечает жалкой слабости, не собирается бить в спину, а мурлычет что-то, напевает, и Силко понемногу начинает различать слова, выбирается по ним из нахлынувшей боли, как по ниточке.

– Мой друг, за темной речкой печальна жизнь моя, – напевает Джинкс старую колыбельную, такую же безнадежную, как весь гребаный Заун. – О помощи сердечно к тебе взываю я…

Они молчат, тихо деля эти мгновения уязвимости, пока у Силко не выравнивается дыхание. Ему все еще не хочется отстраняться, возвращаться к своим делам – бумаги Джинкс смела со стола, когда явилась. Мир может немного подождать. Он и так отнял у них слишком многое.

– Ты не боишься, что у меня рука дрогнет? – тихонько всхлипывает Джинкс. – Что я услышу один из этих своих голосов и…

– Не то чтобы мне много что терять, – посмеивается Силко.

Джинкс сидит с выжженной стороны; она с детства не боялась его чудовищного лица. Силко привык вызывать либо смертный ужас, либо презрение, однако Джинкс как будто не замечает увечья. Но ее рукам Силко, как ни странно, верит. Кому – если не ей?

На здоровый глаз опускается прохладная ладонь, и Силко вздрагивает. Темнота рушится на него совершенно неожиданно, почти подло, и пальцы инстинктивно скребут пояс в поисках ножа, а Джинкс требовательно вцепляется ему в плечо и змеей шипит на ухо:

– Посмотри на меня! Ты меня видишь? Сколько пальцев я показываю?

– Один, средний, – нервно предполагает Силко, логично исходя из непокорного характера своей воспитанницы, однако на этот ответ Джинкс издает только какой-то горестный животный вой.

Глаз выглядит жутко, Силко это знает. С каждым годом янтарная радужка неумолимо теряет форму, расползается уродливым огненным пятном, мерзкой заразой – и, да, иногда Силко кажется, что его череп горит изнутри, и огонь этот не залить ничем, даже кровью. Однажды все закончится; с той стороны будет только глухая безнадежная темнота. Бездна, в которую он сможет заглянуть. И ему придется всегда таскать телохранителя по левую сторону – скажем, ту же Джинкс…

– Я вижу… силуэт, – говорит он, чтобы Джинкс успокоить; почти не лжет. – Цвета. Черный и ультрамарин. Этого достаточно.

Она нехотя отнимает руку, возвращая ему приглушенный зеленоватый свет кабинета; сползает, устраиваясь у него на коленях, как жаждущий ласки бездомный зверек, и Силко привычно приобнимает. Тепло. Не лихорадочный жар, охватывающий его от инъекций, а какое-то другое, приятное тепло.

Его девочка. Никому не отдаст.

– Тебе больно? – спрашивает Джинкс.

– Ты полагала, я устраиваю представление специально для тебя? – хмыкает он.

– Да нет же… Обычно, когда ты ходишь, занимаешься своими делами, встречаешься с этими напыщенными ублюдками, которых ты называешь партнерами… тебе – больно?

– Да, Джинкс. Но к этому привыкаешь.

Боль просто… есть. Напоминает ему, что он такое, что с ним сделали. Долгое время в ней Силко искал силы, чтобы двигаться дальше, не забывать про свою месть, собирая себя по крупицам, но теперь… теперь боль говорит ему, что нельзя останавливаться. Никто не знает, сколько ему осталось, даже лучшие лекари и алхимики разводят руками. Он должен сделать больше для Зауна. Для Джинкс.

Иногда Силко ненавидит свое слабое хрупкое тело, готовое сломаться в любой момент.

– Не оставляй меня, – умоляюще просит Джинкс. – Ты говорил, что никогда меня не бросишь, что ты не станешь как они, но… Но! Я боюсь, Силко…

– Даже если эта дрянь доберется до мозга, я не отступлю. Слышала же, что говорят? Если Силко отрубить голову, он провернет еще десяток интриг, прежде чем упокоиться с миром.

– Не надо отрубать тебе голову, – ворчит Джинкс, дергая пуговицу на его жилете. – Мерзкий анекдот. Хочешь, я их перестреляю?..

– Джинкс.

– Ладно, – покладисто фыркает она.

Силко знает, почему она приходит сюда, почему любит сидеть наверху, как птица на жердочке, и наблюдать за ним и его посетителями. Когда Силко рядом, жуткие видения реже посещают Джинкс, и с ним она может притворяться почти нормальной. А боль, злобно грызущая его глазницу, медленно отступает, и это не имеет никакого смысла – но это работает.

– Я посижу тут еще немного? – по-детски просит Джинкс. Боги, да она же и правда все еще ребенок.

Ребенок, который больше всего боится одиночества.

Силко кивает.

Слушая, как она напевает, он сам чуть не засыпает. И почему-то с щемящим сожалением думает, что это был бы хороший сон.

========== 2; кружка ==========

Комментарий к 2; кружка

нам надо поговорить об этой кружке

и о пафосном Силко, который пьет из нее

арт от 卡殿 (Gambler Carrd): https://tinyurl.com/4a9pttt2

– Джинкс, ты же видишь, что я занят, – устало говорит Силко, слыша, как с коротким скрипом открывается дверь. Если жить с кем-то бок о бок достаточно долго, начинаешь отличать шаги.

Шаги похожи на музыку. Мотив у Джинкс сегодня – нервный и подрагивающий.

Силко смотрит на письмо перед собой – почти полностью состоящее из не слишком завуалированных угроз. Раз уж кто-то из его сторонников в Зауне умеет читать, Силко не преминет этим воспользоваться, отсылая ему весточку – потому что на северо-востоке творится какой-то кошмар, ошалевшая шайка Поджигателей едва не лишила их важного склада с «мерцанием», а человек, который обязан держать этот регион, позорно скулит что-то и оправдывается… Если бы у Силко был надежный кандидат на смену, ублюдку еще вчера оторвали бы голову.

– Если хочешь, можешь посидеть здесь, но тихо, – смягчившись, предлагает Силко.

Джинкс настороженно глядит на него своими огромными глазищами. Подступает ближе, пряча что-то за спиной, и с детской застенчивостью выдает:

– У меня есть для тебя… штука.

Джинкс четырнадцать, у нее переходный возраст. Силко невольно напрягается, готовый увидеть что угодно: от чьей-то окровавленной конечности до бомбы-«кусаки» с яркой краской – на шуточки Джинкс жалуются его люди, пытающиеся оттереть пятна кислотного цвета с лиц и одежды.

Силко кивает и неумело скалится в улыбке.

– Я заметила, что ты разбил чашку, – тянет Джинкс. – Поэтому я сделала новую…

Она ставит подарок на стол, совсем близко к краю, а сама выглядит до того смущенной, что готова провалиться под землю, и это – определенно, новая эмоция для заполошно-громкой девчонки. Силко присматривается к кружке – аляповатая, с намалеванной рожей мартышки с сердито нахмуренными бровями (он задумывается, не пыталась ли Джинкс изобразить его суровый портрет).

Предыдущая чашка – белый фарфор, без узоров – полетела в стену, когда у Силко был очень плохой день. Не то чтобы в Зауне случаются хорошие. Особенно – если ты пытаешься им управлять.

– Как тебе? – нетерпеливо спрашивает Джинкс.

– Очаровательно, – вздыхает Силко.

Практичная сторона шепчет, что ему и правда нужна новая чашка, потому что невозможно просидеть до ночи с бумагами без накрепко заваренного чая. Иногда Силко кажется, что он живет только на чае и чистом упрямстве, не позволяющем свалиться лицом в стол… А еще поделка Джинкс выглядит достаточно увесистой, чтобы заодно служить пресс-папье и оружием на случай, если придется расправиться с кем-то прямо в кабинете.

Поставить на стол эту яркую кружку – все равно что во всеуслышание объявить о своей уязвимости. «У меня есть ребенок, если хотите меня достать побольнее, пришлите мне ее по частям». Впрочем, Джинкс уже давно может постоять за себя, если придется.

Силко пытается представить себя со стороны – насколько нелепо он будет выглядеть. С демоническим пронизывающим глазом, искореженным лицом, опрятным пижонским нарядом, при белом галстуке… и с веселой детской кружкой. Кто-нибудь точно умрет от смеха. Люди будут шептаться.

Он протягивает руку и подвигает кружку поглубже, чтобы не свалилась, задетая локтем. Джинкс следит за его движениями, как любопытный зверек – словно готова схватить подарок и броситься бегом…

– Благодарю, Джинкс, – степенно говорит Силко, обреченно думая о том, как он глупо поступает. – Тебе нужно что-нибудь? Новые краски? Музыкальные пластинки?

Закопавшись в свои дела, он как-то упустил, чем именно Джинкс сейчас увлекается.

– Да нет, я просто… – она хихикает. – Подумала, что ничего никогда не дарила…

Она вешается ему на шею – как всегда, несдержанно и неудобно. Силко с тоской косится на незаконченное письмо, однако позволяет Джинкс радостно прилипнуть. Гладит ее по спине.

– Когда у тебя день рождения? – шепотом спрашивает она, как будто спугнуть боится.

– Я не знаю. Когда тебе угодно.

Он и правда не помнит – детство на дне Зауна как-то не сопутствует праздникам. А какой смысл держать в голове дату, если этот день такой же горький и обреченный, что и остальные?

– Тогда – сегодня! – ликующе заключает Джинкс, словно она так все и задумывала; глаза у нее яростно горят. – С днем рождения, пап!

Силко пожимает плечами и рассеянно улыбается.

***

Когда к нему заглядывает Маркус, тот выглядит нервным и скованным, как и всегда. Боится его до полусмерти. Силко любит, когда ему подчиняются, но такой злобный ступор – это всегда неприятно, как будто разговариваешь с зашуганной крысой, а не с шерифом. Маркус избегает смотреть Силко в лицо – как и многие другие, не готовые к пронзительному взгляду янтарного глаза. Поэтому он шарит глазами по кабинету…

Натыкается на кружку на столе. Чай дымится густым паром.

– У вас… есть дети? – ошарашенно спрашивает Маркус. И это явно совсем не то, что он собирался сказать.

– Ничто человеческое мне не чуждо, шериф, – ядовито улыбается Силко. – А у вас, помнится, дочка? Славный, наверное, ребенок…

Лицо Маркуса каменеет, он вздрагивает. Быстро вспоминает, кто Силко такой.

Хитрая змеиная тварь – даже с детской кружкой, из которой он отпивает чай, расслабленно следя за паникующим шерифом.

========== 3; шелк ==========

– Не чешись, – спокойно велит Силко. – Джинкс, что я сказал?

Она строит виноватое лицо, а сама все равно тянется поскрести ноющую лопатку, на которой теперь всполохом синеет облачко. Заживающая татуировка невыносимо свербит, поэтому Джинкс вся изводится, почти крутится на месте, как гоняющаяся за хвостом собака – не хватает только сердито щелкающих зубов.

– Джинкс, – строго повторяет Силко. Тот самый тон, который всегда действует на провинившихся подчиненных, вгоняя их в ужас, но никогда не влияет на непокорную девчонку. – Если будешь сдирать, краска заживет с пятнами, – зловеще обещает он. – Не думаю, что ты пытаешься этого добиться.

Насупившись, Джинкс возвращается к еде. Они в доме Силко – в резиденции, ему же нужно поддерживать имидж правителя Зауна, – в пустой гостиной с длинным обеденным столом. Силко полагается восседать во главе, на большом стуле с резной спинкой, но Джинкс наугад устраивается где-то посередине, и он осторожно придвигает стул рядом, почти вплотную.

Джинкс притаскивает ему размокшую от соуса коробку с уличной едой – наверняка перехватила у Иерихона, она часто там бывает. То ли щупальца, то ли чьи-то язычки – Силко правда не желает знать, но вкус не такой ужасный, как кажется на первый взгляд. Были времена, когда ему приходилось питаться крысами, так что он точно не тот человек, который будет привередничать.

Тем более, Джинкс редко заявляется к нему. У человека, пытающегося обуздать хаос Зауна, не бывает выходных. Джинкс проводит дни в своем безумном разукрашенном логове, где собирает новые бомбы. Это почти увлекает Силко – созидание, направленное на тотальное разрушение.

Они оба загадочно улыбаются, пересекаясь в этом молчаливом, почти чужом доме. Джинкс точно знает, когда его подловить, а вот Силко чаще всего даже не догадывается, что она творит – до тех пор, пока над какой-то частью города, среди кучкующихся грязных домов, не грохнет взрыв и не поднимется столб ядреного цветного дыма. Хочешь найти Джинкс – иди по следу из трупов. Ну, или она сама тебя найдет – с безумной ухмылкой и дрянной уличной едой.

Силко ловко выуживает хрусткое щупальце палочками, задумчиво прикусывает. Пожалуй, в этот раз соус слишком соленый, но ему почти нравится это странное сочетание. А по лицу Джинкс пробегает блаженная улыбочка, по-детски радостная. Эта нехитрая еда напоминает ей о чем-то важном, и Силко предпочитает не вмешиваться в клубок ее мыслей о прошлом.

– Хочу потом еще по ребрам продолжить! – азартно делится Джинкс, взмахивая правой рукой. Брызги соуса едва не летят Силко на галстук. – Здорово будет, скажи!

– И больно, – невольно предупреждает Силко.

Глазницу печет; он старается об этом не думать. Когда говоришь «боль», она всегда приходит.

– У тебя же нет татуировок, откуда ты столько знаешь… – подозрительно ворчит Джинкс.

«У Вандера были», – думает он, но ничего не говорит.

Они беседовали об этом около недели назад, когда Джинкс достала какого-то заездного мастера из Ионии и притащила его прямиком к Силко, минуя охрану, – бедняга едва не помер у него на ковре, когда понял, на кого именно ему повезло напороться. Возможно, Джинкс об этом забыла. Из ее слегка безумной головы высыпается все, что связано с прошлой жизнью. Она старается не помнить.

Когда Джинкс снова тянется почесаться, Силко удрученно вздыхает и встает; бросает ей короткое: «Жди здесь» и уходит в свою комнату. Его нет всего несколько минут, но по возвращении Силко застает Джинкс уже сидящей на столе, скрестив ноги. Остатки его порции, как он и подозревал, начисто сметены.

Он протягивает ей одну из рубашек, набрасывает на плечи. Силко сам тонкий, худосочный, но все же в эту одежду можно запихнуть еще одну такую Джинкс. Она проводит рукой по ткани, а потом хихикает, как умалишенная:

– Шелк? Кто тебя надоумил? Наверное, подумал, что это пиздец как смешно… – Отсмеявшись, она ухмыляется и неловко просовывает руки в длинные рукава. – Велико же…

– В этом и смысл, – терпеливо поясняет Силко. – Кожа дышит… А шелк будет приятнее, чем любая другая ткань.

Он правда сомневается, что это остановит нервную Джинкс от раздирания татуировок, однако есть призрачная надежда. Он садится, смотрит на Джинкс, задумчиво дергающую отворот кремовой рубашки. Странно непривычный вид, учитывая ее вкусы в одежде, – а именно в ее почти полном отсутствии.

– Джинкс, ты уже не ребенок, – осторожно начинает Силко, потому что это какая-то неизведанная территория. Предугадывать ее реакции все еще сложно – даже после стольких лет.

– Ага, у детей нет таких охуенных татуировок, – довольно скалится она.

– Я не об этом… Мужчины на тебя смотрят. И если кто-то захочет тебя обидеть, – значительно говорит он, – я надеюсь, что ты оторвешь его голову и принесешь мне, чтобы я повесил ее в «Последней капле» в назидание другим.

От его торжественного тона Джинкс заходится безумным хохотом, а потом уточняет:

– Что если его голову разнесет на ошметки?

– Подойдет какая-нибудь другая часть тела, – сдается Силко.

Возможно, он не образцовый воспитатель. Девчонка растет, как дикий звереныш, делает, что ей вздумается. Шатается по улицам и подрывает тех, кто ей не по нраву. Тех, кто пытается идти против Силко – в этом смысле Джинкс злее бойцовской псины, налетающей на любого, кто посмел задеть ее хозяина. Силко при всем желании не мог бы остановить ее – все равно что пытаться задержать летящий вперед поезд.

Поэтому Джинкс бьет татуировки и сходит с ума, а он позволяет.

Силко отчетливо помнит единственный раз, когда злился на нее по-настоящему. Пару лет назад, когда Джинкс была еще неудержимее, очень юной и злой, он вытаскивал ее из притона, где закидывались «мерцанием». Не как в «Капле», куда она, уж конечно, не пошла бы – там было жутко, как в пещере людоедов, там поселились отчаяние и ярость.

Он помнит, как неумолимо волок Джинкс по улицам Зауна, а она бежала следом на подламывающихся ногах, глядя на него как-то неверяще, растерянно – что он пришел сам, без охраны, что вытащил ее сразу же, даже не успев заорать, а теперь сжимал ее запястье до хруста костей, как будто боялся выпустить. Джинкс ныла и жаловалась, пыталась ссориться, но Силко просто тащил ее дальше. И не мог посмотреть в мутные фиолетовые глаза, покрытые поволокой сумасшествия и наркотика.

Он не может допустить, чтобы Джинкс сгинула. Чтобы утонула в ядовитых водах из ненависти и безумия, когда ее задушит наркотик. Лучше выбрать что-то одно – и Силко всегда шел тропой ненависти и мести. Он мог ей показать…

– Можно я себе заберу? – спрашивает Джинкс, показывая на рубашку. В ней она похожа на привидение, какими их рисуют в книжках для маленьких детей.

– Бери, – легко позволяет Силко.

Невольно вспоминает что-то про «отдать последнюю рубаху» и позабавленно усмехается этой мысли. Наверное, он бы отдал. Это же такая мелочь – рубашка.

Джинкс удивительно бережно подкатывает рукава – и точно думает иначе.

Комментарий к 3; шелк

собственно, шелк на английском будет silk, что почти звучит как Силко, и мне показалось это забавным – как и Джинкс

========== 4; коса ==========

Девчонка с самого начала доставляет проблемы. Силко как раз беседует с кем-то важным – а важность в Зауне определяется тем, сколько жизней ты успел сгубить, а также количеством совершенных на тебя покушений, – когда в кабинет врывается женщина, которую он нанял приглядывать за Джинкс. Гувернантка гневно потрясает окровавленной рукой, кричит что-то про безумие девчонки – и швыряет на стол задаток.

Головорез задумчиво следит за ней, потом переводит смурной взгляд на Силко. Скандальную бабу хочется выволочь прочь из кабинета, да еще приложить разок об стену, чтобы не было столько шума, но Силко только яростно шипит и обещает во всем разобраться. «Семейные трудности», – поясняет он будущему партнеру, сохраняя хладнокровие, сухо цедит сквозь зубы, и тот на удивление понимающе кивает. Оказывается, у него есть дети. Целых три. И он готов перейти под командование Силко взамен за «мерцание» по славной скидке.

Деньги – это то, что Силко сейчас волнует. У него больше обещаний, чем монет.

Потом Силко, разумеется, во всем разбирается – и радуется, что не поручил Джинкс, например, поправившейся Севике: та бы просто размозжила ей затылок за такие фокусы. Гувернантка всего-то хотела причесать растрепанные синие волосы, но Джинкс накинулась на нее, как голодный волчонок, едва кусок мяса не выгрызла. Силко хмыкает. Девчонка выглядит многообещающе.

Той ночью он остается с Джинкс, потому что та просит. Садится в кресло напротив узкой кровати, чтобы она видела, что не одна, чтобы не засыпала с мыслью, что ее все бросили… За окном глубокая ночь; невольно и Силко смаривает дрема.

Он просыпается от страшного, захлебывающегося крика. Так вопят, когда увидели что-то жуткое, и Силко тут же вскакивает, точно кто ударил его по лицу. Кричит Джинкс, но голос не узнать – отчаянный, визгливый. Очередной кошмар? Мысли роятся, и Силко, еще толком не пробудившись, мотает головой, спрашивает:

– Что… что случилось?

Голос спросонья хриплый совсем, дребезжащий, и он сердито кашляет, пытаясь вернуть себе прежний строгий образ. Силко тянется к стоящей рядом керосиновой лампе, спичка быстро чиркает по боку коробка, плюется искрами. Темноту разгоняет неровный бьющийся свет, и во всполохе Силко видит, как Джинкс забивается в угол. Запутавшаяся в одеяле, растрепанная, она в ужасе глядит… на него?

– Все в порядке, – говорит Силко, видя, что она реагирует на голос.

И не может придумать, что еще сказать. Как успокаивают детей?

Он медленно понимает, что могло напугать девчонку: его глаз, пылающий в темноте. Янтарный глаз не закрывался, даже когда Силко беспробудно спал. Он пытается представить, каково было Джинкс проснуться из-за очередного рывка кошмара, сонно обвести взглядом комнату… и увидеть хищно поблескивающие искры, как будто в темноте приготовился для броска какой-то жуткий зверь.

Силко не должен был засыпать, но усталость сморила. В последние дни он не спал – он вообще забыл, когда спал после смерти Вандера. Проще было заниматься чем-нибудь, заставляя себя что-то делать, кому-то писать, с кем-то говорить, оттачивая мастерство переговоров, состоящих из одних угроз. Силко чувствует себя старым и больным – и неудивительно, что сон его догоняет.

Он садится на край кровати, что-то говорит. Слова не важны, просто нужен голос – разумный, успокаивающий. Силко хорошо умеет притворяться, поэтому выбирает для Джинкс самый мягкий тон, на который способен. Девчонка понемногу перестает дрожать.

Она подтягивается ближе, под бок. Силко неумело проводит по спутанным волосам – и отстраненно думает, что они и правда выглядят, как какое-то птичье гнездо. Ненадолго встав, он находит в ящике стола старый деревянный гребень; один зубец с краю отломан, но это ничего, не страшно… Ночью все кажется каким-то рассеянным и успокаивающим. Свет от керосинки, сам Силко, его осторожные движения, когда он начинает распутывать волосы Джинкс.

Та не бросается на него с воплями, а тихо плачет, пока Силко ее расчесывает.

Потом он узнает, что раньше Джинкс стригла и причесывала сестра. Говорит о Вай она с трудом, будто не хочет вспоминать – или потому что верткие мысли от нее ускользают, и Джинкс яростно трясет головой, путается в словах, начинает заламывать пальцы. Силко обрывает рассказ – ему и так все ясно. Хотя он цинично думает, что эта Вай была не так уж хороша в стрижке, потому что нахохлившаяся Джинкс выглядит странно с этой неровной, клочковатой прической везде разной длины.

– Почему у тебя глаз не закрывается, когда ты спишь? – спрашивает Джинкс, и это ощущается верно: правда за правду.

– Лицевые нервы повреждены, – честно говорил Силко, с досадой думая, что ребенок, наверное, ничего не поймет.

Он пытается улыбнуться; не обычной своей мерзкой полуухмылкой, которую он приберегает для врагов и обреченных на смерть людей. Широко, обычно улыбнуться, чтобы Джинкс увидела, как перекособочится лицо: одержимо скалящаяся человеческая половина и безучастная и мрачная – чудовищная. Но Джинкс тихо хихикает, как будто видит что-то забавное, и Силко забывает, что хотел сказать.

С тех пор он причесывает Джинкс, проклиная ее вечно путающиеся волосы. А стричься она не дается, и Силко думает, что если подойдет к ней с ножницами, то Джинкс, пожалуй, воткнет их ему в горло…

Но волосы отрастают, свисают прядями ниже лопаток, и Джинкс приходится все время трясти головой, чтобы видеть хоть что-нибудь. Силко радуется, что на смену тому времени, когда она пыталась спрятаться за завесой синих локонов, приходит неудержимая деятельность: Джинкс пытается изобретать, рисовать, делать игрушки и еще черт знает что – и, конечно, ей мешают волосы.

Силко предлагает завязать их в косу, и Джинкс не сразу, но соглашается. Он старается выглядеть уверенно и спокойно, хотя никогда в жизни не плел косы; впрочем, теория звучит до того просто, что Силко кажется: человек, который сумел оплести своей сетью весь Заун, теперь простирающийся у его ног, прикованный наркотиком или долгами, сумеет как-нибудь разобраться с детской прической.

Коса получается немного кривая, но вполне приличная. И с каждым разом – все лучше.

– Есть такая сказка – про принцессу, которая жила в башне, – рассказывает как-то Силко. – Она не стриглась тоже, и у нее волосы отросли так, что косу можно было сбрасывать до самой земли из окна…

– И что случилось потом? – Джинкс с жадностью хватается за историю, блестит глазами. Сдается Силко, ей редко рассказывали сказки в детстве – как-то не до того было. Как и всем в этом проклятом городе.

– Не помню точно, что там случилось… Наверное, ее нашел какой-нибудь принц и забрал из башни. И жили они долго и счастливо.

– Ужасно, – кривится Джинкс. – Я надеялась, что она сбежала и стала самой крутой разбойницей!

Силко тихо посмеивается, а руки действуют за него, легко перебрасывают синие пряди – на две тонкие косы.

– Я слышала, что тебя называют королем Зауна. – Силко хмыкает: как его только не называют. Но Джинкс неуемно продолжает: – Получается, я – принцесса?

– Если тебе будет так угодно, – покладисто соглашается он.

Силко ни за что не признается, что это его успокаивает. Каждому человеку нужен какой-то отдых, время, чтобы отключиться от реальности и не думать ни о чем. Силко курит сигары, иногда убивает людей собственными руками и расчесывает волосы Джинкс, доросшие почти до земли.

Она больше не похожа на ту мелкую девчонку, сжимавшуюся в уголке, теперь Джинкс громкая, наглая и требовательная, безумная – и Силко ничего не может поделать. «Переходный возраст», – понимающе улыбаются многие, когда до них доходят слухи о жестоких выходках Джинкс. Опять кого-то пристрелила. Опять где-то взрыв. Ввязалась в конфликт с миротворцами…

Но Джинкс по-прежнему доверчиво замирает, когда он занимается ее волосами.

Волосы у Джинкс красивые, синие-синие, как чертово море. Не те ядовитые дрянные воды, в которых Силко тонул, а море с картинок, море из сказок. Когда неровный свет из окна проскальзывает, освещая их, Силко с сожалением думает о смоге, висящем над Зауном и не дающем пробиться яркому солнцу. Тогда волосы Джинкс блестели бы еще ярче.

Джинкс сидит на полу, а Силко в руках держит кончик ее косы. Они не говорят о том времени, когда волосы станут слишком длинными и будет тащиться за Джинкс по пыли. Стричь придется, однажды Силко решится, найдет ножницы… и, наверное, заткнет уши, потому что сложно выносить животные безумные вопли собственной дочери.

Он с сожалением отпускает косу, когда затягивает на кончике лентой, да покрепче, чтобы не растрепалась.

– А я нашла ту сказку про принцессу с косой, помнишь? – ухмыляется Джинкс. Она встает, потягиваясь, – устала сидеть, ей хочется двигаться и носиться, но она все же останавливается. Наклоняется к Силко, чтобы заглянуть в жуткий нелюдской глаз.

– И что же там было?

– Принц и правда пришел… А потом ведьма, которая держала ту принцессу в башне, явилась и вышвырнула его в окно. Он упал в кустарник и расцарапал себе все глаза, – со зловещим удовольствием добавляет Джинкс. Не любит она истории про принцев.

Она бесстрашно, без всякого отвращения касается серой кожи, а Силко почти не чувствует прикосновение – и от этого еще хуже, в сотню раз. Он мертвый наполовину, и в груди жжет яростью и болью от таких мыслей.

– А принцесса зарыдала, ее слезы попали ему на глаза, и те исцелились и снова стали видеть, – убито заканчивает Джинкс. – Не сработает, да?

– Это всего лишь сказка, – вздыхает Силко.

– Их придумали, чтобы врать, – злобно щурится Джинкс.

Если бы было лекарство, она бы его достала, Силко не сомневается. Выжгла бы золоченый Пилтовер дотла, но выцарапала бы и принесла, потому что у Джинкс каждый раз немного дергается лицо, когда он просит ее сделать инъекцию.

– Их придумали, чтобы сгладить несовершенства мира, дорогая моя, – проницательно говорит Силко. – Но я всегда предпочитал действовать сам, а не утешаться красивыми историями. Мне и так хватает радостей в жизни.

Он веско показывает ей тот старый гребень и улыбается. Пусть даже и страшно криво – Джинкс невольно ухмыляется в ответ.

========== 5; раны ==========

Комментарий к 5; раны

ох, Силко в сцене с раненой Джинкс заставляет меня любить его еще больше, хотя куда уж больше!

конца девятой серии не существует, кстати

– У нас проблемы! – рычит Севика, врываясь в его кабинет так поспешно, что дверь врезается ручкой в стену с оглушительным грохотом. Когда что-то происходит, она совсем не контролирует силу поскрипывающей механической руки, и Силко понимает: дело серьезное.

– Что случилось?..

Он готов поверить во что угодно: кто-то из химбаронов восстал, наглая тупая шавка, которая не понимает, кто теперь держит под каблуком этот город; на одной из фабрик беспорядки и восстания, потому что Силко мог бы платить им и побольше – но платит именно столько, сколько нужно… Заун похож на норовистого зверя, который стряхнет любого, кто недостаточно крепко держится за холку. Но Севика бросает сквозь зубы:

– Джинкс.

И Силко следом за ней вылетает на улицу.

Здесь шумно и пестро, теперь это самое сердце нового города. Силко сразу замечает толпу: завсегдатаи «Последней Капли», тоже потянувшиеся наружу, хмурые татуированные наемники, наркоманы с затуманенным взором, стайка мальчишек-беспризорников, охотящихся на кошельки, даже кто-то побогаче, с рабом в тяжелом ошейнике – и все они в любопытстве пялятся на что-то. Севика проталкивается, прокладывая путь Силко. Большая часть из этих людей могла бы разделать его за пару мгновений, но они покорно отступают.

Силко оказывается в центре, видит склонившегося над кем-то мужчину… Там вспыхивает синяя коса Джинкс, и Силко дергается вперед, вцепляясь в плечо ублюдку, отшвыривая его прочь с невесть откуда взявшейся силой – вправо, в стайку разукрашенных шлюх. В горле клокочет злобное рычание.

Джинкс лежит на пыльной земле, и ее неестественно вывернутая нога напоминает кусок мяса. Силко сразу замечает, как много крови, страшных бурых пятен, но хуже всего – белая кость, торчащая из вскрытого, обнаженного мяса. Силко не из брезгливых, но сейчас ему почему-то хочется отвернуться, не смотреть на раненую Джинкс. Желание слабовольное, жалкое, и Силко упрямо глядит на ее зареванное лицо.

– Что случилось? – свистящим шепотом спрашивает он.

– Я на крыше… – сквозь всхлипы доносится дрожащий голосок. – Упала… Черепица, она…

Если приглядеться, под ногами толпы можно различить рухнувшую черепицу. Крыши в Зауне старые и гнилые, как и люди, и Силко даже не удивляется. Джинкс полезла наверх, но черепица вывернулась у нее из-под ног, и девчонка полетела вниз. Все проще некуда.