Текст книги "К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №33 от 17.08.2010"

Автор книги: К барьеру! (запрещенная Дуэль)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Адвокат Першин старается удержать допрос в проложенной колее: «Когда, кому и с какой целью Вы сделали последний звонок с этого телефона?».

Квачков: «17 марта в 11.07 я позвонил в Академию на Юго-Западе. Больше звонков у меня не было, но телефон я не отключал, так как должен постоянно находиться на связи с моим начальством. Потом в 20.50 был звонок на мой телефон от моего старшего сына. Я уже был арестован, а телефон находился в руках сотрудников департамента. Что они сказали моему сыну, я не знаю, но именно после этого мой старший сын пропал».

Напуганный мыслью Квачкова о похищении сына сотрудниками департамента, вскочивший прокурор взывает к судейской бдительности: «Это не соответствует действительности, Ваша честь! Адрес, по которому произведен звонок – Бережковская набережная, там квартира Квачкова. Это значит, что телефон тогда был в руках хозяина!».

Ложь очевидна всем знакомым с делом, но у Квачкова хватает сил сдержать эмоции: «Как раз в это время в квартире шёл обыск. Посмотрите в деле протокол».

Алексей Першин, опасаясь изгнания подсудимого за запретное слово «обыск», торопится переключить внимание судьи на новый вопрос: «Когда и при каких обстоятельствах Вы были лишены возможности пользоваться данным телефоном?».

Судья Пантелеева: «Я Вас останавливаю, Першин! Вопрос не направлен на выяснение фактических обстоятельств дела».

Першин демонстрирует прекрасную реакцию: «Где Вы находились 17 марта в 20.57?»

Квачков: «Я находился в помещении Московской городской прокуратуры у заместителя прокурора…»

При звуке о прокуратуре судья яростно выпаливает в подсудимого: «Я Вас останавливаю, Квачков!»

Першин пытается вытащить подзащитного из трясины тотального запрета: «После ареста Вы получили информацию о Вашем сыне Александре?».

Квачков едва успевает: «Да, получил», как судья переносит огонь на защитника: «Адвокат Першин! Я Вас предупреждаю, что эти факты не относятся к фактическим обстоятельствам дела».

Квачков не выдерживает: «Ваша честь, мой старший сын находится в розыске по этому делу. Как же это не относится к фактическим обстоятельствам дела?!»

Судья резко обрывает возмущение Квачкова. Першин, сознавая, что они с Квачковым балансируют на краю пропасти, меняет тему: «Кому принадлежат осветительная ракета и сигнальный патрон?».

Квачков: «Ракета и патрон мои, но они не являются боеприпасами. Осветительная ракета менее опасна, чем китайская петарда».

Першин: «Кому принадлежит взрывпакет, и с какой целью он попал к Вам?»

Квачков: «Взрывпакет является военной петардой, которая имитирует разрыв гранаты. Когда эксперты говорили о поражающем действии взрывпакета, то это они, наверное, у поручика Ржевского спросили…»

Но и анекдот досказать подсудимому не удается. Судья Пантелеева тут как тут: «Подсудимый предупреждается о недопустимости некорректного тона!»

Квачков серьезно: «Для профессионального военного взрывпакет, как и сигнальный патрон, как и осветительная ракета то же, что для врача шприц, а для медсестры бинты – расходный материал».

Першин: «Перевозились ли на Вашей автомашине СААБ оружие, боеприпасы, взрывчатые вещества?»

Квачков: «Оружие и боеприпасы попадали в машину. Перевозили на полигонах, чтобы не таскать на себе. Взрывчатые вещества не перевозились никогда».

Першин: «Как Вы объясните, что в смывах с автомашины СААБ обнаружены взрывчатые вещества?»

Квачков: «Вся машина имеет уровень загрязнения взрывчатыми веществами десять в минус одиннадцатой – десять в минус тринадцатой степени. Это следовые остатки взрывов на полигонах. Гексоген и тротил, которые обнаружены в смывах автомашины, в том числе в контрольном смыве, говорят о том, что вся машина фонит. Даже контрольный смыв внутри приборной доски».

Вновь нервно вскакивает прокурор: «Ваша честь, попросите присяжных заседателей не учитывать эту информацию при вынесении вердикта, ее нет в уголовном деле, это личное мнение Квачкова».

Квачков повышает голос: «Эти цифры из материалов уголовного дела. Вы лжете, господин прокурор!».

Судья спроваживает присяжных. Прокурор продолжает громко нервничать: «Подсудимый не вправе заявлять сведения, в которых он не является специалистом! Он не эксперт».

Судья слушает рассеянно, ее занимает другой вопрос: «Суд предупреждает подсудимого Квачкова о недопустимости оскорбления участников процесса! При допущении нарушения закона о порядке рассмотрения дел с участием присяжных заседателей к нему будет применена мера воздействия! Это, будем считать, последнее предупреждение!».

Адвокат Чубайса Шугаев, устав сидеть молча, прочистил горло заявлением: «Сейчас подсудимый Квачков допустил высказывание по отношению к государственному обвинителю, заявив, что он лжет. Этим было оказано незаконное давление на присяжных заседателей. Прошу занести мое заявление в протокол».

Адвокат Квачова Першин по-бойцовски отражает нападение: «Возражаю! Заявление Квачкова о том, что прокурор лжет, – это его мнение, а не оскорбление. А вот заявление прокурора о том, что Квачков не является специалистом во взрывном деле, не соответствует действительности. Квачков является специалистом во взрывном деле. И потом, если бы Квачков сказал, что прокурор лжец, то это было бы оскорбление, а Квачков просто назвал своим именем то действие, которое производил прокурор».

Судья раздражается гневом: «Першин! Вы требуете на себя слишком много рабочего времени!»

Першин, желая умерить судейскую ярость христианской кротостью, осеняет себя крестом: «Да избави меня Бог!».

Но судья ярится пуще прежнего: «Встаньте, Першин! Адвокат Першин предупреждается о недопустимости нарушения порядка в судебном заседании и отправлении религиозного обряда, выразившемся в соблюдении религиозного обряда!».

Тогда Першин идет грозой на грозу, как пожар в тайге давят встречным палом: «Возражаю! Ваши действия незаконны и антиконституционны. Вы сидите под государственным гербом с Георгием Победоносцем, а он – Святой. Своими действиями Вы уничижаете Государственный Гимн, где сказано «Хранимая Богом родная земля», а Вы запрещаете мне креститься. Возражаю категорически на Ваши действия!».

Судья, то ли зайдя в тупик в споре об обрядах, то ли остерегаясь рассердить святого Георгия, действительно опасно нацелившего остроконечное копьё в её голову, объявляет перерыв.

Заседание возобновилось через полчаса. Подсудимый Квачков начал его с сенсационного заявления: «Во время перерыва судья Пантелеева оказывала незаконное давление на присяжных заседателей. Энергично жестикулируя, она что-то втолковывала присяжным. Мы не знаем, о чем она говорила с присяжными, но у нас есть все основания полагать, что судья Пантелеева грубо нарушила закон. Прошу занести мое заявление в протокол».

Судья на минуту задумалась, стоит ли ей оправдываться. Решила, что не стоит: «Разъясняю, что в соответствии со статьей 333 УПК РФ присяжные заседатели не вправе общаться с лицами, не входящими в состав суда по поводу обстоятельств уголовного дела. Оказывалось ли на них давление, суд сейчас выяснит».

Присяжных допустили в зал. Судья приступила к их допросу: «В связи с заявлением участника процесса о том, что председательствующая судья оказала незаконное воздействие на присяжных заседателей, я задаю вам вопрос, было ли оказано на вас такое воздействие?»

Выждав паузу, судья удовлетворённо резюмирует: «Заявлений не поступило», но сама же тотчас и почувствовала, как всё это фарсно, пошло и легковесно на весах тяжёлого обвинения её в давлении на присяжных, а потому решила добавить груза на свою чашу весов и опросила каждого из присяжных персонально, те робко отрицали давление на них со стороны председательствующей судьи.

Снова двинулся рваный и нервный допрос Квачкова.

Першин: «Тротил, тэн, гексоген – какие из этих веществ входят в состав инженерных боеприпасов?».

Квачков: «Тротил, тэн – это как раз те вещества, которые входят в состав штатных боеприпасов спецназа»

Першин: «Но тогда откуда на Вашем носовом платке обнаружены следы гексогена?»

Квачков: «Мой клетчатый носовой платок, согласно протоколу, имеющемуся в деле, изъят из кармана водительской дверцы СААБа, но в экспертном заключении говорится, что вскрыт пакет, в котором находится носовой платок – белый с голубой каймой…»

Судья решительно ничего не хочет слышать о носовом платке, как прежде не хотела слышать ни о ружье Миронова, ни о сыне Квачкова, ни о Московской прокуратуре, ни о смывах с автомашины СААБ: «Я останавливаю Вас, Квачков! Вы ссылаетесь на доказательства дела, а не на лично известные Вам факты!»

Квачков, понимая, что, постоянно прерывая его, судья не даёт ему возможности довести до присяжных ни один довод защиты, пытается завершить свою мысль: «Взамен моего клетчатого платка на экспертизу поступил какой-то другой платок, надушенный гексогеном».

Судья грозно: «Я Вас останавливаю, подсудимый Квачков! Допустимость доказательств не исследуется в присутствии присяжных заседателей. Сомнений в достоверности платка от защиты не поступало!»

Квачков невозмутимо парирует: «Вы переиначили мои слова, Ваша честь. В левой двери СААБа найден клетчатый носовой платок, а на экспертизу предъявлен белый с голубой каемочкой носовой платок. Достоверность этих фактов мы не оспариваем. Белый носовой платок, который подбросили экспертизе, мне не принадлежит».

Судья срывается в крик, как в штопор: «Я Вас останавливаю, Квачков!». Но Квачков уже сказал, что хотел.

Першин старается сбить напряжение: «Кому принадлежит кепка, найденная в автомашине СААБ?»

Квачков: «Кепки носим и я, и мой старший сын. Скорее всего, это его старая кепка. Но вам, уважаемые присяжные заседатели, не дали осмотреть СААБ, чтобы вы убедились, что кепку под сиденье сзади невозможно засунуть чисто физически».

Судья как грудью на амбразуру: «Остановитесь! Уважаемые присяжные заседатели, СААБ был осмотрен 17 марта 2005 года. Суд не находит весомых причин осматривать СААБ спустя пять лет».

Квачков горько резюмирует: «Мой СААБ пять лет простоял в Генеральной прокуратуре как вещдок, а БМВ Чубайса и Мицубиси охранников были срочно проданы, так как на них о многом говорящие следы и взрыва, и обстрела».

Судья вновь заводит заезженную, крайне надоевшую пластинку: «Квачков! Я Вас останавливаю! Подобные разговоры, которые Вы производите, в судебном заседании не допускаются!»

Першин стремится вести допрос: «Бывали ли в СААБе Яшин и Найденов?».

Квачков: «Яшин бывал часто, мы дружили семьями. Ездили по ветеранским делам. А вот Найденов ни в кепке, ни без кепки в машине не бывал никогда».

Першин: «Почему же тогда на кепке обнаружены волосы, которые могли произойти от Найденова?».

Квачков: «Мы просили следователя провести генетическую экспертизу, но нам отказали».

Судья привычно: «Я Вас останавливаю, Квачков! У меня такое впечатление, что Вы, Квачков, принимаете все меры, чтобы я удалила Вас из зала. Так вот, я Вас не удалю!»

Першин: «Каков род трудовой деятельности Вашего старшего сына Александра?»

Квачков: «Мой сын работал охранником с лицензией на ношение оружия в частном охранном предприятии. То, что до этого мой сын служил рядовым в спецназе, имело огромное значение для его работы».

Судья как заведённая: «Я Вас останавливаю! Это не имеет значения для данного дела!»

Квачков переформулирует: «Мой сын работал охранником в частном банке для выполнения специальных задач. Рейдерство тогда не считалось уголовным преступлением. И к бывшим десантникам обращались для решения подобных задач».

Першин: «Где жил Александр?».

Квачков: «Сначала с нами на Бережковской набережной. Потом Саша переехал в квартиру на Беловежской. У меня дочь – инвалид первой группы. Она поступила в техникум-интернат и переехала в общежитие, а Саша – на Беловежскую».

Судья срывается. Уже не останавливая подсудимого, она ставит на обсуждение вопрос о применении к подсудимому Квачкову меры воздействия в виде удаления из зала судебных заседаний.

Защита дружно протестует.

Першин, вконец измотанный стычками с судьей, из последних сил бросает в сторону судейского престола: «Это решение будет незаконным!».

Адвокат Чепурная почти молит судью: «Прошу предоставить подсудимому Квачкову возможность дать показания в полном объеме. Оснований его удалять не имеется… Прошу не удалять Квачкова, чтобы его права на защиту не были нарушены».

Подсудимый Миронов не просит, наоборот, ставит диагноз суду: «Ваша честь, удаление Квачкова на столь ключевом и важном моменте, как его показания, превращают суд в профанацию, потому что возникает вопрос, ради чего мы здесь собрались? Ради того, чтобы всё-таки понять, что это была за имитация, кто за ней стоит, при каких обстоятельствах она была спланирована и реализована? Или будем дальше публично продолжать гнобить с подачи стороны обвинения подсудимых, которые, по-моему, и так уже настрадались выше крыши».

Диагноз Миронова потрясает судью Пантелееву: «Суд предупреждает подсудимого Миронова о недопустимости нарушения порядка в судебном заседании, оскорблении суда и стороны обвинения! Суд предупреждает, что при повторном нарушении порядка в судебном заседании, проявлении неуважения к суду подсудимый Миронов в соответствии с частью третьей статьи 258 УПК Российской Федерации будет удалён из зала судебного заседания! Выбирайте слова, которые Вы произносите. Здесь производится судебное действие, государственное действие! Здесь слова, которые Вы используете в своей речи, употреблению не подлежат и не могут подлежать!»

Миронов, уверенный, что высказался на добротном русском литературном языке, просит: «Ваша честь, не могли бы Вы уточнить, какие именно мои слова не подлежат употреблению?».

Судья аж дар речи теряет от возмущения: «Ваши слова, которые Вы произносили, я повторить не могу, потому что, во-первых, Ваша просьба носит некорректный характер и оскорбляет суд, а во-вторых, те слова, которые Вы произносите, я как человек физически произнести не могу. Не только процессуальным, но и непроцессуальным образом, м-м-м, путём, в непроцессуальной ситуации я таких слов не произношу!»

Мироновский диагноз незаконному судейскому произволу у Роберта Яшина, выступившего следом, вырастает в окончательный приговор: «То, что здесь творится, это не судебное заседание, это – разборка. Ещё она похуже, чем на блатном сходняке, там и о справедливости больше думают, и о равноправии сторон больше думают, и человеку высказываться дают перед тем, как принять решение, а здесь Ваши придирки к интонациям, взглядам и так далее – смешно смотреть. И это судебное заседание!? Ещё удалить хотите?! У человека судьба решается, а Вы ему рот затыкаете!»

Переполненный напряжением накалённый зал не выдерживает, взрывается криками: «Правильно!», «Позор!», «Это не суд, это – судилище!».

Судья жандармским взором отыскивает на зрительских скамейках бунтовщиков: «Назовите свои фамилии! Пристав! Удалите тех, кто кричал!» и с притворным спокойствием обращается к подсудимому Яшину: «Яшин желает выступить или практически всё сказал?».

Яшин сказал не все: «Я категорически против удаления Квачкова. Считаю, это делается с целью не дать говорить Кавчкову. Он поступает по закону, он логично выстроил линию защиты, которую Вы мешаете осуществлять под надуманными предлогами, а потом говорите о якобы многочисленных нарушениях порядка подсудимым».

Последнюю точку в позиции защиты ставит Александр Найдёнов: «Считаю, что законных оснований удаления Владимира Васильевича Квачкова нет. На этой стадии удаление Квачкова будет иметь характер беззакония и вседозволенности».

Судья обращает взгляд на своего всегдашнего верного друга прокурора, ожидая от него привычной солидарности, но, о, чудо! – прокурор не желает согласиться с судьей, напротив, почти умоляет ее не оставить его без работы: «Прошу не удалять Квачкова, исходя из равенства прав сторон, так как удаление его лишит возможности сторону обвинения задать ему вопросы по фактическим обстоятельствам дела».

Пока прокурор увещевал судейское кресло, оно успело принять соломоново решение, в котором милосердие и кровожадность упокоились в зыбком равновесии: «Учитывая мнение стороны обвинения, суд постановил продолжить допрос подсудимого Квачкова. Суд удаляет подсудимого Яшина за нарушение порядка в судебном заседании до окончания прений сторон».

Итак, за дальнейшее пребывание Квачкова в судебном зале заплачено дорогой ценой удаления из этого зала Яшина, вступившегося за честь и авторитет Суда. Но даже не эта циничная рокировка подсудимых иезуитским решением судьи Пантелеевой возмутила умы и души сидящих в зале журналистов. Заветное слово ЗАЩИТА, на которую наивно уповают сотни тысяч неправедно обвиняемых, стараниями судьи Пантелеевой, как и сотен подобных ей российских судей, постепенно теряет всякий смысл. Как оправдаться, как оборониться от обвинений в преступлении, которого ты не совершал, если суд никакие твои доводы не принимает, всякую оборону пресекает, факты, обеляющие подсудимого, объявляет не относящимися к фактическим обстоятельствам дела, даже ссылки на материалы уголовного дела объявляет незаконными? Как защищаться, если защищающемуся и его защитнику просто-напросто затыкают рот, а то и вовсе выкидывают из суда за нарушение порядка в судебном заседании?! Ох, не хотела бы я быть на месте подсудимых, господа! А вы?.. Но в том-то и состоит горькое лукавство современной российской действительности, что на их месте может оказаться КАЖДЫЙ ИЗ НАС!

Любовь Краснокутская, Информагентство СЛАВИА

ИСТОРИЯ

ЕВРЕИ И ЖИДЫ

Приходится наблюдать очередную гримасу истории. Видные деятели партии, называющей себя «коммунистической» и когда-то считавшейся образцово интернационалистской, подхватывают грязное знамя своих идеологических врагов начала века – черносотенцев. Широко используются их лозунги о «еврейском засилье», о «продавшейся евреям прессе», в парламентский лексикон возвращается считавшееся уже в прошлом веке площадной бранью в России слово «жид», ведутся рассуждения о «коренных» и «некоренных» народах страны и т.д. Результаты политики, навеянной такими «идеями», уже оказались роковыми для судеб исторической России в уходящем столетии. Надеемся всё же, что здравомыслие российского народа позволит избежать новой беды в следующем веке, связанной с угрозой того, что в ответ может возникнуть вопрос: «А кто, собственно, «коренной» на Северном Кавказе (в Татарии, Башкирии, Якутии и т.д.)?». Положение в Чечне и во многих бывших советских республиках демонстрирует наглядные примеры ответа на него. Но раз уж зашла речь о «коренных», то нелишне указать, даже не вдаваясь в очень древнюю историю, что, согласно древнерусским летописям, еврейские (иудейские) общины существовали на территории Древней Руси еще задолго до принятия там христианства при князе Владимире.

Вместе с тем, в связи с обострением общественного интереса к соответствующей тематике, видимо, необходимо хотя бы кратко напомнить историко-филологическую историю эволюции понятий «еврей» и «жид» в российской общественно-политической традиции несмотря на то, что этот сюжет считался исчерпанным уже в XIX веке.

Наименование «еврей» происходит от еврейского глагола «авар» (пересекать, переходить) и, согласно библейской традиции, все спутники патриарха Авраама, перешедшие реку Евфрат, направляясь по призыву Всевышнего в Святую землю, считались «пересекшими, перешедшими (реку)», людьми «иври», в русском произношении «евреями». Отсюда пошло, что «евреи» – это все потомки родоначальника народа – патриарха Авраама. Такое название стало «родовым». Однако та же традиция определяет, что Б-жественный Завет передался не всем потомкам Авраама, а только соответственно через его сына – патриарха Исаака – внуку – патриарху Иакову (другое его имя Израиль). В связи с этим для избранного, согласно той же библейской традиции, Б-гом народа возникает новое название – «сыны Израиля», или израильтяне. Формально оно является видовым относительно более широкого наименования «евреи», однако впоследствии такое различие забылось и эти имена стали синонимами. Отметим попутно, что ситуация радикально изменилась после создания современного государства Израиль, поскольку его гражданами могут быть и не евреи, а с другой стороны, большинство евреев мира не являются гражданами этого государства, то есть они, в гражданском смысле, «не израильтяне».

У патриарха Иакова – Израиля – от четырёх жен, как повествует книга Брешит (Бытие русской Библии), было 12 сыновей, потомки которых составили особое колено (род). После исхода из Египта эти роды расселились в Святой Земле, расположенной между берегами Иордана и Средиземным морем. Удел, полученный коленом четвертого сына Иакова – Израиля Иудой, был расположен в южной части страны, и столицей его стал священный город Иерусалим. Имя Иуда является русской формой передачи древнееврейского имени «Иехуда», буквально: «Тот, кого хвалят, превозносят» (имеется в виду, разумеется, Б-г). В дальнейшем в этом уделе сформировалось государство Иудея, а после исчезновения в результате угона в ассирийский плен в 722 г. до н. э. остальных колен Израиля, только жители Иудеи оставались преемниками духовного наследия патриархов. Они пережили вавилонское пленение жителей Иудеи, восстановление и падение второго иудейского царства, разрушение римлянами в 70 г. н.э. Иерусалима и Иерусалимского храма. Поэтому еще в древности иудеями стали называть всех приверженцев религии Моисея, иначе говоря, «иудеи» стало как бы третьим именем народа наряду с именами «евреи» и «сыны Израиля». В начале новой эры на греческом языке еврейская религия именовалась «иудаисмос» (иудаизм в современном русском). По-латыни иудей произносится как «иудеус», а по-гречески «иудайос».

Кстати сказать, христианство, возникшее в недрах иудаизма, восприняло многие еврейские библейские имена, причем, наряду с широко распространенными Иваном, Захаром, Марией, Анной и другими, можно указать также и Абрама (Авраам), Исаака (Исаакий), Иуду. Последнее имя было весьма популярно в древности. Например, среди первых учеников основателя христианства были два Иуды; один предатель, а другой верный последователь Иисуса (Иисус – латинская форма передачи еврейского имени Иошуа). От имени Иуды произошла русская фамилия Юдины, а, к примеру, одного из приближенных генералов последнего русского императора звали Николай Иудович Иванов.

Поскольку в еврейской среде вплоть до эпохи Просвещения, начавшейся для нее только в конце XVIII в., безраздельно господствовало сознание неразделимости понятий религии и народа, то имя иудея стало самоназванием народа. Однако на разных языках оно, естественно, произносилось по-разному. В английском приняло форму «джу», во французском «жюиф», на итальянском «джудео», тюрки произносят его как «джигут», молдаване «жидан», немцы «юде» (отсюда «ид» на идише), финны «юталайнен», для курьеза укажем китайское произношение «ютериэнь». В славянских странах оно произносилось как «жид».

Среди славистов распространено мнение, что славяне, в частности Балканского полуострова, восприняли это наименование из Италии. В древнейших памятниках славянской письменности, в частности в первых переводах книг Библии и, например, в древнерусском летописном своде «Повести временных лет» в разных местах встречаются наименования «еврей» и «жид», явно не показывая пренебрежительности второго варианта названия. Например, в «Повести временных лет» проповедник христианства, излагая князю Владимиру священную историю, так говорит о рождении Моисея: «В си же времена родился Моисий въ жидехъ ...Ту абье повеле царь ражающая дети жидовьские въметати в реку», но несколькими строками ниже: «Моисий же, убив егюптянина, обидящего евреянина» («Повесть временных лет». Москва-Ленинград, 1950. т.1. стр.66). Далее, по словам этого миссионера, будущий «царь жидовескъ» Иисус родился «въ Вифлевоме жидовьстемь» (там же, стр. 70). Таким образом, наименование «жид», «жидовский» применяется к святым для христианина понятиям и именам Библии. В древнерусских былинах упоминается «Жидовин – могуч богатырь».

В собрании В.И. Даля имеется такая русская народная примета: «Девка с полными ведрами, жид, волк, медведь – добрая встреча; пустые ведра, поп, монах, лиса, заяц, белка – к худу» (В. Даль. «Месяцеслов. Суеверия. Приметы. Причуды. Стихи. Пословицы русского народа». СПб, 1992, с.48). Наименование евреянин (еврей) используется значительно реже, хотя также известно. Такое положение сохранялось в славянских странах и в последующие века. Более того, документы польско-литовского государства, включавшего тогда территории современных Украины, Белоруссии, Литвы и, частично, России, показывают, что имя «жид» использовалось самими евреями как самоназвание. Многие знатные шляхтичи называли их таким словом, сопровождая его самыми уважительными эпитетами. Характерный пример: польский воевода Ян Заберезиньский 4 января 1519 г. письменно заверяет, что должен «пану Айзаку Езофовичу, жиду берестейскому», определенную сумму денег, которую обязуется возвратить «его милости» в известный срок (курсив наш. – В.В.). В России положение начинает меняться в XVIII в. Если в Библии на славянском языке, напечатанной в г. Остроге (Украина) в 1581 г., апостол Павел говорит, что он жидовин из Тарса (Деяния Апостолов 21:39), то в славянской Библии, изданной в 1753 году (Елизаветинская Библия) в Петербурге, это слово заменено на иудеянин, хотя в остальных местах слово «жид» оставлено без изменения. Как писал в 1913 г. известный переводчик Талмуда на русский язык Переферкович, это является первым документальным свидетельством приобретения словом жид оскорбительного значения, или, говоря языком современной науки, отрицательной коннотации (И. Берлин. «Исторические судьбы еврейского народа на территории Русского государства». Петербург, 1919. С. 169, курсив наш. – В.В.).

Начиная с царствования Екатерины II наименование «жид» удаляется из всех официальных документов Российской Империи и заменяется понятиями «еврей» или лицо «иудейского вероисповедания». Уже в обращении императрицы о переходе Белоруссии в 1772 г. под власть Российской короны говорится, что «еврейские» (курсив наш. – В.В.) общества, жительствующие в присоединенных к Империи Российской городах и землях, будут оставлены и сохранены при всех свободах, коими они ныне в рассуждении закона и имуществах своих пользуются» (Ю. Гессен. «История еврейского народа в России». Москва-Иерусалим, 1993. С.47).

Первый еврейско-русский публицист Л. Невахович в своем сочинении «Вопль дщери иудейской», посвященном Александру I, восхвалял его мать «премудрую Екатерину» за то, что «прежнее название, учинившееся толико презрительным и поруганным, уже отменяется... и украшается почтенным нарицанием еврея» (Л. Невахович. «Вопль дщери иудейской». Санкт-Петербург, 1803. С. 62-63). В России тогда началась трансформация, аналогичная с переосмыслением в наше время наименования афроамериканцев в США. Сегодня там наименование «негр» приобрело резко оскорбительный характер и было заменено словом «блэк», хотя оба они означают «черный» (первое по-испански, а второе по-английски). Но, разумеется, вытеснение слова жид из официальной лексики не означало сразу же переход ее в ненормативную. В быту, да и в русской литературе неофициального характера оно употреблялось наравне со словом «еврей».

Сразу же следует отметить, что нашей целью является только желание проследить изменение эмоционального значения этнонимов «жид» и «еврей» в России, а не анализ взглядов русских писателей по национальному вопросу. Укажем только, что, хотя у Пушкина встречается и то, и другое имя, вряд ли стоит спешить зачислять его в антисемиты. В эпиграмме на Булгарина есть строка «будь жид, и это не беда», его же перу принадлежит чудесное начало поэмы «В еврейской хижине» и т.д. Но, безусловно, поэт не был свободен от предрассудков его эпохи и своей социальной среды. Другой гений русской поэзии, М.Ю. Лермонтов, в своей романтической драме в стихах «Испанцы», исполненной горячим сочувствием к гонимым испанской инквизиции евреям, уже гораздо чаще использует для обозначения своих героев слово «еврей», хотя, правда, встречается и «жид». Ему же принадлежит прекрасное стихотворение на библейские мотивы «Еврейская мелодия», на тему псалмов Давида. Ограничиваясь только этими примерами и не вдаваясь в подробное обсуждение вопроса, надо, однако, указать, что в пореформенное время российское прогрессивное общественное мнение начинает все резче реагировать на употребление этого имени «жид».

Уже Достоевскому приходилось оправдываться: «Уж не потому ли обвиняют меня в «ненависти», что я называю еврея «жидом»? Но... я не думаю, чтоб это было так обидно»... («Еврейский вопрос. Дневник писателя за 1877 г.» Собр. соч., т.25. с. 75. Л. 1983). Перед революцией слово «жид» рассматривалось российской публицистикой, кроме откровенно погромной, уже как элемент ненормативной лексики. Иным было положение у писателей малороссийских (украинских) или связанных с Украиной. Тут надо указать, что к началу XX столетия в Великороссии, то есть вне «черты оседлости евреев,» согласно тогдашнему законодательству было разрешено проживание 320 тыс. евреев, в достаточной степени усвоивших русский язык и культуру. Среди них были богатые купцы, банкиры, лица с высшим образованием, квалифицированные ремесленники, отставные солдаты, отслужившие при Николае I длительный срок солдатской службы, а в Сибири и других весьма отдаленных местах ссыльные революционеры. Основная масса традиционного еврейства (около 5 млн. чел.), говорящего на языке идиш, оставалась в пределах «черты оседлости» – на Украине, в Белоруссии, Литве, Польше, то есть территориях, входивших, как было указано выше, до конца XVIII в. в состав Польско-Литовского государства. Там языковая ситуация практически не менялась и повсеместно продолжалось использование слова «жид».

Характерны примеры из произведений Гоголя, написанных на украинском материале. В повести «Тарас Бульба» евреи сами именуют себя «жидами», а герой повести Тарас так обращается к варшавским евреям с мольбой о спасении своего любимого сына от казни: «Слушайте, жиды!» – сказал он, и в словах его было что-то восторженное: «Вы все на свете можете сделать, выкопаете хоть из дна морского... Освободите мне моего Остапа!» (Н.В. Гоголь. «Тарас Бульба». Собр. соч. 1949, т.2. стр. 130). Очевидно, что в таких положениях не употребляют оскорбительные прозвища тех, у кого просят содействия. Наверняка такой великолепный стилист, как Гоголь, независимо от своего отношения к евреям, не допустил бы такой оплошности, если бы существовало другое наименование.