Текст книги "Белые камелии (СИ)"

Автор книги: Julia Shtal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Туман слегка развеялся, но только лишь слегка: видимость группы стала лучше ненамного. Креймер показался из-за дерева и, как только Джон подошёл ближе, слабо улыбнулся.

– Ну, что, как там мои дружки? – хриплым насмешливым голосом медленно спросил он, опираясь о костыль. Константин пристально на него посмотрел и вновь перевёл взгляд на группу.

– Ты либо прав, либо хороший манипулятор. Я, как видишь, ушёл оттуда как можно быстрее – блевать тянет от их напущенного пафоса и торжества, – Чес кивал каждому его слову и в конце довольно улыбнулся, а потом вновь глянул на процессию в честь его похорон. Джон также оглянулся в ту сторону. Креймер не отвечал и, кажется, счёл это вообще ненужным; в чём-то Константин был с ним согласен. Сосуд с пеплом из-под первого попавшегося костра был успешно закопан, настала очередь класть букеты на надгробие, с грохотом установленное над могилой. Неторопливо стали опускаться яркие цветочки, один другого ярче, краше и роскошнее. Но не было ни одного белого цветка, хотя бы отдалённо напоминающего камелию. Чес вдруг усмехнулся, съёжившись.

– Не поскупились, однако, – Константин глянул на него и заметил, как он мелко подрагивал. Конечно, если не застёгивать свою и так лёгкую куртку до конца, так естественно можно ещё и не так задрожать при такой гадкой влажной погоде! Джон покачал головой, стянул с себя шарф и одним лёгким движением обмотал его вокруг шеи изумившегося Чеса, потом легонько его затянув.

– Серый цвет тебе больше идёт, – буркнул он, поднимая воротник своего пальто. – А вообще, тебе врачи говорили одеваться теплее, чтобы потом не дрожать и не заставлять рядом стоящего с тобой человека разжалобливаться и укутывать тебя своим шарфиком. Это как-то слишком мило.

– Но ты же повёлся… – улыбаясь, сказал немного разомлевший от тёплого шерстяного шарфа Креймер. Константин пробормотал в ответ что-то недовольное и вновь пристально упёр свой взгляд на действо впереди; Чес, глядя на него, пожал плечами и с улыбкой сделал то же самое. Похороны как-то затянулись; кажется, многие хотели выпендриться с речью; слова, от которых хотелось морщиться, иногда долетали до стоящих рядом с деревом. Они молчали. Да и не о чем, по-хорошему, было сейчас говорить. Наконец вышла (видимо, напоследок) с речью бывшая девушка Чеса и стала говорить что-то специально охрипшим, но довольно громким голосом. Речь её должна быть слезлива, но вызывала смех в душе как Креймера, так и Джона. Они даже иногда посмеивались; но вот Лина закончила, положила свой шикарный разномастный букет и пошла плакаться тому самому мужику, который с ней пришёл. Камелий там не было. Их не было нигде, казалось. Зато внутри было какое-то слишком нудное, зудящее чувство грусти: вроде и человек рядом стоит, которого хоронят, а вроде, для многих он умерший, да и вообще просто непривычно стоять лишь в паре десятков метрах от могилы живого. По крайней мере, такое неопределённое чувство было у Джона; хотелось его развеять, да ни атмосфера, ни погода не способствовали.

– «Нечасто тебя хоронят», как в рассказах про Шерлока Холмса, помнишь? – неожиданно пришло на ум Константину, который вспоминал, где же эту сцену он видел раньше. Чес усмехнулся и наклонил голову.

– Остроумно… – тихо проговорил он, держась здоровой рукой за шарф.

– Ну… всё, пошли. Здесь как-то гадко и неуютно. Прям будто не просто один раз в душу плюнули, а заплевали её к чёрту! – Джон развернулся, слегка расстегнув пальто; Креймер всё не двигался с места, ещё смотря как заворожённый вперёд.

– На! – Джон протянул руку с чем-то светлым в пальцах и аккуратно и неглубоко вставил это в наружный карман куртки Чеса. – И пошли уже скорее отсюда! Не на что здесь смотреть. Ну, кроме как на заваленную ненужными цветами твою ненастоящую могилу!

Чес не сразу понял, что происходит и что положили ему в нагрудный карман; слегка опустив голову, он увидал… белый цветок камелии! Ровно такой, как он желал, даже полумахровый! Константин, проследив за восхищённым и полным восторга взглядом, за счастливой улыбкой, за вмиг порозовевшим лицом, даже и сам улыбнулся, но в следующее же мгновение повернул голову назад и поплёлся на выход. За локоть его остановили сию же секунду. Он неспешно обернулся и увидел тяжело дышащего, раскрасневшегося Креймера; тот, схватив его, позабыл о костыле, поэтому тот глухо упал во влажную траву. Джон хотел было наклониться и поднять, как Чес его резко остановил:

– Джон!.. – крикнул он; изо рта вылетело облачко пара. – Джон, пожалуйста, не надо так… – почти шёпотом начал, понурив голову, но руки своей не отпустил, – Джон, ты и сам понимаешь, что просто так это здесь и сейчас закончиться не может…

Константин на секунду прикрыл глаза, вздохнул и подошёл практически вплотную к Креймеру, осторожно убрав вьющуюся прядь с его лица – волосы того несколько отросли за время, пока он лежал в больнице. Джон стоял слишком близко, чтобы видеть дрожащие сухие губы будто бы в желании что-то сказать, полуприкрытые веки и боящийся подняться на него взгляд; видел он и бледность вместе с нездоровым румянцем на щеках, видел и часто вырывающийся пар вместе с неровно вздымающейся грудью, видел также и какой-то бурный поток в его душе, готовый с минуты на минуту вырваться. Убрав прядь, он не смог потом оторвать свои пальцы от холодной кожи парнишки и даже не давал себе в этом отчёта; только лишь горячее дыхание и пар сообщался между ними. Чес ещё не отпускал ткань его одежды, сильно и неосознанно, что сильно, вцепившись в неё пальцами; всё его лицо, находящееся всего лишь в паре сантиметрах и слегка снизу, выражало какую-то внутреннюю борьбу и желание наговорить кучу лишнего. Того, чего так не любил Джон. Только его имя в этой безмолвной тишине неловко срывалось шёпотом с губ водителя.

«Джон… Джон…»

Чес что-то хотел. И Джон что-то хотел. Но что? Как понять? Константин честно не знал, что значили те его слова, но начинал догадываться… не зря же он, в конце концов, подошёл к нему? Но в таком случае его начинало мучить другое: зачем нужна была такая дикая прелюдия для того, чтобы понять такую несусветную простоту?

– Чес… я бы и с радостью хотел понимать, о чём ты, но смею лишь догадываться, – Креймер, кинув на него быстрый, безумный и горестный взгляд, покачал головой: за одно мгновение он стал казаться ещё больнее и разбитее. Джон тотчас пожалел о своих словах.

– Знаешь, я чувствую, что снова начинаю приходить в безумие, но… но не думай, что следующие мои слова есть плод воспалённых мыслей. Это правда. Я почти что всегда говорил тебе правду.

– Я ведь должен же был это ощутить? Раз зеркальность? – вдруг вспомнил Константин, перебираясь пальцами теперь на его шею и легко проведя по ней вплоть до шарфа. Тот вздрогнул, но не отступил ни на шаг.

– Господи, Джон, опять ты со своей зеркальностью! Я не о том! Хотя ты должен был понять нечто похожее… уж не знаю, всё это наверное! – Креймер на минуту замолчал, потом слегка нагнулся и положил голову на его плечо; Константин другой рукой придержал его.

– Ты запутался…

– Да, ты прав, я запутался! – воскликнул вдруг Чес, не отрываясь от него и повернув голову в сторону. – И чувствую, что если скажу тебе некоторые абсурдные слова, то смогу понять всё сам. Но мне нужно сказать… знаешь, я практически никогда такого и так правдиво никому не говорил. Только ты, Джон. Всегда только ты одно исключение… – он перебрался пальцами с его рукава на плечо и там остановился.

– Говори, что считаешь нужным, – спокойным шёпотом ответил ему Константин, вновь как-то неудачно (или удачно?) повернув голову и наткнувшись своим носом на его тёплую шевелюру.

– Если бы это было так легко!.. Мне кажется, ты меня за это прибьёшь, – нервно усмехался Чес. – А ещё я банален. И ты. Ты тем более. Ну, ведь сам видишь, зачем спрашиваешь? Сам ведь видишь, что я почти что сошёл с ума, сам понимаешь, что со мной творится что-то из ряда вон выходящее и что мои слова навряд ли сделают нам обоим хорошо. Короче, сам же видишь, что твой безумный Чес… влюблён в тебя давно и… и безумно. Видишь же? – в каком-то отчаянии воскликнул Креймер и отстранился аж на целый шаг, а потом поспешно схватил костыль, будто готовый в любую минуту взять и убежать. Джон смотрел вовсе не удивлённо, как полагало бы на его месте, а даже как-то равнодушно и с выражением тихого счастья в глазах; взгляд же парнишки беспрестанно перебегал с земли, с неба, с деревьев на него и заново начинал свой круг. Джон усмехнулся и сделал к нему шаг; многое этот шаг тогда значил. Чес даже приоткрыл рот от изумления и не смел двигаться с места. Константин провёл ладонью по его щеке и тихо проговорил:

– А ты… а ты тогда сам знаешь, что твой Джон навряд ли когда в жизни скажет в ответ «Люблю», зато в действительности будет давно без ума от тебя, – карие глаза были в тот момент совершенством наивности, а после слов – до краёв заполнились почти детской радостью. Креймер взял его ладонь и, усмехнувшись, сказал:

– Никогда бы не подумал, что стану объясняться с тобой в любви на… кладбище. Хотя в последнее время предполагал, что здесь должно случиться что-то важное. А вообще, все мои слова экспромт, – он слабо улыбнулся, как теперь улыбался всегда – ему будто бы постоянно не хватало сил. – Я и правда слегка не в уме и болен, но заверяю тебя, что…

– Да молчи уже. Хватит пустословия. Я всё понял, я вижу, – Джон нетерпеливо взял его лицо руками и притянул к себе, коснувшись своим лбом его лба и прикрыв глаза. Чес тоже зачем-то прикрыл глаза и послушно замолк, но его не хватило и на полминуты…

– Только, Джон, если ты делаешь это из… нет, не скажу из жалости – из-за нелепого сострадания ко мне по причине моей болезни, то…

– Господи, сколько раз тебе повторять это? – шептал Константин, с каким-то нежным безумием на него глядя и слегка отстраняясь. – Это не сострадание. Это искренняя помощь. Через неё мы, правда, поняли многое, но всё-таки главное всегда оставалось главным.

– Теперь… теперь всё новое, Джон, веришь? – вдруг быстро заговорил он, здоровой рукой коснувшись его лица и будто ещё не веря; его тело лихорадочно дрожало. – Теперь началась новая жизнь, я чувствую, будто перерубил всё связующее со старой! Быстрее, быстрее! Я уже хочу начать жить, а не существовать. Я больше не хочу пребывать в блаженной лжи, хочу в мир правды! С тобой, Джон, только с тобой! И вот этот цветок… – он указал кивком головы на камелию, – теперь он тоже больше не значит смерть – ведь с прошлым покончено, верно? Он значит начало нового пути! И, может быть, я уже и не Чес Креймер, я кто-то другой. Я готов быть другим, лишь бы жить в новой жизни спокойно. Но… я хочу остаться тем же… тем же, может, только имя сменить, но обязательно тем же, чтобы ты… – он запнулся и смутился, затем опёрся на свой костыль и, отстранясь, прошёл чуть вперёд, обогнув Джона. Тот лишь тихо рассмеялся его наивной болтовне – с его стороны это пока только так, не иначе, – и последовал за ним. Потом остановил, положив руку ему на шею, и прошептал на самое ухо:

– Зря стараешься убежать от своих слов… всё равно когда-нибудь договоришь! – Чес лишь сильнее смутился; между тем они только-только заметили, что, за всеми своими словами и разворотами, шли по направлению (правда, немного наискосок) к могиле, около которой пару минут назад ещё толпились люди, а теперь – только туман. Константин не стал уводить Креймера по другой дороге и, оглядевшись, только убедился, что вокруг никого не осталось. А бывшие друзья Чеса действительно как-то быстро смотали удочки; после них остались лишь роскошные, но какие-то слишком искусственные и пустые, слишком пышные для такого события букеты. Белая камелия, видневшаяся в нагрудном кармане Чеса, и то куда более органично вписывалась в атмосферу случившегося.

В скором времени они оказались около могилы; Креймер не смог не подойти к ней. На обыкновенном, серовато-чёрном надгробии виднелось его имя, дата рождения и смерти и какие-то пышные слова о том, что он мало прожил – вероятно, дело рук Лины. А иначе откуда же такая безвкусица? Джон также остановился и с равнодушием оглядел могилу и уже через минуту её разглядывания был готов идти; однако взгляд Чеса стал стеклянным, уперевшись в это надгробие и свежеразрытую землю. Джон осторожно тронул его за ладонь; Чес вздрогнул, вдруг нежно на него посмотрел и кивнул, словно понимая, что не всю же вечность ему здесь стоять. Неожиданно он вытащил из нагрудного кармана камелию и бросил её на надгробие.

– Пусть это, Джон, так же, как и мои лживые друзья, останется позади. Эта камелия… пусть в прошлом, – Креймер развернулся спиной к могиле и сделал первый шаг по шершавой, покрытой гнилыми листьями земле. – Только ты, Джон, единственное, что я беру с собой. Ты единственное, что не хочется забывать ни при каких обстоятельствах, – он требовательно протянул руку; Константин, усмехаясь разыгравшейся комедии, взял её и сделал шаг в его сторону. – А Креймеры (ещё не все) пускай будут покоиться с камелиями на надгробиях. И я, считай, тоже; только прошлый.

– Чес… – он тихо позвал его и подошёл к нему вплотную, взяв одной рукой за подбородок, а второй держась за его руку. Креймер бегло вскинул на него свои глаза; Джон нагнулся к его лицу и наконец смог ощутить сухие, холодные, но столь желанные губы. Он коснулся их лишь на пару секунд, потом же вновь отстранился и словно пристыдил себя: ему казалось, что он превысил лимит допустимого в этот день. Чес лишь коварно облизнулся и потянулся было ещё, но Джон остановил его, приложив палец к его губам и насмешливо сказав:

– Нет, Чес, ещё слишком рано. Для начала давай войдём в эту новую жизнь. Без камелий, могил, кладбищ и отголосков твоих бывших друзей. А уж потом… – Константин многозначительно глянул и, взяв руками его лицо вновь, мелко поцеловал в лоб. Чес как-то забавно улыбнулся, тем самым согласившись с ним, и, не отпуская его руки, направился вперёд по дорожке; Джон следовал точно за ним, крепко держа его ладонь.

Пускай на душе ещё не было того солнца, тепла и света, которыми обычно знаменуют начало чего-то нового, возникновение нового мира, зато стало как-то вмиг спокойно и появилось полное ощущение, что это всё настанет ровно с того момента, как их ноги переступят границу кладбища, а туманная дымка рассеется. Это чувствовалось настолько точно, что хотелось улыбаться широко-широко. Главное, вынес из сей безумной истории Джон, это доверие; а остальное как-нибудь наверстается.

А белый цветок камелии с иногда подрагивающими на ветру полумахровыми лепестками (уж простите, эта глупая, безрассудная история просто обязана закончиться переключением внимания на этот злосчастный цветок) так и остался лежать на могиле, означая для случайного прохожего смерть, а для Джона и Чеса – новую жизнь.