Текст книги "Белые камелии (СИ)"

Автор книги: Julia Shtal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

А менять их? Константин, вставая, глянул на Чеса вновь: нет, менять ничего ненужно. Кажется, всех всё устраивает. Зачем же в таком случае напрашиваться? Правда, появлялись вместе с тем куча вопросов по теме и не по теме: почему волновался, когда спасал, когда видел его обморок, почему ругал его всеми возможными и невозможными словами, когда тот говорил о смерти, почему вообще не чувствовал того отвращения и равнодушия к слабости, которую в жизни презирал не только у себя, но и у других? По-че-му?.. да потому что… что? Коснувшись холодной руки Чеса и встряхнув своей головой, Джон понял, что впервые запутался в чём-то до злости лёгком. Он, который спасал землю от демонов, вытаскивал людей с тропы Ада, а запутался в таком глупом вопросе! Да, вероятно, это ужасно глупо. Константин тяжко вздохнул и поскорее вышел из палаты, около двери бросив мелкий взгляд на него. Наверное, ответ кроется в нём, наверное, этот Креймер его даже знает, наверное, уж втихомолку смеётся над своим бывшим учителем, но… Но к чёрту! Он резко выбежал из комнаты, бегом спустился по лестнице и наконец оказался на воздухе, наполненным каплями дождя. Стук их слышался везде: над головой, под ботинками, справа, слева, в голове, в сердце; Джон бежал как угорелый, совсем не чувствуя прохлады на своей коже. Ему сейчас лишь бы только убедиться, что его безумие оправдано и является не иначе, чем… Впрочем, интрига. Он и сам не хотел раскрывать этого в себе до конца. Пускай это останется тревожным, щекочущем, но слегка покрытым мраком чувством на сердце, чем открытой, но безумно тяжёлой ношей в голове. Подбежав к своему дому, Константин так решил. Раз и навсегда.

========== 4 ==========

Однажды мы все бываем безумны.

Неизвестный автор ©.

Дела у Чеса вскоре направились в хорошую сторону: несмотря на его последний обморок, всё становилось замечательнее день ото дня. Да и сам настрой его, признавался Чес, был на высоте, не так, как в прошлые недели, когда он в действительности думал, что умрёт. Хотя стыдно за те слова, сказанные в тот период, ему не было; он откровенно признался, что до сих пор считает это нужным. К тому же, правда всегда ценна и приятна любому человеку – так считал Креймер. Джон же за эти дни претерпел многое, даже больше, чем когда-либо: наконец, после двух недель отсутствия новостей о Чесе, к нему пришла Лина, его девушка (хотя вернее сказать, бывшая), и закатила такую истерику, такой плач, что Константин, кажется, понял, почему Креймер решился притвориться мёртвым. Лина, с порога пригрозив ему, стала с видом капитанши допрашивать его не как взрослого мужчину, даже старшего её намного, а как нашкодившего мальчишку; однако Константин за две секунды поставил её на место, заявив, что не помнит, что у его водителя была такая невоспитанная девушка и что кому попало говорить о случившемся с ним он не разрешил. Тогда Лина, тряхнув своей ухоженной блондинистой головкой и потупив голубые глаза, робко присела на стул, сказала «Простите» и вежливо попросила рассказать, не известно ли ему что о пропаже Чеса. Тогда Джон с необыкновенным спокойствием, но некоторой нервозностью в движениях (специально) рассказал, что, как бы ни было ей тяжело после того, что он скажет (глаза девушки уже наполнились ужасом), но ей стоит быть сильной и пережить это.

– Чес Креймер погиб, попав в аварию, – сказал он тогда, а у самого как-то незапланированно дрогнул голос – мерзкое ощущение, когда врёшь о смерти живого человека, причём не какому-нибудь его другу или коллеге (такое Джон уже прошёл), а когда-то любимому им человеку. – Я сам узнал несколько дней назад и был в шоке. Я опознал тело, хотел было связаться с родственниками и сообщить об этом, но не смог найти номер хоть кого-нибудь – даже тебя. Ещё Креймер оставил просьбу в письменном виде, чтобы его тело немедля кремировали; я не осмелился противоречить покойнику. Если ты не веришь, то вот, посмотри… – он начал было доставать бумажку, заранее написанную Чесом, но Лина, закатив глаза, сидела вся белее стены позади себя и готова была упасть в обморок с минуты на минуту. Собственно, Джон тоже ощутил, как во рту стало горько и сухо, а дрожь слишком неприлично для его статуса прошла по всему телу.

– Чес… его нет… погиб?.. – Лина вздрогнула, прикрыла рот ладошкой и, глядя большими ужаснувшимися глазами, вдруг повалилась в сторону, упала на пол; лишь волосы её разметались в разные стороны. Константин сумел привести её в чувство, только девушка казалась немного безумной и не понимала, вероятно, всего, что ей говорил мужчина. Она была в горе, это Джон определил; он посоветовал ей идти домой, отоспаться, сходить к психологу и более-менее успокоиться, но потом сжалился и вызвал ей такси, посадив её туда сам. Встреча с девушкой Чеса сильно поразила его; ступая назад, в квартиру, Константин ощутил такую тяжесть в груди, будто действительно схоронил Креймера. В тот день он понял, что не сможет жить нормально, пока не увидит его; тут же собрался и поехал в больницу, наплевав на то, что до посещений оставался ещё целый час.

Прибежав туда, Джон сразу бросился в палату, удивляясь потом, как его вообще пропустили. Как только он появился в дверях, то застал Чеса встающим с кровати; он было улыбнулся, но, заметив на его лице тяжкий отпечаток горя, спросил сразу:

– Джон, что случилось? – А Джон, не слыша его вопроса, подбежал к нему и… остановился в паре десятков сантиметров, боясь подойти ближе. Он лишь слышал своё частое дыхание, а смотреть старался вниз, не в эти родные карие глаза. Тёплая ладонь коснулась его руки, а пытливый взгляд пытался рассмотреть его лицо.

– Джон, что с тобой? – шёпотом спросил Креймер, крепче взяв его за руку своей здоровой рукой. Константин, прикусив губу, помотал головой в разные стороны и уселся на стул позади себя; согнувшись, он запустил пальцы в волосы и просидел в таком состоянии около пяти минут; парень не решался его более допрашивать, лишь устало присел на кровать, ожидая, когда тот начнёт сам.

– Чес, это невозможно! – вдруг сдавлено произнёс он. – Невозможно больше играть в твою игру. Я всё терпел, когда-то были твои друзья, коллеги, просто едва знакомые – нечасто слёзы их были искренними. Этих пешек мне было не жалко… Но когда пришёл человек, который любит тебя!.. Это было выше моих сил. Нет, не переживай, я всё выполнил, как ты сказал: теперь Лина думает, что ты мёртв. Да, она, конечно, немного истеричка, но на нервах мы все такие, однако… знаешь, она выглядела так убито, – Джон вдруг резко вскинул свою голову и взгляд на него. – Так убито!.. Тогда я подумал: а стоит ли игра свеч? Мне кажется, она действительно искренно любит тебя. Я бы свихнулся, будь на её месте. Пойми, Креймер, я тебя не критикую и не говорю, что начатое тобой плохо – может, оно имело и благородные цели, но просто дам тебе один совет (только не смотри, какой я бледный и что весь на нервах): переосмысли свои решения. Ещё не поздно что-либо переменить.

– Джон… – тяжко вздохнув, твёрдо начал Чес, – я понимаю, каким негодяем выгляжу в твоих глазах. Но прошу лишь одного (так как знаю, что это у тебя есть) – терпения. Потерпи немного, Джон, и ты узнаешь больше, чем можешь себе сейчас представить…

– Ты говоришь терпи-терпи, жди да жди! – Константин вскочил с места и стал быстро ходить по палате. – А на деле-то ничего не происходит. Уж прости, но у меня действительно начинают возникать мысли, что ты, просто совершив глупую ошибку из-за своего непомерно высокого самомнения, решил придумать глупую отмазку, которой на самом-то деле и нет, а существует она лишь в каком-то неопределённом будущем. Просто подумай над моими словами: может, это так? Может, это действительно стоит пресечь на корню, сейчас, хотя уже и довольно поздно? – Константин подошёл к нему и внимательно оглядел его – вмиг мрачного, уставшего, ослабевшего. Опираясь о костыль, тот с трудом привстал и глянул на него слишком пристально и невыносимо, что хотелось сразу забрать все свои слова назад.

– Джон… ты вот… считаешь меня придурком, – тихо и сипло говорил он, – а я ведь не таков. Я ведь всё это, понимаешь, проходил: и похороны, и плачи, и ссоры, и всё это жизнь мне умножила на два, преподнесла в двойном объёме, представляешь? А после сколько дел: оказывается, про покойников говорят и плохое, прикинь? Оказывается, потом столько желчи наружу выходит, что думаешь: зря умер человек, хотя бы по той причине, что не уладил за собой несуществующих долгов. Грешно, конечно, так думать, но я думал, понимаешь? Я думал и сделал много выводов, хоть и был мелким. Если жизнь даёт повод скрыться от старого мира, от старых проблем, от старой дряни – нужно пользоваться этим, уходить, уходить, ничего не оставляя с собой. Лишь только ценный груз. Те, кому ты нужен. Остальные должны отсеяться. Я хотел сказать тебе это потом когда-нибудь, в более торжественной обстановке, но ты вынудил меня сделать это сейчас. Потому что я не могу заставлять тебя так мучиться. Потому что ты… тот ценный груз, понимаешь? – шёпотом добавил Чес и направился к двери. – На похоронах ты увидишь, что я был прав, – добавил чуть громче. – Все эти слёзы, плачи, обмороки, всё это, Джон Константин, напускное. Да, они придут на мою могилу и, быть может, ради приличия будут ходить туда каждый год; но лет через пять забудут. А сердца их забудут и того быстрее – через месяц, например. Забудут, что вообще существовал такой парнишка. А ты нет. Ты бы не забыл.

Толкая дверь, Креймер обернулся и кинул на него такой двоякий взгляд, что Джону стало не по себе: нежность, перемешанная с грустью, связанная с недовольством и перепутанная с раскаянием. А в общем, это оказалось как ударом ножа по сердцу. Причём нужным ударом… Будто бы он рассёк наконец чёрствую и жёсткую ткань его сердца, давая всем нужным, человеческим чувствам выйти наружу. Чес шагал уже где-то по коридору, Константин выбежал за ним и вскоре поравнялся; они в некотором молчании шли вплоть до выхода. Джон думал о сказанном Креймером, а сам Креймер не думал, кажется, ни о чем, а лишь тяжело дышал после долгой речи. Наконец, когда они ступили на влажный, усыпанный свежими огненными листьями асфальт и прошли где-то метров сто с чем-то, мужчина решился заговорить:

– Чес, я верю тому, что ты сказал, но не слишком ли ты переоцениваешь меня?.. – тот невидящим взглядом смотрел впереди себя и в ответ покачал головой.

– Может, и переоцениваю. Но, скорее всего, такое навряд ли возможно, Джон, – его взгляд – тяжёлый, больной, помутневший – поднялся на него. – Однако и я хочу верить в то, что прав хоть в этом. То ли ты ещё узнаешь, Джон!.. – воскликнул он слегка горестно. – Я и сам не в курсе, но чувствую, что нам с тобой обоим не поздоровится от этого знания. Впрочем, не слушай меня: я стал очень часто бредить, сам видишь – иногда может температура подняться, да и погода сейчас такая… я слаб и жалок, зачем ты со мной таскаешься, Джон? – нервно улыбаясь, вдруг спросил Креймер и остановился – Константин оглядел его: происходящее было похоже на то, когда медленно, но верно Чес начинал скатываться в бездну безумия. Обычно это кончалось обмороком; Джон уже говорил об этом с врачом, но тот заявил, что это временно и от сильного сотрясения мозга. Вскоре после лечения нервозность должна пройти. К тому же, он перенёс такой шок, что не всякий бы на его месте остался вообще в своём уме…

– Чес, – серьёзно начал Джон, подойдя к нему и крепко взяв руками его вздрогнувшие плечи, – Чес, пожалуйста, прекрати нести чушь. Я знаю: ты немного в шоке после того, что с тобой произошло, но… но постарайся держать себя в руках. Особенно насчёт меня. Я, кажется, ещё давно высказал, какого мнения о тебе, – твёрдо и неспешно говорил он, заглядывая в глаза изумлённого Креймера. – Я вовсе не считаю тебя жалким, слабым, негодяем и тому подобное. Я знаю одно между нами взаимное: доверие, – с секунду Константин думал – делать не делать, – а после наконец всё-таки сделал: приблизился к ещё дрожавшему (непонятно, от холода или от чего другого) Чесу и осторожно прижал его к себе. Чес не двигался, просто уткнувшись ему в грудь лицом, и лишь с нервическим смехом прошептал: «Только ли одно?..» Что это значило, Джон так и не понял.

В продолжение этого объятия он едва мог понимать что-то серьёзное – слишком неподходящим казался момент. Прохладное, всё менее дрожащее тело Креймера ему слишком сильно нравилось обнимать; становилось тошно не только от этого, но ещё и потому, что дать себе отчёт «А почему он так делал?» Константин не имел возможности. Как сейчас Джон помнил это мгновение: перед его глазами тёплые, курчавые, пахнущие палатой волосы Чеса, от его головы развевается белая повязка бинтов, дальше впереди – простирающаяся, казалось, до бесконечности серая дорожка асфальта, припорошённая горящими, красноватыми и жёлтыми листьями, на ней – ни души, лишь белое здание больницы, как какой-то замок, высится в конце. Непростиранные облака ровно над головой – готовы выжать свою грязь с минуты на минуту; деревья нагибаются под натиском ветра, сейчас пронизывающего насквозь. Только эти огнём горящие листья, было ощущение, давала осень в качества компенсации за всю мерзость своей погоды, за подавленность и за стрессы. А прохладу и одновременно тепло этого человека впереди… Джон не знал, кто ему дал это и в качестве чего. Уж явно не хотелось, чтобы это была компенсация. Он хотел, чтобы Чес был дан ему просто так, не за что-то, не из-за чего-то, а просто по счастливому стечению обстоятельств. Да, конечно, желал он много. Непозволительно много. Но был готов продать себя самого с потрохами в Ад, отказаться от места в Раю, лишь бы знать вечно, что это существо рядом, под боком.

– Джон… – тихо начал Креймер, стараясь приподнять голову наверх, – кажется, мы выглядим глупо. И это, мне кажется, то, чего никогда бы не сделал Константин со своим водителем. Слишком приторно и нежно. Как в романтических фильмах. Ты сам говорил. Ты не такой. Ты же не можешь… не хочешь!

– Я уже и сам не помню, что говорил и зачем. Я, наверное, впадаю в такое же безумие, как и ты, – шёпотом отвечал Джон, попытавшись повернуть голову, но вместо этого уткнувшись носом в его волосы. – И, знаешь, пускай это приторно и нежно, зато я хочу этого. На миг. Позволь мне. Сойти с ума. Да и ты хочешь того же… я же вижу! Ты и не можешь хотеть иного! Наши желания зеркальны. Это значит, что лишь чем-то похожи, сущностью, но представляются по-разному. Моя сторона та, которая в зеркале, ненастоящая, показывающая перевёрнутые буквы. Понимаешь? – Константин едва смог отстраниться от Чеса и взглянул на его вмиг повеселевший и ясный взор; они ещё не отошли друг от друга, Джон даже не до конца опустил руки.

– Джон Константин становится безумцем, – улыбаясь, проговорил Креймер. – Но мне нравится такое безумие. Оставь его в себе.

– Пожелание взаимное. Помни про зеркало, – на полном серьёзе ответил Джон, хотя думал, что парнишка рассмеётся, но тот не рассмеялся. В любое другое время мужчина бы сгорел от стыда за такую бредятину, сказанную от его лица, но сейчас был уверен, что впервые в жизни высказал правду. Чес, всё ещё не скрывая улыбку, заковылял вперёд, медленно притягивая к себе сломанную в гипсе на ступне ногу.

– Почему же между нами вдруг образовалось зеркало? Точнее, между нашими желаниями? – спросил Креймер; Джон нагнал его и усмехнулся, степенно зашагав рядом.

– Ты знаешь сам, Чес. Ты знаешь многое, а значит, обязан знать и это, – Креймер лишь хитро улыбнулся и зачем-то глянул на небо.

– Да, ты меня раскусил: знаю. Впрочем, я об этом часто говорил, так что не заставляй меня повторять вновь, – заявил Чес, задумчиво хмыкнув.

– Ты не в восторге от этого, да? Потому что считаешь, что причиной служила жалость? – «Боже, я уже не тот! К чёрту!..» – лихорадочно размышлял Джон, пристально глядя на собеседника; тот потупил голову и весь нехотя смутился.

– Да… да, ты совершенно прав.

– Тогда ты совершенно дурень. Упрямый дурень. Ибо нужно быть запущенным таким бараном, чтобы не понимать этого с сотого раза, – раздражённо сказал Константин, вздохнув и закатив глаза.

– Потому что… прости, я не скоро смогу это принять, – Чес отчаянно замотал головой. – Не смогу принять то, что доверие ко мне в тебе вызвало что-то другое, а не моё состояние. Да, вероятно, я глуп и упрям, впрочем, мне нужно время, чтобы понять это.

– Ты разве не веришь? Вдруг это доверие было с самого начала? – Джон помог спуститься Креймеру с поребрика и пристально заглянул ему в глаза – как и ожидалось, страх.

– Верю. Но не понимаю, – Чес смотрел на него в ответ, и в глазах не было и доли лжи – врать он как-то давно отвык. – В общем, это мои проблемы, Джон. В скором времени я приму это. Мне нужно немного времени. И, кстати заметить, мы разговариваем как вообще в пух и прах нетипичные Джон Константин и Чес Креймер, неправда ли? – водитель задорно усмехнулся, а его собеседник пожал плечами.

– Может быть. Да, такой несусветный длинный бред мне не свойственен.

– Мы поменялись безвозвратно, – они долго глядели друг на друга: так пристально, внимательно, словно пытались рассмотреть глубоко зарытое; казалось, могли пройти столетия, прежде чем они сдвинулись бы с мест, как в кармане Константина что-то звякнуло. Он очнулся, доставая мобильный; очнулся и Креймер, сразу потупив голову и чего-то стыдясь. Джон увидал, что ему пришло новое сообщение от Лины: она писала, что благодарна за помощь и что уже более или менее приходит в себя после «величайшего горя её жизни». Приписала, что нашла в себе силы заняться похоронами, ведь по-хорошему её парня не предали земле, а лишь как-то варварски сожгли, что, впрочем, не избавляет его от настоящих похорон. Также она сказала, что сама займётся рассылкой приглашений знакомым и друзьям и обязательно сообщит ему о точной дате. Джон лишь усмехнулся – разговор о живом как о мёртвом ещё вызывал у него диссонанс, – но ответил ей спасибо. Всё-таки какая-то доля лжи в ней была – так просто и быстро отойти от горя казалось даже ему делом загадочным.

Он зашагал вперёд, увлекая за собой Чеса и одновременно пересказывая ему сообщение. Выслушав просто, без единой эмоции на лице, лишь как-то побледнев, он в конце нервно ухмыльнулся и ответил:

– Я пойду с тобой. Ты сначала покажешься в общей толпе, а потом уйдёшь ко мне в сторону. Я хочу глянуть на это.

– Это… это как-то слишком жестоко, – неуверенно проговорил Константин, но более ничего добавлять не стал, а лишь, загоревшись какой-то идеей, вдруг достал телефон вновь и стал набирать кому-то сообщение. Потом, закончив, сказал:

– Я написал Лине о твоём желании. О белых камелиях. Правда, они ужасно дороги и редки…

– Откуда ты знаешь? – горько усмехнулся Чес, не смотря на него. Джон хотел что-то сказать, но запнулся.

– Весьма редко видел их в цветочных магазинах. А если и видел, то цена была заоблачная, – выкрутился он, и Креймер вроде как поверил ему, промолчав. Наконец пришла ответная смс – девушка с готовностью согласилась и собиралась завтра прошерстить все магазины. Константин поблагодарил её вновь.

– С таким благоговением отзывается о твоём желании… Ладно, чувствую, переубеждать тебя не за чем и глупо. Я сам вижу эту стеклянность, – решительно проговорил Джон, кидая телефон в карман. Чес благодарно на него посмотрел и прошептал: «Сам увидишь, как я был прав…»

Они быстро возвращались в корпус больницы, шелестя единственным подарком осени под ногами; но после чего-то, вероятно, серьёзного на душе было удивительно спокойно и тепло, несмотря на то, что ветер обычный и ветер ужасных мыслей пытались растревожить их внутреннее умиротворение, внутреннюю весну или даже лето. Хотя нет – весну. Это пока весна – нечто переходное. Вроде ещё и не лето, не время каких-то сильных эмоций, но вроде уже и не зима, не застой важных пониманий в своей жизни. Это что-то между. До определённого времени.

Когда Джон собирался уходить, то встретил нежный, искренний взгляд Чеса и приостановился в дверях.

– Спасибо за… впрочем, мне глупо говорить. Сам ведь знаешь, верно? – и Константин, улыбнувшись, кивнул. Он знал. А как же не знать то, отчего на душе так потеплело?

Странно. Странно вообще всё это и его случай в частности. Он как будто действительно изменился. Действительно понял, что такое забота, понятие чужой души-потёмки, моральная поддержка и переступание через себя ради каких-то таких объятий или прикосновений, от которых потом широкая улыбка и пару укоряющих слов в свой адрес. Последнее можно и пережить. Главное теперь в них самих, в их зеркальности и в том крепком мосту доверия, что успел выстроиться (так казалось) за какие-то ничтожные две недели, а на деле строился же давно. Впрочем, срок не такой большой, зато насыщенный; этому одному можно было уже отдать честь. Джон, усмехаясь, выходил из больницы уже с какой-то надеждой. Понять бы на что.

========== 5 ==========

Жизнь, как пьеса в театре: важно не то, сколько она длится, а насколько хорошо сыграна.

Луций Анней Сенека ©.

– Завтра твои похороны, – равнодушно сообщил Джон между делом, когда они вновь гуляли в том парке. – Тебе вроде можно же отпроситься якобы домой на денёк. К тому же, выходные…

– Да, конечно, уж об этом я позабочусь, не переживай, – утвердительно закачал головой Чес, остановившись и поудобнее взявшись за костыль. – Во сколько именно и где?

– В девять утра. Твоя могила находится на ближайшем к нам кладбище. Собственно, Лина не стала долго выбирать.

– Так рано… м-да, Лина действительно не стала выбирать, потому что не умела. Знает же, что я не любитель рано вставать!.. – с напускным недовольством пробормотал Креймер, вздыхая и с улыбкой глядя на Константина. Тот ухмыльнулся.

– Ну, я думаю, она не особенно надеялась, что на твои похороны придёшь ты сам, поэтому уж сделала, как удобно многим. А ещё она говорила, что обыскалась твоих камелий везде, но так и не нашла, к сожалению, – Джон внимательно взглянул на него: тот горько улыбнулся, покачал головой и наконец ответил:

– Думаю, это не трагедия. Не взаправду же это мои похороны. А вот когда реально умру, тебе предстоит огромная задача, которую не выполнила даже девушка…

– Опять ты об этом! – раздражённо перебил его Константин и быстро достал из кармана пачку. Закурив, он смог как-то успокоиться; в это время Чес лишь безучастно на него посматривал.

– Эй, опять куришь? Ты никогда не курил при мне… значит, вновь ступил на эту грешную тропу? – улыбнувшись, спросил он. Выдыхая дым, Джон глянул на небо.

– С тобой и не до того дойдёшь… – тихо проговорил, вновь затягиваясь. Креймер хмыкнул. Спустя долгое молчание, в которое они обошли парк и вновь вернулись к крыльцу больницы и которое стало так часто появляться между ними в последнее время (что, впрочем, не смущало и не расстраивало), Чес вдруг вновь заговорил:

– Значит, завтра в девять? Заедешь за мной в семь? Мне нужно будет домой зайти…

– Окей, – сказал он и бросил окурок в урну. Что-то ему подсказывало, что завтрашний день будет каким-то важным. Или странным. Или стрёмным. Тут уж как посмотреть. Но что-то в нём определённо будет. Но что именно (да даже хоть примерно), он никак не мог знать.

На следующее утро Джон заехал к Чесу в семь и довёз его до дома; оказывается, тот хотел переодеться. С врачом своё отсутствие он кое-как уладил, хотя тот и был против. Но сам Креймер считал, что уже почти здоров: кости потихоньку срастались, не было никаких осложнений, лёгкое тоже понемногу приходило в норму, раны все заживали, а от многочисленных ссадин и синяков не осталось и следа. Разум пришёл в норму, и вроде никак не ощущалось, что было сотрясение; во всяком случае, Чес перестал бредить, как в первые дни. Однако единственное, что не прошло, это бледность лица – врач говорил, что здесь нужен отдых и ещё раз отдых. Но сам Креймер не считал это чем-то сверхъестественным, поэтому не обращал внимания.

Потом они отправились на кладбище. Джон решил, что остановит машину неподалёку и выйдет хотя бы затем, чтобы засветиться, а потом уйдёт к Чесу; тот же, как только толпа пропадёт из поля зрения, обогнёт кладбище с другой стороны и остановится недалеко от места похорон – Константин ему уже сказал точное местоположение. Там, за деревьями, его навряд ли должны заметить. К тому же, нынче утро выдалось самым дерьмовым, которое только могло быть осенью: густой непролазный туман, холоднее на десять градусов, чем обычно, на небе одна огромная грязная простыня и даже ни единого лучика света. Вот как раз из-за тумана Креймер и надеялся, что его не будет видно. А так-то погода была более чем отвратная в это утро; Чес усмехался и говорил, что не зря.

По пути на кладбище они упорно, непроницаемо молчали; от каждого своего собственного слова становилось тошно в это утро. Повелитель тьмы и его водитель, который сейчас был и не водителем вовсе, лишь изредка перебрасывались парами дежурных фраз – говорить более, хоть убей, не хотелось! Креймер вообще пребывал в меланхолическом состоянии, иногда горько усмехался своим мыслям, был ещё более бледен, чем вчера, и имел вид довольно болезненный. Его часто мучил кашель, но врачи говорили, что это нормально, между тем остерегая его от переохлаждения: его лёгкому это нежелательно.

Джон же в этот день был абсолютно спокоен, даже как-то необыкновенно спокоен; помнится, в прошлые дни его душу одолевали ураганы чувств и каких-то мыслей. На сегодня это как-то исключительно быстро прошло и больше не возникало. Но, быть может, это лишь затишье перед очередной бурей? Вот эта мысль менее всего радовала Константина. Ему уже надоело быть в постоянном недоумении, в ожидании чего-то невозможного и в искреннем убеждении, что вот скоро всё само встанет на свои места. Ничего не вставало на свои места, вместе с тем нежданных сюрпризов было завались. Ничего это Джон не хотел разгребать в своей голове; сегодня он решил просто-напросто забить на это дело, решив отправить его на самотёк. Пусть сегодня будь что будет.

Кладбище было небольшим, устроенным скромно, с такими же скромными могилками и надгробиями; редко можно было встретить здесь шикарно оформленное местечко. Огорожено оно было низеньким железным заборчиком; входов наделано было много – где-то находились действительно калитки в качестве дверцы, а где-то были просто поломаны прутья. Чес должен был идти именно через такой вход. На территории кладбища росло так много деревьев, что иные думали, что здесь раньше находился огромный густой лес. Но доподлинно об истории этого места никто точно не знал, поэтому и оставалось всё в тайне.

Нынче кладбище не блистало хоть какой-нибудь скудной приветливостью: всё заволокло серым туманом, ничего далее пяти метров вокруг не было видно, и лишь чёрные ветки деревьев уныло прорывались сквозь эту пелену. Джон остановил машину недалеко от входа, рядом с которым собралась небольшая толпа, и, вытащив ключ, передал его Чесу, чтобы тот потом заблокировал. Далее он вышел и как ни в чём ни бывало поравнялся с толпой; кивком головы его приветствовали лишь те люди, которым он сообщил пренеприятное известие. Лина, в чёрном, но элегантном пальто и в тёмной юбке, стояла со скорбным видом и держалась рукой за какого-то мужчину рядом; Константин его точно не знал и хотел думать, что это её брат. Правда, и скорбный вид был каким-то искусственным, и наряд больно походил на тот, в котором можно и на кладбище, а потом и в ресторан – ну, а что, чёрный цвет даже стройнит… Нет, Джон не хотел и мысли допускать об этом – тогда всё получалось так, как и говорил Креймер, получалось гнусно и отвратительно. Однако сейчас, понятное дело, бить тревогу раньше времени не стоило.

Пять минут они ещё ждали кого-то; в это время доходили опаздывающие; когда пришёл последний человек, сверстник Чеса, с которым Джон тоже общался, группа двинулась с места. Только сейчас он, стоявший поодаль от центра толпы, увидел, что человек впереди (явно не знакомый, а нанятый) нёс в руках безвкусно украшенный резьбой, цветами и узорами сосуд с пеплом «покойника». Он был слишком огромен и несоразмерен с самим содержимым; Джон лишь только покачал головой, говоря про себя, как это глупо. В группе стояла полная тишина; лишь изредка кто-то осмеливался тихо шепнуть товарищу на ухо что-нибудь. Да, казалось бы, тихо – чего ещё нужно? Но Джон смог понять настрой окружающих: у всех был такой вид, будто они только и дожидались конца, когда можно будет пойти в гости или в кафе и нажраться за упокой души. Константин, хоть и провёл в этом обществе всего минут десять, уже хотел блевать от стоявшего здесь запаха лицемерия. Кажется, потихоньку он начинал понимать Чеса в действительности; он бы тоже скорей заявил о себе как о мертвеце, лишь бы отвязаться от таких друзей.

Или, может статься, он лишь так думал, наслушавшись речей Креймера и теперь всё ища подвох? Вот это было подставой. Константин едва удержал себя от того, чтобы закурить – нервы в последнее время подставляли его, успокаиваясь лишь только от затяжки. Он вновь понял, насколько слаб. Но, видимо, его размышления о важности и вреде курения не для сегодняшней истории – нынче главный герой не он, как могло показаться на первый взгляд.

Между тем группа остановилась; Джон, шедший в самом конце, тоже приостановился. Видимо, наконец дошли до места похорон. Сам он только интереса ради подошёл ближе, чтобы глянуть на надгробие: довольно приличное, правда, слишком пафосное и, как всё у этой блондинки, безвкусное, но более или менее сносное. Почти что каждый пришедший на похороны принёс с собой букетик различных цветов. Но только не камелий. Константин усмехнулся и бросил быстрый взгляд на внутренний карман своего пальто. Кто-то начал читать заранее подготовленную торжественную речь, впрочем, сюда никак не клеящуюся; сосуд с якобы кремированным покойником стали неспешно закапывать; а Джон как можно быстрее стал смываться оттуда, ведь уже не мог находиться там. Его уход никто не заметил и замечать не собирался; наверное, многие лишь позавидовали бы его возможности так быстро сбежать, потому как считали его лишь за клиента своего друга. А может, он и есть клиент? Обыкновенный клиент, только сумевший расположить к себе парня доверительно? Может, и нет ничего в том суждении неправдивого? Константин мотал головой и не хотел верить: тогда как обосновать не менее крепкое доверие с его стороны? Нет, наверное, он всё-таки больше чем клиент и бывший учитель. По крайней мере, так непременно хотелось думать; но ведь этот мальчишка мог заварить любую кашу. К тому же, он явно не таков, каким представлялся раньше. «Что-то все вдруг неожиданно изменились», – недовольно думал Джон и направлялся к находящемуся метрах в пятидесяти от группы огромному дереву с широким стволом – там они условились встретиться с Чесом.