Текст книги "Белые камелии (СИ)"

Автор книги: Julia Shtal

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Несмотря на свои роящиеся и впервые паникёрские мысли, Джон знал одно точно: Чес выживет. Ведь он дал обещание…

========== 2 ==========

Все, что неожиданно изменяет нашу жизнь, – не случайность. Оно – в нас самих и ждет лишь внешнего повода для выражения действием.

Александр Грин ©.

Каждый божий день в течение недели Константин, зная, что его не пустят в палату, подходил к ней и, с позволения разжалобившейся медсестры, смотрел на Чеса в окошко из коридора, сквозь жалюзи. Тот в сознание не приходил первые пять дней точно: лежал бездвижно, состояние не ухудшалось, не улучшалось. Потом дело пошло в хорошую сторону, и, как сказали Джону врачи, показатели стали лучше. Он особенно не вникал, какие такие показатели, а лишь слепо верил им и каким-то своим безумным способом проверял состояние Креймера по его лицу: оно было в общем бледно, но Джон распознавал малейшие изменения оттенков и по ним трактовал, когда ему становилось чуть лучше, а когда чуть хуже. Хуже становилось водителю в первые дни; потом дела стали идти в гору. На шестой день та же самая молодая, миленькая медсестра сказала Джону, что пациент ночью и всё утро звал, долго-долго звал его, Константина, пока его давление не подскочило и ему не вкололи успокоительного, ибо слишком нервничать ему было нельзя.

Это мало сказать, что тронуло его… он вообще не ожидал такого от Креймера! Ему всё время казалось, что особенной привязанности и доверительности между ними не было; хоть они и знали друг друга давно, ни один из них не мог сказать точно, что нравится другому и каковы его предпочтения в чём-нибудь. Они просто никогда не были друзьями, и чёрт знает что мешало этому! Может, их тупость? Сейчас он рассудил это так. То была какая-то особенная, ни на что не похожая связь; Джон теперь ненавидел эту особенность, ведь всё между ними получалось всегда не так. А вообще, только подумав об этом, он сразу же бросал эти мысли – их отношения казались сложными, запутанными, в общем, такими, куда соваться лучше не стоило. И Константин не совался не только по этой причине…

Как только Джон узнал о том, что Чес заговорил, хотя ещё в бреду и в бессознательном состоянии, то тот час же стал уговаривать медсестру пустить его к нему – хоть на десять минут, хоть на пять, но лишь бы пустить… Девушка, естественно, первое время отнекивалась, но вскоре сжалилась и прогнулась под его уговорами, сказав ему, чтобы он подошёл через час к чёрному входу – тогда начинался обед, и заканчивалось официальное посещение, то есть самое время для тайных вылазок, ведь коридоры тогда пустуют. Но она предупредила, чтобы он не сидел там слишком долго и не смел тревожить больного – если увидит небольшое изменение в состоянии в худшую сторону, больше никогда не пустит – так и сказала, грозно нахмурившись. Константин поблагодарил её за участие и едва выдержал этот час, бездумно бродя по улицам и каждые пять минут заглядывая на время. Он не понимал, почему так, но час впервые длился для него как вечность, долго, нестерпимо долго, словно это и не час вовсе… Джон вновь перемыслил в это время больше, чем за прошедшие пять дней. Итогом всех этих казавшихся важными дум стало одно: он невероятно хотел увидать парнишку, пускай даже тот и не пришёл бы в сознание, а всё равно хотелось дотронуться хоть до его руки, просто посидеть рядом. Ему надоело, как какому-то проходимцу, стоять и наблюдать за своим водителем сквозь жалюзи – куда лучше дотронуться до него и понять самому, что он идёт на поправку, хотя и медленно.

Наконец Джон с непередаваемой радостью подходил к больнице, к тому чёрному входу, около которого курил в прошлый раз. Там его уже ждала медсестра и, заметив, стала торопливо вести по коридорам и лестницам – палаты находились на третьем этаже. Только теперь она повела его не по главной лестнице, а по пустой служебной – как она верно подметила, все врачи и обслуживающий персонал ушли на обед. И вот они оказались на нужном этаже; девушка отыскала у себя в кармане ключик от палаты и, открыв, сказала, что засечёт десять минут и ровно через это время придёт, без неё никуда не выходить, слишком не шуметь и больному особо не мешать. Джон нетерпеливо кивнул и вихрем забежал в палату; дверь позади него закрылась.

Комната была довольно просторна и светла – всё-таки, это почти что самая лучшая больница в городе. Однако, как бы светло и уютно в ней не было, сколько бы ни было в ней всяких узорных журнальных столиков, мягких диванчиков и приятных глазу картин, палата всё равно останется палатой – несмотря на удобства, здесь всё равно ощущался холод, какая-то мертвенная стабильность, а пищание аппарата словно отбивало свои промежутки времени, как часы. Эти все провода, трубки, капельницы, и всё к Чесу, всё к Чесу!.. Его передёрнуло, и он подошёл ближе к не совсем обычной кровати с изгибами; Креймер лежал обездвижено, лишь его ресницы иногда подрагивали, а грудь неравномерно вздымалась и тяжело опускалась. Какая-то трубка шла ему в одну ноздрю, все руки были в уколах, на голове повязка, везде пластыри, бинты, мелкие синяки; грудь тоже туго зафиксирована, ступня и рука в гипсе. Давление, судя по аппарату, плавное, хорошее, практически в норме. Всё бы хорошо, но Джон не мог смотреть на это, на все его страдания, хотя они давным-давно прошли – больше страдал тот явно в машине, чем здесь и сейчас. А всё-таки… Константину казалось, что, пусть Чес и без сознания, а ему всё же одиноко.

Он пододвинул стул и присел на него, не отрывая взгляда от парнишки; потом осторожно взял его за ладонь правой руки, не сломанной, и тихонько сжал: холодная, но уже не ледяная. Константин позволил себе, пригнувшись ниже, поднести её к лицу и слегка обогреть дыханием и своими тёплыми ладонями – поднимать руку высоко не хотелось, ибо мало ли что он мог отключить или отсоединить? Ладонь теплела и теплела – Джон смог её отогреть. Он слабо улыбнулся, смотря на лицо Чеса, и подумал, как смешон в такой ситуации. Но было яркое чувство, что так и должно быть… должен быть такой никому не известный Джон Константин, так мило согревающий руки своему водителю. Да, его и самого тошнило от такой формулировки, но… но плевать он хотел на это!

Джон смотрел на бледноватую, всю в синяках и ссадинах руку Чеса, на его ослабленное, бескровное, с опавшими щеками лицо, тоже усыпанное ранками и синяками, и понимал, как всё получилось хорошо – он тогда успел. Успел спасти этого ещё не жившего парнишку…

– Джон… – раздалось сдавленное, дрожащее и едва различимое со стороны Чеса. Джон вздрогнул – уже отвык от этого голоса, от того, что его кто-то может звать также непередаваемо по имени – и повернул голову, оторвавшись от ладони, но всё ещё держа её в руках.

– Чес… Чес, – Константин, глядя на потухший, едва открывшийся взгляд того, хотел что-то сказать, да запнулся, запутался в своих мыслях и словах, потом усмехнувшись – получалась больно забавная ситуация, как в какой-то романтической трагедии. За этой мыслью ловко проследил Креймер и также усмехнулся.

– Джон, я выжил. Поздравь меня, – сиплым шёпотом продолжил он, добрым взглядом смотря на него. Константин опустил голову, покачивая ею, и тихо засмеялся.

– Поздравляю… но иного и быть не могло, – Креймер посмотрел на потолок и едва сжал ослабшими пальцами пальцы Джона.

– Ты всегда стараешься верить в хорошее… а хорошего не так уж и много, – странно заключил он, мелко и тяжело вздохнув – голос его не менялся и навряд ли бы поменялся в ближайшее время.

– Ну-ну, отставь болтологию в сторону, Чес. Ты, смотрю, говорить можешь не особо. Так что лучше помалкивай, – Джон серьёзно на него посмотрел, сжимая его ладонь и разжимая, тем самым стараясь согреть.

– А что со мной? – через минуту молчания спросил Креймер, вновь повернув голову в его сторону.

– Задето лёгкое, сломаны три ребра, позвоночник в порядке, хотя на спине неглубокая рана от острой железки. Ранение в живот, тоже не слишком опасное. Переломы ступни, руки. Сам, наверное, чувствуешь. Ну, и сотрясение мозга, – невесело пробормотал Джон, будто это всё было неприятно ему в крайней степени. Чес сложил было губы для свистка, но потом понял, что это ещё невозможно в его случае, и лишь слабо улыбнулся.

– Вот как… Ну, дела, значит, мои паршивы?

– Нет, врач сказал: оклемаешься. Только тебе ещё долго лежать надо и восстанавливаться… Впрочем, самое страшное позади, – завершил Константин, каким-то заблестевшим вызывающим взглядом посмотрев на него.

– Ну, и здесь может быть всякое, Джон. Я это понял, что нужно ожидать и худшего, когда чуть на тот свет не отправился… Мы думаем, что такого с нами не может произойти никогда. И уверены, – остановился, чтобы перевести дыхание, – Но мы совсем не думаем, что будет после нас, в эту самую секунду. Ты когда-нибудь думал об этом, Джон? Что, если ты умрёшь прямо здесь? Что будет тогда?

– Креймер, ты больно разговорился. Опусти всякие философские вопросы – они не для твоих лёгких. А если я умру… умру значит умру. Навряд ли кто-то будет особенно переживать. Я ведь уже практически умер… да нет, действительно умер! И, знаешь, ничего особенного или страшного в этом нет – короче, смерть меня не впечатлила. Ни Рай, ни Ад, хотя в последний не хотелось бы. Всё это скучно…

– Вот! Видишь, ты не знаешь, что будет после тебя… – с самодовольной усмешкой заметил Чес, хмыкнув, – Ты просто возьмёшь и оставишь всех своих друзей без нужных им слов о том, как они тебе дороги. И я это понял, Джон… понял… – он прикрыл глаза и затих; с минуту продолжалось это молчание, Константину даже показалось, что он уснул, как его голос раздался вновь:

– Знаешь, Джон, я могу ещё бредить. Уж прости мне это… если обидел чем. Но… – его взгляд вдруг зажёгся болезненным блеском, – но я ведь говорю правду. А ещё… ещё я, когда спал перед твоим приходом, так и почувствовал, что ты зайдёшь, проберёшься ко мне, хотя я и уверен, что нельзя. Я во сне ощутил твою руку. Ощутил, что ты рядом, Джон… Почему?

Джон сжал его ладонь крепче; пальцы Креймера также согнулись, прижимая к себе тёплую ладонь. Он лишь усмехнулся, покачал головой и скоро ответил:

– Потому что ты насмотрелся трогательных, крайне глупых фильмов, где этот момент так романтично показан. А это реальность. И произошедшее с тобой – лишь случайность.

– Ты веришь в случайности, – он прикрыл глаза и улыбнулся. – А я нет. Потому что всякое событие не случайно. И, знаешь, то, что я проснулся к твоему приходу, тоже что-то значит… только что? – Джон покачал головой.

– Чес, прошу тебя, не утруждай себя разговорами. Когда поправишься и тебе станет лучше, тогда и поговорим.

Креймер хотел было что-то ответить, но собеседник опередил его:

– Времени у нас не особенно много, Чес, поэтому скажу без лишних вопросов: о том, что ты в больнице, никто не знает. Твои знакомые, коллеги, твоя девушка ко мне ещё не обращались…

– Ого, точно, у меня же есть девушка! – он слабо усмехнулся и вновь устремил взгляд на потолок. – Это странно… знаешь, ей тем более ничего не говори. Первое время. А потом позвони и сообщи, что я умер. И всем такое скажи, – он опустил веки и устало вздохнул.

– Чес, я тебя не понимаю… не мне, конечно, браться судить, но ты ведёшь себя крайне эгоистично. Нет, не так: как полный идиот! Она же тебя, видимо, любит и наверняка волнуется…

– Ты многого не знаешь, Джон, – вдруг серьёзно, без тени улыбки начал он. – Через месяц она уже найдёт себе нового парня. А почему я это делаю, так я тебе скажу. Но не скоро… – Константин лишь хмыкнул и пожал плечами. Вновь наступило молчание, в которое было слышно лишь тяжкое, нездоровое дыхание Креймера и ровное пищание аппарата. Наконец дверь открылась, медсестра предупредила, что скоро время посещения закончится, и ушла. Джону это было более чем неприятно слышать.

– Ты пролежал пять дня без сознания. Сегодня шестой, – зачем-то сказал он, глядя на ладонь Креймера в своих руках.

– О! Немного… – ещё тише добавил Чес, не открывая глаз. После недолгого молчания, в которое он переводил дух, он вдруг начал серьёзно-пресерьёзно, пристально заглядывая в глаза Константина:

– Знаешь, о «всяком» я заговорил неслучайно. Я это не то чтобы предчувствую… просто хочу убедиться, что договорю если не всё, то хотя бы некоторые нюансы. Послушай… я быстро…

– Только недолго и не особенно одушевлённо, – слегка раздражённо попросил Джон, недовольно на него поглядывая.

– Я такой врун!.. – как-то неожиданно начал Чес, помотав головой в стороны и усмехнувшись. – Ты знал ли, Джон, нет?.. Вместо того чтобы говорить главное, я начинаю рассказывать о всяких мелочах. Впрочем… Джон, может быть всякое. Ты сам это понял. Поэтому… дай одному моему пустому желанию сбыться, если всякое не очень хорошее настанет.

– Ну? – без видимого удовольствия спросил Константин, немного отпустив его ладонь. Серьёзные карие глаза загадочно на него посмотрели.

– Только не сердись на меня, но… если я умру…

– Чес! – прикрикнул на него Константин, гневно сверкнув глазами.

– Джон, дослушай! Если я умру (а умереть можно всегда, поверь), то… положи мне на могилу небольшой букетик камелий… – Креймер улыбнулся, – белых полумахровых камелий. Они мне не нравятся, не подумай, просто это моё маленькое желание… – интонация наконец становилась спокойной, глаза закрывались. – Когда моя мать умерла, отец принёс на её могилу камелий; когда скончался и он, настала моя очередь положить букетик этих цветов на его бедное место на кладбище. И, если что-то вдруг случится со мной, и ты не поскупись – купи в память своего верного водителя немного этих цветов…

– Креймер, ты сошёл с ума! Какая смерть, какая могила? Ты жив и будешь жить. Я тебя заставлю, чёрт возьми! – тихо негодовал Джон, боясь криками навлечь гнев медсестры. Он крепко сжал ладонь Чеса, заглянул ему в глаза и твёрдо произнёс:

– Послушай, я тебя вытащил из того Ада, который там творился, и не допущу, чтобы ты подох, понимаешь? – Он выпрямился. – И я не то чтобы волнуюсь, нет! Я… Это моё маленькое желание. – Чес усмехнулся.

– Ну не сердись, Джон, прошу. Я же так… на всякий случай предупредить. Я и не собираюсь умирать. Потому что ты… потому что ты так мило волнуешься, – он улыбнулся и поймал ускользнувшую от него руку Константина. Тот удивлённо глянул на него и хотел было что-то сказать, как дверь отворилась во второй раз и медсестра сказала, что ему пора уходить. Она изумлённо посмотрела на очнувшегося Чеса, но ничего не сказала.

– Я пошёл, Чес. Постараюсь приходить каждый день. О нашем уговоре помню… – добавил он многозначительно, видя готового спросить собеседника. – Всё помню и сделаю. Ты главное отдыхай и больно не разговаривай, – потом он обратился к медсестре: – Пожалуйста, не давайте ему много болтать – он это любит, – Константин вновь перевёл внимательный взгляд на Креймера, нехотя вытащил его ладонь из своей и каким-то странным, неожиданно смягчившимся голосом произнёс: – Ну, бывай, Чес…

– А ты как ребёнок, Джон… – очень тихо, так, чтобы его услышал только он, произнёс Креймер, кинув на него быстрый нежный взгляд и наперёд зная, что тот поймёт. И Константин понял, нагло усмехнувшись, и последний раз коснулся его ладони. А потом вышел как можно быстрее, стараясь не оглядываться назад, ведь знал, что тогда точно никуда не уйдёт – взгляд парнишки его остановит.

Уже в коридоре он ещё раз сказал спасибо девушке и спросил, можно ли будет пройти также завтра. Она, смеясь, ответила, что конечно можно, только все сказанные ею правила должны остаться в силе. Ещё прибавила, что весьма удивлена, как это ему удалось вывести пациента из столь бессознательного состояния; Джон лишь пожал плечами и, улыбнувшись, поплёлся домой. На самом деле, он был немного огорчён присутствием мыслей о смерти в голове Чеса, однако потом успокоил себя, подумав, что это, может быть, даже нормально для него после случившегося. Потрепало Креймера, конечно, хорошенько, так что уж не должен удивлять его некоторый пессимизм; он хотел думать, что это скоро пройдёт. Джон был одновременно и изумлён его желанием сказать всем, что он умер, и вместе с тем опечален по поводу его невесёлых мыслей и обрадован вообще состоявшейся встречей, ведь, если честно, думал, что навряд ли застанет Чеса очнувшимся. Короче, двоякое было впечатление от похода.

Но больше Джон был, конечно же, несказанно рад. А сорт камелий напрочь позабыл – это ему совсем не нужно.

========== 3 ==========

Тот, кто доверяет нам, воспитывает нас.

Т. С. Элиот ©.

Константин взял за правило ходить к Креймеру каждый день несмотря ни на что. Чес был же просто рад, рад слишком по-детски и наивно для своего возраста; Джону оставалось лишь улыбаться на эти слишком искренние чувства парнишки. День ото дня тому становилось лучше, но встать он смог лишь через пять дней после первой встречи с Джоном. Наконец и дружки Креймера активизировались и стали звонить Константину как последнему, кто им мог бы помочь. А тот и знал, что к нему обратятся в последнюю очередь… ибо кто он вообще Чесу? Никто его среди друзей знать не знает, а если и знает, то лишь как постоянного клиента их друга. В принципе, это вообще не трогало Джона – ему часто было плевать на мнение окружающих, – но в чём-то, в свете последних событий, это казалось лишь немного, но всё-таки обидно. Впрочем, это слишком глупые и детские размышления и обиды; он откинул их давно.

Честно же говоря, Джон стал чувствовать между ними особую связь: как будто укреплялось доверие, появлялась вера друг в друга и упало в подготовленную почву какое-то зерно… может, дружба? Вообще, это слишком пафосно и красиво; он лишь ощутил, как расстояние между ними стало резко сокращаться – может, из-за связавшей их беды, а может, и из-за помощи, последовавшей после этой беды. Точно же он не знал. Но был готов к любому итогу этих встреч – так считал. И немного просчитался…

Его мысли прервал ставший привычным голос медсестры: она возвестила о том, что можно войти к больному. Чеса теперь можно было посещать официально, но Джон едва переучил себя не подходить к чёрному входу – воспоминания оказались слишком сильны. Ему тогда безумно нравились запретность, кратковременность и непредсказуемость их встреч; хотя в теперешнем положении можно было с лёгкостью просидеть часа два-три. Креймер уже даже вставал и мог немного гулять, но, естественно, с костылями. Он не раз спрашивал у Джона, останется ли он калекой – уж слишком ему надоело передвигаться со скоростью черепахи и казалось, что такое будет мучить его на протяжении всей жизни. Константин подшучивал над ним, хотя и понимал тяжесть его положения: всё-таки кроме ноги у него была сломана ещё и рука. Он старался ему помогать при хождении – вскоре Креймеру разрешили выходить из набивших оскомину палат на свежий воздух, в парк рядом с больницей. Там было светло, чудесно и довольно красиво.

На такую прогулку рассчитывал сегодня Константин, торопясь к Чесу (правда, гулять больному разрешалось при его травмах недолго – всего полчаса). Наконец зайдя к нему в палату, он как обычно улыбнулся: Креймер уже сидел на кровати и ждал его. Так как никакой одежды у него не было, кроме как порванной и окровавленной с того дня, Джон привёз ему из дома другую, какую нашёл: впрочем, и её было не так много.

– Уже готов?

– Да, – Чес улыбнулся своей фирменной, тихой улыбкой. – Кстати, привет. И ты сегодня рано.

– Да уж, привет, – Джон ухмыльнулся, остановившись в дверях. – А чего время тянуть? Тебе сегодня, кажется, можно погулять и чуть больше… как-никак, выходной.

Заговорщическая улыбка появилась на губах обоих; Креймер начал привставать, Джон ему помог и подал костыль. Тот виновато улыбнулся и понурил голову – он стал так часто делать в последнее время, и Константин не мог знать причины такого поведения. Если ему стыдно, так за что?.. Нет, всё-таки Джон искренне не понимал.

– Как сегодня погода? – поинтересовался Чес, когда они вышли в коридор.

– Облачно, прохладно, но в общем хорошо. Всё-таки осень на дворе – тепла ожидать не стоит, – заметил он, пожав плечами. – Но вроде дождя не обещают. Как знать…

– Обо мне кто-нибудь спрашивает? – резко перебил Креймер, вдруг опустив до ужаса посерьёзневший взгляд; Константин мельком и с удивлением на него посмотрел и ответил:

– Есть такое… впрочем, сейчас расскажу…

– Не надо! – вдруг резко перебил он, вскинув голову и горящим взглядом посмотрев на него. – Не надо… не надо, я потом сам увижу, кто придёт. А ты говори им только лишь то, что мы с тобой обговорили, – Чес заволновался, это было видно – взгляд его опять потух и опять беспокойно стал искать что-то на полу, на щеках появились два нездоровые красные пятна, слишком выделяющиеся на фоне резко побледневшего лица, а губы немного задрожали. Джон был теперь крайне изумлён, но докапываться не стал, лишь кивнул.

– Хорошо, Чес… только что ты хочешь этим добиться, я не понимаю?.. – Между тем они вышли из холла на улицу: было действительно пасмурно, дул пронизывающий ветер, но в основном было ничего так, сносно. Креймер остановился прямо на крылечке и развернулся к нему: глаза его глядели серьёзно как никогда.

– Джон… – веки его полуопустились, – Джон, я же сказал, что в своё время ты обязательно узнаешь. Но не сейчас, не сейчас, пойми…

– Ладно-ладно, чёрт с тобой, Креймер. Мне всё равно, что им говорить, – начал Константин, не спеша спускаясь по ступенькам; Чес пошёл по другому, более пологому пути. Когда они спустились и отправились по тропинке, он продолжил:

– Правда, немного странно это: говорить о твоей смерти, когда ты жив… Знаешь, я и сам забываю, заражаясь этим их неподдельным горем и слезами. А особенно твоих друзей… кажется, ты был немного неправ на их счёт… И мне уже кошмары стали сниться, такие реалистичные… – прерываясь, говорил Джон, покачивая головой и смотря на опавшую коричневую листву под ногами. – Твои камелии теперь вызывают у меня ужас. Тоже снятся: белые такие, полумахровые. И зачем я только запомнил? Это какой-то бред, если уж честно! – закончил Джон, краем глаза глянув на всё это время молчавшего Чеса и стряхнул с гипса на его руке жёлтый сухой листок. Он скорбно молчал, приопустив голову, а взгляд его был даже стеклянным. Константин впервые в жизни видел его таким; понаблюдав за ним некоторое время, он отвернулся, не ожидая уже ответа, как раздался ещё хриплый голос (сказывались проблемы с лёгким):

– Джон… я не буду говорить, что мне жаль тебя – знаю, ты этого не любишь. Лишь скажу, что не стоит тебе так принимать это близко к сердцу. Да ты вроде никогда и не был подвержен такому… почему же сейчас так? – слабо улыбнувшись, спросил Креймер, подняв карие глаза на него. Джон посмотрел в эти карие глаза, потом поднял взгляд кверху, на дымчатое холодное небо, а потом снова заглянул в глубину этих тёплых глаз – разве кто-нибудь мог подумать, что за ними скрываются такие жёсткие, леденящие душу просьбы? Почему так нежно парнишка смотрит именно на него? Из-за благодарности? За что? Уж лучше бы так на хирургов своих смотрел – они и то больше сделали.

– Может быть, потому, что я слишком привык и привязался к тебе за это время, пока ты был слишком слаб и нуждался в моральной поддержке. Ведь это скука несусветная, от которой на стену хочется лезть, когда вокруг весь день пустынная палата и одни и те же лица! Да и ещё когда ты почти что недвижим… ужас. Нет, я слишком сильно привязался к тебе, с этим нужно заканчивать, – тихо и на полном серьёзе добавил Константин, повернув голову вперёд и стараясь что-то рассмотреть в конце парка, хотя ничего интересного там не было. Чес было проследил за его пристальным взглядом, увидал, что это всё напускное, и горько улыбнулся; между тем они зашагали медленнее.

– Я был просто жалок, и тебе захотелось лишь из жалости помочь мне. Я тоже не люблю это чувство. Так что не надо. Это скоро пройдёт… – Джон вдруг весь вспыхнул – не внешне, внутренне, – и резко развернулся к нему, легко взяв его за плечи и притянув к себе; Креймер удивлённо смотрел на его лицо.

– Да пойми ты, дубина, что это была не жалость! – рьяно, но негромко говорил он, слегка потрясая его за плечи. – Ты не был жалок! Ты просто, как и все люди в таком случае, нуждался в помощи. Тебе нужно было помочь… пускай и так, – он отпустил его и поморщился, отвернув голову в сторону. – Я готов даже признать, что привязался к тебе, лишь бы ты не нудил больше так.

– Только не делай мне одолжений, Джон, – дрогнувшим голосом медленно проговорил Чес, неторопливо зашагав вперёд. – Это самое страшное, что может быть в моей жизни. Лучше говори, как есть, лучше говори, что тебе на меня совершенно всё равно, нежели чем такое…

– Ты ведёшь себя, ей-богу, как делающая ненужные жертвы баба! – Константин догнал его. – Перестань.

– Прости, Джон, – неожиданно заявил Креймер, остановившись и робко заглядывая ему в глаза. – Прости, что я такой мудак! Видимо, хорошо мне мозги встряхнуло, что я стал нести какую-то чушь… прости… – он как-то резко опустил голову, прикрыл глаза и опасно накренился телом вперёд, что если бы не Джон, вовремя подхвативший его, то он бы наверняка упал.

– Чес, что с тобой? Ты слышишь меня? – с тревогой и паникой в голосе (Господи, не паниковал так даже в ту роковую ночь, когда вёз его сюда) кричал Константин, пытаясь приподнять его. Секунд через двадцать, в которые он сам потерял, наверное, довольно много нервных клеток, Чес всё-таки приоткрыл глаза – лицо бледное, взгляд тусклый, сам весь стал холодным.

– Пойдём скорее в корпус, слышишь? Тебе нужен срочно врач, пошли! – не унимался он, поддерживая его и таща назад в больницу. Креймер лишь некоторое время ничего не понимал, а потом даже сам встал на ногу и, помотав головой, сказал:

– Нет, Джон, всё в порядке. Это коротенький обморок. Такое в моём случае нормально… давай сядем сюда, – он указал на ближайшую скамью; Константин недовольно покачал головой, но всё же помог ему доползти дотуда и усесться. Выглядел он бледно, но сейчас уже получше; Джон сидел рядом и взволнованно смотрел на него.

– Смотри, Джон, не стань седым, – усмехнулся Чес, заметив его лицо. – Ты так, видно, волнуешься, что я и сам начинаю волноваться…

– Заткнись, придурок! – слегка зло прошипел он, откинувшись на спинку скамейки. – Ты ничего не понимаешь!..

– Джон, – вдруг серьёзно начал Креймер, собрав свои последние силы в кучку и разворачиваясь к нему, – Джон, ты видишь, в каком я состоянии… Знаешь, я не на то намекаю, но всё-таки… – взгляд его скользнул по нему и вновь остановился где-то на скамейке, – но всё-таки я привык теперь говорить всё. Понимаешь, я тебе сильно доверяю. Как себе самому. Не знаю почему, но я очень захотел сказать это… сейчас. Просто знай это и помни, когда будешь разговаривать с моими бывшими друзьями. Никому из них я никогда в жизни не доверял, – он отвернулся и поднял голову к небу, встречая первые мелкие капли и с каким-то наслаждением слушая гром. – Не доверял, хоть и знал несколько лет. Представляешь? А тебя я знаю всего года два, если не меньше. Но тебе я доверяю. Впервые в жизни!.. Понимаешь, какой парадокс? – спросил Чес, развернувшись к нему и внимательным, лихорадочным взглядом поглядев на него; Джон обеспокоенно приложил ладонь к его лбу и определил сильный жар.

– Вставай. Срочно идём назад! – торопил его Константин, вставая сам и поднимая Чеса; тот тяжело дышал и как-то безучастно наблюдал за попытками Джона поднять его, хотя и не сопротивлялся. Наконец ему удалось стащить Креймера со скамьи и поставить в вертикальное положение, правда, потом тот всё равно не устоял на своей ноге и припал на его грудь, уткнувшись носом в ткань его одежды. Константин пытался его приподнять, но не получалось, и вышло лишь что-то наподобие объятия – он пытался отстранить и поставить Чеса, обхватив его сзади, а тот не хотел этого, ещё больше падая на него, и в итоге получалось что-то слишком смешное для их случая. Даже прохожие стали оборачиваться. Наконец Джон догадался и отстранил его за оба плеча и глянул на него: тот едва что-то понимал, взгляд его бегал и казался безумным, а сам он был в полуобморочном состоянии.

– Джон… – шептал Креймер, – Джон, помни, что ты мой друг. Мне больше не нужна моя прошлая лживая жизнь и мои прошлые лживые друзья. В этом и кроется часть причины, по которой я хочу, чтобы меня считали умершим… Боже, я так банален! – вдруг громче добавил он и отключился; это произвело на удивление сильнейшее впечатление на всегда равнодушного к таким вещам Константина, и он едва удержал Чеса от падения. Всё, что следовало дальше, казалось невзрачной тряпицей по сравнению с этой яркой лентой слов, пронёсшихся в его голове; но, кажется, он смог донести отключившегося Креймера до здания больницы, а далее передал на руки врачам. Они, вероятно, сказали ему что-то о переутомлении пациента и его обмороке, но Джон не мог быть уверенным точно. Его заставили дождаться в коридоре, а сами увезли Чеса в его палату; немного поколдовав над ним (иначе Константин это назвать не мог), врачи разрешили ему немного посидеть рядом, но лишь немного. Добавили, что в таком состоянии парень может слегка бредить; Джон наконец мог войти в палату и минут десять посидеть с ним. При его появлении Креймер приоткрыл глаза и как-то стеклянно на него посмотрел.

– Джон… ты, вероятно, ничего не понял, – начал было он, повернув к нему своё бледное лицо. – Но я не брежу, поверь. Я говорю правду. Всегда говорил…

– Я верю тебе и всё понял, что ты сказал, Чес, – задумчиво проговорил Константин, взяв его за руку и взволнованно на него посмотрев. – Только, пожалуйста, перестань волноваться и попробуй заснуть. Тебе нужен отдых, дубина. А не разглагольствования на полчаса, – он, договаривая, увидал, как веки мальчишки под конец опускались ниже и ниже, а на губах застывала счастливая улыбка. «И чему он так радуется?» – недоумевал Джон, наблюдая за заснувшим Креймером. Держа его за руку, он не мог избавиться от впечатления после его слишком необычных слов – такое бы, знал Константин, Чес точно никогда не сказал вслух. Обычный Чес. Тот, которого он знал всегда. А сейчас перед ним открывалась совсем иная сторона водителя… нет, не сказать, что плохая, неприятная или странная, а какая-то слишком интимная. Будто это должен знать не он, а какой-нибудь близкий Креймеру человек. Нет, конечно, судя по логике, можно сразу напроситься на вывод, не Джон ли сам является этим самым близким человеком, но он напрочь отметал эту мысль, зная, что это далеко не правда. Он никогда и никому в жизни не может быть близким другом – это знал точно, хотя не знал причины. А впрочем, нужна ли здесь причина? Глядя на это полусчастливое, полуразбитое лицо, он понимал, что нет – причина уже на поверхности, пускай и то, что на поверхности, не всегда правда. Разве может он, повелитель тьмы, жестокий и циничный, быть другом этому наивному созданию? Ответ однозначный и бесповоротный. Так решил для себя ещё давно Джон. И уж так решили за него обстоятельства.