Текст книги "Синие слезы (СИ)"

Автор книги: Jillian_X.L.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Знаешь, Фостер, иногда достаточно просто попросить.

Она подумала, что так уставиться на него – не самая лучшая из ее идей, но ничего не могла с собой поделать. Она пыталась отыскать в нем что-то прежнее, уже ей знакомое, что-то, за что она могла бы уцепиться и убедить себя, что это одна из его причуд, и не воспринимать ее всерьез (как и все остальные) – и не находила.

Он вздохнул в притворном расстройстве – очевидно, ее непониманием; обошел скамью – его движения были выверенными, но резкими, как и все в нем в ту минуту, и сел подле нее.

– Ну же, Фостер, говорят, это не так-то сложно. Впрочем, я не большой специалист по подобным вопросам, сам я никогда никого ни о чем не просил. Но, думаю, мне бы понравилось, если бы это сделала ты.

Она не сомневалась в последнем, однако все же ставила под сомнение его первое утверждение.

Она сказала, сама не уверенная, зачем делает это, чувствуя себя неуютно, неловко, и ее просьба отразила ту неловкую неуютность, прозвучав как-то где-то между вопросом и утверждением:

– Пожалуйста?

Он слегка поджал губы, и замешательство заставило его лицо потерять все прежние (предвкушение, ожидание) краски.

– Знаешь, я думаю, просьбы все же должны звучать несколько по-иному, – он задумался, задумчивость та была скорее показной, нежели естественной, и длилась недолго. – Впрочем, не все еще потеряно.

Он чуть склонился к ней, и она впервые почувствовала, насколько же он был больше ее. Она всегда знала, он выше ее на голову, он сильнее ее, но только теперь, когда он был так близко к ней, а зелень в его взгляде утратила все озорство, окончательно и бесповоротно обратившись в стекло, она осознала, насколько он действительно был опасен.

– Ты начала не с того, Джейн.

Она думала – ей показалось, но он был абсолютно серьезен, и он действительно произнес ее имя так, будто оно было важно. Он произнес его впервые, и оно прозвучало слишком правильно, и это обескуражило ее, опустошило, а затем – разозлило (она не знала истоки той злости, но чувствовала, как та разрушает ее своей важностью).

Она едва ли узнала свой голос – столь незнакомым, низким, почти шипящим, а оттого слишком похожим на его собственный он показался ей:

– Так просвети меня.

– И что же я получу взамен?

Это было так похоже на него – выторговать у нее ее же отчаяние.

– Что ты хочешь?

Он чуть откинул голову назад, лениво осматривая ее из под полуприкрытых век – солнце по-прежнему не щадило никого – и даже уже не стараясь делать вид, будто бы действительно раздумывает.

– Я хочу, – он чуть отодвинулся от нее, словно бы возвращая ей ее же личное пространство, – чтобы ты рассказала мне о себе.

Она усмехнулась (усмешка та была вынужденной, выдавленной) – не веря, что он на самом деле подразумевал именно то, о чем говорил. Она ждала, что он скажет дальше – но он молчал.

– Обо мне?

Она выразительно посмотрела на него, выделяя последнее слово. Она не могла нащупать двойное дно, как бы ни пыталась.

Его голос звучал тихо и досадливо:

– Я думал, что именно так и сказал.

– И что же ты хочешь знать обо мне?

Он не отвечал – секунду, другую, а затем улыбнулся, и Джейн вдруг все стало ясным и очевидным, потому что лежало на самой поверхности – он знал, что она нуждается в помощи, и он действительно мог помочь ей. Он был магом, он ведал намного больше Тора и ее самой, но взамен он хотел проникнуть в ее душу, чтобы потом (она вздрогнула при этой мысли) у него при наличии необходимости была возможность вывернуть ее наизнанку.

– То, о чем не знает даже Тор.

***

Так значит, ты бессмертна.

Сейчас она чувствует необходимость скорее в отдыхе, чем в беседе – с ним. Они разобрали две трети от того, что он отложил, и не нашли ничего. Она лениво перелистывает страницы, не видя и не понимая уже ничего, он же сидит как и много раз прежде прямо перед ней, откинувшись на спинку стула и раздраженно оглядывая то, что оказалось бесполезным и бессмысленным. За окном безвозвратно вечереет, и она вспоминает об ужине с Тором, который – никак – нельзя пропускать. Она могла бы пересчитать по пальцам дни, которые они проводили вместе, как и утра, однако вечера они оставляли всегда друг для друга, словно принося извинения за повторяющуюся с завидным постоянством кратковременную разлуку, о которой, на самом деле, никто по-настоящему не жалел.

А Тор по-прежнему не царь.

Она отложила книгу, словно бы признавая свое поражение – как бы они не желали, одного дня было недостаточно, чтобы решить одну из многочисленных, но сейчас крайне необходимых загадок Вселенной.

– Нет, – сказала она, уже зная, что это порадует его, ведь для того Локи, что она знала, не было больших радостей, чем поражения брата. – Он решил, что пока не готов.

На ее удивление она не видит в нем ликования, но задумчивость. Он словно бы нащупывает один из ответов в ее словах, ответов, что он и так уже знает. Она гадает, принадлежит ли Тору трон в измерении этого Локи. Локи, легко читая ее (как и всегда), отвечает на ее невысказанный вопрос – темно и тихо.

– Он стал царем.

И в его голосе нет ничего, кроме горечи, и она чувствует – в той горечи нет и капли ревности или зависти, лишь угрюмая печаль.

Что произошло, думает она. Что могло произойти? Она пытается разобраться, но все тщетно, словно бы перед ней уравнение с большим количеством переменных. Ей не хватает – не хватает подсказок, намеков (всего).

Ей не хватает (снова, в который раз, пусть она по-прежнему не всегда готова признать это) его присутствия, его помощи.

Она решает, что иногда знание – это бремя, а не умиротворение. Она решает, что не хочет больше знать.

– Так значит, ты получила яблоко Идунн, – он бесшумно отодвигает стул и встает из-за стола; в свете угасающей звезды его силуэт кажется слишком тревожным. – И каково это, стать бессмертной?

Стать тем, кем не должна была быть.

Она все еще помнит, как это – она заперлась в их с Тором покоях, спряталась от света дня. Было свежо – свежестью тянуло через приоткрытое окно, и пахло землей после дождя – тогда дожди были не мукой, но благодатью. Яблоко было тяжелым в ее руках, переливалось загадочно и нетерпеливо, и она долго не решалась. Она долго сидела перед зеркалом – ее отражение, тусклое и тоскливое, тревожно вглядывалось в нее в ответ; то отражение догадывалось о чем-то, о чем пока не догадывалась даже она сама.

Она все еще помнит, как это было, пусть и пытается больше никогда не вспоминать.

Одиноко.

Она хотела – она еще сама не знала об этом, но все же – она хотела, чтобы он был рядом. Она еще не знала, что, на самом деле, рядом он больше не будет никогда.

Локи стоит к ней полубоком, и ему не нужно смотреть на нее, чтобы знать, о чем она думает.

– И что же Один дал тебе в испытание?

Она замирает, не догадываясь, что он может знать и об этом. А затем опустошенно усмехается – откуда бы он ни прибыл, кем бы он был и не был, он всегда знал о ней едва ли не больше, чем она сама о себе.

– Все самое худшее, через что я только могла бы пройти.

Она еще чувствует порой – густой алый туман, оседающий в мыслях и легких, туман, обернувшийся в ее главный страх. Только вот она не справилась бы – без него. Джейн задумчиво потирает запястье, как она порой делает это, не зная, куда девать собственную растерянность; там, на бледной коже, все еще выцветают старые руны, выжженные умелой рукой – те самые, что когда-то помогли ей.

Потерянная в собственных воспоминаниях и не способная найти выход из их лабиринта, она не замечает, что Локи уже развернулся к ней, и смотрит на нее – на ее руку, – и во взгляде его нет ничего, кроме зарождающегося огня.

– Что ты пообещала мне?

Его голос – ломкий, сыпучий – отводит ее в самый конец того лабиринта, но она все еще не решила, где безопаснее – в его настойчивом удушающем кольце или же на долгожданной свободе.

– Пообещала тебе?

Он выглядит бледнее, чем обычно, чем это возможно, и это пугает ее.

– Ты бы не справилась сама, – продолжает он, перемещаясь к ней и даже не осознавая этого, и тот огонь в его глазах она могла бы принять за настоящий, не будь он столь беззастенчиво синим. – Я помогал тебе. Так что же ты пообещала мне?

Себя, думает она, и что-то поднимается в ней, неотвратимое, словно клятва, страшное и тоскливое. Сначала все то, что не принадлежало Тору (то, о чем не знает Тор), а затем, уже в годы его отсутствия, осознающая, так медленно осознающая его истинное положение в системе координат ее жизни и приоритетов, и все остальное – все без остатка.

– Ничего, – выдыхает она, и это уже во второй раз – второй раз, когда она лжет ему.

Второй раз, когда он ей не верит.

========== .7. ==========

***

Первое, что он сделал – это прикоснулся к ее вискам.

Уже начинало темнеть, и она боялась, что Тор может прийти совсем скоро. Она не была уверена, что сможет правильно объяснить присутствие его младшего брата в их покоях.

Она отпрянула от того неосторожного прикосновения, но Локи посмотрел столь осуждающе, что все пришлось вернуть на свои места и вернуться самой. Она вновь пододвинулась к нему, удивляясь, как то, что внушает холод, может источать жар.

А затем она почувствовала это – мягкое, безукоризненное тепло в ее сознании.

Она открыла глаза, прежде закрытые на мгновение – он был так рядом, что она могла видеть небольшой тонкий шрам у него на щеке, который она прежде никогда не замечала, и золотистые вкрапления в его глазах, о которых она давно догадывалась, но не была уверена до конца.

– Ты уже знаешь про Радужный мост и его магию. Это – ее малая часть.

Словно встроенный переводчик в ее голове, подумала она. Быстро и удобно. Это сэкономит ей время. Это поможет ей.

– Сконцентрируйся.

Он убрал от нее руки, о жаре которых она, погруженная в собственные раздумья, умудрилась нечаянно позабыть, беззастенчивость которых она пропустила мимо себя. Он небрежно подал ей одну из малочисленных книг, выбранных наугад с полки Тора, и она раскрыла ее на случайной странице. Пахло пылью и неопределенностью – Джейн не любила этот запах.

Видишь?

Она взглянула на россыпь мелких букв – все оставалось по-прежнему. Она уже хотела указать ему на этот факт – не получилось – но Локи смотрел на нее внимательно, настойчиво, и она попробовала еще раз.

И тогда она действительно увидела.

Она не понимала все сразу, но понимала по отдельности – каждое слово. Это было намного сложнее, чем читать книгу на родном языке – она не видела всей картины в целом, но магия и не гарантировала простоты. Она гарантировала решение, и она давала его. Джейн могла читать – просто немного медленнее.

– Тебе нужно научиться отбрасывать лишнее и находить основное.

Она оторвалась от книги, чтобы посмотреть на него – он стоял чуть поодаль. Он имел ввиду не только книги. Она почувствовала, как тепло, в этот раз вызванное не магией, разливается по ее телу, мягкое, ненавязчивое, согревающее – от его присутствия. Это было не в первый раз, когда она чувствовала подобное, но в первый – когда приняла это чувство.

А потом она вспомнила – он никогда ничего не делает просто так. Неуверенность поднялась в ней, словно волна, беззащитная перед камнями берега, ранящаяся о них.

Он ждал.

Спасибо, сказала она, зная, что этого будет мало – и этого было очевидно мало. Он нетерпеливо выдохнул, спиной облокачиваясь на ту самую стойку с книгами, из которой взял ту, что теперь держала в руках Джейн.

– Ну же, Джейн, – подталкивал он ее, – у нас не так много времени.

Она и так знала это (о нехватке времени, его ведь всегда не хватало), а поэтому нервно сжала губы, не решаясь прямо взглянуть прямо перед собой, туда, где скоплением непостижимости и неоднозначности, закованный в метал и зелень возвышался он. Она не знала, что он хотел услышать – о ее детстве, о ее работе, о Торе? Она не знала, с чего начать.

Она не удивилась, когда он снова легко определил направление ее мыслей, и снисходительная усмешка легла на его губы. Он сказал:

– Давай начнем с твоего самого страшного воспоминания.

Она побледнела, задетая и уязвленная, но не неверящая, ожидавшая чего-то подобного. Она могла бы солгать ему – она могла бы, по крайней мере, попытаться. Впрочем – Джейн знала об этом наверняка – любая попытка оказалась бы неудачной, он определил бы ложь еще до того, как она бы даже подумала об этом.

Он по-прежнему ждал, его ожидание было понимающим, терпеливым, осевшим в его ленивых жестах и окончательно затихшим.

И тогда она решила рассказать ему о том, как умер ее отец.

***

Иногда она думала, что он на самом деле уже знал ответ.

Возможно, он знал – то, чем будет ее испытание – с самого начала, и если она не была уверена в причине собственной злости, то причину раздражения отыскать не представляло особой сложности.

Формулировка – докажи, что достойна – оказалась довольно расплывчатой и подразумевать под собой могла что угодно. Джейн корпела над буквами, пытаясь отбрасывать то самое лишнее и ненужное, о чем Локи говорил, а он, на самом деле, говорил о многом – и не о том, что было ей нужно (сейчас). Об устройстве Вселенной. О придворном этикете. О том, как выиграть время, если ты потерялся в Свартальфхейме, и не быть съеденным одним из местных жителей.

Взамен на все это он просил еще что-то о ней.

Первый раз был самым страшным – она чувствовала себя выпотрошенной наизнанку и подавленной. Долгие годы она старалась не вспоминать о том, как потеряла единственного дорогого ей человека (ночь, они возвращаются от Эрика, авария, он умирает у нее на руках); и когда Локи, выслушав ее от начала до конца и не перебивая ни разу, ушел от нее – ровно за минуту до появления Тора на пороге их покоев, ее глаза были красными и влажными. Она бы хотела побыть одной, но Тора просить об этом не смела.

После стало немного легче.

Он мог бы просто подсказать, думала она, рассказывая, как осталась совершенно одна, пока Эрик не начал заботиться о ней. Рассказывая, как нашла в работе смысл своей жизни. Рассказывая все, что помнила, потому что это становилось все проще – раскрывать перед ним свою душу, проще и естественнее; но вместо этого он предпочитал смотреть, как она теряет время. Иногда она думала, что ему доставляет это удовольствие – играть с ней в игры, правила которых устанавливал и знал лишь он один.

И все же – и она признавала это, будучи в какой-то особой степени благодарной – пусть и в своей особой манере и, несмотря на то, что он требовал от нее неподъемное, неразумное, но он все же помогал ей.

Порой она задумывалась о причинах – без них не могло обойтись, и самой разумной, как ни странно, и она признавала это, оказался Один. Она редко видела их вместе, отца и сына, лишь порой в главной зале, но из того, что она видела и замечала, она понимала – их отношения едва ли можно было называть теплыми. И вот, Один принимал выбор Тора крайне недовольно – то недовольство она ощущала на себе каждый раз, встречаясь с ним взглядом, и Локи, возможно, просто хотел досадить отцу. Сделать что-то, что ему не пришлось бы по душе.

А, возможно, Локи просто было скучно.

Однако скукой она не могла объяснить тот одобрительный блеск, усиливший зелень его глаз, когда она, наконец, нашла то, что искала, нашла разгадку, заключенную в одном слове. Это был последний день перед самим испытанием, и она уже потеряла надежду – но вот она снова была перед ней, и Джейн устало и тихо улыбнулась.

Иллюзия, сказала она. Это будет иллюзия.

Она не была уверена, но ей показалось, будто бы Локи улыбнулся в ответ.

***

Какая она?

Золотая россыпь листвы омывает ее щиколотки сиянием – Джейн вспоминает осени на Земле, беззастенчиво сравнивая то, что еще помнила, то, во что верила, и эту новую, блестящую и переливающуюся. Он подходит к ней со спины – как когда-то подходил другой – и ей не нужно видеть его, чтобы знать – он здесь. Золотое шуршание выдает его присутствие, и он садится подле нее и смотрит на ее профиль, пока она смотрит вдаль, пока она вглядывается в застывшее на горизонте призрачное завтра.

Он мог бы переспросить, о ком она, но он понимает сразу.

Смертная, отвечает он, и она прерывает его взгляд резким поворотом головы. Она могла остаться смертной лишь при одном условии.

– Она не вышла замуж за Тора?

Ее голос что пустой сосуд, но на самом дне – жидкое недоверие, смешанное с растерянностью. Локи не отводит взгляда, и взгляд его безучастен.

– Нет. Вы расстались. Тебя это удивляет?

Она знает, что это должно удивить ее.

Здесь, в этом измерении, она последовала за ним, она покинула, оставила позади себя все, что знала, ради неизвестности. Она не может представить, как где-то из-за чьих-то принятых или не принятых решений она могла отказаться от него или он от нее. Она не может представить – но только поначалу.

Она решает больше не лгать, по крайней мере самой себе. Ему же, читающему чужие души, словно свою собственную, ему же, обманывающему слишком часто, чтобы не почувствовать обман в других, лгать просто бессмысленно.

Нет, отвечает она, отмечая про себя, что ее ответ не приводит его в замешательство, как будто он не ожидал ничего другого.

Нет, не удивляет.

Однако ничто не происходит из ничего, и она знает это едва ли не лучше всех. Все случившееся неминуемо оставляет свои последствия – в виде сожалений или, наоборот, чувства облегчения, что все закончилось именно так, а не иначе. В виде хоть чего-нибудь. Джейн трет глаза – сегодня дневной свет серый, почти серебристый – тучи забрали себе всю желтизну; одна мысль не дает ей покоя, растворяясь внутри ее сознания, обернутого пустотой, но исчезая не до конца.

А затем она вдруг понимает.

Все действительно оставляет свои последствия.

– Ты говорил, что никто просто так не проникает в чужие измерения.

Он смотрит на нее внимательно и немного нетерпеливо, будто уже знает, чувствует – она на правильном и единственном пути. Джейн едва ли не вскакивает на ноги, наконец возвышаясь над ним, перенимая у него его предвкушение, присваивая его себе.

– Последствия, Локи. Твое появление не могло не оставить последствий. Материя должна быть где-то нарушена.

Это было столь очевидно, что она, оглядываясь назад, не может поверить в то, что они не увидели лежащее столь призывно у самой поверхности. Лицо Локи кажется бледным и холодным, словно мрамор. И тогда он спрашивает ее:

– Где вы нашли меня?

========== .8. ==========

***

Все, что он сделал – это взял ее за запястье (левое), а затем, проведя по нему рукой, что-то негромко – неразборчиво – сказал.

В его прикосновении не было ничего теплого, ничего личного, и затем она почувствовала, как что-то больно и нетерпеливо обожгло ей кожу – она, не ожидая ничего подобного, дернулась в сторону, но Локи держал крепко (секунду, другую), а когда отпустил ее, она в смятении взглянула на свою руку – там, прямо на переплетении голубых вен, темнели руны (две). Она не могла их прочесть.

– Что это? – спросила она, не отводя от них взгляда, рассматривая, изучая. Локи отступил от нее на шаг назад – его костюм зловеще зашелестел, замерцал в свете рыжих факелов – и спросил ее в ответ:

– Что делают иллюзии, Джейн?

Она думала об этом всю ночь, ровно с того момента, как нашла возможный ответ, с того момента, как он отослал ее к себе, пообещав, что утром – этим самым беспробудным и серым утром – он даст ей то, что ей нужно.

– Мешают видеть реальность, – сказала она, и он лишь слабо и едва заметно кивнул на ее слова.

– Это поможет тебе видеть все, как оно есть, и отбросить то, что не нужно, – он немного протянул к ней руку, и ей показалось, будто он снова хочет прикоснуться к ее собственной – но ей все же показалось, потому что он так и не прикоснулся. Она не могла прочесть его лицо (как и прежде до этого, с самого начала, всегда).

Он долго смотрел на нее, так долго, что она услышала – что-то уже начинается там, за стеной, разрастается волной звуков, голосов, предвкушения. Они стояли вдвоем в узком коридоре, отливающем золотом и робкой, еще не окрепнувшей надеждой, и ей, понимающей, что там, за стеной, где все ждали ее, ее единственная дверь в новый мир, вдруг сильно захотелось никуда не идти. Ей было спокойно – здесь и сейчас, и ей бы хотелось, чтобы это спокойствие задержалось с ней как можно дольше. Она не знала наверняка, что – кто – был источником этого спокойствия.

Локи вдруг выдохнул – громко и порывисто, и она удивилась – стоял ли он до этого так близко к ней, как теперь.

– У тебя одна цель, – тихо произнес он, пусть рядом и не было больше никого, кто бы мог услышать.

Сама не уверенная почему, она ответила ему столь же тихо:

– Противостоять?

И тогда он склонился над ней – у них была большая разница в росте, но все же (все же) его дыхание лизнуло ей ухо, перед тем, как сказать ей, перед тем, как отправить ее на негнущихся ногах туда, ко всем, кто уже дожидался ее.

Убедить Одина.

***

Первое, что она почувствовала, когда проснулась – это свет, пробившийся сквозь белоснежные занавески и волной легший ей на лицо. Затем она обнаружила невольную гудящую боль в запястье, словно бы она немного потянула его. Она отмахнулась от этой незначительной мысли. Полдень, подумала она недовольно (и это было куда важнее), впрочем, она не помнила, откуда взялось то недовольство. Было воскресенье, и был выходной.

Она лениво поднялась с кровати, ставя босые ноги на прохладный пол – та прохлада была густой и ощутимой. Отчаянно зевая (она снова зачиталась допоздна, не в силах оторваться), она пошла на кухню – туда, откуда доносился запах свежей выпечки и малинового варенья.

На часах на стене действительно было без десяти двенадцать, и отец, отвлекшись от плиты (он всегда находил особое удовольствие в готовке, это было его второй страстью, сразу же после звезд), ласково улыбнулся ей.

– Доброе утро, соня. Или правильнее было бы сказать – день?

Садясь за любимый – свой – стул, она не могла не улыбнуться ему в ответ, несмотря на боль в руке, что превратилась из тянущей в тяжелую, ноющую.

– Как спалось?

Она покачала головой, благодаря за чай – горячий, черный, без сахара, и бормоча что-то вроде неразборчивого прекрасно.

– Мне осталось три страницы. Я очень старалась не уснуть, правда.

Он понимающе хмыкнул, и тоже отпил чай (зеленый, с сахаром).

– Интересная книжка? Как называется?

Она сказала, что да, интересная (иначе бы она не обменяла ее на свой сон), и хотела произнести название, но, к собственному удивлению не вспомнила его. Это было странно и настораживающе, потому что она действительно читала ее полночи. Как она могла не помнить то, что невозможно забыть так скоро? Она нахмурилась, расстроено потирая гудящее запястье. Она уже хотела все же посмотреть, что так сильно тревожит ее – ей казалось, оно распухло, может, все было намного серьезнее? может, ей нужна была медицинская помощь? – но отец отвлек ее.

– Чем хочешь заняться сегодня?

Она отодвинула от себя кружку и потянулась за свежими булочками – те пахли восхитительно, как и всегда. Солнце за окном светило ярко и обескураживающее, и она знала наверняка – день будет теплым и удачным.

– Не решила пока, – она чуть замялась, словно бы для нее все было впервые, но ведь она делала так уже много раз, и затем спросила его:

– Может, у тебя есть пара идей?

Он задумчиво провел рукой по подбородку, а затем предложил:

– Можем заглянуть к Эрику в лабораторию, мне нужно забрать у него кое-какие вычисления…

Она растерянно слушала его, смотря на часы на стене. Что-то было не так, и она ощущала это столь ясно, как солнечный свет на своей коже. Согласием запястье пробила резкая боль.

– Пап? – позвала она, ни в чем более не уверенная. Ее рука была тяжелой, неподъемной, и искушение взглянуть на нее было практически невыносимым. – Батарейка в часах села.

На них по-прежнему было без десяти двенадцать, секундная стрелка не сдвинулась ни на йоту.

Отец глядел на нее внимательно, и в его глазах (карих, копия ее глаз) она увидела искусственность. Он сказал ей – не смотри на руку, и его голос доносился до нее, словно через плотную толщу воды.

Но она жжется, подумала Джейн – Джейн всего лишь хотела проверить, убедиться, что все в порядке. Потому что боль становилась все сильнее. Потому что в порядке, наверное, не было.

Я знаю, сказал он, и в его голосе она услышала просьбу, я знаю, Джейн, но это можно потерпеть. Ради меня.

Ради нас.

С удивлением она ощутила влагу на собственном лице, горячую, горько-соленую. Слезы, поняла она. Секундная стрелка по-прежнему не двигалась, и Джейн потянулась к нему, тому, кого, кажется, давно потеряла. Это неправда, подумала она, это не должно быть правдой. Но она могла обманывать себя еще совсем немного, чтобы просто побыть с ним. Ужасная мысль стремительно расцвела алыми подтеками на обратной стороне век – почему бы ей не остаться с ним? Даже если все это иллюзия – пусть так, лишь он был рядом.

Она так скучала по нему.

Отец улыбнулся ей – его морщинки проступили возрастом около глаз. Он протянул ей руку, ожидая, приглашая, прося. И тогда, в этой тишине, лишенной даже времени, ведь в ней не было ни секунд, ни минут, она вдруг услышала то, что уже слышала единожды и совсем недавно:

Что делают иллюзии, Джейн?

И собственный ответ – мешают.

Запястье горело, словно в огне, и протянутая к ней рука казалась полупрозрачной, и тогда она все поняла – иллюзии не вернут ей потерянное. Не подарят ей счастье. Иллюзия – это всего лишь иллюзия, и она не оживляет, лишь разрушает то, что еще осталось.

Она не приняла его руку и отступила назад, она хотела уйти – пусть и уходить было некуда, лишь в темноту, что сужалась вокруг них, что окружала их непроглядной темно-красной стеной.

Оно, принявшее облик ее отца, оно, искушавшее ее, встрепенулось, зарябило и произнесло:

– У тебя сильный союзник, Джейн Фостер. Одной руны было бы вполне достаточно.

Его лицо – лицо отца – исказилось, постарело, как ему по-настоящему не было суждено постареть, а затем осыпалось. Осыпался его силуэт, и она вдруг вспомнила – он ведь мертв, он уже долгие, слишком долгие и безвозвратные годы как мертв, она сама держала его в своих руках, и тогда это вырвало ей сердце из груди – еще бьющееся и живое. Она взглянула на запястье – руны горели ярким, алым, словно кровь…

…и наваждение прошло.

Ее окружила багровая темнота, и она не могла найти ей краю. Она брела сквозь эту темноту, давясь собственным бессилием, собственным отчаянием и пустотой, разросшейся в ней вновь, словно сорняк – лицо отца все еще стояло перед ней. И лишь когда она выдохлась и стерла ноги в кровь, лишь когда она перестала ощущать все – даже жалящую боль в руке, что еще была с ней, она услышала голос.

– Что ты ищешь здесь, Джейн Фостер из далекого Мидгарда?

Она никогда прежде не слышала этот голос, и он показался ей старым, и он звучал у нее в голове.

Бессмертия?

Нет, подумала она, спасения.

– Кто ты?

Оно, чем бы оно ни было, не отвечало ей целую звенящую секунду, а затем сказало:

– Старый друг Одина.

– Ты служишь ему?

Резкий раздраженный порыв ветра унес ее слова в густую алую темноту, но Джейн была уверена – оно услышало ее.

– Я не служу никому. Я был предан забвению его предком, но возвращен назад Одином Всеотцом. И теперь – теперь всего лишь оказываю ему небольшую услугу.

Она почувствовала, что прежде раскаленная, точно угли, земля под ее босыми ногами начала остывать – и выдохнула с облегчением, и опустилась на нее; ее ноги болели и горели. Она прислушивалась к шепоту в своей голове, и он едва ли отличался от шепота ветра по осени среди увядающей, опадающей листвы. Шепот тот убаюкивал ее – ужасно хотелось спать, но еще больше – выбраться. Она постаралась разобрать тот шепот, и она услышала:

– Думаешь, вечность – это дар? Все, кого ты знаешь, все, кого ты любишь – угаснут на твоих глазах. Угаснет все – жизни, звезды, ты потеряешь им счет. Что ты получишь взамен?

Знания, подумала она. А затем ужаснулась.

Любовь пришла лишь после.

Мысли о Торе не было вовсе.

Теплый ленивый смех облизнул ей лицо – она бы задохнулась, но не осмелилась.

– Так вот, что ты ищешь на самом деле, – услышала она. – Девочка, взращенная песками, жаждущая ответов больше воды. Ничего не меняется. Каждый раз, когда я встречаю тебя – это всегда ответы, то, что ты беспрестанно ищешь.

Тихий смех в ее голове звучал громко, неторопливо, скрипуче. Джейн закрыла уши – лишь бы не слышать тот ужасный неповоротливый смех, но он был внутри нее, и это предсказуемо не помогло.

Внезапно все оборвалось – смех остановился, прекратился, оставив Джейн измученной и опустошенной.

– Это может быть интересно. Я передам Одину, что ты справилась, – оно выдохнуло ей в лицо, и дыхание его было прогорклым, обещающим. – И когда ты станешь бессмертна, когда получишь свои ответы, но так и не обретешь счастья…

Она прислушалась, чувствуя, как вдруг стала остывать боль в запястье, оставляя после себя лишь тянущее эхо воспоминания.

… мы встретимся вновь.

Через секунду она снова увидела свет.

Обессиленная, лежащая точно посреди залы перед царской семьей и свитой, она глядела на спешащего к ней Тора, обеспокоенного и встревоженного. Он помог ей подняться, он обнял ее, и сказал ей – все хорошо; стараясь не обращать внимания на внимательный, подозрительный взгляд Одина и ласковый – Фригги, она постаралась поверить Тору.

Тор обнял ее.

Его же не было нигде.

========== .9. ==========

***

Их перемещение представляется ей яркой вспышкой неоновой, серебристым сиянием звезды. Локи держит ее в крепком кольце своих рук – ровно до тех пор, пока они не оказываются где-то на окраине Асгарда, и она успевает заметить – кровоподтеки на его шее нисколько не изменились, не сошли.

Она надеется, их исчезновение будет недолгим – их точные копии, оставленные во дворцовом саду, практически идеальны, но все же – не они. Джейн оглядывается назад – за ними бескрайний лес, покрытый зеленью и тишиной, а над ним – стеклянное серое небо, опоясанное тревогой перед скорой бурей. И у самой кромки того леса темное с алыми искрами, разросшееся…

– Ты тоже видишь это?

Он стоит чуть впереди нее, но смотрит туда же – туда, где разверзлась сама бездна. Он кивает, и она следует за ним, ближе, еще ближе. Ее шаги утопают в шелестящей листве, его же не слышны вовсе. Он останавливается, когда они совсем рядом, и он говорит ей – не подходи ближе, и в его голосе – напряженность.

И все же она делает небольшой шаг вперед, и еще один. Она хочет рассмотреть – это больше похоже на расщелину или карман, заполненный чем-то едва потрескивающим, гудящим…

– Это энергия?

Он не отвечает, лишь глядит внимательно и настороженно, пытаясь определить, понять или же узнать. Он не смотрит на нее – и она делает еще один шаг. Это больше напоминает ей магнит, и она ничего не может с собой поделать, не может сопротивляться. Она подходит совсем близко.