Текст книги "Дым на небе, дым на земле (СИ)"

Автор книги: Jean-Tarrou

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Jean-Tarrou Дым на небе, дым на земле

Посвящение:

Nikki 666. Благодаря "Сменяются сезоны" я полюбила постапокалиптику.

Это и моя потеря. RIP.

Пролог

Песочный город, построенный мной,

давным-давно смыт волной…

Мой взгляд похож на твой:

в нем нет ничего кроме снов и забытого счастья.

Крематорий, "Мусорный ветер"

Имя всему виной. Назвали, как прокляли.

В одиннадцать меня усыновила норвежская семья, своих детей у них не было, вот и взяли мальчика из детского дома. Выбрали меня из-за белых волос и светлой кожи, хотели, чтобы я был похож на приемного отца, ну и омега опять же. Им дама из комитета шепнула, что ребенок-омега приспособится быстрее: "Омежки они покладистые, непроблемные". Документы мне сменили и имя дали скандинавское – Лейв, значит, "оставленный", потому что не сирота я, а подкидыш.

Оставленный, покинутый, под-кинутый. Так и вышло.

А теперь вот оно как. Теперь каждый второй – оставленный.

– Лейв! Лейв, ты дома?

Ян, мой сосед и единственный приятель, топтался в коридоре. Дверь была открыта. Кто закрывает двери за неделю до конца света?

– Лейв, ты чего тут?! Аэробус через пять минут.

Я курил в разбитое окно. На улице царил хаос – заключительный этап эвакуации. Через пять минут последняя партия избранных улетит, сделав ручкой тем, кто остается подыхать или, говоря политкорректно, кто "будет использовать альтернативные средства для самостоятельного выживания".

Столпотворение, дым, крики, мусор…

Ветер гоняет по тротуарам вчерашние газеты, мне кажется, если напрячь зрение, можно прочесть заголовки:

«Войска открыли огонь по мирной демонстрации в Литсе…»

«Семь суток до падения на Землю астероидов, которые навсегда изменят…»

«Взяточничество при распределении пропусков: сказки или…»

«Оперный певец Илон Аир поддержал протестующих и отказался…»

Четыре года соединенное правительство строило убежище для «золотого генофонда». Болтали, что оно спрятано в Андах или на островах в Тихом. Планета внутри планеты, искусственный рай для везунчиков.

Зеленый браслет, он же пропуск в убежище, получали здоровые омеги до тридцати лет, прошедшие психологическое тестирование, и здоровые альфы до тридцати пяти лет, чьи профессиональные навыки были включены в список "полезных для человечества". Хуже всего пришлось бетам – там пожалели лишь "светил науки и выдающихся деятелей культуры".

На моем запястье зеленый браслет болтался уже с месяц, забавно, что прошел я по обоим фронтам: здоровый как бык омега, да еще и главный механик впридачу.

– А ты чего тут? – спросил я.

Ян молчал, я обернулся и обозвал себя идиотом. Ну, конечно, Ян был всем хорош: добрый, красивый, умный, но подкрался конец света, и бесплодие сравняло его с нулем.

– А Фрэд?

– Сказал, со мной останется. Я его прогоняю, а он уперся, говорит, он альфа, ему решать. Ты же знаешь Фрэда…

Я еще раз обозвал себя идиотом, надо было давно это сделать… Выкинул окурок в окно и подошел к парню.

– Держи, – я сжал маленькую, почти детскую ладонь Яна вокруг браслета. Повезло, что не активировал, после активации хрен его снимешь – защита от краж.

Ян смотрел на кусок пластика с заковыристым штрих-кодом, как на восьмое чудо света.

– Ты чего, Лейв? Ты чего удумал? Забери… забери…

– Ян, брось, нет времени на эту хрень. Хватай своего барана, и дуйте к остановке.

Но нежный Ян выглядел решительно.

– Ты…ты Ему обещал, что жить будешь!

– Да буду я жить! Я сильный, быстрый, – я нес какую-то чепуху. – Я выживу. А мы с тобой рожей похожи, и ты омега, щас такая паника, никто вникать не станет, ты проскочишь. А я выживу. Выживу.

– Это апокалипсис, Лейв.

– Мой персональный апокалипсис случился два года назад, – я разозлился. – Короче, делай с этим браслетом, что хочешь, хоть в унитаз сливай.

Пару минут спустя я наблюдал в разбитое окно, как долговязый Фрэд скачет к аэробусу, таща за собой еле поспевающего Яна, вот он машет рукой с браслетом, и солдаты оттесняют щитами орущих людей, позволяя Фрэду с Яном пробиться к трапу…

Я снова закурил.

Да, я обещал Ему жить, но про прятки с астероидами разговора не было.

Часть 1

Закатное маревои поцелуи

пропали.

Пустыня -

осталась.

Ф.Г. Лорка, «Пустыня»,пер. М. Цветаевой

Три года спустя.

Мотор не заглох, а умер, это я по звуку понял.

Свой бронированный джип я прозвал Ковчегом, он служил мне не хуже, чем тот, другой – Ною, и я удивился, коли честно. Два года мне везло так, что легенды сочиняли, и вот те на: застрял в тридцати километрах от Белой Крепости, а в бутылке воды на три пальца.

И песок, куда ни глянь, песок.

Метеорологи, как всегда, наврали. Дымовая завеса, окутавшая землю после падения астероидов, продержалась всего два месяца, а не обещанный год, и те, кто не погибли от землетрясений, цунами и ужаса, эти два месяца успешно пережили. А вот силу смещения магнитных полюсов ученые, напротив, недооценили. Газеты кричали о втором ледниковом, а вместо этого уже через год планета сменила цвет с синего на оранжевый. Тысячи километров пустынь, пампасов и выжженных степей.

Я надел черные очки, повязал бурнус так, чтобы защитить нос и рот, достал из багажника ящик с инструментами и засунул его в рюкзак, туда же кинул кристаллы. Благодарно похлопав Ковчег по раскаленному капоту, я двинулся строго на юг, не оглядываясь.

Люди боялись пустыню – из-за песчаных и пыльных бурь, неприступных дюн, зыбучих песков, жутких аномалий, о которых ходили слухи. Но думаю, прежде всего, их пугала неизвестность. Как дикари тряслись от страха перед закатом, не зная, взойдет ли снова солнце, так и мы теперь боялись неизведанного мира.

Группы выживших ютились возле источников воды, прячась за старыми крепостными стенами или отстраивая новые заслоны от беспощадной природы. Я мало смыслил во внутреннем устройстве этих общин, но мне претили атмосфера отчаяния и запах жестокости, витавший в новоявленных царствах.

В поселениях я появлялся, чтобы обменять кристаллы на воду, патроны, еду и информацию: о бандах, о каннибалах и, главное, о бурях.

Пустыню я любил. Мы вроде как понимали друг друга. При первой встрече, почуяв в ней прирожденную убийцу, я признался, что буду рад сдохнуть в ее огненных объятиях, и с тех пор она из вредности всякий раз отпускала меня с миром. Как в анекдоте про мазохиста и садиста: "Помучай меня…//Нет, не буду".

Склоняясь прежде к строгому атеизму, после апокалипсиса я впал в неизбежное язычество: в пустыне мне виделся вредный божок, над шутками которого надо смеяться, даже если тебе больно.

Вот и сейчас пустыня отобрала у меня Ковчег, как будто приревновала, зато кристаллов подарила аж тридцать пять, славный урожай. Я достал из мешка самый маленький светло-голубой камешек и бросил в бутылку, наблюдая, как он с шипением растворяется в остатках воды.

Знакомый химик объяснил мне, что в кристаллах содержится соль, карбогидрат и электролиты, поэтому вода, насыщенная кристаллом, притормаживает неизбежное в наши дни обезвоживание.

Проблема не только в хронической нехватке воды. Ветер – вот настоящий враг. Сильный непрерывный ветер мгновенно высушивает пот, который в жару выделяется постоянно, таким образом, запускается убийственный процесс выпаривания влаги из организма.

Недра пустыни рождают спасительные кристаллы ночью, но мало кто решается залезать так далеко.

Итак, я шел к самому большому поселению людей на много километров вокруг – Белой Крепости. Своим названием она была обязана окружной стене, впрочем, давно не белой, а серой в бурых разводах. Я не любил это скопище альф, узурпировавших доступ к воде, и их безропотных рабов. Но в Белой давали лучшую цену за кристаллы… А еще сурово карали преступивших закон. В прошлый мой приезд над главными воротами висел труп пацана, к его рукам была прибита табличка: "Я украл воду".

При каждом шаге мои ноги проваливались в рыхлый песок, и через четыре часа натруженные связки начали ныть, я полоскал горло последним глотком воды и аккуратно выплевывал воду обратно в бутылку. К седьмому часу сознание начало уплывать, в ушах стоял звон, и тут пустыня, вступая в нашу с ней излюбленную игру, приглушила ветер и вывела меня к твердым пескам.

***

– Вы гляньте, кто явился! А ты, Том, говоришь, «загнулся», – Джек попытался шлепнуть меня пониже спины, но я увернулся и проскользнул к стойке, где старик Том рубил на ровные кубики мякоть кактуса.

– Херово? – Том смерил взглядом мою бледную рожу и налил стакан мутной воды.

Я выпил залпом и попросил:

– Еще.

– Обнаглел, красавчик, – Джек не унимался. – Хотя, знаешь, у меня для тебя всегда найдется живительная влага, чистый белок…

– Отъебись, – второй стакан я пил, не спеша, задерживая воду на опухшем языке.

И все же я поражался этому извечному вниманию ко мне, иногда думал: "Что будет, если откроется, что я омега?"

Выдавать себя за бету не составляло труда. После того как Его не стало, затяжная депрессия нарушила мой гормональный фон: запах исчез, течки проходили редко и почти незаметно. Врачи говорили, это нормально, что мне нужен полный покой, и все вернется на круги своя.

Но согласитесь, апокалипсис – это не то, что обычно подразумевают под "полным покоем".

Я до сих пор со смехом вспоминаю свою последнюю течку полгода назад. Я ушел в недельный рейд и ночевал у Кривых Барханов в Ковчеге, продуваемом насквозь полночной стужей западных пустынь. Могу теперь совершенно авторитетно заявить, что ничто так не снимает сексуальное напряжение, как дрочка ледяными пальцами, особенно если один негнущийся от холода засунуть себе в задницу. А уж когда Ковчег окружили одичавшие псы (их прозвали горбунами за выпуклое строение хребта), то мне и вовсе стало не до томных потягиваний в заду: одной рукой держался за член, второй – отстреливался. И матерился, как сапожник.

Но на безомежье сойдет и бета, а омег в новом мире не хватало почти так же, как воды. Они были либо старше тридцати трех и, как следствие, уже с мужьями, готовыми порвать глотку любому, кто покусится на их сокровище, либо тем самым процентом "оставленных" по причине здоровья или проваленных тестов. Встречались редкие исключения вроде меня или вот Ариэля…

– У нас радость великая, – протянул Джек, – в Ариэле омега проснулась, – альфа мотнул головой в угол, где обычно веселый и языкастый парень горестно ссутулился над коробкой с кореньями. – Бои назначили на завтра, тройка победителей получит право обслуживать наше солнышко. Так, Ариэль? – Джек свистнул, Ариэль дернулся и ссутулился сильнее. – А пока Тому выдали автомат, и он сторожит девственный зад мальца.

– У Тома стручок ссохся от старости, вот он теперь у нас за благонадежного, – крикнул бородатый альфа, и шумная компания за столом взорвалась хохотом. – Эй, Ариэль, а я на бои записался, будешь болеть?

Даже так… тройка…

Ариэль был одним из местных мальчиков на побегушках, выполнял грязную и муторную работу.

Случай Ариэля принадлежал к самым гнусным страницам в истории Эвакуации. Дело в том, что детям с неопределенным статусом зеленый браслет не выдавали по умолчанию. Спасать кота в мешке считалось "нецелесообразным". Большинство из брошенных малышей и подростков погибло в первые недели, но некоторые выжили, прибились к поселениям и готовы были на все ради крепких заслонов от бурь и суточной нормы воды.

– Нужны сводки, – сказал я, выкладывая на грязный прилавок шесть крупных кристаллов.

Брат Тома, Фрэнсис, заведовал метеостанцией в Белой Крепости, он сам ее создал по прототипу той, в которой работал еще студентом.

Фрэнсис, как и многие беты, отличался дальновидностью и умом. Три года назад, пока все лихорадочно таскали еду, драгоценности (да, нашлись идиоты) и оружие, Фрэнсис под шумок уволок с Центральной Гидрологической станции полный набор – метров и – графов, но главное: осадкомер и метеозонд, именно эти две крошки позволяли предсказывать бури с точностью до часа.

Том покосился на кристаллы, но брать не стал.

– Нынче крупная рыба.

– Какая, нахрен, рыба?

– Такая, про которую всем стоит знать, но не все узнают.

– Сколько?

– Двадцать.

У меня останется пятнадцать кристаллов, на воду и пули хватит, но… Хотя какое, блядь, "но", без сводок не понадобится ни вода, ни пули, ничего. Мертвецу ничего не нужно. Я выложил на прилавок еще четырнадцать кристаллов.

Том тщательно пересчитал и смахнул кристаллы в пакет, ненадолго исчез под стойкой. Я знал, что у него там сейф.

– Помнишь бурю на третью неделю после солнцестояния? – Том нагнулся вперед, и я почувствовал кислое дыхание на своем лице. – Помнишь, как деревеньки в округе засыпало по крыши, а у нас выжили те, кому места в подвалах хватило? – Я помнил, тогда я закатил Ковчег в пещеру за барханами и после откапывался с неделю. – Так вот, парень, к нам движется папаша той бури.

– Когда?

– Я советую в пятницу, к шести вечера найти себе надежное укрытие. И еще, ты мне нравишься, Лейв, так что… надумаешь снова ныкаться в своем Ковчеге, улетишь, как Элли в домике, прямиком в рай.

В пятницу – это через два дня. Том не знает, что Ковчег сдох, а ходить за кристаллами пешком…

Видимо, на моем лице отразилась усиленная работа мысли, потому что Том лениво заметил:

– Ты знаешь, как получить место в подвале.

Я знал.

Как было сказано, в безомежье сойдет и бета. Особенно если это красивая, строптивая бета, которая щелкает затвором возле твоего уха при попытке зажать ее в темном углу.

Я усмехнулся и направился к выходу. Не дождетесь. Помирать, так помирать.

– Если такой гордый, – догнал меня голос Тома, – дуй в Крепость Рока!

Я вынырнул на залитую солнцем улицу и на секунду ослеп. Воздух подрагивал от жары, и тишина стояла такая, будто все живое вплавилось в белые стены домов, я прислонился к тенистому уступу сбоку таверны и задумался.

Послать человека в Крепость Рока было у нас чем-то вроде расхожей шутки.

Говорили, что за ее стенами райские кущи.

Говорили, что на главной площади бьет фонтан.

Говорили, что омег там много, и их уважают, как в прежние времена.

Еще говорили, что завидев незваных гостей, они дают предупредительный залп в воздух, а следующий – в цель.

А, может, Том не шутил. Мысли текли лениво, увязая в топкой духоте. Том, в сущности, мужик незлой, он же не знает, что я теперь без колес, а до Крепости Рока тысяча с лишним километров.

Я подумал, что техника в пустыне изнашивается в пять раз быстрее, и хорошие механики на вес золота даже в райских кущах.

Подумал, что дождей не было с месяц, и солончаки снова стали проходимыми, был бы Ковчег…

– Я могу угнать мотоцикл Джека.

Я не сразу понял, откуда голос, оглянулся и увидел Ариэля возле черного входа.

– Я могу угнать мотоцикл Джека, – повторил Ариэль, было странно видеть, как ожесточилось его лицо: под зелеными глазами залегли тени, а некогда огненно-рыжие волосы потускнели, – а ты домчишь нас до Крепости Рока. – Я молчал, и когда парень заговорил снова, голос у него дрожал. – Ты бы не оставил Ковчег за стенами, ты от него и на два метра не отходишь. Он же сдох, так? Нет у тебя Ковчега…

– Езжай сам. Я-то зачем?

– Я в пустыне пропаду. А ты заговоренный. Том говорит, ты смерть ищешь, и смерть от тебя прячется.

– Том – старый болтун, – я поднял рюкзак с земли.

– Охотники за кристаллами дольше месяца не живут, а ты второй год ходишь, и ни царапины, – Ариэль запнулся, как неопытный игрок прежде чем выложить главный козырь, и все же добавил. – Помоги мне.

«Помоги мне» – как ледышку за шиворот бросил. Откуда он вспомнил эту фразу? Здесь никто никому не помогает. В Крепости Рока, возможно, дела обстоят иначе, но мне туда и не надо. У меня все складывается отлично: мир подыхает, и я за компанию.

Мысли о самоубийстве я не то чтобы презирал, но считал глупыми. Торопить неизбежное, все равно что утопиться перед великим потопом. Я просто хотел найти смерть, как находил кристаллы.

И все-таки… "помоги мне", как кость в горле. В конечном счете спешить некуда, и я уверен, что все кончится на пути к Крепости Рока или у ее ворот.

Я медленно развернулся и подошел к Ариэлю, тот смотрел настороженно: ударят или погладят?

– И где ты собрался добыть бензина на тыщу километров?

– У Джека – зверь, топливный бак на 25, еще 20 солью с водоочистителей.

Итого, сорок пять… Был у меня знакомый, который любил повторять: "Какой прекрасный день, чтобы сдохнуть". Да впрочем, чем черт не шутит.

– Уходим сегодня.

Ариэль расцвел. Парень не знал про бурю: два дня, чтобы сделать тысячу километров в пустыне на мотоцикле. Почти фантастика.

Но в чем-то нам повезло: сегодня полнолуние, в ночь мы, конечно, много не сделаем, но оторвемся от разъяренных альф, у которых из-под носа увели непокрытую омегу.

– В девять возле западной башни, успеешь?

Ариэль так решительно кивнул, что я уточнил:

– Ты ведь никого убивать не собрался?

– Убивать…нет.

– В девять. Опоздаешь, значит, не судьба.

***

Казалось, земля под ногами дрожит. Мусоровоз Тома тарахтел на всю крепость, когда это ржавое чудище выехало за ворота ровно в девять и повернуло не налево, к выгребным ямам, а ко мне, притаившемуся у западной башни, первой мыслью было: «Развели, как лоха». Но мусоровоз?! Какого…?!

Громадина пару раз чихнула и заглохла, мигнув фарами мне в лицо, дверь открылась, и на подножку спрыгнула тонкая фигурка, явно не принадлежащая грузному Тому.

– Что за хрень? – спросил я. Ариэль сжимал в руках автомат, и просто светился от гордости.

– Том сломал ногу и не смог вести мусоровоз, – возбужденно затараторил парень. – Просить заменить кого-то, кроме меня, он не хотел, потому что за вывоз мусора он получает сверх литр, а с другими пришлось бы делиться, но меня-то он должен сторожить, ведь за это он тоже получает сверх литр. Короче, Том всучил мне автомат и сказал вывести мусор, а в поклонников, коли что, стрелять. Ха! Автомат дал! Прикинь?

– Сломал ногу? – это то немногое, что я разобрал в сбивчивой речи Ариэля.

– Ну…кто-то…что-то…случайно…разлил, и Том упал…Но автомат! Это ж круто! Круто?

– Мотоцикл где?

– Так в кузове! – Ариэль оббежал мусоровоз и ловко свинтил задвижки, распахивая дверцы.

Не соврал парень, мотоцикл у Джека был зверь, двигатель – япошка: 4-цилиндровый рядный на 250 лошадиных, стальная облицовка – конечно, от немцев; колеса двадцать один дюйм…

– Я даже не хочу спрашивать, что сломал себе Джек, – пропыхтел я, скатывая мотоцикл. – Держи, это тебе.

Я водрузил контейнер с бензином на багажник и принялся затягивать ремни.

– Что это?

– Подушка, – рюкзак с моими пожитками влез у задних грузовых площадок. Отлично, осталось проверить тормозные диски…

– Зачем?

– Под задницу, через два часа будешь на нее молиться. На подушку в смысле, – что-то мне не нравится левый, кривит… – На мотоцикле ездил?

– Ага!

– Не ври.

– Нет…

– Держись, как можно ближе ко мне, не делай резких движений, почувствуешь, что вырубает или еще что – хлопни меня по плечу.

***

Я мчусь, и внутри горячо.

У скорости – мое сердце, у ветра – дыхание. Все найдено и тут же потеряно, небо злится и слепит луной…

Сто лет не гонял на байке, какой же кайф!

Ариэль вцепился намертво, спасаясь за моей спиной от леденящих боковых потоков. Через полчаса адреналин поутих, и я плавно сбавил скорость, опасаясь сойти с твердой полосы. Я планировал добраться до Кривых Барханов, сделать сотню километров после и устроить привал на ночлег. За Кривыми Барханами начинались территории, о которых ходила дурная слава, и если нас вздумают преследовать, то дальше них не полезут.

Днем я не успел отдохнуть, покупал воду, еду и завершал "дела земные", так что я радовался ветру, который прогонял сон, но через два часа холод добрался до костей, а пальцы, сжимающие руль, закаменели.

Барханы возникли перед нами вдруг, целиком, силуэтами гигантских чудищ, я подумал, что Ариэлю, должно быть, страшно пересекать современный Рубикон, а значит, надо все сделать быстро, как зуб выдернуть. Под рев мотора мы проскочили узкое ущелье меж изогнутых стен и вырвались к дюнам.

В лунном свете нетронутый песок отливал сиреневым, и тишина пахла волшебством, я вырулил на пологую часть в полуметре от острого гребня и сбавил скорость до двадцатки.

– Ты не спишь? – крикнул я, не оборачиваясь.

– Что?!

– Не спишь?

– Как тут можно уснуть?!

Я хмыкнул, через два часа поймет, как.

Скорость продвижения у нас не превышала тридцати, дюны требовали полной концентрации внимания. Заднее колесо нехорошо зарывалось в песок: "Перетащить что ли канистру с бензином к ногам? Уменьшу давление сзади… Нет, останавливаться еще опасней". Через час спина заныла от напряжения, и тут земля стала пологой, а по бокам замелькали белые кустарники корчатки, главного источника топлива в пустыне. Я прибавил скорость, наслаждаясь легким ходом, и вскоре заметил крупные валуны слева от нас, развернулся, вспугнув змею – черная лента метнулась в тень. Камни защитят от ветра и послужат хоть каким-то укрытием. Я вырубил мотор. Два часа ночи, приближалось самое холодное время суток, и на выдохе изо рта вырывался пар.

– Здесь заночуем. Жив?

Ариэль кивнул, слез с мотоцикла и застонал. Вообще, держался он молодцом, с непривычки-то.

Палатка у меня была одноместной, досталась от Него, старая, с заплатками, без компрессионных ремней, но я ее хранил. Рассчитана она была на бравого альфу-походника, так что две омеги поместились в ней без проблем.

Недолго думая, я притянул Ариэля к себе вплотную и накрыл нас тонкой невесомой тканью – одеялом спасателей: весило оно сто грамм, места почти не занимало, и главное – не выпускало тепло.

– Спи, – буркнул я, закрывая глаза. – И не вздумай меня будить.

В ушах все еще стоял гул мотора, а пальцы сжимали невидимый руль.

– А долго мы будем спать? – Ариэль говорил шепотом куда-то в шею, и неожиданно мне вспомнился приют, сироты-омеги жили в отдельном корпусе, зимой топили из рук вон плохо, и мы часто спали парами. Ко мне забирался мой друг Рой, прижимался ледяными ногами, брал за руку и шептал секреты на ушко. Хотя какие у нас тогда могли быть секреты?

– В семь проснемся от жары.

– А в пустыне ведь змеи, да, Лейв?

– Да.

– И скорпионы?

– Да.

– Но они сюда не полезут?

– Не знаю.

– А если меня укусит скорпион, можно я тебя разбужу?

– Сначала проверь, какого он цвета.

– И в каком случае будить?

– Никаком. Если черный, значит, умрешь. Если светлый – к утру оклемаешься.

Недовольное пыхтение и тишина, тепло убаюкивает меня, утягивает в долгожда…

– Лейв…

– Слушай, ты, последний девственник пустыни! Спи!

– Думаешь, я последний?! – ужаснулся Ариэль. – Я попросить хотел…

– Чего?

– Когда придем в Крепость Рока, назовись моим братом, тогда без твоего спроса меня никому не отдадут… А я тебе полпайка за это, а?

Когда придем в Крепость Рока…Когда ад замерзнет… Когда рак на горе свистнет… С такими исходными данными можно обещать, что угодно.

– Никто тебя там не тронет.

– Обещаешь?

– Обещаю.

И мы наконец уснули.

***

Зыбучие пески я чуял.

Воздух над ними сгущался, и, знаю, прозвучит бредово, но тишина будто превращалась в молчание.

Проснулись мы, как я и предсказывал, в семь от страшной духоты, собрались, наскоро позавтракали, вытряхнули сольфуг из ботинок и погнали, сев на успевший нагреться мотоцикл. Часа два ехали без приключений, я выдавал стандартные шестьдесят, несмотря на камни, от которых трясло и выворачивало руль. А потом вдруг моя нога сама отпустила тормоз, Ариэль с громким "Ой!" влетел мне в спину, а я застыл, стараясь не дышать.

– Лейв, что…

– Тихо!

Я вглядывался в песок перед нами: золотистый рассыпчатый, неотличимый от того, что простирался на много километров позади.

Воздух замер, как перед грозой, виски заныли.

Ну давай, дрянь, меня не проведешь…

И он зашевелился, точно песочные часы перевернули, и крупинки начали втягиваться внутрь, захватывая все большее пространство. Я опустил на землю правую ногу и принялся медленно откатываться назад, не спеша, осторожно, словно передо мной не песок, а хищник, лишь бы не заметил. Раз, два, еще чуть-чуть, я крутанул руль на девяносто градусов и газанул.

– Куда мы? – крикнул Ариэль, сцепив ладони замком у меня на животе.

– В обход!

Песок взметался из-под колес, земля за нами бурлила и проваливалась, я выжимал из зверя Джека максимум и лихорадочно искал глазами препятствие, ну же, что угодно! Впереди зачернела впадина, неширокая метра в три – проскочим и, можно считать, спасены: зыбучие пески любят ровные территории и отступают перед первым же холмом, ямой, насыпью…

– Держись крепче! – крикнул я.

Прыжок, секунды полета и тяжелый удар вышибает дыхание.

Сердце билось где-то в горле, и цвета стали ярче: бирюзовое небо, оранжевый песок.

Я мог бы сразу вернуться к прежнему направлению, но перестраховался и сделал круг километров в двадцать.

После дорога шла более-менее спокойно, но на душе осталось мерзкое послевкусие, как если б чьи-то когти из ниоткуда царапнули по горлу и растворились. Ариэль ехал тише воды и ни слова не сказал про палящий зной. Около двух мы сделали привал в тени красных известняковых холмов. Я долил бензин и отшвырнул пустую канистру. Ариэль плюхнулся возле мотоцикла, подложив подушку, и уткнулся лицом в ладони, его волосы слиплись от пыли и пота и торчали, как грязная солома.

– Выпей, – я потряс его за плечо и протянул бутылку.

– Нет…, это твоя…

Ну да, Белая Крепость навсегда вбивает простую истину: "Чужую воду не тронь".

– Пей, у тебя руки трясутся, плохо дело.

Ариэль сделал пару больших глотков, с неохотой оторвавшись от бутылки.

– Сегодня самый тяжкий день, – сказал я, потому что надо было что-то сказать. Не говорить же, что сегодня трудно, завтра будет хуже, а потом конец.

К закату мы вымотались настолько, что я начал думать, все кончится быстрее. Кое-как поставил палатку и влез внутрь, втащив за собой Ариэля. Ночная прохлада принесла облегчение, однако, как бывает при полном измождении, уснуть сразу не получилось.

– Сядь-ка, – сказал я Ариэлю, тот послушно поднялся.

– Что ты делаешь? Ай! Ай!

– Разминаю. Терпи.

– Больно!

– Зато завтра сможешь ехать.

Я с силой массировал худые плечи, прошелся большими пальцами по позвоночнику от затылка до поясницы, растер спину и руки. Скоро вскрики Ариэля сменились на довольные и даже слегка неприличные постанывания. Я мял напряженные мышцы, ощущая, как постепенно расслабляется тело под моими пальцами.

– Готово! – я хлопнул парня между лопаток. – Свободен.

– А ты?

– Что я?

– Давай я тебя разомну.

– Ну попробуй, – я развернулся и снял куртку.

На мои затекшие плечи нерешительно легли руки. Массировать Ариэль не умел, но очень старался, ласковые поглаживания боль не снимали, но успокаивали, и я, кажется, задремал, потому не отследил, как теплая ладонь сползла по моему животу вниз.

– Что ты делаешь? – я перехватил руку.

– А что, – дыхание Ариэля пощекотало ухо, – бетам совсем не хочется…?

Я чуть было не ляпнул: "Без понятия".

– Пора спать, – я натянул куртку и лег, накрываясь одеялом, приподнял правый край, – залезай, чего замер?

Ариэль быстро приткнулся к моему боку.

Я прикрыл глаза, уговаривая сознание погрузиться в лечебный сон, но перед внутренним взором мельтешила оранжевая полоса песка, и меня начинало тошнить.

– Лейв, ты прости меня… Я испугался просто, подумал, вдруг у нас ничего не выйдет, ну и…

– Забей.

– Знаешь, мне впервые в жизни так свезло. Когда во мне омега проснулась, я решил было, все…хана. Я бы, как те другие в Белой, не смог… Даже смекнул, как ловчее покончить со всем – решил, воду украду, хоть вспомню, каково это, когда совсем пить не хочешь. А потом ты появился и помог, а уже завтра мы в Крепости Рока будем… С ума сойти! Может, мне всю жизнь потому только и не везло, чтобы я щас мог вот такой кусок удачи за раз отхватить, как думаешь?

– Не знаю. Ты отдыхай, Ариэль. Завтра рано вставать.

На следующий день жара снова разбудила нас надежнее будильника. Усталость за ночь не рассосалась, но отступила, позволив мне сесть за руль, а Ариэлю прижаться к моей спине. И мы ехали хорошо, вскоре пошли солончаки, застывшие в засуху, и на них я смог выжать аж сто сорок, упиваясь тем, как ветер сдувает жару, а потом пошли твёрдые пески, и я сбросил скорость до восьмидесяти, что тоже было совсем неплохо. А к полудню произошло то, чего я ждал – у нас кончился бензин.

– Что совсем кончился? – Ариэль пнул ботинком пыльное колесо.

– Совсем.

– И что теперь?

– Мы сделали где-то тысячу сто тридцать, значит, до крепости километров двадцать-тридцать.

А через шесть часов буря, если приборы Фрэнсиса не соврали. А они никогда не врут.

– Будем идти, – я надел рюкзак, застегнув пояс на груди и талии.

– А как же мотоцикл?

– Можешь катить его, если охота.

Мы шли молча, войдя через час в подобие транса, я старательно игнорировал тревожные признаки обезвоживания: головную боль, тошноту, слабость. Последнюю воду мы распили утром.

Я уже не помнил, почему так важно идти быстро, ноги ступали тяжело, я будто пробирался сквозь вязкое болото.

В три часа Ариэль упал в песок, по ощущениям это наверняка было все равно что сесть на горячую сковородку.

– Передохнем? – спросил я, понимая, что звучит, как издевка.

– Ты знал, что бензина не хватит? – глаза у Ариэля были мутные, и говорил он невнятно, как пьяный.

– Знал.

– Я не смогу…

– Вставай.

И он встал, и шел целый час, а после упал и закрыл глаза, дыхание у него ослабло, став поверхностным. Я расстегнул замки и скинул рюкзак.

– Что ты делаешь?

– Схватись за шею. Ага, вот так.

Самое трудное – встать: с колена, аккуратно, стиснув зубы. Идти было уже проще. Я отсчитывал шаги, после каждой сотни начиная с нуля и обещая себе, что это последняя сотня.

Ветер неуловимо менялся, зарождалась буря.

– Лейв…

Молчу, говорить трудно, я иду на одном упрямстве.

– Лейв, брось меня.

Блять, просто гребаный вестерн, но вместо раненого дружка Джо – полудохлая омега. Я фыркнул, и из трещинки на губе потекла кровь, жадно облизнулся.

– Брось…, не дойдем… тупая затея была.

Ветер усилился и бил меня в спину, пустыня хотела помочь, хотела спрятать ее от меня. Смерть.

Ариэль вырубился, его руки болтались плетьми, а я смотрел себе под ноги и, конечно, не заметил черных стен, выросших вдалеке, как мираж.

Я вскинул голову, когда перехватывал Ариэля поудобнее, и ничего не почувствовал, увидев ее, Крепость Рока.

Плотное облако песка взметнулось в воздух, и Крепость исчезла, словно прикрывшись золотым одеялом, но, стоило ветру на время утихнуть, снова проступила угольным силуэтом на голубом небе.

Парень прав, мы не дойдем, хотя до нее всего ничего, может, даже я услышу предупредительный залп в воздух. Я споткнулся, но устоял.

Шаг, припасть на колено, еще шаг, голова, как чугун, а земля прыгает вверх-вниз, шаг…

Он просил меня жить, и я пять долбанных лет дышал этим дурацким обещанием и вот наконец падаю.