Текст книги "Нас нет (СИ)"

Автор книги: Jaynie

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Александра тыкает пальцем прямо в синяк.

– Эй! Это ещё за что?

– Ещё не придумала. Считай, что это профилактическая мера, – произносит Александра, но уголки её губ немного приподнимаются. Она слегка поворачивает его голову, чтобы рассмотреть порез на шее. – Ты до чёртиков напугал меня. Не отвечал на мои звонки и в школе не появился. Если бы ты не приехал сегодня с Вильямом, я бы, пожалуй, решила, что…

Ольсен сглатывает.

– Решила, что..? – спрашивает Шистад, ожидая продолжения.

– Не знаю… что ты умер.

Крис поворачивает голову так резко, что Александра не успевает отпрянуть, и их лица оказываются в десяти сантиметрах друг от друга.

Александре становится то ли плохо, то ли, напротив, хорошо, когда их взгляды встречаются.

– С чего мне умирать, Алекс?

Впервые Александра опускает взгляд первой. Это что-то будит в Крисе, – какая-то неправильность её душевного падения, – и он пальцами приподнимает подбородок девушки.

– Алекс?

– Я всегда думаю о плохом. Глупость, конечно, – она даже говорит так, словно извиняется. – Знаю ведь, что ты отсыпался или где-нибудь напивался, или был с девушкой… Но я… Я просто…

Ему отчаянно захотелось заглушить ранящие беспомощные слова, прижаться губами к губам Алекс и убедить её в том, что бояться нечего. Но ей следовало бояться – его; того, что он хотел сделать, что уже сделал…

– Я не тот человек, о котором тебе нужно волноваться, – в конце концов, произносит он и отпускает её подбородок, но Александра удерживает его руку в своих ладонях.

– Но я волнуюсь.

– Алекс…

– Я волнуюсь, – уже более уверенно продолжает Александра. – Вне зависимости от того, хочешь ты этого, или хочу ли я… Я не хочу сказать, что ты должен чувствовать ответственность из-за того, что я вся такая нервная и мозги у меня набекрень… Хотя ты и ответственность – это как я и мёлье… (Прим. автора: национальное норвежское блюдо ассорти из отварной трески, икры и печени.) Ненавижу его.

У неё такие ледяные ладони – она всё ещё не согрелась после улицы. Крис не собирается этого делать, но всё равно переворачивает руку, накрывая её ладони.

– К тому же ты тоже беспокоился обо мне. Пусть и из-за Вильяма, ты всё равно не раз мне помог. Даже уложил спать, когда я напилась, – и тут Александра прикусывает язык.

Она вспоминает собственный голос, записанный Моной на телефон, – но это ещё ничего. Гораздо страшнее и опаснее – сон, который он видела в ту злополучную ночь.

Глаза у Криса темнеют.

– Ну, ты же девушка моего друга, – буднично произносит он, но, несмотря на это, Ольсен чувствует какое-то изменение между ними.

Страх, или, может, какое-то понимание снова поселяется в её душе. Александра не хочет знать правду, но отворачиваться от неё она не в силах.

– Той ночью… я… что-то сказала?

И по лицу Криса Александра понимает, что уж он-то точно знает, что тогда случилось.

– Что?

– Я мало что помню. И если честно, не совсем понимаю, что из этого правда, – признаётся Александра. С растерянностью она смотрит на свои руки в его ладони, и ей вовсе не хочется, чтобы Крис их отпускал. – Но сегодня Мона решила, что было бы неплохо выставить меня в самом неприглядном свете перед всеми, – особенно перед Вильямом. Кажется, она была на вечеринке и записала на телефон, как я говорю, что без ума от тебя.

– Она что?

Крис дёргается и порывается встать с дивана, но Александра его останавливает.

– Вильям разбил её телефон до того, как удалось услышать остальное. Но если Мона… Я хочу сказать, что не думаю, будто она оставит всё вот так. Поэтому, пожалуйста, – Ольсен делает акцент на последнем слове, – скажи мне сам. Если есть что-то ещё, то я хочу узнать об этом от тебя.

– Ничего не случилось. Ты несла какую-то чушь, а потом отрубилась. Я отнёс тебя в кровать, точка, – отрезает Крис. – Не думай об этом больше. С Моной я разберусь сам.

Александра пристально смотрит на него, словно ища ответ, и находит его. В отрицании Криса девушка улавливает правду, и сомнения развеиваются. Сердце её и так знает, что произошло, хоть мозг и не помнит; помнят руки, помнят губы, которые горят в опасной близости от губ Шистада.

Александра отнимает руки и встаёт с дивана:

– Хорошо. Рада, что всё так.

Они оба слышат, как открылась дверь ванной комнаты.

Александра улыбается, спокойно и сухо:

– Твоя очередь идти в душ. Я оставлю здесь мазь и пластырь, не забудь воспользоваться ими, как выйдешь.

Крис ничего не говорит.

Он ненавидит, но не знает, кого: Якудз – за то, что не воспользовались одним шансом из ста и не убили его; Мону – за то, что никак не желала оставить в покое Алекс; Вильяма – за то, был его лучшим другом, а предавать лучших друзей нельзя; или себя – за то, что даже сейчас он всё равно продолжал желать Александру Ольсен.

Не ненавидел он только Алекс.

Потому что, даже будучи его великой проблемой, она оставалась и его великой надеждой.

***

Вторник, 08:17

Александра просыпается от того, что Вильям пальцем поглаживает её веки.

Она приоткрывает один глаз, и, как и всегда, обида на него тает от того, сколько любви заключено в его улыбке.

Вообще-то у него, наверное, должны быть к ней вопросы, и правильные, – например, какого чёрта она обнимала его друга под проливным дождём и не связано ли это с записью Моны?

Но Вильям ни о чём не спрашивает, – к ней у него гораздо больше терпения, нежели к другим.

Прежде она бы всё равно попыталась оправдаться, но сегодня ей совсем не хочется говорить ни о чём таком. Александра не может дать полный и внятный ответ, почему сделала всё то, что сделала.

Ольсен молчит и о том, что вставала на рассвете, чтобы проверить, как там Крис, заснувший на их диване. Для начала она убедилась, что он всё же обработал раны, и только после этого укрыла его одеялом, обещая себе, что это последний раз, когда она волнуется за него не просто как за друга своего парня, и пошла обратно.

Александра себя презирает. Она знает, что всё это неправильно – то, что в присутствии одного из этих парней забывает о другом. У неё нет оправданий и нет сил, чтобы что-то изменить.

Но ей придётся – придётся подавить в себе всё, что она чувствует к Крису, пока оно не разрослось и не поглотило её. Она – Вильяма, и это не обязательство, а добровольный выбор, потому что даже сейчас ей всё ещё хочется быть с ним, и потерять его равно смерти.

– Как спалось? – спрашивает Вильям.

Вместо ответа Александра придвигается к нему поближе и обнимает, вдыхая родной запах. Вильям целует её в лоб и устраивается так, что её макушка утыкается ему в подбородок.

Несколько минут они лежат молча.

Потом Вильям говорит:

– Я тут подумал: может, нам стоит немного отдохнуть? Последние дни были довольно насыщенными. Уедем куда-нибудь на неделю. Как тебе?

– А как же школа?

– Плевать на школу.

Часть Александры хочет отказаться, – та часть, которую она пообещала себе больше никогда не слушать. Поэтому она произносит:

– Тогда, может, навестим твоего отца?

– Думаю, он обрадуется.

– Ему не останется ничего другого, когда мы появимся на пороге его дома, – улыбается Александра.

И хоть они с Вильямом лежат в одной постели и по-прежнему любят друг друга, Александра не может с чистой совестью сказать, что всё обойдётся.

Вильям делает её счастливой, но теперь счастье кажется неполноценным без того, кого она успешно игнорировала все эти годы. У неё всегда было двое людей, которые её любили и которых любила она, и Александра не умела жить иначе.

Ей следовало догадаться об этом раньше, понять, что её любовь к Кристоферу Шистаду была лишь вопросом времени.

========== Глава 7 ==========

Десять лет назад

Александра берёт мальчика за руку.

Тот поднимает на неё пустой, слишком взрослый взгляд для ребёнка восьми лет.

Скорбь ещё не расцвела в нём, только какое-то сердитое чувство – за то, что его оставили.

– Это твоя сестра? – спрашивает девочка, указывая на большое фото, выставленное напоказ – похожее стояло на церемонии похорон её родителей. – Красивая.

Мальчик не отвечает. Он, кажется, вообще не понимает, что рядом с ним кто-то находится.

Александра смотрит на пластырь на его щеке, но больше ни о чём не спрашивает. Она знает, что это не тот момент, когда хочется говорить с живыми; это момент признания мёртвых.

Некоторое время и она так стояла, только смотрела не на изображение миловидной девочки, а на лица тех, кто должен был оставаться с ней до самой её старости.

Александра ещё не понимает, что мамы и папы нет. Слёзы соберутся после и будут проливаться долгими днями, но пока что она не верит.

Такое просто не могло с ними случиться, – не могло случиться с ней. Родители часто оставляли её с бабушкой, но всегда возвращались. Значит, вернутся снова?

Александра хмурится. Бабушка сказала, теперь они на небесах и счастливы, но если это так, почему она сама до сих пор плачет на плече у своей знакомой?

Александра знала эту знакомую поверхностно, но ей было жалко её даже больше, чем себя, – надо же, нужно разделить и их горе, и горе семьи этого мальчика, раз уж она здесь.

– Бабушка говорит, что родители на небесах, – как-то скептично говорит Александра. – Если это так, то твоя сестра там же, и они за ней присмотрят.

Мальчик моргает. Девочка перед ним очень хорошенькая, ухоженная и, что называется, с иголочки, но такая же осунувшаяся и потерянная, как и он сам. Он не знает, зачем она с ним говорит и откуда берёт слова.

– А кто присмотрит за нами? – бурчит он.

Александра крепче сжимает его ладонь:

– Я могу присмотреть за тобой, если хочешь. А ты – за мной. И мы будем жить долго-долго и не бросим друг друга, как бросили они.

Мальчик смотрит ей в глаза, – долгим, ищущим взглядом, – а потом переводит взгляд на их руки. Тёплая детская ладошка, держащая его, выглядит единственной правильной вещью на этом карнавале безумия.

Наверное, он долго не отвечает, потому что девочка внезапно отпускает его ладонь, и он отчего-то пугается и удерживает её.

– Вильям, – выпаливает он. – Меня зовут Вильям.

Девочка не улыбается, но взгляд её становится мягче, и в бесцветных глазах он видит всё, что искал, сам того не зная; и уже тогда Вильям понимает, что эта девочка станет константой, вокруг которой будет строиться его жизнь.

– Очень приятно, Вильям. Меня зовут Александра.

***

Два с половиной месяца назад

Вильям не знает, что делать, когда Александра плачет.

Слёзы – вещь, которую он не выносит в принципе, но когда плачет именно она – всё внутри него обрывается и рушится. Эти моменты их жизни он старался забыть, и зачастую ему это удавалось. Но сегодня Александра не плачет; то, что с ней происходит, даже истерикой назвать нельзя, настолько уничтожающе это выглядит.

Когда ноги Александры подкашиваются и она оседает возле гроба своей бабушки, Вильям думает, что это конец.

– Какого… – начинает Крис, но тут же замолкает, как замолкают все. Потому что вид рыдающей Александры пугает каждого.

– Заводи машину, – бросает ему Вильям, прежде чем подбежать к Ольсен и обнять её, пытаясь поднять.

Крис не двигается с места. Его, конечно, именно за этим и позвали – быть водителем, так как машина Вильяма в ремонте, – но к такому он не был готов.

Надменная девушка, с которой они находились в состоянии холодной войны, девушка, о которой Крис иногда говорил: «Понятия не имею, что ты в ней нашёл, Вильям», – девушка, которая терпела его исключительно из-за своего парня, – эта девушка больше не существовала.

На её место пришла Алекс – с бушующей внутри неё бурей и с глазами, в которых разразились грозы. Просто Алекс, которая ходила с ним по магазинам, волновалась за него и ответила на его поцелуй; просто Алекс, с которой он хотел, но не мог остаться.

***

Среда (через неделю), 9:07

Александра отвечает на ласки Вильяма, только когда, прислушавшись, убеждается, что Магнуссон-старший ушёл на работу.

Ей кажется, что они никогда не были так близки, хотя это, конечно, не правда. Но вся эта неделя, что они провели вместе вдали от суеты Осло, была просто верхом совершенства. Александра забыла о своих сомнениях, она была счастлива, и Вильям был счастлив тоже.

Не было панических атак, Якудзы не вмешивались в их жизнь, Криса будто не существовало. Лондон казался островом, на который они сбежали; но волны уже окружали землю, и, предчувствуя скорый конец, Александра старалась взять всё больше, любить сильнее, чем когда-либо.

Словно им с Вильямом осталось недолго, словно «их» уже почти не было.

Руки Александры пробираются под футболку Вильяма, и одна ладонь останавливается на его груди – там, где стремительно бьётся сердце. Её собственное сердце ухает внутри, и она не знает, от любви это, или от оглушающего отчаяния.

Вильям снимает футболку, открывая ей полный обзор – каждый миллиметр его тела она знает наизусть – и нависает над ней.

Ей этого мало, – ей всегда его мало. Она никогда не устаёт его любить.

И, словно услышав её мысли, Вильям склоняется и шепчет ей на ухо: «Люби меня», – а потом целует шею, спускаясь ниже. Она почти всегда спит в короткой комбинации, и сегодня – не исключение, так что уже через минуту её обнажённое тело пылает под его губами.

Во всех касаниях Вильяма звучит обещание, которое отчего-то разбивает ей сердце. Немая просьба продолжает звучать: «Люби меня», – и Александра любит, как только умеет, но всё кажется ей недостаточным.

Как будто любить его абсолютно больше невозможно.

Она отказывается в это верить. Кожа к коже, два горячих дыхания, два потных тела и всё та же просьба.

Её тело реагирует на него почти с животным желанием; Александра отказывается от нежности, от прелюдий – сама целует Вильяма, ощущая, что они горят оба, что, может быть, Вильям чувствует то же, что и она, и потому – словно времени и впрямь не оставалось – входит в неё слишком быстро, сильно и грубо.

Александра стонет и надеется, что этого будет достаточно, что Вильям удержит её хотя бы силой. Ей хочется, чтобы он приказал ей остаться, забыть о…

Она движется, стараясь уловить темп его движений, и на каждое безмолвное «люби меня» мысленно отвечает, будто бы споря: «Люблю».

Александра и Вильям горят, горят неудержимо и безрассудно; парень находит её руку и сжимает – сравни напоминанию о том, как они оказались здесь, как их руки впервые нашли друг друга.

Но когда ладони разжимаются, Александра, всё ещё тяжело дыша, ощущая себя как в дурмане, с ужасом понимает, что горели они всего лишь для того, чтобы сгореть.

***

Пятница, 8:52

Многие смотрят на Мону то с насмешкой, то просто неприязненно, но она удерживается одной мыслью: Вильяма и Александры нет уже примерно неделю.

Хольтер считает, что её поступок в столовой всё-таки не прошёл бесследно; ей нравится думать, что та запись заставила их уехать, что раскол между этими двумя случился.

Возможно, она бы оставила всё как есть и отпустила бы свою ненависть к чёртовой Александре Ольсен, если бы не одно «но»: Крис, вернувшийся в школу, по-прежнему её игнорировал, а когда замечал – глядел с презрением, смешанным с гневом.

В последний раз, когда она подошла к нему, он перебил её словами: «Понравилось на вечеринке? Много интересного увидела?», – и, наверное, этим хотел высмеять её попытку опозорить Александру. Если бы не это и не слова Боркиса: «Господи, надень уже толстовку с именем Шистада и успокойся!» – она бы даже забыла о восстановленном Петером видео.

Сначала Мона хотела использовать его только на Крисе: можно было бы заставить его встречаться с ней в обмен на обещание никогда не показывать видео Вильяму. Но когда в пятницу в школе, наконец, появляются Ольсен и Магнуссон, Хольтер понимает, что её желание быть с Шистадом – ничто перед жаждой уничтожить Александру.

– Только посмотрите, какие люди! – восклицает Крис, едва завидев друзей. – Ну и где мои лондонские пончики?

– Там же, где и твои манеры, – вежливо посылает его Александра.

Улыбка Криса становится только шире:

– Или вы и есть мои лондонские пончики.

Вильям едва заметно усмехается, а на лбу Александры появляется морщинка. Но Мона отчего-то уверена, что, не будь здесь людей, она бы, скорее всего, закатила глаза. «Чёртова фальшивка» – мрачно думает Хольтер.

– Смотри-ка, Алекс. Сейчас наша с тобой любимая биология. И знаешь, что? Сегодня тема строения женского тела. Я собираюсь быть в ударе.

– Надеюсь, тебя хватит этот удар, и я тебя не услышу, – отвечает Александра.

Их перепалка звучит как обычно, но что-то всё равно не так.

– У меня сейчас урок норвежского, – говорит Вильям. – Должно быть, из-за нашего отсутствия расписание совсем спуталось.

– Скажи «спасибо», что благодаря твоему отцу нас вообще отсюда не выгнали, – улыбается Александра.

Крис тут же встревает:

– Представляю, как вам сложно расстаться, когда вы неделю провели, переплетённые в…

– Ты отвратителен, – заявляет Ольсен.

– А ты вообще пончик, – парирует Шистад.

Дальше Мона не слушает. Она дожидается, когда Александра и Крис зайдут в класс, а Вильям пойдёт дальше – на свой урок, – и неспешно движется к Магнуссону. В руках Хольтер сжимает телефон Петера, куда сохранила видео, и идёт на расстоянии – ей хватило того, что случилось в столовой.

Но это видео Вильям должен увидеть любой ценой, и она просто-напросто отправляет его Магнуссону.

***

10:04

– Я был шикарен, – продолжает убеждать Александру Крис, когда они выходят из класса и движутся к лестнице.

– Никто не просил тебя рисовать, – отвечает на это девушка, но глаза её, так настороженно на него сегодня смотрящие, лучатся весельем.

– Это искусство.

Александра качает головой – едва уловимое движение, которое не выбивает из её причёски ни единого волоска. Они останавливаются на лестничном пролёте между первым и вторым этажом.

– Разве Вильям не должен уже ждать нас здесь? – спрашивает Александра.

И действительно – вокруг них снуют представители всех классов, а Магнуссона не видно. Ольсен даже в окно смотрит, но не обнаруживает его и среди гуляющих учеников.

– Может, задержался в классе, – пожимает плечами Крис. – Пойду посмотрю. Подожди пока здесь.

Александра не реагирует, продолжая смотреть в окно.

Внутри неё живёт предчувствие беды, которое она отгоняет вот уже несколько дней. Всё хорошо – вот они снова встретились все втроём, и они в порядке. В их отношениях случился кризис, но они вернут всё на свои места, иначе и быть не может.

Возможно, ей не стоило так рьяно отбрасывать свои чувства к Крису, и эта внезапная любовь к нему могла бы стать просто нежной привязанностью к другу.

Не может же она не общаться с ним, раз они с Вильямом лучшие друзья. Просто стоит определить границы и не выходить за рамки. В конце концов, что Александра Ольсен умеет лучше всего, как не удерживать всё под контролем.

Тень улыбки касается её губ, и она отворачивается от окна. Взгляд её ловит силуэт Вильяма, поднимающегося по лестнице с первого этажа, хотя Александра уверена, что урок у него был на втором, и именно туда и пошёл Крис.

– Вильям, – зовёт она, но улыбка, появившаяся было на её лице, исчезает так же быстро, как и появилась. – Вильям, что..?

Когда он подходит к ней и смотрит сверху вниз, ей впервые становится страшно в его присутствии. Александра впервые понимает, почему кто-то боится Вильяма: когда в его глазах нет любви, а только эта гнетущая туча, как тут не испугаться?

– Вильям, – собственный голос звучит чуждо – как-то неуверенно и высоко.

– Скажи мне.

Вильям делает к ней шаг, и Александра неосознанно отступает, – движется вдоль подоконника и упирается в стену, зажавшись в угол. Человека, который стоит перед ней, – парня, появляющегося на разборках с Якудзами, парня, являющегося предводителем Пенетраторов, – она не знает.

– Сказать что? – практически шепчет Александра.

Магнуссон поднимает руку: на миг ей кажется, что он сейчас ударит её, – но парень всего лишь протягивает ей телефон. Ольсен смотрит на экран, и перед глазами у неё плывёт.

– Засуди меня за это…

А потом Крис приближается к Александре и целует её. Он целует её как-то отчаянно, даже требовательно, и всё-таки слишком, слишком мягко и бережно.

И Александра не отстраняется, она даже не уверена, кто из них действительно начал этот поцелуй.

– Алекс… Алекс…

Она не открывает глаз, потому что боится столкнуться с тем, что они натворили. Ей хочется остаться в темноте, в которой не существует ничего, кроме тепла его губ.

– Я не должен был целовать тебя, Алекс.

«Должен. Ты должен был», – думает прежняя Александра и нынешняя Алекс. Это было неизбежно – так же, как и восход солнца.

Александра смаргивает, когда картинка на экране застывает, в ушах шумит.

Она поднимает взгляд на Вильяма, – на внешне спокойного Вильяма, внутри которого прорвались плотины, удерживаемые им столько времени ,– а потом переводит взгляд на Криса, появившегося за его спиной на лестнице, ведущей на второй этаж.

Она смотрит на двух людей, которых любит, и её сердце разрывается на части.

– Скажи, что ты не влюблена в моего лучшего друга.

И Александра открывает рот, чтобы сказать то, о чём просит или требует Вильям; она правда хочет сказать это – и не может.

Лицо Вильяма искажается, когда он понимает правду, и Александра ненавидит себя за эту боль в его глазах; ненавидит за слёзы, которые бегут по её щекам, и она никак не может их остановить.

Всё, что она может, – это объяснить то, что случилось на вечеринке. Да, это она может. Вильям должен знать, что она никогда, никогда не изменила бы ему; что бы она ни чувствовала, какие бы сомнения ни рвали её душу, – телом она ему верна.

– Тот поцелуй, – голос срывается, но Александра должна сказать, что думает, – был случайностью. Я была пьяна, Вильям, я даже не помню… То есть… Я бы никогда… Вильям, пожалуйста…

Кто-то из девушек, стоящих неподалёку вскрикивает, а Александра вздрагивает, когда кулак Вильяма опускается на стену. Внутри у Александры всё вибрирует – от ужаса, от своей и его боли, от вида крови на его оцарапанных костяшках.

Вильям отвечает негромко, но с такой осязаемой яростью, что девушка и представить не может, сколько же она на самом деле принесла ему страданий, сколько волнений внесла в его душу, если в результате всё вылилось в это.

В этом они с Александрой похожи – в них бушуют океаны, которые они сдерживают. Но сегодня начался шторм.

– Я не спрашивал тебя о поцелуе, – последнее слово Магнуссон практически выплёвывает, нависая над девушкой. – Я спросил, любишь ли ты Криса.

– Мы бы никогда… Я люблю тебя, Вильям. Крис тебя любит. Мы бы…

Второй удар вызывает куда более громкий визг, и даже Александра ощущает, как крик рвётся наружу.

– Ты его любишь?

– Я…

Александра не знает, где найти правильные слова, она не уверена даже, что они вообще существуют. Всё, что ей остаётся, – смотреть на Вильяма своими бесцветными глазами, в которых он и сам может найти ответ.

Магнуссон тяжело дышит и долго, испытующе смотрит. Александра не знает, как после такого взгляда можно остаться в живых, и что-то внутри неё как будто действительно умирает.

Она готова на всё – что Вильям снова ударит стену или ударит её, что накричит, встряхнёт, – ради всего святого, она может вынести что угодно! Это будет лучше, чем та боль, которая клубится в его глазах, отчего взгляд темнеет. Но огонь в нём внезапно стихает, уступает под натиском чувства, которое объединяло их столько лет.

Возможно, в глазах Вильяма умирает даже она сама.

Александре не нужны слова, чтобы понять: она сделала с Вильямом то, что не мог сделать никто другой.

Она забрала у него и себя, и лучшего друга; она отняла у него восьмилетнюю девочку, которая обещала за ним присматривать.

И Вильям мог бы уничтожить её в ответ, в его силах было стереть её в порошок, но в его глазах Александра видела то, что начисто лишило её почвы под ногами, – он всё ещё любил её.

«Нет. Накричи, ударь, сделай, что угодно, только… только не отпускай меня. Не уходи. Только не уходи».

Он любил её, и всё равно собирался сделать это – оставить её одну. Потому что Александра ничего не боялась сильнее, чем одиночества.

Вильям разворачивается, и Александра тянется к нему, чтобы взять его руку в свою, как десять лет назад. Чтобы они смогли жить долго-долго и никогда не бросать друг друга.

Вильям отмахивается от неё и уходит.

Александра не может поверить, что теряет его – как не могла поверить, что родителей больше нет. Но он действительно уходит – спускается на первый этаж мимо молчащих, всё видевших подростков.

Крис делает шаг вперёд, но останавливается.

Ему хочется догнать Вильяма, объяснить самому – это его вина, это он поцеловал Алекс. Они были пьяны, он всего лишь воспользовался ею, как и другими девушками. Алекс любит только Вильяма, как он вообще мог подумать, что она может променять его на кого-то другого!

Гораздо больше Крису хочется подойти к Алекс и обнять её, сказать, что всё будет хорошо, что…

Но этих слов она ждёт не от него. Алекс смотрит на него, и во взгляде её впервые горит совсем ещё юная, неприкрытая любовь, которая сжигает её. Крис чувствует, что, если останется, если вмешается, пламя разгорится сильнее и пожрёт её целиком.

В конце концов, это всегда была история Вильяма и Александры. Это были его самые дорогие люди, а он – лишний персонаж их истории; истории, в которой каждый должен быть уверен в своём выборе.

Крис не мог быть с Алекс, пока её выбор не будет окончательным. Он примет любой конец, но она должна его озвучить. Точно так же он не мог пойти за Вильямом, пока сердце Александры мечется между ними двумя; и всё это сделал он – поцелуй, который никогда не должен был случиться.

Александра дрожит, она понимает. Крис уходит тоже – в отличие от друга, он поднимается обратно на второй этаж.

Девушка знает, что могла бы броситься за одним из них, что, пожалуй, это и было бы ответом на слова Вильяма. Но эта история не могла закончиться иначе с того момента, как Александра признала, что любит их обоих, нет – что сердцем она хочет любить обоих и любить наравне, а значит не сможет пойти ни за одним из них.

Александра остаётся на месте, потерянная и разбитая; растаявшая на глазах у всей школы Снежная королева.

У Александры Ольсен всегда было два человека, которые её любили и которых любила она. Сегодня она потеряла их обоих.

========== Эпилог ==========

«Я много думала о том, как начну это письмо».

Крис усаживается на диван и в сотый раз смотрит на конверт – имя Александры Ольсен глядит на него оттуда, и это всё, что осталось от Снежной королевы.

Наверное, она растаяла, превратившись в воду, а после – испарилась под солнцем Осло. Иначе куда она подевалась?

Шистад знает, что письмо в почтовый ящик положил Вильям. Несколько дней они не разговаривали друг с другом и между ними царило напряжение; но тот всё равно передал ему письмо, предназначенное для них обоих, – потому что по-прежнему был его единственным лучшим другом.

Письмо было вскрыто, так что Крис не сомневался, что Вильям его уже читал. Почему-то от этого ему стало немного легче: если тот прочитал его и даже отдал второму адресату, значит связь между ним, Вильямом и Алекс была не совсем утеряна.

«… но потом пришла к выводу, что правильного начала не существует, как нет и правильного конца. Всё просто начинается и просто заканчивается, как начались и закончились мы».

Крис шумно выдыхает. Закончились – вот оно как?

«Я говорю ‘закончились’, но кто пишет письмо о том, чего больше нет? Письма пишут те, кто не верит в конец, тем, с кем не хотят ничего заканчивать».

Алекс, как всегда, прямолинейна.

«Была мысль уйти, что называется, по-английски. Но я ненавижу людей, которые ничего не успевают сказать напоследок – как мои родители, как бабушка… Поэтому я пишу это письмо, в надежде, что вы прочитаете его вместе и проклянёте меня; может, даже слепите куклу вуду…»

Крис улыбается. Неплохая идея – сделать куклу вуду, чтобы вернуть Алекс оттуда, где она сейчас; знать бы ещё, где она прячется.

Спросить Крис, конечно, не мог, но догадывался, что Александра использовала деньги, оставленные ей бабушкой; раньше она хотела приспособить их для оплаты коммунальных услуг, но Вильям отказался, сказав, что ей следует отложить их на колледж.

А теперь неизвестно, сдала ли Александра хотя бы школьные выпускные экзамены досрочно, или в её голове с идеальной укладкой появился другой, сумасшедший план на жизнь.

Крис надеется – сдала, и готовится к поступлению в колледж; он надеется, что однажды она будет обвинять кого-нибудь в суде, и он придёт на слушание, чтобы протянуть своё любимое: «Засуди его к чёрту, Алекс!»

«…то есть надеюсь, что вы останетесь теми людьми, которых я знала, и лучшими друзьями».

Сложно оставаться друзьями, когда в отношениях висит вопрос, ответить на который может лишь человек, которого нет рядом.

«Но я знаю, что вы, два идиота, будете сидеть и гадать, изменится ли знак вопроса на точку. Я не могу думать трезво, когда вы оба постоянно рядом; я ужасный человек. В моей жизни всегда должно быть два человека, на которых я могу положиться. Сначала это был ты, Вильям, и бабушка. После её смерти ты, Крис, стал для меня отдушиной. И я не знаю – тянулась ли я к тебе, потому что нуждалась во втором близком человеке, или потому… Я не смогу узнать этого, пока не потеряю вас обоих. Я не смогу ответить вам, пока не останусь одна и не научусь полагаться лишь на себя».

Крис переворачивает страницу.

«Я не прошу вас ждать и даже не уверена, что кто-то из вас не разорвёт это письмо. Я лишь хотела сказать, что мне жаль. И мне хотелось бы, чтобы ничего этого не было; чтобы лишь однажды, через много лет, мы бы сидели втроём в кафе, и я бы сказала: ‘А знаете, было время, когда мне казалось, что я что-то чувствую к Крису’. А ты, Крис, ответил бы: ‘Чёрт, Алекс, на твоём месте я бы присмотрелся ко мне снова!’»

Крис смеётся. Может, за это она ему и нравилась, – за то, что они почти никогда не разговаривали нормально, а только ругались или делали вид, что ругаются.

«Кто знает, может, это не такая уж несбыточная мечта. Я не прошу вас простить меня или понять. Знаю, что вообще не имею права просить вас о чём-то. Но всё же вы – два моих самых дорогих человека. И я прошу вас оставаться близкими людьми друг для друга».

Шистад нехотя переводит взгляд на последние строчки:

«И постарайтесь больше не возвращаться домой в синяках – помните, что мысленно я ломаю вам рёбра.

P.S. Я дам ответ, как только сама его найду; и найду вас, если вам ещё будет интересно. А то вдруг вы найдёте утешение друг в друге.

Всегда ваша Александра-Алекс»

Крис не знает, существует ли закон, по которому можно осудить пропавшего человека, но думает, что было бы неплохо его придумать. Особенно когда этот человек заставляет тебя любить его такими нелепыми фразами.