Текст книги "Яблоневый цвет (СИ)"

Автор книги: Jaira D

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Ну-ну, не робей. Деревянщик, значит? И давно ты эту ведьму знаешь?

– Не ведьма она! – вспылил парень, не подумав. Шагнул с угрозой на магоборца, но тот не моргнул даже. – Травница! Людям помогает, исцеляет от недугов да от тварей лесных бережет. Ворожея она. Нет от нее зла.

– Нет, говоришь?

Прищур ястреба стального не смутил молодца – не отступил он, не передумал против магоборца одному стоять. Сенелец же понял, что к чему. Чуть головой в сторону кивнул – окружили Северина. Силы недюжинной хватило, чтоб псов сенельских раскидать, отбиться, но как схватила рука в стальной перчатке за запястье, так и не смог ничего сделать Северин – медвежья хватка у воеводы была. Мигом руки за спину заломили да на колени посадили. Заворчал люд было – дескать, не троньте невинного, да на белокрайцев тоже тумаки посыпались – чтоб потише стояли, молча глядели.

Из хаты ворожеи вышел прислужник со шлемом ржавым в руках.

– Лева Богда, никак пехота наша, северная?

Встретились взглядами Радмила и Северин. Скорби да боли в глазах – на весь мир хватит, не утолить ни надеждами, ни радостями. А ястреб знай себе кружит над добычей, всё души терзает. Уж никто боле не смеет за них словечко замолвить.

Взял факел палач, подошел к хижине да кинул огонь внутрь.

– Так ты дезертир, выходит? С таких спрос один, и без разговоров, – лева Богда к самому лицу Северина склонился, так что почувствовали оба раскаленные дыхания друг друга. – Самому-то не стыдно? Родину предал. Шашни с ведьмой завел.

Ответ сквозь зубы парень процедил, сколько мог в слова презрения и ненависти вложив.

– Родина нынче балахон черный надела, лысиной уродливой красуется. За что ее любить такую, что на смерть мучительную простой люд посылает? Кому вы жертву эту принесли, колдуны, какому богу? Али снова у вас магия виновата? Это вам стыдно должно быть: ворожея одна столько жизней хранит, от неминуемой смерти раненного спасает. Вам такого во век не смочь!

Чудится ли: Поганая Пуща стонет. Идет кто-то к Белокраю, медленно, грузно. Деревья ломает, гудит, топочет так, что земля беспокоится.

Радмила слезу тихонько льет. Был шанс у Северина спастись, коли признали бы околдованным, да сам себе могилу выкопал, тайник раскрыв. Хозяин Леса никого не пощадит, осталось только на саму себя надеяться. Отняла ладонь от лица. Уста, что мгновение назад любимого целовали, кровоточат, когтями изуродованные.

В руках мытарей меч широкий сверкнул, взвился над головой Северина.

– Много же ты знаешь о нас, предатель. Кабы не служение наше, ходить бы всем смертным под гнетом колдовским, да в три погибели спины гнуть – демонам да богам жадным угождать, себя изматывать. Чай не знал ты страхов таких, пока в цеху деревянном работал? Не обсыпал солью двери да окна на ночь? И водой и едой заговоренной не травился. Вот тебе и воздаяние за хулу!..

Засияли лунным светом очи ворожеи, руки глубоко в землю ушли, потемнели, в дерн врастая. Березу пошатнулись, склонили кружевные кроны над полянкой. Веточки тонкие в цепкие путы обернулись, обвились вокруг клинка да вокруг глоток приспешников ястребиных. Ахнули люди, припали к земле. Будто гиганты зеленые, душат березки черное воинство, как кроликам трепыхающимся шеи сворачивают. Радмила гнев с поводка спустила, всю обиду накопленную в колдовстве сожгла. Еще немного, взаправду лешачихой станет, всего человеческого лишится. Уж кости черепные сквозь кожу просвечивать стали.

– Стой, Радмила! Не надо!

Голос, сердцу милый, в чувство привел. Тянется к ворожее Северин, да никак не вырваться от мучителей.

– Не надо, слышишь?

Взор – солнышко ясное, души песнь. Нет в нем места злобе жгучей и мести кровожадной. Крылья чудовищные, что расправа жестокая дает, не поднимут в те чертоги, где любовь обитает. Никакие злодеяния, даже во благо, во спасение, туда путь не укажут.

Ворожея отпустила путы.

Сердце замерло, душа во тьму бездонную опустилась – не вернуться, не выглянуть.

Мрак окружил Северина, ослепил. Давно не виделись с Бесом, и еще бы век не встречаться. Смотрит на парня демон в упор, скалится довольно.

Рок злой не обманешь.

Мягко и легко клинок под тяжестью своей сквозь плоть прошел да к земле опустился. И покатилось всё перед глазами...

Разум опустел, словно дом покинутый. Вместо сердца – дыра глубокая, ветру в ней простор и раздолье, стуже зимней – обитель. Все заговоры тотчас Радмила позабыла – горе всё собой затмило, с головою в саван непроницаемый обернуло.

Грубая сила из омута вынырнуть заставила – за волосы сенелец Радмилу кверху дернул, голову девицы к себе подняв.

– Что ворожея, что травница – всё одно ведьма! – слова ядом змеиным выплюнул, да ранить сильнее уж некуда. – Что, ведьма, подкосило? Погоди, еще не всё!

Потащил за собой, как ветошь немощную, кинул в избу, от огня стонущую, да дверь захлопнул, подперев выломанной ставней. Опомнилась Радмила, бросилась наружу, да сил уж не осталось совсем. Ослабела, осела на пол.

«Прости меня, отче, не послушалась...»

Пламя прожорливое поймало подол наряда обрядного, облизнуло ноги девичьи, побежало по лентам белым да заплелось в косу русую.

«Прости меня, матушка-наставница, подвела тебя, не сдюжила...»

Жар вокруг. Горит всё весело, словно празднество какое, завораживает пламенный танец, а душу лед сковывает. Готова Радмила в объятия смерти кинуться.

«Подожди меня, Северин, не уходи далече...»

Не отрываясь, глядят сельчане на полыхающую избушку. Блестят слезы на лицах, будто воск стекает по свечным огаркам, пламенем раскаленным. Не думал никто, не загадывал судьбы такой заступнице робкой, никакими мольбами содеянное не исправить, вину не загладить – на проклятье вечное, муки душевные сами себя обрекли белокрайцы.

Бросилось мужичье на мытарей – прогнать черных магоборцев, да те немедля мечи в ход пустили. Трава вкруг багровой стала.

Из вишняка белое воинство показалось. Пасти волчьи огромные, клыки – точно сабли, когти – точно ножи. Завыла Погань на все голоса, да поздно. Другая кончина уж людей поджидает.

То ли крик последний из-под поленьев рухнувших вырвался, то ли пламя торжество свое провозгласило, то ли зверь какой на зарево в ночи злился. Средь летучих красных мух, взвихрившихся в высь чернильную, загорелись три глаза чудовищных. Содрогнулась земля от поступи Бесовой. Пурга белая пронеслась – простились яблоневые сады с благодатью. Вернулся древний хозяин здешних мест, как и обещал. И голод свой неистовый всласть утолил...

Эпилог

Уж стих голос старика давно, а Агнешке всё мерещатся среди чудного птичьего пения, окружившего полянку с остовом хаты, людские крики – отголоски бойни, учиненной сенельцами. Вольно-невольно всматривается ведьма в темноту, что за обгоревшими стенами притаилась, и кажется, что вот-вот поднимется белый девичий силуэт, выйдет из избы ворожея навстречу гостям. Но нет никого в округе, кроме Агнешки и Беримира. Сиротливо катится по щеке девчонки слезинка. Уж кому, как не Агнешке, знать, до чего люди жестокими бывают. Хлебнула горя еще в Темнолесье.

Тихо стало. Схоронилось зверье лесное. Ни звука Поганая Пуща не проронит, ни вздоха, будто ждет чего-то.

Чувствует ведьма, как кругом нити незримые протянулись – сети паучьи не иначе. Дернет за одну струнку владыка-паук – вмиг в кокон добычу завернет, глазом Агнешка моргнуть не успеет. А сам хозяин стоит как ни в чем не бывало, годно у него подражание человеку выходит, не зря столько лет под боком яблоневую деревушку терпел.

Досада душу Агнешки заполнила. Не углядела, не поняла! Позорище, а не ведьма!

– Ты...

Голос девчонки глухой, но выразительный. Угроза кому хочешь кровь заледенит.

– Леший.

Произнесла, сама слов своих испугалась. Оборвались колдовские паучьи нити, и наземь старик упал. Мертвым упал – ведьма это своим чутьем углядела. Давно уже душа покинула дряхлое тело, только оболочка оставалась, которой магия темная двигала. Вот уж сотни лет как двигала...

В тот же миг дерево узловатое, что на краю поляны свои лапы-ветви раскинуло, зашевелилось, заскрипело. Обернулся к девочке Хозяин Леса, шагнул, разметав валежник. Раздвинул могучими ручищами поросль да спутавшиеся кроны старых древ, выпрямился во весь свой исполинский рост. Ведьма с него глаз не сводит, и древний дух тоже лунным взглядом Агнешку словно насквозь пронзает.

– Зачем не уберег? Зачем лютой смерти Радмилу предал?

Дернул головой Леший – негодует. Будто сквозь шум ветра слышит ведьма его голос:

– Думаешь, не дорожил я ею? Не отваживал люд злой от Белокрая? Глубоко Бес свои когти в сердца деревенских запустил. Здесь я бессилен был! Коли впустили демона к себе да дали волю, другим ходу нет. Радмила последней печатью была, что его сдерживала. Сами себя люди наказали. И поделом! Нет больше прохода человеку через Погань!

Попятилась Агнешка. С таким не сдюжить. Вскипела магия в ведьме, скрутила огненные шары в ее ладонях.

За спиной мяуканье раздалось. Не ожидав подвоха, обернулась неосторожно Агнешка, и тут же словно окаменела – кошачий взгляд заворожил, заковал. С места не сдвинуться. Тут же из земли вырвались узловатые корневища, опутавшие незваную гостью по рукам и ногам.

Поскрипывают кости Лешего. Посмеиваясь, Хозяин Леса обошел девочку кругом, оценивая и приглядываясь.

– За оружием против богини пришла, значит. К старым владыкам, который до вас всех еще по миру ходили, земли эти хранили. Воистину люди – бесстыжие твари! Мелюзга, позарившаяся на то, что им в руках не удержать!

Девчонка не сдается. С ненавистью на духа смотрит.

– Пусти, пока не обозлилась! Тогда Бес тебе безобидной зверушкой покажется!

Издалека, да не совсем, рассерженный, но не до предела дикий рев донесся до поляны, прокатился по Погани раскатом грома. Хочешь, не хочешь – оробеешь.

– Коль демона не боишься, – промолвил Леший, – то нечего тебе опасаться. Сослужим с пользой друг другу. Не дергайся только и не противься – меньше боли будет.

Подул Леший вкруг себя, так что на поляне ветер вихрем взвился, поднял пепел из хаты, землю и пыль древней земли. Из тени леса вышли гнилые призраки – ворожеи-полуночницы. Наряды почти истлели, лоскутьями свисают. Кости просвечивают. Волосы сальными космами свисают. Обступили ворожеи Агнешку, повели хоровод, начиная зловещий обряд.

– Услышьте нас, Братья – вольны ветры,

Внемли нам, Матушка-землица,

Отзовитесь, Свет и Тьма изначальные.

Снова рев раздался, ближе уже. Следом – волчий вой, то белое воинство Хозяина оповещало, что приказ его выполнен – скоро прибудут на место слуги. Уж чувствуется дрожь земная под чудовищными лапами демона.

– Что задумал ты, старый? – процедила сквозь зубы Агнешка. – На съеденье меня отдать хочешь? Мало будет Бесу одной девицы-то, зря люд от своих владений отпугиваешь...

Молчит Леший, только руками длиннопалыми в стороны поводит – устраивает силки на зверя.

– Тьма бездонная, приди,

Душу с телом раздели.

Оцепи сознанье льдом,

Телу дай забыться сном...

Поняла Агнешка, что за обряд над ней ведут, перестала вырываться. Тот самый заговор плетут ворожеи, что Беса в клети держал, только не курган теперь темницей демону будет, а сама Агнешка.

Растерялась маленькая ведьма, заозиралась испуганно. Такого могучего зверя у себя в услужении иметь – никто не страшен будет, куда там какой-то богине против Агнешки устоять! Но вдруг не удержит? Тогда кончина мучительная девочку ждет.

Пронеслась белая стая по поляне, поскорее с пути заманенного Беса убраться. Тот неистовствует: подобно урагану стволы сметает, землю мнет, ревом лес глушит. Засияли в мглистой сумеречной темноте три глаза, на Агнешку коротко взглянули и тут же на Лешего нацелились.

– Говорил я тебе, труха, не ходить по моим топям? Дважды предупреждать – хлеще, чем слова на ветер бросать. Пришло твое время! Хватит тебе в тиши гнить!

Только ступила на поляну лапища уродливая, как зашевелились змеями раскиданные корни-путы. Не только ноги Беса в дерн утопили, но и за тысячерогую корону демона зацепились. Как быка на убой, подтащили его к маленькой ведьме в круг полуночниц. Агнешке и без того не вздохнуть – вихрь колдовской голову вскружил, так еще смрад Бесовской ударил – в глазах потемнело.

Слов заговора не разобрать стало, будто мухи под кожу лезут, одним сплошным гулом слух мучают. Вот-вот Агнешку слабость одолеет, только буря чувств на ногах до сих пор держала. Думать больно: мысль каждая точно хлыстом чело огревает, иглой затылок прошивает. Чуть двинется девчонка – боль по венам кусает. Бесу не лучше. Мечется, стонет, на полуночниц косится – помнит своих стражниц.

За хороводом сияние туманное потянулось, сквозь которое двумя лунами мерцали очи Лешего. Ворожеи замолчали, Хозяин Леса свое заклятие повел:

– Слово мое – твердь земная, воля моя – поток ледяной. Ни одной смертной душе не воспротивиться, ни одной преграде не восстать. Жить вам обоим в одном теле, мысли на двоих делить, жажду двойную испытывать! Да будет так, доколе это бренное тело по земле ходит! В этом ли, в иных ли мирах – нигде вам покоя не найти, а как смерть настигнет – вместе сгинуть навечно!

На глазах звериная плоть осыпаться начала, тлеть подобно угольку. Агнешка громче Беса кричит – пламя по венам течет, в сердце чисто металл расплавленный заливает. Разуму в голове вдруг тесно стало – заворочалось там что-то, заскреблось по стенкам. Кожу под ногтями девочки Бес разорвать пытается, когти вытянуть, сам зубами скрежещет, да не своими – Агнешкиными. Забилась ведьма в оковах от невыносимой боли, но Леший не отпускает. Глубоко в ноги впились крепки корни.

Не давая Бесу поводья сознания отобрать, подняла Агнешка всю силу, которой обладала, себе на помощь. Бичом ожалила демона магия, обвилась ошейником вокруг горла. Сожмет чуть сильнее – провалится зверь в кипящее варево злобы, что в Агнешке зрело. Почуял это Бес, понравились хмельные пары из котла душевного, присмирел прислушался демон.

Агнешка огляделась. Лес плотной стеной обступил, но тихо всё, будто и не было ничего. Только теперь следы золотистые виднеются на тех местах, где колдовские создания стояли, да от ворожбы в воздухе пряный запах чувствуется. Уж не своим взором на мир ведьма смотрит – Бесовским.