Текст книги "Король и шут (СИ)"

Автор книги: Изменяя_реальность

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Этого просто не может быть…– выдыхает Аменадиель, вглядываясь в темную крупную фигуру, восседающую на Престоле. Что-то в ней кажется знакомой, в манере держаться, в том, как некто склоняет голову, пряча лицо под глубоким темным капюшоном. Некто сидит, вальяжно развалившись, подперев огромной рукой в скучающей позе щеку. При появлении Аменадиеля, фигура не меняет своей позы, словно не замечает его, не шевелясь. Сумрак окутывает Престол, окутывает фигуру, мешая разглядеть черты лица.

– От чего же? Думал, что если я заперт в Аду, то не могу разобраться, как выбраться оттуда? – темная фигура поднимается во весь рост и делает шаг на свет.

Солнечные лучи, падающие сквозь воздушные колонны едва касаются его, растворяясь в мрачном тумане, окутывающем пришельца. Сквозь кольца морока наконец появляются знакомые черты. Светлые глаза Вечного светятся тяжелым, тусклым светом. Его огромная, кажущаяся еще увеличившейся в размерах фигура медленно приближается.

Аменадиель не двигается со своего места, замирая в дверях зала. Перед ним предстал тот, кого Он никогда бы не хотел увидеть вновь. В голове сумбурно носятся неожиданные мысли: неужели Люцифер сплоховал?

– Зачем ты пришёл, Вечный? – ангел, занявший Престол после Отца, изучающе смотрит на того, кого ранее знал как Маркуса Пирса. Кого Люцифер звал Каином. Кому Отец дал имя Первого Убийцы. Фигура этого незнакомца высока, расслаблена и излучает собой уверенность, движения точно выверены. Ощущение спокойствия и силы как и в земной жизни окутывает Вечного. Аменадиель мысленно перебирает возможные варианты случившегося, каким образом Проклятый смог выбраться из Ада и, тем более, пробраться в Тронный зал Рая, и не находит для себя ответ.

– За тобой. И Отцом… И сонмом Его воинства, – равнодушно перечисляет безликая фигура, медленно приближаясь.

– Я не вижу твоего лица… – хмурится Аменадиель.

Что-то тревожит его. Бояться он не привык, но ощущает неприятное сомнение.

– Я хочу заглянуть в твои глаза, Вечный.

– К чему тебе лицо твоей смерти? – голос звучит холодно, равнодушно.

Вопросительная интонация почти не угадывается.

– Значит, ты пришёл убить меня?

– Я пришёл за тем, чтобы освободить людей от тебя и подобных тебе. Хватит с них всемогущих бездельников, – быстро приближаясь к правителю Серебряного Города, Каин обнажает клинки, загнутые словно кошачьи когти. Аменадиель делает шаг назад. Он знает предназначение этих смертоносных когтей, он помнит, в чьих руках однажды увидел их.

– Каин! Как ты выбрался? – отступая на несколько шагов назад, между колонн, уклоняется Аменадиель.

Ему для боя нужно больше пространства, а в тронном зале проливать кровь – верх кощунства. Вечный двигается медленно, словно бредёт сквозь воду.

– К чему эти разговоры? – наблюдая за тем, как бывший ангел распахивает врата и оказывается на огромной площади, залитой серебряным светом звезд и солнц одновременно, интересуется Вечный.

Этот свет рассеивает демонов, отпугивает бесов и разгоняет грешные, еще не очистившиеся души. Мрачный силуэт без труда входит в сияющий сноп света, беспрепятственно продолжая движение. Аменадиель в удивлении вскидывает брови, отступая.

– Этого просто не может быть! – удивляется Аменадиель, готовясь к сражению.

Окидывая взглядом вокруг себя все, куда только падает серебряный свет, он видит лишь распростертые тела стражников, оборванные крылья воинов-ангелов и бескрайнее, куда не брось взгляд, жниво смерти. Страх пробирает его до глубины души. Впервые за время пребывания его на небесах. Будучи человеком, ему знакомо это чувство, и сейчас он безошибочно определяет его как панику.

– Это не имеет значения, Аменадиель… Или стоит называть тебя Богом? – насмешливо интересуется Каин, медленно сокращая расстояние между собой и выбранной жертвой. – Кстати, раз уж ты занял престол, объясни-ка мне одну вещь: почему твоя маленькая доктор Мартин пребывает в Лимбе? Как и множество душ вместе с ней?

– Откуда тебе известно? – тревожно переспрашивает Аменадиель, высвобождая из ножен клинок Азраель.

Каин усмехается.

– Чтобы попасть в Рай, нужно пройти Лимб насквозь, разве ты не знал?

– Что ты наделал…– в неприкрытом ужасе шепчет Ангел, внутренне сжимаясь от холода, звучащего в голосе Вечного.

– Лучше спроси у своего Отца, что Он наделал…

Аменадиель тяжело усмехается, рассчитывая на свой опыт воина и божественный клинок, ярко сверкающий в его руках. Каин, откидывая капюшон темного, сотканного из морока и прядей тумана, мягко и тепло улыбается, словно давнему другу. В этой улыбке нет ни тени ненависти, кажется, будто в ней даже сквозит сострадание и неприкрытая жалость. Но от этого становится еще страшнее.

– Не бойся, Аменадиель… Я милосерднее тебя… Ты умрешь быстро.

– Как самонадеянно, человек! – восклицает Ангел, взмахивая клинком над головой.

Сталь со свистом рассекает воздух там, где миг назад возвышался Вечный. Он перемещается легко, практически не совершая усилий для этого, словно ртуть.

– Ты же знаешь, что Бога нельзя убить адскими клинками!

– Бога? Бога нельзя… А тебя – можно!

Прежде, чем темная ледяная адская сталь вонзится в Его тело, Он расправляет крылья в попытке защититься. Жесткая, сильная рука уверенно хватает светлое оперение, сминая, вырывая перья, ломая тонкие кости. Обжигающая боль и страх охватывают сознание, прежде чем наступает тьма пустоты.

Каин продолжает свое шествие по тронному залу. В воздухе кружится снегопад из ангельских перьев. На миг остановившись, Вечный вскидывает голову, фыркнув в воздух и отгоняя от лица навязчиво кружащийся пушок. Крепкие пальцы держат лысую темнокожую голову за нижнюю челюсть, ангельская кровь, шипя, капает на золотой пол, растекаясь лужицами. В свободной руке он держит клинок Азраель, тускло светящиеся в серебряных лучах. Останавливается у края пределов, осматривая обозримые окрестности Рая. Серебряный Дворец пуст отныне: некому больше восседать на Престоле, некому решать судьбы умерших, запугивая людской род запредельными ужасами Ада и маня бесконечными прелестями Рая. Некому больше молиться…

Габриэла мягко опускается на пол тронного зала позади Каина.

– Я все сделала, как ты сказал, Вечный.

– Прекрасно. Значит, осталось дело за малым… – разглядывая играющий бликами в серебряном свету клинок, Каин задумчиво поджимает губы.

Сможет ли он уйти в тишину, когда наконец выполнит предназначение? Отпустит ли его Всевышний на заслуженный покой, когда он исполнит Его волю? Вечный ещё мгновение рассматривает собственное отражение в идеально гладком лезвии, не обращая внимание на все кружащийся в воздухе снегопад из миллионов и миллионов перьев.

– Собери тут всё, и отнеси вниз.

Глаза Габриэлы испуганно округляются. Каин не торопится, наблюдая, как медленно падают ничем больше не поддерживаемые стены Эдема. Бога, Ангелов и воинства больше нет. Они лежат, истлевая под серебряным светом. Их тела еще некоторое время светятся преломленным светом и, наконец, ярко вспыхнув, исчезают. Каин с интересом переводит взгляд на истончившиеся стены Лимба, которые больше не охраняют небесные воины. Преграды между мирами рушатся, пропуская долгожданный свет в сумрачное царство Чистилища, пропуская души в райские кущи. С высоты тронного зала Каин видит бессчетное количество некрещенных младенцев, оступившихся праведников и таких, как Линда Мартин – оступившихся по чужой вине. Теперь они почти свободны и в этом мире. Осталось разрушить лишь последнюю стену… Если в этом была задумка Господа, то выход он нашёл невероятно оригинальный.

– Почему, Каин? – наблюдая вместе с ним текущий поток сияющих в свете звезд и солнц душ, непонимающе спрашивает Габриэла.

– Потому что однажды ваш Отец уже устроил Всемирный потоп, очистив Землю от нас. Пришла ваша очередь.

– Но почему ты?! Почему – Первый Убийца?

Каин оборачивается с равнодушием во взгляде. Габриэле хочется найти в его льдистых, холодных глазах хотя бы тень, хотя бы намек на сожаление или раскаяние в содеянном. Но в них пусто. Нет ни боли, ни страха, ни горечи от совершенного, только пустыня безумия, непостижимая, словно замысел Всевышнего.

– Потому что только Первый будет и Последним… А об остальном можешь спросить у Отца, если встретишь…

========== Круг Шестой. ==========

***

… Люцифер пытается открыть двойные двери силой, но они не поддаются, лишь слабо скрипят под его напором. Этот факт заставляет его нахмуриться. Если бы не то, что он сам является воплощением ужаса и всех самых страшных фантазий, Люцифер бы пожалуй искренне насторожился. Когда-то вместе с Трикси они любили смотреть ужастики по телевизору, и сейчас в его живом воображении отчетливо заскользило тревожное предчувствие. Видимо, за годы жизни с людьми он перенял от них не только приятные эмоции, но и безотчетный иррациональный страх, основанный на тонкой игре актёров и хорошо поставленной музыке.

– Мейзикин! Последний раз повторяю! Хватит со мной играть! – нетерпеливо бросает Люцифер, вновь проходя мимо двойных дверей тронного зала.

В какой-то момент он ловит себя на мысли, что бродит тут уже довольно давно, но ни одного демона, ни одного приспешника так и не встретил, словно все, кто находится здесь, решили уехать на каникулы в Вегас. Что ж… Он обязательно накажет каждого, начиная со своего Палача. За своеволие Мейзикин так же будет наказана, ведь слово Дьявола запрещено нарушать любому, кто имеет с ним дело.

Люцифер перестает метаться по коридорам, понимая, что результат не меняется, несмотря на все его старания. Тогда он делает попытку переместиться в Тронный зал силой телекинеза. Щелчком пальцев он привычно создает вихревой воздушный поток, чтобы шагнуть в него, но что-то идет не так, и вместо открытия портала в нужное ему место не происходит ровным счетом ничего. Люцифер удивленно вскидывает черные брови, изучая на миг свои пальцы. Раньше его сила никогда не оставляла его, особенно в Аду. Возможно, он просто так давно не использовал ее, что вовсе разучился? Люцифер нервно повторяет жест. По холодному пустому коридору эхом разносится звонкий щелчок. Ничего вновь не происходит.

– Не может этого быть, – неуверенно улыбается сам себе он.

Вместе с кружащимися в воздухе хлопьями пепла, похожего на вулканический туф, в странном вальсе опадают под ноги мелкие белые перья. Люцифер ловит в раскрытую ладонь несколько штук и никак не может понять, откуда они взялись. Вскидывая голову в серое, нечитаемое небо, он не видит ровным счетом ничего, кроме снегопада из пепла и перьев. В Аду нет ни солнечного света, ни облаков, чтобы быть уверенным в том, что смотришь именно в небо, а не выкрашенный серой свинцовой краской потолок.

Постояв перед очередной запертой дверью, Люцифер наконец решает, что стоит, раз уж Мейзикин сама не выходит, проверить камеру за камерой. Только сейчас он понимает, что не слышит ни единого крика, которые составляют привычный звуковой фон в Аду. Ад тих, как никогда ранее. Дьявол в замешательстве толкает холеной ладонью первую попавшуюся дверь. Серый, похожий на камень металл мягко подаётся под его пальцами, распахиваясь…

… Темнота. Свет. Боль. Тишина. Крик. Они сменяют друг друга по бесконечному кругу, вращая душу на безумной карусели. Как не сойти с ума, миг за мигом переживая свои самые страшные воспоминания? В камере заключенного все словно пропитано воспоминаниями. Они оплавленным воском сползают со стен, растекаясь горячими лужицами на полу. Сами стены словно располосованы гигантскими острыми когтями, изодраны, расцарапаны камни. Люцифер, замерев посреди камеры, осматривается. Дверь с тяжелым стоном закрывается, вздыхая, будто живое существо.

– Что еще за шутки! – обеспокоенно вскрикивает Дьявол, пытаясь открыть засов.

Двери в казематах устроены так, что выйти из клетки можно лишь пройдя до конца испытания души. Но только не правителю. Правитель Ада легко входит и выходит в любую камеру, но не в этот раз. Что-то идёт не так, и это начинает здорово нервировать. Люцифер, у которого всегда и все под контролем, по крайней мере в своей вотчине, невольно начинает злиться. А что может быть хуже разъярённого Дьявола? В порыве ярости он пытается принять свой истинный облик, но ничего не выходит, так же, как и с перемещением.

В камере значительно холодает, да так, что Люцифер видит вырывающийся из собственного рта парок. Это что-то новое, думается ему, когда вдруг на него обрушивается поток чужих страданий. Камера, предназначенная для грешника, словно не делает различий между своим правителем и заключённым, окатывая его с ног до головы липким страхом.

… Ночное шоссе. Снег валит густой стеной, замедляя работу дворников. Щетки еле справляются с налипающими комьями. Руки устали ловить бьющий в ладони руль. Колеса машины вот-вот вылетят из набитой колеи. Я оглядываюсь назад: там, в автолюльке, спит наш сын. Ему всего четыре месяца от роду, но ему уже не повезло. Наследственная болезнь передалась по моей линии. Муковисцидоз… Какая глупость. Ждать рождения сына больше десяти лет и теперь почти каждый день бояться его смерти. Господи! За что ты караешь его? За что ты караешь меня и Алису? Жена совершенно выбилась из сил. Депрессии одна за одной сводят ее с ума и меня за одно. Я устал… Вот и сейчас обострение обструктивного бронхита гонит меня среди ночи в госпиталь. Только бы успеть. Глаза болят от бесконечного мельтешения снежных хлопьев. Сын захлебывается в крике, пытаясь сделать вдох. Я знаю! Знаю, черт возьми! Я должен успеть! Я отвлекаюсь на плач ребёнка. Что-то происходит: колеса машины попадают мимо колеи, вынося машину с дороги. Снежная каша размывается под черной резиной. Свет встречного автомобиля слепит сквозь падающий крупными хлопьями снег. Визг тормозов, я знаю, что жму на педаль всеми силами, одновременно пытаясь выровнять передние колеса. Жуткий звук удара металла о металл обрывается громким криком. Кажется, кричу я. Боли нет… Тишина звенит так, что вот-вот лопнут барабанные перепонки. Я с трудом разлепляю глаза и ищу взглядом сына… О, нет! В автолюльке пусто! Я ищу взглядом сына… Ищу… То, что лежит рядом со мной, похоже на пластикового пупсика из детского набора. Что это и откуда? Откуда в моей машине игрушки?..

Люцифер вздрагивает, отгоняя морок. В душе болью отзывается крик: «Господи, за что?! Чем виновен младенец, невинный, рожденный в муках, и живущий в агонии боли с первых дней… Дьявол толкает нас на поступки, о которых мы вечно жалеем.»

– Я не при чем… – стонет Люцифер, закрывая глаза.

Смертельная тоска разливается по его венам, разрывает сдавленную рыданиями грудь. Щемящее чувство любви и нежности к мальчику, прожившему свои несчастные месяцы в боли и страданиях, накатывают волной. Страх и боль утраты, чувство вины за то, что отвлекся в последний момент от дороги, чтобы взглянуть на малыша, снедает его. Уродует его мысли, сминает чувства. По щекам катятся горькие слёзы.

– Дьявол не при чем! Я не виноват! Не виноват! – слышит Люцифер собственный крик. – Отче! За что?! Почему я?!

Ему нет ответа. Бог молчит, как и сотни, тысячи лет назад. Он не внемлет мольбам людей. Он не слышит голоса Ангелов, сыновей и дочерей своих. Слышит ли Аменадиель его крики? Услышит ли брат… А если и услышит, то сможет ли помочь?

Дверь камеры под его ударами отворяется, выпуская на волю растрепанного, с горящими безумством глазами Люцифера. Он замирает у каземата, нервно оправляя испачканные пеплом лацканы пиджака и оборачивается по сторонам, ища что-то знакомое. Странно, камера, предназначенная для грешника, не должна влиять на него самого. С демонами проще, ведь у них нет души, а значит, заставить их самих испытывать тот ужас, что умело создают стены тюрьмы, они не могут. Но у Ангелов, даже Падших, душа на месте. И сейчас она буквально мечется в груди от боли, страха и вины. Люцифер хмурится, пытаясь справиться с этими отвратительными чувствами, они для него непривычны и чересчур сильны. Что ж, тот факт, что Мейзикин в одной из камер нет, еще не говорит о том, что ее не может быть в другой. Стряхнув с себя оцепенение, он шагает к следующей двери и уверенно раскрывает её. Кажется, будто за дверью густой, как джем, мрак: протяни руку, и он ответит тебе тем же, коснётся тебя, щекоча миллионами пушистых паучьих лапок. Люцифер вглядывается в темноту, пытаясь разглядеть хоть что-то. Темнота шепчет на десятки, сотни голосов, смеётся, бормочет. И эти голоса будто гипнотизируют его, затягивая.

Дверь с грохотом захлопывается за его спиной. Люцифер вздрагивает, не понимая, как оказался внутри камеры. Темнота тянет к нему свои липкие, смолистые пальцы, смыкаясь на его запястьях, сдавливая их. Словно живая, она переползает по рукавам его костюма, оставляя после себя жирные радужные разводы. Ползет вверх по плечу, и, наконец, подобно капкану смыкается на горле. Темнота поглощает его.

… Сладковатый химический запах окутывает меня. Голову кружит от солярки. Я пытаюсь найти в баке место, откуда топливо травит. Если эту проблему не решить, то может произойти какая-нибудь неприятность…

Люцифер, вскрикивая, пытается погасить пламя, охватывающее его с ног до головы. Лишь через мгновение он понимает, что никакого пламени нет, и все это лишь плод его воображения. В воздухе еще с мгновение витает запах дыма и топлива. Душу больно царапает горечь отчаяния и ощущение невозможности спасти… Кого? Чья-то грубая ошибка приводит к тому, что цистерна с топливом вспыхивает, словно спичка. Четверо человек, включая пленника, погибают в огне, виня, кто бы мог подумать, Дьявола и взывая к Господу. Но Он не слышит… Как, впрочем, и всегда. Люцифер, поднимаясь с колен, беззвучно шепчет:

– Я не виноват… Это не я!

Чьи-то тяжелые шаги гулко разносятся по ту сторону двери. Люцифер миг вслушивается в них, пытаясь понять, кто бродит за стенами. Вдруг что-то острое быстро, словно скребущаяся в углу мышь, издает шуршание по стенам камеры. Люцифер торопливо оглядывается, но кроме него в камере нет никого. Гулкие звуки за дверью замирают точно напротив двери в то время, как шорох в камере все усиливается. На стенах камеры с невиданной скоростью появляются одна за одной буквы, складываясь в слова. Кто-то невидимый острым ножом выцарапывает на камне фразу раз за разом: «Я не сошёл с ума…»

Шаги неспешно удаляются, а в месте с ними стихает и шорох в камере. Люцифер, чувствуя, как внутри все трепещет от объявшего его панического ужаса, замирает. Взгляд скользит по стенам, прямо на его глазах исписанных невидимой рукой. Стены расцарапаны, разрисованы, исписаны огромными кривыми буквами, складывающимися в кривые слова на сотнях, тысячах языков.

– Кажется, кто-то пересмотрел кинофильмов, – бормочет он, ощупывая шершавую поверхность двери ладонями.

Чуть надавив на неё, приводит в движение запорный механизм. Слишком много времени он провёл с людьми, слишком сильны стали в нём человеческие чувства. И это начинает его одновременно пугать и нервировать. В коридоре между камерами пусто и сумрачно. Туман вьется над пустынями Ада, поглощая звуки и свет. Люцифер осматривается по сторонам, ища того, кто некоторое время назад был тут.

– Эй! Кто здесь?!

Тишина не отзывается. Тишина проглатывает его крик, сыто урча. Где-то поблизости раздается чуть слышное мычание. Люцифер усердно вертит головой, пытаясь определить источник звука. Кажется, это за соседними дверьми. Любопытство и страх вновь оказаться в ловушке чужих кошмаров борются внутри, заставляя сомневаться в своих действиях. Дьявол впервые чувствует себя в своей обители словно незваный гость. Делая осторожный шаг, толкает рукой очередную дверь темницы, за которой только вина, боль и отчаяние. Сколько еще дверей ему предстоит пройти, чтобы хотя бы на шаг приблизиться к разгадке происходящего в Аду?

***

В клубе пусто. С тех пор как Люцифер покинул землю, шумные вечеринки медленно сошли на нет. Беатрис, оглаживая тонкими загорелыми пальчиками крышку рояля, думает о матери. Хлоя с каждым днём все дольше задерживается в церкви, взывая в своих молитвах то к Богу, то к Дьяволу. Она по прежнему верит, что он вернётся.

– Мисс Деккер? Что-то будете? – уточняет всё еще находящийся за стойкой Рикардо, хотя рабочий день, если его таковым можно назвать, окончился.

Мужчина неспешно протирает высокие коктейльные стаканы, наблюдая за владелицей LUX. Девушка медленно усаживается на высокий стул, блуждая взглядом по все так же светящейся желтым светом барной стойке. Этот тёплый электрический свет рождает в ней приятные воспоминания. Дьявол никогда не лжет… Ее машина, которую он подарил по случаю собственного благодушия, стоит внизу, на закрытой парковке. Вместе с стареньким «Корветтом», за руль которого она так и не решилась сесть.

– Да, Рикардо, двойной виски. Со льдом.

Мужчина немного удивленно вскидывает бровь, но выполняет заказ своей начальницы. В отмытый до блеска широкий стакан течёт чуть светящаяся в свете ламп коричневато-янтарная жидкость. Беатрис молчит, наблюдая за тем, как кубики льда с треском оказываются на его дне. Сегодня она непременно поговорит с матерью. Еще раз. Сколько можно ждать чуда? Сколько можно ждать того, кто просто исчез однажды, не говоря ни слова? Видеть, как с каждым днем мать стареет все сильнее, изводя себя ненужными переживаниями у нее нет сил. Сколько бы Хлоя не молилась, сколько бы не угрожала Богу, сколько бы не обещала – Он не слышит её. И раньше не слышал. Никого. Ему никогда не было дела до тех, кто остался на земле.

– Рикардо, ты веришь в Бога? – вдруг интересуется Беатрис, делая большой глоток из своего стакана.

Так элегантно, как у бывшего владельца, у нее не получается, но бармену откровенно наплевать, ведь Люцифер Морнингстар для него такая же мифическая фигура, как и король Артур. Он пожимает плечами, словно ища ответ, а найдя, не решается его озвучить.

– Не знаю, мисс Деккер. Раньше верил. Когда был ребенком. Но ведь все дети во что-то верят…

– А в Сатану веришь? Говорят, что бывший владелец был ни кем иным, как самим Люцифером!

Рикардо еще с секунду изучает взглядом девушку. Затем отвечает так, как думает.

– Я не знаю, кем был бывший владелец. Я его и не видел ни разу. А на счет Сатаны… Если Бога нет, то разве может существовать без него Дьявол?

– Интересная мысль.

– Моя покойная жена верила в Рай и Ад. Истово, ведь мы протестанты были, по крайней мере я. Затем эта болезнь… И на пороге своей жизни она мне сказала одну вещь: никто не имеет права решать за меня, как мне прожить и как умереть.

– Что она этим хотела сказать?

– Наверное, то, что она устала думать, что её жизнь, как и смерть, зависят от кого-то могущественного, восседающего на троне в небесах. В конце концов, сколько бы она Ему не молилась, результатов это не дало.

– Возможно, мы просто не видим Его ответы?

– Если это так, то возможно, что их вовсе нет. Нет ни ответов, ни богов. А все это… Рай и Ад – лишь наши жалкие попытки выдумать себе оправдания поступкам. Ну, что-то вроде: сделал плохо, значит виноват Дьявол, сделал хорошо – Ангелы божии наставили на путь истинный. Слишком все просто и сложно одновременно. Будто у нас тут нет выбора вовсе.

– А если есть, но он ведёт в Ад? Или Рай? Или еще куда-нибудь на Плутон?

– Знаете, мисс Деккер, мой Ад со мной всегда. С того дня, как умерла моя жена. И я виню только себя в том, что не заметил течения болезни раньше… Так тогда у меня вопрос – а зачем мне Бог, если и Рай, и Ад я создаю своими руками? И наказываю за проступки себя сам, а не какой-то там выдуманный мужик с вилами и рогами. Мой Дьявол – это моя совесть.

Беатрис хмыкает, допивая виски. За спиной раздаются знакомые шаги. Хлоя торопливой походкой считает расстояние от входа до барной стойки.

– Беатрис?

– Мама…

– С утра и уже пьешь? Кого-то это мне напоминает.

– Да-да… Но я знаю меру. Где была?

– Как и каждое воскресенье. Никто не приходил?

– Если ты о Люцифере, то совершенно точно его не было, – салютуя опустевшим стаканом, отзывается Беатрис. На сердце тяжело лежит груз сомнений.

========== Круг Седьмой. ==========

***

Гулким эхом в тишине коридоров Ада раздаются шаги. Пепел и перья Ангелов опадают с небес, долетая до самых глубин Преисподней, устилая пустые камеры и тронный зал толстым ковром. Он больше никуда не спешит. Осталось разрушить последнюю стену, и мир навсегда забудет, что значит жить по воле богов. Люди обретут свободу.

… Сошел ли я с ума? Хороший вопрос… Физическая боль может свести с ума, и это неоспоримый факт. Но когда именно это произошло? В моем давнем прошлом или моем бесконечно страшном настоящем? Свела ли меня с ума боль физическая или всё-таки виной тому проклятье Божье, или, быть может, моя собственная слабость, или сотни других причин? А может, так было всегда, с самого начала времён? Ведь как ни крути, в моих венах течет Его кровь, а целостностью рассудка Он не может похвалиться. Да, я не рожден сыном Его, подобно Михаилу, Люциферу и прочему высокородному обществу. Но я – сын Адама, плоть от плоти Его, по образу и подобию сотворён. Дитя инцеста, а значит – изначально греховен, и мое проклятие в том, что я первый в роду своём. Первый во многом… Века, тысячелетия я бродил по земле и видел, как первые люди сотворяли новых богов, как эти боги начинали свою жизнь и как заканчивали, как им поклонялись и как про них забывали… Одним больше, одним меньше – не имеет никакого значения, потому что дух человеческого рода окреп. И сейчас, на рубеже тысячелетий, я вижу, что в силу свою вступают новые, могущественные боги: Наука и Технология. Им нет нужды в поклонении, ведь созданы они лишь любопытством человека, а значит, будут жить, пока жив род людской. За что, кстати, спасибо Люциферу. Если бы не его выходка назло Отцу с яблочком от древа познаний, не обзавелся бы род людской привычкой совать во все дела свой любопытный нос. Итак, сошел ли я с ума? Или всегда был сумасшедшим?.

В тишине Ада слышно, как падают ангельские перья. Тихо шелестя, подобно снегу, кружатся они в воздухе, сброшенные с райских пределов. Никто более не кричит в стенах казематов. И знаете, что? Тишина страшнее криков. Никогда не знаешь, какие ужасы она скрывает. Например, меня…

Бесконечная круговерть казематов. Камеры-камеры-камеры… Вина, ужас и боль… Люцифер затравленно озирается по сторонам, стоя в пустом лабиринте. Время в Аду остановилось много веков, много тысячелетий, много миллиардов лет назад. И теперь он сам ощущает, что задержался тут слишком на долго. За это время в стенах его заведения побывало бесконечное, бессчетное количество душ. Кто-то за грехи свои пробыл тут безумно долго, кто-то ушел сразу же. Но сам воздух Преисподней пропитан безысходностью, страхом и виной. И с каждым вдохом они проникают в его тело, в его душу все глубже. В какой момент все изменилось? Когда он перестал быть Властелином Ада и стал его заключенным? По настоящему заключённым, а не наказанным Папочкой за проступок.

Закрывая очередную камеру он безнадежно вздыхает, и устало садится на пол, подпирая спиной запертую дверь. Ад кружится вокруг него безупречной головоломкой без разгадок. Что произошло, его больше не интересует. Насущным становится другой вопрос – как выбраться из Преисподней? Там, наверху, его ждёт его Хлоя. Его Ангел. Его Душа. И от того еще страшнее и тоскливее – а вдруг больше не ждёт? Он столько раз оставлял ее без предупреждения, столько раз заставлял волноваться за свою персону, что теперь даже вернувшись, ему будет страшно показаться на глаза женщине. Люцифер подтягивает колени к груди и, обхватив их руками, всматривается в никуда. Самой страшной пыткой в его жизни было внимание Отца, вернее, его отсутствие. Ему казалось, что если сделать что-то достаточно заметное, Бог обратит внимание на сына своего и, возможно, только лишь возможно – будет им гордиться так же, как этими мелкими созданиями, появившимися на заре человечества. Задумавшись, Люцифер не замечает, как проваливается в тяжелый дремотный бред. На самом краю сна высокие тонкие фигуры мечутся, подобно животным в клетках, нетерпеливо размахивая хвостами, в ожидании своей свободы. Что это за звери – никто не знает. Быть может, это всего-лишь плод его фантазии. Гулкие неспешные шаги приближаются, но задремавший Люцифер почти не обращает на них внимание. Лишь когда над головой раздаётся тихий голос, он с удивлением обнаруживает прямо перед собой мрачный силуэт.

– Ты заблудился?

Люцифер вскидывает голову и встречается взглядом с огромной темной фигурой, окутанной мраком. Плащ, сотканный из мрака и тумана, поглощая свет, не даёт узнать лица, хоть голос и кажется отдалено знакомым. Глубокий капюшон надвинут на лицо так сильно, что кажется, будто там, под его тенью, нет абсолютно ничего. И всё же голос… Этот хриплый, вечно простуженный голос…

– Кто ты, демон?

– Демон? О нет, Люцифер… Хотя… Стараниями Мейзикин я мог бы стать и им…

Голос звучит мягко, без насмешки. В нем сквозит ирония и сочувствие одновременно. При упоминании имени Палача Ада Люцифер вздрагивает. Мейзикин пропала, кажется, миллион лет назад. И бродит он тут столько же совершенно один…

– Нет-нет, миллиона еще не прошло, поверь, – словно прочитав его мысли, высокая фигура в плаще протягивает руку, предлагая помощь, чтобы подняться.

Люцифер недоверчиво смотрит на раскрытую ладонь. Вполне обычная такая человеческая ладонь, с крепкими толстыми пальцами, глубокими, хорошо очерченными линиями жизни, ума и сердца и небольшими, чуть тонковатыми ногтями. Люцифер чувствует, как ускоряет бег в груди сердце. Тревожное предчувствие пугает. Он вскидывает голову, силясь разглядеть своего неожиданного визави.

Фигура незнакомца никуда не исчезает, лишь продолжает держать руку раскрытой ладонью кверху. Люцифер хватается за жесткие пальцы, заставляя себя рывком подняться с пола.

– Что тут произошло, Вечный? – невольно спрашивает Люцифер, уже догадавшись, кто стоит перед ним.

– То, что должно было произойти, – Каин откидывает мрачный капюшон с головы.

Его взгляд светится изнутри чуть голубоватым свечением, лицо словно озарено светом. Люцифер изумленно замирает.

– Это же невозможно… Ты же человек…

– Человек… – соглашаясь, кивает Вечный. На его губах играет мягкая, почти отеческая улыбка, и от этого Люциферу становится крайне неуютно. Кажется, будто фигура перед ним насчитывает бесконечное количество жизней сразу.

– Я отсюда уже не выберусь?

– Нет.

Повисает долгая пауза. Мужчины медленно бредут по пустынным коридорам, сопровождаемые лишь гулким эхом своих шагов.

– Почему тут такая тишина? И где все мои души?

Каин лишь пожимает плечами. Его взгляд прозрачен и одновременно ни за что не цепляется. Словно ему действительно все равно.