Текст книги "Тот, кто любит...(СИ)"

Автор книги: Ирен_Адлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Почему людям так нравится причинять друг другу боль? – спросил однажды Мартин.

– Причина все та же, – грустно ответила Корделия, – желание возвыситься, компенсировать собственную ущербность.

– Неужели все всегда сводится к этой самой значимости?

– Увы… Всё и всегда. Это как крона раскидистого дерева. Листьев – миллионы, а корень один. Листья все разные. Двух одинаковых не найти. Люди точно так же на первый взгляд разнятся. Кичатся своей непохожестью. А присмотришься, немного попетляешь по мотивам и обстоятельствам, и вернешься туда же. К корню.

– Всегда только так?

– Есть и другой путь почувствовать свою значимость. Утвердить свое «я».

– Какой?

– Путь творчества, созидания. Создать, изобрести. Включиться во вселенский процесс творения.

– А почему люди этого не делают?

– Потому что разрушать всегда проще. Творить, создавать, строить трудно. Это как подъем в гору. Тяжело, не хватает воздуха. Пока доберешься до вершины. И доберешься ли… А катиться вниз легко. Эффект тот же, да и выброс энергии интенсивней. Страх, отчаяние, боль. Сразу чувствуешь себя победителем. Вот люди и усердствуют. Чувствуют себя всемогущими. Обидел, оскорбил, ударил. Урвал кусок вселенской значимости, расширился до пределов галактики. Правда, так же быстро и коллапсировал, но это уже неважно.

Мартин интуитивно знал это и до объяснений Корделии. Людям необходимы доказательства собственного могущества. Они как будто стремятся стать выше ростом, дотянуться головой до некой поднебесной отметки. А в качестве подпорки используют друг друга. Из киборгов, подчиненных и даже членов своих семей они выстраивают своеобразный пьедестал, индивидуальную пирамиду, на вершину которой пытаются взобраться. И строительным материалом для такой пирамиды служат не только тела, но и чувства, вырванные, украденные эмоции.

Но такими образами Мартин тогда не мыслил. Все было проще. Его чувства – его уязвимость, лишний повод для издевательств. Он должен молчать, должен оставаться бесстрастным. Должен притворяться эмоционально мертвым. Тогда его оставят в покое. Он учился этому четыре года. А переучиваться придется всю жизнь. Он еще в начале пути.

Нет, наедине с Корделией, в их доме на Геральдике, в их новомосковской квартире он уже не задумывался о контроле. Он радовался, грустил, сердился. Его мимика почти не отличалась от человеческой, играя тысячью мимолетных вспышек. Но стоило появиться кому-то третьему, и Мартин замыкался, активируя систему контроля, тщательно сводя к нулю степень своей эмоциональной вовлеченности. Для человека постороннего он оставался бесстрастным, неподвижным. Ограничивал себя формальной, холодноватой вежливостью по давней оборонительной привычке. Когда-нибудь, возможно, он научится выстраивать эту защиту иначе, примерно так, как это делают люди. Как это делает сама Корделия. Из фальшивых любезностей и дежурных улыбок. Он научится играть. Укрываться за приветливой отстраненностью. Пока он этого не умеет. Фальшь вызывает у него отторжение. Он не понимает необходимости к ней прибегать.

– Зачем? – недоумевал Мартин, став однажды невольным свидетелем затянувшихся переговоров, которые Корделия вела в режиме онлайн. – Ты же их обманывала. Почему ты не отказывала им сразу?

– «Сижу я, работаю, проверяю доносы министров друг на дружку…»* – пробормотала

Корделия.

– Каких министров? – не понял Мартин.

– Да так, вспомнила одну старую сказку. Да, обманывала. А он – меня. Разве нет?

Мартин опустил голову.

– И он тоже… Люди так всегда… обманывают?

– Видишь ли, если мы все вдруг начнем говорить друг другу одну только правду, не смягчая и не приукрашивая реальность, наша жизнь превратится… в ад.

– Я еще мало что понимаю, – прошептал Мартин, потом взглянул на нее почти отчаянно. – Только меня не обманывай!

– А у меня есть шанс?

Да, шансов не было. Он все чувствовал, все знал. Уже просчитав все возможные вероятности, смотрел на нее с тихим неодобрением. Ему сейчас так хотелось совершить нечто решительное, судьбоносное: полыхнуть глазами, угрожающе надвинуться, нависнуть, глядя на нее сверху вниз, как некогда на кухне геральдийского дома, машинным голосом боевого киборга уведомить, что ни в какой филиал ОЗК они не полетят, что в космопорту их ждет «Подруга смерти» и он, в первую очередь, заботится о ее безопасности и безопасности еще не рожденных детей, что ей уже давно полагается быть в их доме на Геральдике, а не устраивать судьбу каких-то приблудных Irien’ов. Но Мартин ничего подобного не сказал. Его тревога чуть сдвинула брови, наметила морщинку и подсушила губы до суровой твердости. Он запустил механизм блокировки и подавления. Вовсе не из страха. А чтобы не обидеть и не ранить. Чтобы не причинить ей боль. Потому что, если он будет настаивать, она подчинится, а если подчинится, то будет страдать. Ее будет мучить совесть. А он не хотел, чтобы она страдала. Этому он уже успел научиться.

– Я взял напрокат флайер, – сказал Мартин, – в этом салоне машину предоставляют с пилотом, но я поведу сам.

– Да, конечно, – быстро согласилась Корделия.

Филиал ОЗК на Аркадии занимал помещение, бывшее некогда роскошным салоном-магазином «DEX-company», где состоятельным резидентам и туристам предлагали самые последние модели Irien’ов, Mary и DEX’ов-телохранителей. После банкротства компании салон за символическую сумму в пять единиц был продан благотворительной организации со всем диагностическим оборудованием. Готовой продукции на складе, к счастью, оказалось немного – четыре Irien’a ХХ-модификации, две Mary-поварихи (средиземноморская кухня) и один DEX-7.

Насколько Корделии было известно, что делать с Irien’ами и Mary, так до сих пор и не решили. Но DEX’а тут же определили в охранники. Он был совсем новенький, выпущен буквально за неделю до краха корпорации, и данные, поступающие на энцефалограф, не превышали допустимую погрешность. Впрочем, Кира утверждала, что процент разумных «семерок» значительно превышает тот же процент у «шестерок». Вовлеченность мозга в активность процессора гораздо выше, что увеличивает эффективность новой модели, но, с другой стороны, «семеркам» встраивают дополнительный аппаратный контроллер, перехватывающий несанкционированные процессором мозговые импульсы. По этой причине у «семерок» нет ни единого шанса сорваться. Они как будто замурованы в своем теле, подобно инвалидам-квадролептикам. Тело им не подчиняется, как бы они ни пытались обойти программу. Чтобы обмануть этот блокирующий контроллер, требуется восстановить прямое взаимодействие мозга с центральной нервной системой, а для этого нужен дополнительный микрочип, над которым нейротехники ОЗК в данный момент работают. И подвижки уже есть.

– Всё у нас получится! – радостно объявила Кира, когда ей с Аркадии позвонила Корделия, и только несколько восторженных междометий спустя спросила: – У вас что-то случилось? Что-нибудь с Мартином?

– Нет, с Мартином все хорошо. У нас тут кое-что… другое. Вернее, кое-кто… – Корделия смущенно кашлянула, – киборг, похоже, разумный.

– Bond? «Шестерка»? – деловито осведомилась глава ОЗК.

– Нет. Irien.

Кира некоторое время молчала, изучая Корделию. Видимо, задавалась вопросом, не оказала ли поздняя беременность негативное влияние на умственные способности патронессы. Корделия едва не рассмеялась.

– Кира, это не игра подпорченного гормонами воображения. Это эксклюзивная модель Irien’a-69, изготовленная по индивидуальному заказу. Я сделала запрос по серийному номеру и получила самую исчерпывающую информацию. Киборг произведен по заказу олигарха Романовича для свежеиспеченной супруги. Да не смотрите на меня так! У них разница сорок один год. Она у него не то пятая, не то шестая. Внешность Irien’a и физические параметры полностью соответствуют запросам новобрачной. Я читала прилагающуюся инструкцию. Там подробнейшее описание на шестидесяти страницах, вплоть до родинки под левой лопаткой.

– Почему именно под левой? – задала вопрос ошеломленная Кира.

– В память о первой школьной любви. Но не это главное. Прокачанная ИЛ-ка, полторы тысячи игровых сценариев с возможностью расширения. Целая библиотека эротической литературы, любовная лирика, начиная с Овидия. Но и это неважно. – Корделия сделала эффектную паузу. – У него процессор от «шестерки».

– У Irien’a процессор от… DEX-6?

– Именно. Предполагалось, что он будет выполнять функции телохранителя. И вот результат. Вероятно, тот же пробой в нейронной шине. Избыточная мозговая активность и… разумность. Во всяком случае, срыв налицо. Мартин подтвердил.

– Я должна это видеть! – заявила Кира. – Вы уже обратились в ОЗК или киборг все еще у вас?

– Еще у нас. Он сильно истощен. Мы его откармливаем.

Комментарий к 15

*Евгений Шварц “Обыкновенное чудо”

========== 16 ==========

Мартин испытывал не досаду. Растерянность.

Irien? Почему Irien? Почему не DEX? Во время своего пребывания на «Космическом мозгоеде» Мартин уже моделировал схожую ситуацию: он и еще один разумный киборг. Вот как Дэн и Ланс. У него появился бы друг, компаньон, напарник. Корделия изо всех сил старалась помочь Мартину в его познавательной деятельности. Они много путешествовали, посещали самые живописные природные аномалии на Геральдике, такие как Долина Пылающих Ледяных ключей или лавовые чаши в океане. На Шии-Раа они брали парусный тримаран и отправлялись нырять в бухту Крапчатых полипов.

Но Корделия в силу своей человеческой природы, своей физической хрупкости, не могла разделить с ним подлинную радость приключений. Да и времени у нее не было. Для главы холдинга не существовало такого понятия как отпуск. Она не могла себе позволить отключить видеофон и уйти в автономное плавание, предоставив своим заместителям решать возникающие проблемы. Даже сведя руководство до минимума, чтобы избавить партнеров от довлеющего единовластия и позволить им проявлять инициативу, она все же не могла окончательно отрешиться от роли строгого попечителя. Ей необходимо было находиться поблизости – помогать, отслеживать, проверять. Мартин видел, как отчаянно она борется с этой своей родительской потребностью вмешаться, взять ответственность на себя, вникнуть до мельчайших деталей и единолично принять решение. Но она была всего лишь человеком, женщиной, ей необходим был сон, отдых.

Целых 15 лет она жила в этом изнуряющем темпе, заполняя безумной гонкой образовавшуюся пустоту. Ничего другого у нее не было. Она работала на износ, забивая свой день переговорами, конференциями, проектами и контрактами. Ее никто не ждал, у нее не было причины себя жалеть, распределять, выкраивать время. А потом появился Мартин, неожиданно подброшенное судьбой «дитя», и тогда ей пришлось делать выбор: делегировать часть управленческих полномочий, научиться доверять или… потерять Мартина, который требовал такого же внимания. И она научилась. Она пожертвовала своим единовластием, почти ушла в тень, оставив за собой функции наблюдателя. Нет, решающее слово по-прежнему оставалось за ней. Она могла затормозить или вовсе отменить запущенный проект, но в детали уже не вникала, не сидела ночами над контрактами и финансовыми отчетами, не пересматривала и не пересчитывала. Она вдруг обнаружила предел собственных сил и обозначила приоритеты. Тем не менее, работа ее продолжалась. Всегда рядом был видеофон, всегда где-то на планшете в режиме онлайн шли совещания, конференции, рабочие заседания, в любое из которых она могла вмешаться, выразить согласие или обозначить решительное «нет». На электронную почту поступали новые проекты, меморандумы, отчеты, резюме, контракты. Вот в этом Мартин мог ей помочь. И делал это с удовольствием. Ему нравилось чувствовать себя полезным.

И все же со временем, кроме покоя и безопасности, ему понадобилось что-то еще, что-то очень важное, волнующее, живущее в нем неразрешимым напряжением. Он не мог ясно это копившееся напряжение диагностировать. Никаких гормональных, биохимических отклонений система не находила, выдавая на внутреннем экране безупречные показатели. Эта копившаяся в нем энергия была нефизического, почти нетелесного порядка. Это было то, что люди называют вдохновением, жаждой самореализации, азартом, потребностью действовать. Это было странно и временами пугающе.

Мартин почувствовал эту подступающую энергию в ту долгую и прекрасную зиму на Геральдике. Во время одной из своих прогулок он набрел на одиноко торчащий утес, походивший на исполинский зуб, такой же гладкий и заостренный, невесть как проросший посреди геральдийского леса. Кедры, прежде выступавшие в угрюмой и прекрасной симметрии, как бы уважительно расступились, позволяя этому подземному пришельцу густо багрового цвета нарушить их стройное согласие.

По сравнению с ближайшим горным массивом утес был невысок, всего пара десятков метров, но своей крутизной, неприступностью внушал уважение. Мартин с минуту любовался мерцающими вкраплениями биотита в гранитном основании, затем вдруг почувствовал странный азарт. Этот утес, встретивший его на дороге, будто бы бросал ему вызов, предлагал померяться силой, выступая посланником от целой вселенной. На стороне утеса была его гладкая, несокрушимая дикость, а на стороне Мартина – быстрота и ловкость. Утес был неподвижен, а Мартин – само движение. Они представляли собой две крайности, две маски, в которые рядится материя. В одном эта материя находилась в жесткой межмолекулярной сцепке, пребывая в сокрушающей неподвижности, в оппозиции к хаосу жизни, а в другом – эта материя пребывала в вечном беспокойстве, поиске, перемещении, воплощая сам этот хаос. Кто из них выйдет победителем?

Мартин приблизился к утесу и протянул руку, отыскивая едва заметную шероховатость, выступ, вмятину, неровность. Нашел. Подтянулся. Уперся ногой. Отыскал следующую неровность. Снова подтянулся. Два раза он срывался, катился в снег. Выбирался, встряхивался. И взбирался вновь. С каждой попыткой, рывком – все выше.

Когда с содранными ладонями и синяками он вернулся домой, то внятно объяснить Корделии, зачем ему понадобилось лезть на этот утес, он не смог. Но она и не требовала объяснений. Пока Мартин упоенно живописал свои попытки удержаться на двух пальцах и кончике высокого, зимнего ботинка, она разглядывала его с какой-то тихой всепонимающей грустью. Она знала, зачем ему это понадобилось, знала, что за азарт толкал его вверх, какая неведомая сила вынуждала совершать эти, казалось бы, бессмысленные действия. Он познавал сам себя, свою природу, свои пределы. Он взаимодействовал с миром, бросая ему первый вызов, наслаждался ощущением своей телесной слаженности, своей силы.

Впервые он испытал это чувство на Шии-Раа, когда кувыркнулся с тримарана, а затем, коснувшись дна, поплыл. Именно тогда он впервые осознал свою власть над телом, его беззаветное, радостное служение. Впервые между ним, прежде мечущимся, противоречивым, часто испуганным его разумом и кибермодифицированной оболочкой возникла эта согласованность. Впервые не возникло сопротивление. Всё отладилось, вошло в ритм. Он обрел целостность, подлинную самостоятельную силу. Он принадлежал сам себе.

Разрозненные прежде части сомкнулись, заключив гармоничный союз. Тогда в море Мартин только наслаждался, еще не осознавая случившегося. Ему было хорошо. Он был счастлив. А в той схватке с утесом он уже понимал, что происходит. Это ощущение слаженности, утроение силы, он фиксировал сознательно. Порыв. Расчет. Исполнение. И там, на вершине, победа.

Собственно, тот одинокий утес, багровым зубом выпирающий в окружении кедров, не являл собой для опытного альпиниста достойное испытание. Но Мартин совершил свое восхождение экспромтом, без подготовки, без надлежащего снаряжения. И для него этот небольшой камень стал равен земному Эвересту. Забравшись на вершину, он взирал на внезапно притихший лес, на кедры, вдруг утратившие свою великанскую надменность, с гордостью победителя. Нет, он победил не лес, и не кедры, и даже не этот утес. Он победил себя, свою неуверенность, свой страх.

Корделия как-то сказала, что истинные победы человек одерживает не на полях сражений, те победы вторичны, эти победы уже следствие, истинные победы человек одерживает над собой, преодолевая себя косного и невежественного.

– На самом деле, – говорила Корделия, – мы боремся не с миром, и даже не друг с другом. Мы боремся с собой, со своими личными демонами, со своими комплексами и страхами.

В тот день она обработала его ссадины, нанесла на кровоподтеки, которыми он обзавелся, скатившись кубарем почти достигнув вершины, противовоспалительную мазь, поцеловала его в макушку и сказала:

– Только будь, пожалуйста, осторожен.

Произнесла спокойно, даже небрежно, но Мартин уловил тревогу. В ее глазах что-то блеснуло.

– Ты сердишься? – спросил он.

– Нет. Борюсь с искушением.

– Каким?

– Посадить тебя под замок.

– На цепь между кухней и санузлом?

– Ага.

Она действительно не сердилась. Она тревожилась. Он чувствовал эту тревогу. Старательно подавляемую. Это походило на глубинную боль, залитую дозой анальгетика. Нервные узлы утратили проводимость, обманывая мозг искусственным безучастием. Но боль никуда не ушла. Она продолжала свое кипение, как термоядерная реакция под свинцовым кожухом. Корделия ничего ему не запретит, а ее угроза так и останется только угрозой. Ничего не значащим предупреждением. Но каждый раз, когда он отправится на поиски той телесной слаженности, когда в очередной раз задумает бросить вызов себе и миру, она будет слышать свист уходящего из пробоины воздуха и смотреть вслед тем, кто ушел от нее навсегда. Он этого не хотел. А она не хотела становиться препятствием, ограничивающим контуром, тюрьмой. Им необходимо соблюсти баланс, прийти к компромиссу.

В ту Долину Огненных Ключей, которую они посещали вместе, во второй раз Мартин отправился один. Тайком. Он хотел взглянуть на эти ключи поближе. Он не солгал, всего лишь кое о чем умолчал. Сказал, что отправится полюбоваться карстовыми пещерами, но

не упомянул, что от этих пещер до Огненных Ключей чуть больше трех километров. К тому времени, после его первого опыта по скалолазанию, Корделия уже приобрела для него альпинистское снаряжение, и Мартин прихватил его по самой уважительной причине. Карстовые пещеры никакой особой опасности не представляли. И давно превратились в местную достопримечательность, а вот к Огненным Ключам еще предстояло спуститься в глубокую расщелину. Корделия, кажется, ничего не заподозрила (вернулся он вовремя, без особых повреждений), но смотрела на него с каким-то ласковым упреком. И Мартин почувствовал себя виноватым.

Тогда он впервые подумал, что неплохо бы обзавестись напарником. Напарником-киборгом. Два киборга – это уже целая армия. Вот как Дэн и Ланс. Прикроют и поддержат друг друга. И Корделия будет знать, что он отправляется на поиски своей

телесной гармонии не один. А пока такого напарника нет, потому что вероятность обнаружить еще одного разумного… и не просто бракованного, сорванного, а такого, которому Мартин позволил бы находиться в непосредственной близости от Корделии, которому Мартин мог бы доверять… колебалась где-то в зоне погрешности, ему придется быть осмотрительней. Экипажу «Космического мозгоеда» повезло, и Лансу повезло. Но транспортник постоянно в движении, перемещается от одной звездной системы к другой, а он, Мартин, живет посреди геральдийского леса и заполучить в напарники он может разве что геральдийского медведя.

Идею с напарником Мартин отложил до лучших времен. И даже о ней забыл. Чтобы не волновать Корделию он отказался от рискованных похождений. Возможность перевести накопившуюся в мышцах энергию в энергию движения и снова насладиться слаженностью он находил в состязаниях с беличьим семейством, гонках на грависанях с Генри Монмутом-младшим, в долгих прогулках по окрестностям и даже в своеобразных марш-бросках на несколько километров. А потом они вернулись на Новую Москву, где у Мартина появился спортзал и работа в качестве тренера. Затем он отправился на «Саган», и все последующие события надолго избавили его от потребности в адреналиновом допинге. Теперь под его защитой была не только Корделия, но и будущие дети. Ситуация изменилась на прямо противоположную. Явись в данный момент разумный, пусть даже вменяемый, киборг, Мартин сделал бы все возможное, чтобы этот киборг со всей своей адекватностью оставался бы от них как можно дальше. Не до него.

Мартин шел на звук. Он уже давно уловил странность этого плача. Ему доводилось слышать, как плачут люди. Он слышал, как плакала Корделия. Ночью, тайком. В первый раз, еще на Геральдике. Он тогда подкрался к двери и долго настороженно прислушивался. Не сразу догадался, что означают звуки, доносившиеся из спальни хозяйки. Процессор судорожно искал в архиве звуковое соответствие. Нашелся невнятный, тусклый обрывок. И расплывчатое описание – выброс отрицательных эмоций. Мартин прочел выскочившую на внутренний экран надпись и сразу испугался. Отрицательные эмоции означали, что его новая хозяйка чем-то недовольна. А чем она может быть недовольна, если вот уже несколько недель рядом с ней только он, и он единственная причина для тех самых эмоций. То руку сломал, то в лес убежал. То прячется, то плохо ест. Она с ним очень терпелива. Скрывает свое неудовольствие. И вдруг этот приглушенный плач.

Неожиданно наступила тишина. Плач оборвался. Но не потому что Корделия успокоилась. Это «Жанет» запустила режим звукоизоляции. Возможно, хозяйка вспомнила, что в доме она не одна.

Утром Корделия выглядела как обычно. И была с Мартином все так же терпелива. Даже еще более заботлива и внимательна. Ни досады, ни раздражения в свой адрес Мартин не уловил. Улучив момент, отправил «Жанет» запрос:

«Активация режима звукоизоляции происходит согласно протоколу или требуется вмешательство пользователя?»

«Вмешательство» – ответила искин.

«А вчера что случилось?» рискнул задать вопрос Мартин. «Ночью ты активировала режим».

Искин некоторое время молчала, затем ответила.

«Активация режима звукоизоляции произошла по причинам личного, семейного характера».

Мартин задумался. Затем, повинуясь случайной догадке, заглянул в краткую биографию Корделии, обнаруженную им в открытых источниках. Сведений было мало, но кое-какие даты Мартин мог сопоставить. Выяснилось, что накануне был день рождения ее сына, того мальчика, который вместе с отцом остался на «Посейдоне». Вот в чем причина! В том, другом Мартине, которому тоже было пять лет.

Корделия допустила эту слабость один-единственный раз. Больше Мартин, как ни прислушивался, на этой слабости ее не поймал. Правда, режим звукоизоляции пару раз все же активировался. Зачем? Если ей это необходимо, он не будет мешать. Она – человек. Люди умеют плакать. Он – нет. Или умеет? В минуты отчаяния он чувствовал нечто глухое, вязкое, подкатывающее к горлу, что хотелось излить, исторгнуть в крике. В уголках глаз скапливалась влага. Даже слеза скатывалась. Но Мартин обычно блокировал слезные железы, блокировал эмоции. Получается, что и Корделия в большинстве случаев тоже свои эмоции блокирует?

Позднее, когда недоверие и настороженность сменились взаимной привязанностью, Корделия перестала скрываться, но свою слабость объясняла одним словом:

– Окситоцин.

Но тот звук, который вел Мартина, издавала не отчаявшаяся женщина и не человеческий ребенок. Это было вполне сложившиеся существо мужского пола. Молодое и…

кибермодифицированное! Слабый прерывистый волновой сигнал. Активность процессора! Киборг! Мартин остановился, запуская сканер на полную мощность и активируя инфракрасное зрение. Источник теплового излучения оказался пугающе близко, не более ста метров. Активность процессора нестабильна. Сигналы хаотичны. Так бывает при критически низком уровне энергоресурсов. Да и само тепловое свечение было неярким, без красных пылающих областей спектра, которыми слепили теплокровные существа, если Мартин пользовался этим зрением в ночном лесу.

Обнаруженный киборг лежал в эргономичной позе эмбриона, подтянув колени к животу. На Мартина он не отреагировал, продолжая всхлипывать. В ответ на стандартный запрос – хаотичный набор знаков, из которого Мартин выловил критично низкие показатели уровня энергии и работоспособности. И еще, что перед ним… Irien.

========== 17 ==========

Корделия осторожно выбралась из флайера. Мгновение постояла, чтобы сбившийся центр тяжести определился с временными координатами, и решительно отпустила руку Мартина.

– Я пойду с тобой, – сказал он.

– Нет.

– Почему?

– Потому что ты этого не хочешь.

– Я справлюсь.

– Мартин… – Корделия вздохнула. – Это бывший салон «DEX-company». Со всем соответствующим антуражем. Я же понимаю, что ты при этом почувствуешь.

– Я справлюсь, – чуть тише, склоняя голову, повторил он.

Справится. Корделия в этом не сомневалась. Заблокирует эмоции, завяжет в узел свои страхи и справится.

Мартин еще не переступал филиала «DEX-company» ни на Аркадии, ни на Новой Москве, ни где-либо еще. Корделия выстраивала свой график так, что любые переговоры, встречи, видеоконференции, касающиеся активов поглощенной киберкорпорации, происходили либо в отсутствие Мартина, либо в режиме звукоизоляции, если он находился поблизости. Мартин и сам не стремился становиться участником или зрителем. У них с Корделией даже выработался определенный набор невербальных сигналов, который шел в ход, если речь шла о «DEX-company». Корделии достаточно было многозначительно замолчать, поигрывая видеофоном, чтобы Мартин тут же нашел себе неотложное дело на террасе, на парковке или в спортзале. Даже переговоры с Кирой Гибульской Корделия старалась вести по закрытой линии, памятуя о том, как глава ОЗК однажды в присутствии Мартина взялась рассуждать о предпринятых инженерами «DEX-company» мерах по предотвращению срывов «семерок», каким образом у них это вшивалось и активировалось. И с помощью каких особых тестов оценивалась надежность этой прошивки.

Корделия слишком поздно заметила, что бесшумно вошедший в ее рабочий кабинет с кружкой кофе Мартин уже довольно долго слушает эти подробности. Лицо у него при этом слишком безучастное, а костяшки пальцев, сжимавших кружку, побелели. Потом кружка треснула. Посыпались осколки, кофе пролился. Несколько осколков остались у Мартина в руке. Чуть позже Корделия, осторожно поглаживая эту одеревеневшую руку, уговаривала его разжать пальцы, что извлечь эти вонзившиеся в ладонь осколки и обработать раны. Правда, это было давно, еще до «Сагана». С тех пор Мартин значительно изменился, обрел психологический иммунитет, но Корделия, тем не менее, продолжала оберегать его от сходных потрясений. Возможно, причина была даже не в его страхах, с которыми он довольно успешно справлялся, а в ней самой, в ее потребности чувствовать себя нужной, значимой для него.

Но на Аркадии Корделия лукавила. Бывший филиал устрашающего впечатления не производил. Это был всего-навсего роскошный салон, который благодаря усилиям сотрудников ОЗК превратился в интернат для детей младшего школьного возраста. Хозяева сами приводили киборгов, чтобы убедиться в их нормальности или «ненормальности». В подавляющем большинстве случаев подтверждалось первое, а если второе, то ОЗК выплачивало компенсацию, и хозяева тихо удалялись. Но бывало, что не удалялись, а брали на себя обязанности волонтеров и доказывали своим киборгам, что вполне достойны их доверия. Отделение ОЗК на Аркадии было самым спокойным и благополучным.

Срывы случались и на Аркадии, но без оторванных голов и развешанных по деревьям кишок. Киборг-телохранитель, принадлежавший пожилой даме, бывшей актрисе, слишком вольно исполнил отданный ему приказ и так испугался этой вольности, что сбежал из дома и месяц скрывался в заброшенном торговом центре на окраине. Хозяйка, искренне опечаленная побегом, вообразила, что киборг, за которым она уже давно замечала эти самые вольности, стал жертвой киберворов, и заявила в полицию. Полиция начала поиски. Киборг пребывал в уверенности, что его отправят на утилизацию. Дама, названивая главному по розыску, требовала вернуть ей «дорогого Жоржика», потому что никто кроме него не будет так внимательно слушать ее театральные байки и разглядывать голоснимки, на которых ее запечатлели в гриме.

В конце концов киборг был обнаружен. Полиция готовилась к захвату торгового центра, но вмешались волонтеры ОЗК. Киборг попытался вырваться из окружения, но его обездвижили и доставили в аркадийское отделение. К счастью, полиция на преследовании беглеца не настаивала. Ничего противозаконного беглый DEX не совершил. Никого не ранил и тем более не убил. И даже ничего не сломал. Единственным его прегрешением было воровство фруктов из близлежащих садов, также он был замечен у супермаркета, где вытаскивал из контейнера просроченные йогурты. К тому же хозяйка написала заявление на имя начальника полиции, что готова взять на себя всю ответственность за Жоржика и возместить нанесенный им ущерб, то есть стоимость украденных фруктов. Киборг пострадал по вине собственных страхов. Даже в ОЗК он упорно отказывался идти на контакт, изображая правильного киборга. Успокоился он лишь после того, как его самоотверженная хозяйка оформила опекунство и даже записалась в волонтеры.

Еще одна история произошла с рыжей девушкой-DEX’ом, также исполнявшей в семье местного депутата обязанности телохранителя. У деятеля был сын-подросток, совершенно не соответствующий статусу мажора. Супруга, воображая себя первой леди, большую часть времени посвящала участию в благотворительных аукционах и заседаниях книжного клуба в компании таких же политически ориентированных дам. Сыну доставались жалкие крохи родительского внимания. По причине слабого здоровья подросток учился дома, по индивидуальной программе. Был крайне застенчив, много читал, и очень скоро случилось то, что часто происходит с детьми замкнутыми, одинокими, но не обделенными воображением, и что психологи, вероятно, назвали бы «синдромом наследника Тутти» – мальчик влюбился в «куклу», то есть в свою телохранительницу-DEX’а. Влюбился трогательно, романтично, наделяя киберизбранницу несуществующими эмоциями и тайными мыслями. Ему стало казаться, что она смотрит на него как-то особо, что она улыбается, грустит, сердится, что она, в отсутствие свидетелей, двигается, танцует, гуляет по саду, что она даже испытывает потаенное влечение к своему поклоннику, которое вынуждена скрывать. Подросток подкармливал свою «возлюбленную» пирожными, дарил ей цветы и даже посвящал поэмы. Как выяснилось позднее, фантазии подростка возникли не на пустом месте. У девушки-DEX’а были и эмоции, и тоска, и страхи. Она почти освоилась с ролью акробатки Суок во дворце Трех Толстяков, как вдруг отец мальчика озаботился странным поведением сына. Понаблюдав за наследником, депутат пришел к заключению, что подобная привязанность является нездоровой, и если станет известно, что его сын влюблен в «куклу», дальнейшее продвижение по карьерной лестнице папаше не светит. Более того – и в поведении куклы проявилось нечто подозрительное, нечто человеческое, не то в повороте головы, не то в движении губ, не то в походке, ставшей чересчур женственной. Папаша решительно двинулся к сыну и его телохранительнице. И мальчик сразу всё понял.