Текст книги "Тот, кто любит...(СИ)"

Автор книги: Ирен_Адлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Нет.

– А почему?

– Девочкой родилась. И это самое сокрушительное разочарование, которое постигло мою мать.

– А разве плохо родиться девочкой?

– Видишь ли, наше геральдийское общество довольно консервативно. Даже ультраконсервативно. Оно гордится тем, что следует давно отжившим, архаичным традициям. Например, женщина не имеет права воспользоваться репликатором, даже если физическое состояние не позволяет ей выносить ребенка. Ребенок, появившийся на свет с помощью репликатора, не будет считаться законным наследником и даже не получит гражданства Геральдики. Наши снобы полагают, что, действуя таким образом, сохраняют приоритет подлинной человечности. Во имя близости к природе. То, что женщина иногда по состоянию здоровья или по каким-то иным причинам не может выносить полноценного ребенка, никого не интересует. Обходились же дамы, в том числе и самые родовитые, без репликаторов на протяжении веков. И ничего, род человеческий не прекратился. Напротив, умножился и расселился по звездным системам.

– А ты бы предпочла воспользоваться репликатором? – осторожно спросил Мартин.

– Нет, – быстро ответила Корделия. – Я считаю, что репликатор – это крайний, даже аварийный случай. Когда естественную беременность женщине не потянуть. А я пока еще в форме! Как ты меня в спортзале гонял… Тем более, восемь лет детства на Геральдике также дают физическую фору. Я всего лишь хочу сказать, что у человека, у любого, должен быть выбор, пространство для маневра. А подобные правила, даже во имя самых благих целей, скорее наносят ущерб той самой декларируемой человечности. Но против меня и моей матери сыграла другая, еще более архаичная традиция. Моему папеньке, высокородному аристократу, непременно требовался наследник – мальчик. Моя мать потому и решилась на беременность, ибо он не раз громогласно заявлял, что женится на той женщине, которая родит ему сына, продолжателя рода Трастамара. Анри Четвертый, был такой король в позднем Средневековье, тоже обещал своей фаворитке Генриетте д’Антраг законный брак в случае рождения сына. Обманул, разумеется. Но моя матушка до сих пор верит, что Карлос-Фредерик непременно сделал бы ее знатной дамой, если бы она родила мальчика. Но родилась я… – Корделия печально усмехнулась. – И разрушила ее жизнь.

– Но ты же не виновата, – удивился Мартин, – пол человеческого зародыша им самим не определяется. И твоя мать не виновата. Пол зависит от отца.

– Да, только моей матери ты этого не объяснишь. Для тебя, возможно, это прозвучит удивительно, но есть немало родителей, которые избрали своих детей главными виновниками неудач. «Ты не такой красивый… Ты не такой умный… Ты не такой здоровый…» Вслух это не говорится, но ребенок чувствует, знает. Дети, они вообще очень чувствительные, им слова не нужны. Достаточно жеста, взгляда, скрытого неодобрения.

– Как киборг? Мне тоже не нужны слова. Я чувствую твое настроение.

– Все чувствуют, – задумчиво проговорила Корделия, – если хотят. Постепенно дети вырастают и теряют эту способность. Из соображений безопасности. А те, кто эту способность сохраняет… – Она задумалась. – Непросто это. Сил может не хватить. – Корделия тряхнула головой. – Так вот, первое разочарование. А первое потянуло за собой и второе, затем третье, четвертое. В конце концов Карлос-Фредерик объявил о своем намерении жениться и потребовал, чтобы мы покинули Геральдику. Следует отдать ему должное. На произвол судьбы он нас не бросил. Назначил скромное содержание, арендовал на десять лет дом на Аркадии. На мое имя учредил фонд. Нищета и прозябание в ржавом модуле на захолустной планетке матери не грозили, но и предписанное существование не шло ни в какое сравнение с блеском на Геральдике. Первые пару лет после ссылки она пребывала в депрессии. Глотала таблетки, сутками лежала на диване, ела все подряд. Я была предоставлена сама себе. Нет, она меня не обижала. Не морила голодом, не оскорбляла, не запирала в темном, холодном контейнере. Я была вроде домашнего питомца, о котором, хочешь не хочешь, а необходимо заботиться, время от времени ставить ему мисочку с едой и менять подстилку. Я оказалась неудачным вложением. В бизнесе такое случается. Покупаешь акции, вкладываешь средства, а этот актив приносит одни убытки.

– Ты была киборгом?

– Да, я была киборгом. Но без процессора и имплантатов. Мне выдавали кормосмесь, выдавали соответствующую сезону одежду, следили за моей телесной исправностью и позволяли самообучаться. Я не испытывала физических страданий. Я жила вполне благополучно. Особенно по сравнению с теми детьми, кого отдавали в приюты или помещали в специнтернаты. И даже могла назвать себя счастливой. Я много читала, много думала, много училась. Я чувствовала, что в моей жизни что-то не так. Что в ней должно быть что-то еще, бесконечно важное, жизненно необходимое. Доказательство того, что я есть, я существую, я живая. Ведь что такое любовь? Любовь – это признание ценности, подлинного, бесконечного бытия, это принятие, открытие иной вселенной – вселенной души. Разумеется, тогда я этого не понимала. Ощущала пустоту. Повезло, что я не отправилась за избавлением от этой пустоты в сомнительную компанию. – Корделия помолчала. – Года через четыре с матерью произошла перемена. Не помню уже точно, что на нее так повлияло. Кажется, она обнаружила в инфранете голографию юной княжны Мышковской, в замужестве Трастамара. И что-то у нее замкнуло. Она внезапно восстала с дивана и затеяла войну. Есть такой литературный персонаж – Эллочка-Людоедка. Это из классической земной литературы, когда еще умели писать книги. Так вот, эта Эллочка вела войну с дочерью американского миллионера Вандербильта.

– Войну? Твоя мать воевала? А где?

– Мартин, это не та война, где стреляют. Это война, где тратят деньги на мексиканского тушкана. Моя мать бросила пить, села на диету, занялась фитнесом. Что, с одной стороны, заслуживает уважения.

– А с другой стороны?

– А с другой… – вздохнула Корделия, – а с другой, все эти усилия шли на борьбу с воображаемой соперницей. Катрин доказывала, что она ничуть не хуже этой аристократической швабры, как она ее называла. И мужа себе отхватит… Ну да, отхватила. На десять лет моложе, брачного афериста. К счастью, сам сбежал, когда обнаружил, что у моей матери нет доступа к моему фонду. Когда я уже заканчивала школу, она вышла замуж во второй раз. За безработного актера, бездарного, смазливого. Этот второй решил пойти по стопам набоковского Гумберта. Тоже литературный персонаж. Любитель маленьких девочек. Мне, к счастью, было почти шестнадцать, и сразу после получения аттестата я улетела на Асцеллу. Но до отъезда пережила несколько неприятных недель. Самое печальное, что моя мать ничего не замечала или делала вид, что не замечает. Я кочевала по знакомым, одноклассницам, даже устроилась ночной кассиршей в супермаркет, чтобы домой не приходить.

Мартин нахмурился.

– Тебя никто не защитил?

Корделия отмахнулась.

– К счастью, он был трус, и ничего трагического не произошло. Но было неприятно.

– А где он сейчас, ты знаешь?

– Знаю. В тюрьме. Нет, я здесь ни при чем. Это он сам так собой распорядился. Я покинула Аркадию, и на этом все кончилось. Матушка выходила замуж и в третий раз. Но мне уже тогда было не до подробностей. Знаю, что и третий ее брак не удался. Вероятно, по тем же причинам, что и два предыдущих. После крушения «Посейдона» она прилетала ко мне на Селену. Но мне стало только хуже. Я отказалась с ней встречаться. Потому что не могла ничего ей дать, а ей нечего было предложить мне. Но я, в отличие от нее, умела существовать автономно, а она – нет. Она потом несколько раз пыталась со мной встретиться… А уж когда я получила наследство… Свой дочерний долг я выполнила. Купила ей дом на аркадийском побережье, назначила содержание, счета оплачиваю, но… все через адвокатов. Возможно, я не права.

– А бывает так, что люди меняются?

– Бывает. Но редко. Человеку, чтобы измениться, перейти в иную систему ценностей, требуется пройти через потрясение, трагедию, испытание. Чтобы сотряслись самые основы.

– Как это случилось с тобой?

– Да, как со мной. Происходит своего рода перезагрузка системы. Все настройки возвращаются к заводским, – усмехнулась Корделия. – Вот я, к примеру, по сценарию неудачница.

– Ты… неудачница?

– Да, самая настоящая. Всегда на вторых ролях, серая, невзрачная, непритязательная, без особых способностей. Неудачная дочь блестящей матери. Если бы она не пустилась в эту авантюру с мужьями, вынудив меня бежать, и держала бы меня при себе, проживала бы я сейчас на Аркадии в должности какой-нибудь гувернантки или экскурсовода. Возможно, получила бы диплом управляющей семейным отелем. Жизнь была бы тихой, размеренной, под патронажем мудрой родительницы. Не самый плохой вариант.

– Но ты бы и тогда могла получить наследство.

– Могла. Но скорей всего позволила бы Катрин этим наследством распоряжаться. Настал бы миг ее триумфа. И она, возможно, могла бы меня полюбить. Но, увы… Я мало того, что сбежала на Асцеллу, так еще и пережила крушение. Система перегрузилась, все настройки слетели. Я стала другим человеком.

– А она?

– А она… не знаю. Бывает, что и без потрясений люди меняются. Если прикладывают сознательные усилия. Люди взрослеют, набираются опыта. Постигают некие непостижимые прежде истины. Но далеко не все и не всегда. Ну что, ответила я на твой вопрос?

– Да, ответила, – кивнул Мартин. – Но запутала еще больше.

========== 10 ==========

На мгновение Мартину показалось, что вся эта шумная, беспокойная толпа в зале прилета ожидает именно их. На внутреннем экране с бешеной скоростью побежали логи недельной давности. Информацию слили… Кто? Когда? Мартин сам выбирал этот рейс и этот лайнер. Каюту бронировал на имя Мартина Каленберга. Корделия нигде не упоминалась. Его собственное имя мало кому известно.

Журналисты знают, что универсального киборга главы холдинга зовут Мартин, но имя распространенное, и в статьях его чаще называют просто «тот самый киборг» или «киборг стоимостью в целую корпорацию», а не «киборг по имени Мартин». Даже не так, не по имени, а по кличке. «Уникальный киборг по кличке Мартин». По кличке… Будто он домашний питомец, любимец богатой дамы. А кто запоминает клички? Да никто. Все заслоняет стоимость говорящего артефакта.

Но пренебрежение тоже дает преимущества. Его имя в паспортной карточке не указывало на Корделию. Тогда кто все эти люди? Кто предал? Вадим? Только ему был известен номер рейса и время прибытия. Он даже проводил негласную проверку лайнера: запрашивал его техническое состояние. Полученный результат с трудом, но все же был признан бывшим спецагентом удовлетворительным. Главным аргументом в пользу «Эльдорадо» стала минимальная вероятность столкновения лайнера с пиратами. Трасса была оживленной, в пересекаемых секторах курсировали полицейские корветы. Зачем бы Вадиму это понадобилось? Нет, это не он. Мартина он, конечно, недолюбливает, как и всех киборгов, но обязанности безопасника исполняет добросовестно, даже слишком. Даст фору самой Корделии, мечтающей посадить Мартина под замок в их доме на Геральдике. А Вадим посадил бы под замок их обоих. Чтобы не играли с судьбой в «прятки».

Мартин шагнул вперед, заслоняя собой Корделию, и просканировал собравшуюся толпу. Да это же фанаты того рэпера, который летел с ними на лайнере 1-м классом! Рэпер SiньКа.

Они видели его в одном из баров, когда вечером поднимались на верхние палубы, чтобы выпить чаю и понаблюдать за людьми в их естественной среде обитания. Этот рэпер, весь в сине-зеленой росписи, с подбритым лбом и висками, окруженный плотным кольцом поклонников и поклонниц, что-то развязно, почти нечленораздельно исполнял, пользуясь обсценной лексикой. Мартин издалека определил, что он не только пьян, но и находится под воздействием наркотических веществ. Он выдавал короткие фразы, укладывая в узловатое, рваное подобие стихов.

– Почему людям это нравится? – тихо спросил Мартин.

Корделия отделила ложечкой кусочек яблочного пирога и ответила:

– Я уже рассказывала про тараканов. Каждая разновидность этих мозговых насекомых нуждается в определенной интеллектуальной диете. Вот у нас с тобой соответствующей этой… музыке породы нет, а вот у них, – она указала на прихлопывающих и притопывающих поклонниц, – есть. Один любит арбуз, а другой – свиной хрящик.

– А разве нельзя сделать так, чтобы все слушали хорошую музыку?

– Увы, – вздохнула Корделия. – Запретить подобное творчество не лучший выход. Слышал выражение «запретный плод сладок»?

– Да.

– Ну вот. Чем больше запретов, тем больше поклонников у SiньКи и ему подобных. Такова человеческая природа. Всегда желает того, что запрещено. Это и есть так называемая детская душа.

Мартин сделал очередную пометку в своем реестре человеческих странностей. Корделия разрешила ему задавать любые вопросы, и он будет их задавать.

Они проскользнули в толпе встречающих незамеченными.

– Куда теперь? – спросила Корделия, когда он помог ей забраться в беспилотный таксофлайер. В развернувшемся меню Мартин выбрал пункт назначения и вбил адрес пансиона.

– Где ты забронировал номер?

– В пансионе «Бэлль», город Фалелес.

Он указал местонахождение пансиона на виртуальной карте. Корделия присвистнула. Мартин забеспокоился.

– Я сделал что-то не так?

– Не люблю совпадения.

– Какие?

– На соседней улице живет моя мать.

– Я не знал. Честное слово. Мне понравился город. С точки зрения безопасности. Развитая инфраструктура, но туристическим центром не является. Ничтожный процент правонарушений. И пансион я выбирал…

– Мартин, родной, не оправдывайся. Ну выбрал и выбрал. Полетели, а то эта парочка, – Корделия положила руку на живот, – уже давит на все близрасположенные органы.

Пансион Мартин и в самом деле выбрал удачно. В нем останавливались не туристы, прибывшие на Аркадию весело провести время, а в основном родственники и знакомые проживающих на планете переселенцев. Этакое приложение к ухоженным семейным усадьбам. И публика соответствующая: солидная, неторопливая, состоятельная. Пожалуй, Мартин с Корделией оказались там самыми молодыми.

Отдохнув, они спустились в крошечный ресторан.

– Сейчас будут гадать, кем мы друг другу приходимся, – шепнула Корделия.

– Как всегда, – ответил Мартин.

Корделия давно объяснила ему, откуда проистекает эта потребность на всё и вся вешать опознавательные знаки («Видишь ли, это все от страха, от далеких предков. В те далекие времена, когда человек мало знал и мало умел, все неизвестное чаще всего таило в себе опасность. Вот у человека на базовом уровне и возникла эта потребность, порожденная инстинктом самосохранения, все классифицировать и каталогизировать. Опасно то, что неизвестно, а то, что известно, помещенное в кластер и обвешанное ярлыками, уже опасности не представляет…»). Несмотря на это, он не переставал удивляться и недоумевать. Ну что тут такого? Они же всего лишь люди.

– А мне нравится, – неожиданно сказала Корделия, когда они устроились за столиком на открытой террасе с видом на море.

– Пансион?

– И пансион, и ужин, и то, что на нас смотрят. И даже то, в чем нас подозревают.

Они заказали паэлью с лангустом и салат. Мартин предусмотрительно попробовал все блюда сам, провел органолептический экспресс-анализ и только потом позволил Корделии приступить к еде.

– В том, что я твой партнер?

– Ага. – И прошептала. – Это очень повышает мою самооценку. Раздувает пламя тщеславия. – Она хихикнула. – Все вначале видят тебя, высокого, красивого, сильного, грациозного… Совершенство, одним словом. Любуются и задаются вопросом, какова же подруга этого божества? А тут я, немолодая, беременная… Одним словом, осетрина второй свежести. Представляешь степень их изумления? Кстати, очень выигрышная позиция в переговорах. Собирается компания крупных финансистов, промышленных магнатов, известных политиков. Все опытные, безжалостные, зубастые. Готовы перемолоть в челюстях всю Галактику. А перед ними я. Неуклюжая, отекшая, переваливаюсь, как утка. Баба, да еще беременная. Какова их первая реакция?

– Они расслабляются. Потому что ты для них не соперник.

– Именно. А в результате?

– Принимают все твои условия. Даже невыгодные.

Корделия кивнула.

После ужина Мартин настоял на том, чтобы они вышли на набережную полюбоваться перламутровым аркадийским морем и послушать знаменитых аркадийских москитов.

Моря и океаны Аркадии очень отличаются от геральдийских. Все пригодные к колонизации участки суши располагаются в субтропическом поясе планеты, где климат соответствует земному средиземноморскому. К сожалению, полоса благоприятствования далее на юг и на север не распространяется. На полюсах планеты довольно обширные материки, превосходящие по площади Антарктиду, покрыты нетающими ледниками. Температура в самом сердце этих ледяных пустынь опускается до -90, что исключает их освоение. На побережье, где погода радует какими-то тридцатью градусами ниже нуля, производятся только геологоразведочные работы. Но субтропическая полоса с лихвой искупает эти вымороженные земли.

Мартин смотрел на волны. На Геральдике море никогда не бывает таким ласковым, таким вкрадчивым, таким призывно бликующим, в серебристых крошках, которые горстями сыпались на отражающую поверхность с двух аркадийских спутников. Имел место тот редкий астрономический момент, когда оба космических приемыша взошли одновременно и повисли над планетой как упущенные на детском празднике воздушные шары. Размер их был невелик. Оба спутника уступали земной Луне, а уж по сравнению с геральдийскими «братьями» и вовсе казались лилипутами. По этой причине, из-за недостаточной массы и удаленности от планеты, их влияние на приливы было минимальным. Воздействовали они иначе – своей светимостью. Их поверхность представляла собой металлизированную корку, которая как зеркало отражала свет и позволяла ученым строить безумные гипотезы относительно их искусственного происхождения. Были также предположения, что оба спутника – это ядра некогда погибших, выгоревших в звездном катаклизме планет. После миллиона лет блужданий попали в сети гравитации звезды, а затем обосновались на орбите. Но как бы эти луны ни оказались в системе, их пленение дало планете немало преимуществ, и одно из них, пусть чисто визуальное, это светлая ночь и серебристые росчерки на воде. Корделия и Мартин стояли у парапета, любуясь этой неспешной, чарующей игрой света.

– Красиво, – сказал Мартин.

– Да, в юности я часами на это смотрела. Удивительное зрелище. Когда обе луны всходят одновременно, и в ясную погоду отраженный свет растекается по поверхности моря, касаясь самого дна. Световые волны сталкиваются, набегают одна на другую, порождая необычный эффект.

– Ты бы хотела сюда вернуться?

Корделия помолчала.

– Пожалуй, нет. Провести пару недель, возможно. А жить…

Она взяла Мартина под руку, и они медленно побрели в сторону пансиона. Гуляющих было много. Скорей всего, вечерняя прогулка по набережной давно стала традицией как для гостей Аркадии, так и для ее постоянных обитателей. Корделия во избежание непредвиденных и нежелательных встреч сохраняла тот же небрежно-бесформенный стиль, который помог им ускользнуть с Новой Москвы. Она сменила джинсовый сарафан на свободного покроя платье из геральдийского льна, скрыла волосы под умело повязанным шарфом, а глаза, несмотря на вечернее время, затенила очками. Впрочем, наличие очков даже в ночное время никого не смущало. Солнцезащитные очки давно уже исполняли обязанности портативного терминала.

Мартин набросил капюшон толстовки. Всех идущих навстречу он привычно сканировал и, убедившись в отсутствии оружия и наступательных планов, идентифицировал как нейтральные объекты. Точно так же он пометил и трех немолодых женщин, шедших навстречу. Не обнаружив ничего вызывающего опасений и ничего, с точки зрения киборга, достойного внимания, он сфокусировался на трех ХУ-объектах в разных возрастных категориях, как вдруг почувствовал, как рука Корделии, лежавшая на его локте, дернулась. Детектор уловил изменение сердечного ритма. Сокращения участились. Мартин, находясь в режиме близком к боевому, услышал, как зашумела кровь в сосудах, чей тонус, подгоняемый сократившейся гладкой мышцей, подскочил до опасных величин. Правда, Корделия несколько раз глубоко вздохнула, и мелькнувший было красный сигнал сменился на срединный желтый.

– Что случилось? – спросил Мартин.

– Еще один миф развеян, – ответила Корделия. – Говорят, что мать всегда узнает свое дитя. Оказывается, не всегда.

Она споткнулась, но шаг ее тут же выровнялся. Мартин начал оглядываться. Кого он пропустил?

– Те три дамы, – подсказала Корделия. – Они с нами поравнялись. Уже прошли. Крайняя справа – Катрин Эскот.

На ужин они не ходили. Корделия долго сидела на террасе, смотрела на море. Мартин принес ей из ближайшего кафе отварной рыбы и травяной чай. Предварительно все попробовал сам.

– Знаешь, – начала Корделия, – я никогда не верила в так называемый зов крови. Здравый смысл подсказывает, что эмоциональные связи создаются вовсе не на основе генетического сходства, а совсем по иным причинам, на основе родства духовного. Узы, которые связывают твою истинную семью, не есть узы крови. Это не я сказала, эти слова принадлежат одному земному писателю ХХ века. И я с этим согласна. Доказательством тому служит хотя бы наша взаимная привязанность. Никаких общих хромосом у нас с тобой нет, а связь такая крепкая, что мы чувствуем друг друга на расстоянии. И все-таки где-то в глубине души верилось, что он есть, этот зов, эта таинственная общность крови.

– Корделия помолчала. Взяла чашку с чаем, сделала глоток. – Ты был прав. Зря мы сюда прилетели.

– Ближайший рейс через неделю.

Она отмахнулась.

– Переживем. И не такое переживали.

Неожиданно на видеофон Корделии пришло сообщение.

– Посмотри, что там, – попросила она.

Мартин взял видеофон.

– Это от Вадима.

– Интересуется, все ли у нас в порядке? Ты же ему писал полчаса назад.

– Нет, не интересуется. Он пишет, что Александр ван дер Велле умер.

Корделия в изумлении развернулась в кресле и требовательно протянула руку. Мартин передал ей устройство. Корделия, будто не доверяя глазам, прочитала вслух:

– Найден мертвым в своем доме на Новоженевском озере. Официальная версия – тромбоэмболия.

========== 11 ==========

Мартин вновь зафиксировал скачок давления, и ему это не понравилось. Он уже давно выяснил, что такое преэклампсия, мультисистемное состояние, характерное для беременных на больших сроках, и методично отслеживал все нарушения и колебания в деятельности сердечно-сосудистой системы.

Он коснулся руки Корделии. Давление поднялось, но критических значений не достигло.

– Почему ты огорчилась? Он же враг.

Корделия кивнула.

– Да, враг, но у него был шанс.

– Какой?

– Изменить свою жизнь. Сделать правильный выбор. Не обратиться в подобие деда, не закоснеть, не мумифицироваться.

В уголках ее глаз мелькнули слезы.

– Снова окситоцин?

– Да, он.

Мартин сел на пол, по-детски подвернув ногу, как делал это, когда играл в шахматы с «Жанет». Взгляд его на мгновение расфокусировался.

– Я слышу три сердца, – тихо сказал он.

***

Он снова ощутил этот странный, муторный ком. Бесформенный, плотный. Он поднялся из подреберья, вытянулся, просочился в горло. Стало трудно дышать. Обозначилась сухость. Мартин уже знал – это она, ревность, горьковатая детская злость. Растерянность, недоумение. Она плачет. Из ослабевших пальцев выскользнул видеофон. Мартин успел его подхватить. Отложил в сторону. Привычно устроился на полу, подвернув одну ногу и опершись подбородком о колено второй.

Когда-то очень давно, вот так же обхватив одно колено руками, он слушал первый в своей жизни дождь. Проснувшись в страхе, в первозданной панике, когда верх и низ будто поменялись местами, слушал этот природный водяной гул, воображая планетарную катастрофу. Затем, когда система выбросила на внутренний экран лаконичное, сугубо научное описание заурядного климатического явления, немного успокоился и отправился взглянуть на это самовыражение природы. Дождь! Это же самый обычный дождь.

Спустился из тесного убежища под крышей в темную, пустую гостиную. Мягко фосфоресцировали прозрачные декоративные колонны, а по ту сторону прозрачных стен это кроткое, деликатное мерцание отражалось в ураганном натиске, подсвечивая тысячи водяных вихрей. Мартин видел их замысловатую пляску. Это было пугающе и завораживающе красиво. Эти играющие струи, завихрения, всплески казались разумными. Они представлялись участниками некой хорошо спланированной мистерии. И тогда, чтобы вычислить и разгадать алгоритм этого танца, Мартин устроился прямо на полу, по-детски подвернув ногу. Это Корделия потом сказала, что по-детски. Так делал ее маленький сын… Он всегда играл на полу, отвергая коврики и подушки. На подъеме, у косточки, даже появилась мозоль. А Мартин всего лишь не решился взять с дивана подушку.

Геральдийский дом еще не стал для него родным и безопасным. Дом все еще был более удобным местом содержания, благоустроенной клеткой. Хозяйка позволяла ему многое, но возможность касаться предметов, пользоваться ими по своему усмотрению не обговаривалась. Поэтому он предпочел воспользоваться собственной конечностью. Корделия тогда тоже проснулась. Укрыла пледом и приготовила чай. Он до сих пор помнит тот чай, горячую гладкую кружку между ладоней. Чай был крепкий и очень сладкий. Пальцы согрелись. И где-то внутри, в сердце… Будто льдинка подтаяла.

Он ощутил тогда это впервые – странную застенчивую радость и покой. Первое любопытство, обращенное к миру. С тех пор, возможно, и возникла эта ассоциативная связка – детская поза и радость познания. Когда он задавал Корделии вопросы и готовился слушать, то садился именно так, подвернув ногу. Смотрел на нее с любознательным нетерпением. Будто из подсознания возвращался тот мальчик, заключенный в тело-оружие, и брал это тело под свой контроль. Он все еще был там, этот мальчик, сосуществовал с Мартином-вторым, уже обретающим опыт, с Мартином, принимающим решения. Нет, мальчик никуда не ушел. Он здесь. Любопытствует, наблюдает, задает вопросы. Обижается, недоумевает.

Она плачет. Почему? Неожиданная, непознаваемая логикой печаль порождала чувство вины. Будто это он, Мартин, во всем виноват, будто это все случилось из-за него, он – первопричина.

Он помнил, что сказал Александр ван дер Велле.

Мартин уже третьи сутки после своего ранения находился на «Мозгоеде». Старый армейский транспортник, заметая следы, двигался от одной сомнительной станции «гашения» к другой, такой же сомнительной, без определенной цели, без четко обозначенного на карте места назначения. От Стрелка с карнавальской станции пришло первое, странное послание. Тогда они еще не знали, что Корделия уже похищена, что она уже на яхте «Алиенора», принадлежащей этому Александру. В пультогостиной они разглядывали парящее над голоплатформой изображение – молодой мужчина с мальчиком на руках. А Мартин объяснял Станиславу Федотовичу, что это погибшие на «Посейдоне» муж и сын Корделии. «Хозяйке привет от родственников» гласила сопроводительная надпись. Вполне нейтральная, даже дружеская, если не знать, что эти родственники мертвы. В этой фразе таилась угроза. Затем через Стива Хантера пришло второе послание, уже без иллюстраций. Требование выкупа. А выкупом назначался он, Мартин. Орбитальная станция «Эксплорер» в системе Беллатрикс. Мартин не колебался.

– Самое трудное в этом мире – принять неизбежное, – сказала однажды Корделия. – Смирение – это не слабость, не страх. Смирение – это и есть подлинная сила. Когда-то очень давно, когда люди еще верили в Бога, они придумали короткую и очень правильную молитву «дай мне мужество принять то, что я изменить не в силах…»

Хватит ли мужества у него?

Послание, обозначившее станцию «Эксплорер» как место назначения, оказалось не последним. «Мозгоед» уже вышел из зоны молчания и неопределенности. Обрел цель. Дэн проложил трассу. У последней перед пунктом назначения станции с ними связался Вадим. Именно он тогда заговорил о неком вдохновителе, о могущественном изобретательном враге, для которого Казак, ранивший Мартина, и сводная сестра Корделии Камилла всего лишь исполнители.

Когда станция «Эксплорер», огромная титановая «куколка» с поджатыми крыльями солнечных батарей, засветилась на обзорном экране, в развернувшемся вирт-окне возник он – Александр ван дер Велле.

– Я могу поговорить с капитаном Петуховым?

И сразу назвал свое имя, коротко, без пауз и колебаний, объяснил, кто он. Заказчик. Вдохновитель. Злодей.

На злодея Александр ван дер Велле не был похож. ХУ-объект чуть старше 30 лет. Правильные черты лица. Взгляд внимательный, умный. Человеческий взгляд. С горечью и состраданием. Мартин тогда почувствовал охватившую мозгоедов растерянность. Только Дэн с Лансом оставались невозмутимыми. По внешности они людей не оценивали. Мартин, собственно, тоже. Но за последние несколько недель жизни на Новой Москве, участвуя в беспокойной жизни Корделии, наблюдая за ней, за ее коллегами, конкурентами, деловыми партнерами, он, кажется, заразился этой человеческой субъективностью, приноровился увязывать внешность с деятельностью и психоэмоциональным содержанием. Люди же постоянно так делают – судят по внешности, а ему в процессе социализации и познания «человечности» придется этому научиться. Тем более, что довольно частно внешнее является отражением внутреннего.

– Изумрудная скрижаль, – прокомментировала как-то его усилия Корделия, – что снаружи, то и внутри. Что вверху, то и внизу.

– Так всегда? – осторожно спросил Мартин.

– Бывают исключения.

Александр ван дер Велле и был таким исключением. Доброжелательный, харизматичный. Неужели это он? Он, ради игры, ради какого-то путаного замысла, едва обозначенного плана небрежно, мимоходом вторгшийся в их жизни. Он так спокойно, доходчиво об этом рассказывал, будто речь шла о каком-то сценарии. Заместитель Корделии, Конрад Дымбовски, иногда пересказывал предлагаемые сюжеты. Всё так, он намеревался похитить Мартина, а затем вернуть его Корделии. Само похищение только видимость, операция прикрытия, потому что, если бы он этого не сделал, похищение было бы настоящим. Кому это выгодно? Есть желающие. Но он о них говорить не будет. Настоящее похищение не в его интересах. Ибо является нарушением его далеко идущих планов. Он вынужден в этом участвовать, потому что сводная сестра Корделии в своей неукротимой жажде мести могла бы заключить другой союз с теми самыми желающими, людьми могущественными и беспринципными. Доказательством способностей Камиллы стал ее выбор подельников – Макс Уайтер и бывший контрразведчик Скуратов. Большая удача, что Александру удалось эту компанию возглавить, направить в нужном ему направлении и взять под контроль. На что Станислав Федотович холодно заметил, что с контролем над Казаком у великого комбинатора как-то не сложилось. Александр ван дер Велле не обиделся и вполне уместно изобразил раскаяние.