Текст книги "Больше и не нужно (СИ)"
Автор книги: Ie-rey
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
– * ―
Через день, вечером, ему позвонил внезапно Минсок и предложил отпраздновать Рождество вместе. Хань воздержался от принятия решения сразу и попросил сутки на раздумье.
Он решил всё же согласиться и на следующий вечер уже набрал номер Минсока, но нажать на кнопку вызова не успел ― подскочил на месте от звонка в дверь.
– Кого там черти принесли так поздно?
Хань одёрнул футболку, сунул ноги в тёплые пушистые тапки и побрёл к двери, распахнул и окаменел, уставившись на Чонина. Тот торчал у порога в расстёгнутой лёгкой куртке, изрядно припорошенный снегом. Снег белел в его волосах, таял на скулах и на шее, превращался в сверкающие капли на тонком свитере. В руках Чонин держал старый номер «Субботы», развёрнутый на статье с заголовком «Человек, влюблённый в танец». Под статьёй красовалось имя автора ― Лу Хань.
Поражённый Хань ничего не мог сказать, просто возмущённо смотрел на Чонина и пытался отыскать подходящие слова, чтобы вбить раз и навсегда в одну упрямую голову сведения о том, как следует одеваться зимой и беречь собственное здоровье. Чонин сам зашёл в квартиру и сердито захлопнул за собой дверь. Перед носом Ханя возник журнал.
– Ты вообще понимал, что именно пишешь?
– Не имею привычки писать, не подумав, ― машинально огрызнулся Хань. ― Что тебе не понравилось? Или ты…
Хань попытался сделать вдох, но не смог, потому что его губы надёжно запечатали поцелуем. Где-то там, в другой реальности, наверное, шлёпнулся на пол журнал. Хань ударился спиной о стену и настороженно замер. Поначалу. Потом всё перестало иметь значение, потому что это было слишком исступлённо. Всего лишь второй поцелуй, но уже исступлённо. Твёрдые и сухие губы с отчётливым вкусом шоколада, холодные после уличного мороза, неровное дыхание с теми же тёплыми шоколадными нотками ― и обыденное корейское слово «чебаль» никогда не звучало для Ханя такой проникновенной музыкой, как сейчас.
Чонин оставил в покое его губы и чуть отстранился, немного нахмурился и опустил голову. Хань не дал ему ни единого шанса поддаться сомнениям, протянул руку, провёл ладонью по обжигающе горячей смуглой шее, запустил пальцы в тёмные волосы на затылке и притянул к себе. Ближе, плотнее, чтобы снежинки таяли между ними, опаляя холодом и нагреваясь, тая от жара их тел.
На пол полетели куртка, свитер, рубашка, футболка и майка ― чёрт знает, где и чьё. Потом к лодыжкам Ханя благополучно съехали свободные брюки, пока он возился с пряжкой и молнией на джинсах Чонина. Чонин собирался что-то то ли сказать, то ли спросить, но уверенное прикосновение прохладной ладони Ханя к низу живота заставило его забыть об этом.
Дистанция в вытянутую руку крошилась между ними, и ломалось на куски одиночество.
В комнате на столе надрывался телефон, но никому не было до него дела.
Хань торопливо высвобождал из складок ткани напряжённую плоть, дразняще проводил пальцами по всей длине и жмурился от прикосновений жёстких рук к собственным бёдрам.
– Не надо церемоний, ― прошептал он, притянув Чонина к себе ближе. ― Просто не останавливайся.
Хватка на бёдрах усилилась, резкий рывок заставил их обоих тихо застонать. Слишком быстро и напористо, но хотелось именно так и никак иначе. Слишком долго они ходили кругами и чего-то ждали. Достаточно уже ожиданий. Хватит. Тем более, при плотном расписании.
Хань проехался спиной по шершавой стене и зашипел от саднящей боли. Кожу содрал, что ли… Ну и чёрт с ней. Он обхватил шею Чонина руками и прижался к горячему и твёрдому телу так плотно, как только мог. Ему не хватало просто части тела внутри, он хотел Чонина всего полностью. Вжать в себя, впитать всего без остатка, чтобы Чонин принадлежал всегда лишь ему одному и никому больше. Весь Чонин, весь его танец, вся его музыка, каждое движение и каждый жест.
– Мой… ― выдохнул он на новом толчке. Жадно, нетерпеливо, немного болезненно, но искренне.
Они замирали время от времени, чтобы отвлечься на собственнические поцелуи, потом вновь стремились стать одним целым: Чонин двигался мощно, сильно, стараясь проникнуть глубже, Хань сам подавался навстречу, насаживался, опираясь ладонями о широкие плечи, стремясь к абсолютной близости. Хриплое дыхание оставалось на губах напротив, как и отрывистые стоны, как и их имена, потом всё смешивалось опять в соприкосновениях губ, дрожало на кончиках языков, проступало вместе с каплями пота на коже ― светлой и смуглой. Им друг друга не хватало ― до боли и пьянящего вкуса лёгкого безумия.
Ближе, чем когда-либо ещё, но всё равно мало.
Они дышали друг другом, целовали, слепо водили руками по разгорячённым и дрожащим телам, бросали себя друг к другу, сливались в одном из самых древних танцев и не могли насытиться.
Хань задохнулся, ощутив в себе член Чонина предельно остро, тут же забился в его руках, когда удовольствие захлестнуло с головой. И они застыли, обнявшись и прильнув друг к другу, пытаясь научиться дышать заново, продолжая крупно дрожать и вспоминая, что же они себе позволили только что.
Хань прикрыл глаза, почувствовав на шее горячее дыхание Чонина. Чонин ещё крепче обнял его ― прижал с силой к твёрдым от напряжения мышцам.
– Что ж ты… так долго? ― едва слышно прошептал Хань.
– Прости.
– Это было быстро. Но если ты скажешь, что унизительно, я тебя ударю. Потому что мне хорошо.
– Я…
– Мне наплевать на твоё плотное расписание. Мне ты нужен, а не твоё расписание. Даже если тебя будет мало и очень быстро, мне в самый раз. Ты запомнил? ― Торопливый хриплый шёпот терялся между ними и таял в шумном дыхании, разбавленном быстрыми касаниями губ.
– Хань…
– Это значит, что ты не имеешь права уйти из-за какого-то грёбаного расписания. Я доступно объяснил?
– Хань…
– Доступно? ― Жёстко потянуть за тёмные волосы и ожечь поцелуем шею.
– Да. Хань, перестань закручивать гайки, это всё-таки…
– Первый раз? Поэтому и закручиваю гайки, чтобы он не стал последним. Все гении с приветом ― ты не исключение, а я морально не готов к потрясениям на почве личной жизни в силу почтенного возраста, пусть ты и не считаешь нужным называть меня хёном. И ты виноват в том, что я теперь знаю о балете столько, сколько никогда не знал.
– Жалеешь об этом? ― Твёрдые губы потёрлись о кожу под правым ухом Ханя.
– Ни капельки. Пока у меня есть ты. В комнате есть диван. В спальне ― кровать.
– Мне и так хорошо.
– Охотно верю, но моя спина повторения не выдержит. Честно.
– Чёрт… прости.
– Ещё раз попросишь прощения ― я тебя ударю. Это было лучшее, что могло со мной случиться. Но много хорошо тоже не хорошо. Повторим, когда спина придёт в норму. А сейчас лучше мягкое что-нибудь. Кроватка или диванчик подойдут вполне.
Чонин явно собирался извиниться ещё раз, но вовремя прикусил язык и превратил «прости» в поцелуй. Умница.
– Правило номер один, ― Хань перевёл дух после поцелуя, тронул пальцами смуглое лицо и слабо улыбнулся, ― ты не имеешь права уходить. Вообще.
– Совсем-совсем? Даже на запись шоу в десять утра?
Новый томный поцелуй мог сбить с мысли кого угодно, но Хань точно знал, чего он хочет, поэтому не позволил себе забыться.
– Правило номер два ― увижу рядом с тобой Чанёля, пристрелю.
– Его или меня? ― не удержался от ироничного смешка Чонин.
– Дай-ка подумать… Кстати, ты умеешь готовить индейку?
– Я вообще готовить не умею. А сам?
Лёгкое прикосновение губ к виску ― и Хань блаженно зажмурился, глухо пробормотав:
– Если б умел, не спрашивал бы. И почему это я должен уметь?
– Но ты же китаец, значит, можешь приготовить всё, что шевелится, а то, что не шевелится…
– Чонин!!!
– * ―
Колонка Лу Ханя получила постоянный статус и стала занимать гораздо больше места, чем планировалось изначально. И балет превратился в неотъемлемую часть журнала, словно визитная карточка.
Хань был прав в том, что касалось одного плотного расписания. Плотное расписание Чонина прекрасно сочеталось с полной свободой Ханя. Как только у Чонина появлялся кусочек времени на себя, хватало всего одного звонка, чтобы они могли встретиться и остаться только вдвоём. Иногда торопливо, жадно и исступлённо, как в первый раз, иногда томно, сладко и без спешки. Предсказать заранее такие встречи и их длительность редко удавалось, но в этом заключалась особая прелесть их отношений, которую ценил Хань, ― тут и при желании не заскучаешь. Хотя скучать не приходилось и по другим причинам. Просто потому, что речь шла о Чонине, а Чонин не умел предаваться лености и ничегонеделанью, он всегда с лёгкостью находил занятие как себе, так и им обоим.
Никакой серой обыденности. В ближайшие несколько лет ― уж точно.
В редакции не раз шутили на тему вдохновения для Ханя и его столь быстрого и основательного увлечения балетом. Он же отмалчивался и загадочно улыбался.
Потому что дело было не в гениальности или мастерстве ведущего танцовщика труппы ― Кая. Дело было в Чонине и в его отношении к танцу. Это ― существенная разница, и о ней знали лишь два влюблённых друг в друга человека.
Этого достаточно, чтобы разбить одиночество.
Больше и не нужно.
