Текст книги "Больше и не нужно (СИ)"
Автор книги: Ie-rey
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
– Вы когда-нибудь слышали о таком понятии как «выворотность»? Это базовое понятие в классическом танце, хотя, если честно, оно имело отношение, прежде всего, к искусству фехтования, впрочем, фехтование и балет имеют много общего, могу вам потом рассказать подробнее, а пока вернёмся всё-таки к выворотности. Это ключевая способность танцовщика свободно разворачивать ноги от бедра до кончиков пальцев. Есть люди, которые от рождения обладают такой способностью. Другим приходится учиться этому долго и упорно. Но если человек этому не научится, то… Выворотность ― это ключ, необходимость. Именно она даёт телу выразительность и способность выполнять движения просто, легко, естественно и красиво, как вы отметили. Нельзя заниматься классическим танцем, если вы не обрели сначала выворотность. И даже первая позиция, которая создала вам столько трудностей, базируется именно на выворотности.
– Сегодня я узнал о балете четвёртую вещь, ― подытожил Хань с весёлым смешком.
– Какие же знали до этого?
– Вы будете смеяться надо мной и презирать меня, если я вам скажу об этом.
– Даю слово, что не буду ни смеяться, ни презирать, ― пообещал явно заинтригованный Кай.
– Ну… я знал в балете слова балерина, трико и пуанты. Теперь вот буду знать выворотность.
– Не так уж плохо, ― пожал плечами Кай. ― И что вам кажется самым увлекательным из знакомых вам в балете вещей?
– Наверное… пуанты? Вы же умеете?
Ответом Ханю стал громкий смех. Вслед за этим скрипнула дверь, и в класс зашла миловидная девушка в расстёгнутом плаще.
– У вас тут весело, как я вижу. Что тебя так насмешило, Чонин?
– Суро, господин Лу из редакции еженедельника «Суббота» жаждет кое-что увидеть в моём исполнении, ― продолжая смеяться, с трудом сообщил Кай, пока Хань ставил в уме новую галочку и писал в скобочках, что настоящее имя Кая ― Чонин.
– О, «Суббота»! Я всегда покупаю ваш журнал ― он очень милый, ― ярко улыбнулась девушка. ― А что вы хотите увидеть в исполнении Чонина? Это нечто особенное?
– Спасибо, ― непонимающе отозвался на комплимент в адрес журнала Хань и замялся. ― Я говорил о тех штуках… с ленточками… Пуанты. Танец на пуантах.
Суро звонко расхохоталась.
– Вы хотите увидеть танец на пуантах? Вы хотите этого от Чонина? Вы с ума сошли! Танец на пуантах ― это один из основных технических элементов женского классического танца. Женского! Если вы в силах себе представить поддержку, стоя на кончиках пальцев, то я завидую силе вашего воображения, господин Лу. Бедный Чонин! ― Суро опустилась на колени рядом с Каем и обхватила его за плечи по-матерински, заодно погладив по голове. ― Шутки шутками, но вообще это распространённое заблуждение, не тушуйтесь так, господин Лу.
Суро отпустила Кая и протянула Ханю ладошку на европейский манер.
– Ким Суро, балерина. Если вы очень сильно хотите увидеть танец на пуантах, потерпите немного. Я переоденусь, разогреюсь и станцую для вас. Мне всё равно нужно кое-что отрепетировать. Да и Чонин посмотрит, вдруг посоветует что дельное. Подождёте? Я быстро!
И Суро умчалась в маленькую комнатку, плотно прикрыв за собой зеркальную дверь.
– Это Ким Суро. Прима-балерина, ― тихо пояснил Кай, кивнув в сторону комнатки. ― Вам повезло ― первым увидите её репетицию.
– М-м… ― Хань покосился на Кая. ― Простите, но… Чонин?
– Ким Чонин, ― коротко кивнул тот и неохотно продолжил: ― Это моё настоящее имя, но я не использую его на сцене и возле. Кай ― сценический псевдоним. Его достаточно. Настоящим именем пользуются… близкие. Буду вам признателен, господин Лу, если вы не станете использовать в вашей статье моё имя. Мне бы этого не хотелось.
Проблема. Ханю понравилось имя Кая, настоящее имя. Но ему только что предельно ясно дали понять, что называть Кая по имени позволено не всем. И Хань совершенно точно пока не относился к узкому кругу «близких». Для него Ким Чонин оставался Каем. Словно дистанция в вытянутую руку. Можно подойти близко, но нельзя коснуться. Невидимая, но осязаемая граница, которую нельзя преодолеть.
Суро переоделась и разогрелась действительно быстро, после чего Хань внимательно изучал сами пуанты, даже трогал и вертел в руках, смотрел, как Суро надевала их, и как Кай помогал ей, а затем они наслаждались немыслимо грациозным и изысканным танцем Суро на пуантах под негромкие переливы фортепиано, лившиеся из динамиков под потолком.
Ким Суро не отличалась ни высоким ростом, ни выдающейся фигурой. Она, скорее, казалась маленькой и невзрачной в обычной одежде, но в обтягивающих брючках и футболке поражала тренированным телом и непередаваемой пластикой. На пуантах же её пластика и выразительность выходили за обычные пределы и достигали какой-то сказочной отточенности.
– Потрясающе! ― подытожил Хань, когда Суро закончила танец, и от души зааплодировал.
С немного смущённой улыбкой Суро поклонилась и убежала на занятия с группой. Хань остался и хвостом последовал за Каем на занятия для продвинутой группы. Он мало что понимал в том, что происходило вокруг и, наверное, был несколько рассеянным. После занятия Хань осмелился тронуть Кая за плечо и пригласить в ближайшее кафе на лёгкий перекус. Под предлогом короткой беседы о самом Кае. Чтобы их ничто не отвлекало.
– * ―
Кай не горел желанием тратить время на кафе ― это бросалось в глаза, но всё же он ответил согласием. Накинув куртки, они прошлись по улице, присмотрели уютную кофейню и облюбовали угловой столик у окна. Хань заказал себе кофе и пару пирожных, Кай остановился на горячем шоколаде и фруктовом салате.
– Диета?
Кай покачал головой.
– Мне не нужно. Обычно я плотно завтракаю, поэтому в остальное время ем часто, но понемногу.
– Да, мне говорили, что вы мало на что отвлекаетесь и много занимаетесь. Не устаёте?
– Это приятная усталость. Как всегда, если вы занимаетесь чем-нибудь, что вам нравится.
– Расскажите о себе, пожалуйста, ― попросил Хань, когда принесли их заказ.
– Я не мастер рассказывать. ― Кай пожал плечами и помешал ложкой фруктовый салат в стеклянной вычурной вазочке. ― Просто спрашивайте о том, что вас интересует. Мне проще отвечать на вопросы.
– А если мои вопросы вдруг покажутся вам нетактичными? ― Хань постарался заранее подстелить себе соломки, чтобы падать было мягче.
– Я скажу вам об этом, ― хмыкнул Кай, спрятав глаза за длинной чёлкой.
– Значит, вы довольно прямолинейны?
– Мне гораздо чаще говорили, что я прямой, как танк. И это далеко не всегда достоинство. По крайней мере, это раздражает людей куда чаще, чем приходится им по вкусу.
– По-моему, это хорошая черта, ― тихо возразил Хань, повернув чашку с кофе ручкой к себе.
– Как вам угодно, так и считайте.
Хань кивнул, поставив в уме новую галочку ― Кай решителен и прям, и предпочитает расставлять точки над i сразу, при этом он всё равно замкнут и скрытен, потому что «тактика ответов на вопросы» при рассказе о себе свойственна именно скрытным людям ― легко избегать ловушек, фильтровать сведенья и скрывать то, что хочется скрыть. Но Хань был опытным журналистом, поэтому не собирался следовать стандартным процедурам и вопросам. Он мог удивить Кая и не собирался упускать такую возможность. К тому же, ему полагалось написать интересную статью, а Хань любил писать именно интересные и запоминающиеся статьи.
– Вы родились в Корее? В Сеуле?
– Да. Нет.
Ну вот, пожалуйста. Наглядный пример, подтверждавший правильность рассуждений Ханя о Кае. Предельная лаконичность и никакой развёрнутости.
– Откуда же вы, господин Кай? ― сосредоточившись на размешивании кофе, осторожно уточнил Хань. Он терпеливо пережил довольно долгую паузу.
– Южная Чолла, Сунчхон. Не думаю, что вам это что-то говорит.
– Почему? Юг страны, море… Помнится, во время Имчжинской войны именно в Сунчхоне был окружён генерал Кониши Юкинаги после смерти Тоётоми Хидэёши. Я там не был, но кое-что слышал. В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом там, как и в Кванчжу, проходили акции протеста, кажется.
Хань вскинул голову и встретил немного задумчивый взгляд Кая. Что ж, хотя бы один балл в свою пользу от Кая он только что заработал.
– А в Сеул вы приехали, чтобы поступить в школу искусств?
Короткий кивок ― и Кай вернулся к салату.
– Когда же вы заинтересовались балетом?
– Ещё в школе. В Сунчхоне. В Сеуле я занимался не только балетом, но балетом я занимался всегда ― одновременно с другими танцевальными направлениями. Балет не зря называют классическим танцем, потому что он даёт самую лучшую базу для любых танцевальных направлений. И даже не совсем танцевальных.
– Что вы имеете в виду?
– Актёрское фехтование. Например. ― Кай тонко улыбнулся.
– Закончили вы школу искусств в девятнадцать, правильно? И сразу же уехали в Европу?
– Поездка была спланирована заранее. Я занимался немного в Италии, во Франции. И провёл более полугода в Копенгагене. В следующем году я начал выступать на сцене. Но не часто. Это было довольно тяжело, поскольку обучение продолжалось одновременно с выступлениями. И я многого не знал и не умел. Только с двадцати двух лет я стал выступать более… насыщенно. И именно тогда меня выделили как солиста, позволив исполнять значительные роли или главные. В течение последнего года я исполнял только главные мужские роли. Но этого мало. Некоторые критики считают, что мне всё ещё недостаёт техничности.
– Зато они считают, что ваши актёрское мастерство и выразительность бесподобны.
Кай тихо поблагодарил за комплимент после очередной паузы.
– Но вас всё равно беспокоит мнение о вашей техничности?
– Немного. Я знаю, что артистизм и выразительность ценятся намного выше, чем безупречная техничность, но идеал в балансе.
– А почему предпочтение отдают артистизму, а не техничности?
– Потому что прекрасная техничность без артистизма ничего не даёт именно в балете. Техничность без умения отыгрывать образ ― это всего лишь спорт. Зритель даже не впечатлится программой танцовщика-техника, потому что в ней не будет ничего, кроме движения. Никакой игры, никаких эмоций. Одни… скажем так, трюки. И всё. Прекрасный техник без артистичности никогда не станет полноценным солистом. Даже как мастер и наставник такой техник стоит немногого, потому что он может научить лишь работе мышц и азам движения, но не танцу в полном смысле слова. Танец… ― Кай оставил ложку в вазочке и сделал глоток горячего шоколада. ― Танец ― это не просто голое движение. Танец ― это осмысленное движение. Как движение и игра вместе. Танец ― это язык движения. В нём есть даже слова и фразы, просто они строятся из движений и жестов, из эмоций. И любой танец ― это история, рассказ или поэма. Только от исполнителя зависит, насколько интересной и прекрасной будет эта история. Или поэма. Тут как с песнями или стихами. Если вы прочтёте стихи с безупречной дикцией, но без выражения, они никого не впечатлят, это будет просто звуковой шум, сотрясение воздуха, но если вы обыграете их голосом и чувствами, они тронут слушателей до глубины души, даже если у вас будут небольшие недостатки в дикции или произношении ― эмоции смогут это сгладить. Теперь понимаете? Высокая техничность тоже нужна, но артистичность нужна ещё больше, потому что без неё высокая техничность ― ничто, мусор, бесполезная трата времени. Кому нужен танец, который доставляет удовольствие лишь самому исполнителю в глубине души и никому больше?
Хань зачарованно смотрел на Кая всё время, пока тот говорил. Он вновь изменился до неузнаваемости, будто согретый музыкой и танцем. Он говорил о том, что искренне любил ― в этом не возникало сомнений. Он говорил о собственной одержимости и смысле своей жизни. И Хань мог поклясться, что видит перед собой самого красивого человека в мире, потому что именно в эти минуты Кай выглядел так, словно танцевал на сцене. И пока он танцевал, он сиял неоспоримой красотой.
– Я впервые слышу такие слова о танце, ― негромко признался Хань, придя в себя. ― И так действительно многое кажется более доступным для понимания. Вы всегда любили танцевать?
– Наверное. Я не задумывался об этом.
– Вы упомянули Копенгаген, когда говорили о своём обучении в Европе. Я говорил, что мало знаю о балете, но даже я в курсе, что русская, французская и итальянская школы ценятся высоко. Однако… Дания? Зачем вы провели в Дании более полугода? Разве балет в Дании способен вам что-то дать? Технику?
Искреннее недоумение Ханя вновь позабавило Кая и зажгло в его глазах озорные искорки.
– Датская школа классического танца не слишком сильна. В отношении женского танца. Зато датская школа известна именами Августа и Антуана Бурнонвилей. Бурнонвили и датская школа ― это практически синонимы пантомимы. Пантомима ― особенность датского балета. Пантомима в Дании не только сочетается с танцем, но иногда даже может преобладать. Помимо пантомимы «стиль Бурнонвиля» отдавал предпочтение мужскому танцу. В датских балетах женские роли были второстепенными, поэтому, например, эта школа никогда не блистала пальцевой техникой. Но датская школа до сих пор остаётся сильнейшей в подготовке именно мужчин-танцовщиков, поэтому я и стремился попасть туда.
– Вот и ответ на вопрос, откуда у вас эта склонность к пантомиме. Я заметил во время интервью. Вы иногда отвечали сначала жестами и мимикой, а только потом словами. По-моему, вам вообще проще говорить языком тела.
Кай оставил слова Ханя без ответа и сосредоточился на салате. Чёрта с два поймёшь, то ли ему не нравятся наблюдения Ханя, то ли он просто не знает, что тут можно сказать, то ли не хочет ничего говорить.
– Можно спросить вас… Быть может, это и нетактично, но всё же… Помимо танцев на что ещё вы охотно тратите своё время?
– Музыка, книги, занятия по вокалу, море… На многое. Об этом я тоже не задумывался. Люблю собак, но после Европы у меня слишком плотное расписание, чтобы я мог себе позволить вновь завести питомца. Держать же собаку только для того, чтобы её выгуливал кто-то другой, и потом она не узнавала меня… Мне не хочется. Позже, быть может. Когда у меня будет больше времени. Если.
– А как балет влияет на вашу личную жизнь? Если не секрет, конечно. В Европе, насколько я знаю, вас не раз включали в рейтинг самых красивых и сексуальных звёзд. ― Хань нагло импровизировал, но не смог удержаться. Ему действительно было интересно, что Кай ответит, а рейтинги точно имели место ― Хань неплохо знал «кухню» европейской журналистики и их приёмы.
– Это было в Европе. Не здесь. Другие ценности. Меня в большей степени считали, пожалуй, галантным. Впрочем, под этим подразумевали отнюдь не то, о чём вы, скорее всего, думаете. Под этим подразумевали мою склонность к флирту и… яркую сексуальность в рамках сцены.
– Любите флиртовать с дамами и играть? ― располагающе улыбнулся Хань, чтобы подтолкнуть Кая к чуть большей откровенности.
– Скорее да, чем нет.
– Тогда я просто не могу не спросить. Были ли вы влюблены?
– Как и каждый, наверное. Был. Но она была слишком хороша для меня. ― Немного грусти, но ни капли сожаления.
– Это как-то связано с балетом?
– Немного. Но она не была причиной моей увлечённости. Или же была просто одной из множества причин.
– А сейчас как с этим обстоят дела? Вы задумывались о собственной семье?
– Нет. Я недавно вернулся в Корею и сразу подписал контракт. Условия контракта не дают мне права сосредоточиться на чём-то другом, кроме карьеры. Только после истечения срока контракта. Меня это устраивает. На данный момент. Но всё может измениться.
– Почему? ― забеспокоился Хань, забыв о кофе и сластях.
– В танцах у людей нет никаких иных инструментов. Только собственное тело. А травмы ― это не редкость. Если повредить инструмент, заменить его будет нечем. Риск получить травму остаётся всегда. После ― можно преподавать, но не выступать. Конечно, травмы бывают разные. Некоторые позволяют продолжать работу на сцене, некоторые ― нет.
– У вас уже были травмы?
– Были. Первого вида. Это обычно связано со спиной. Иногда это сказывается на выступлениях, но при должном подходе не критично. В крайнем случае, всегда можно прибегнуть к помощи медиков и обезболивающим препаратам. Но, скажем, травма ноги уже будет иметь иные последствия. Например, перелом лодыжки, проблемы с коленом или другими суставами ног. Даже растяжения мышц на ногах могут привести к необратимым последствиям. Танцовщики, как правило, стараются беречь ноги и использовать их на все сто только во время танца. Бывают и такие люди, что после подобных травм продолжают выступать, но это как больно, так и опасно, потому что малейшая оплошность или случайность могут привести к печальному результату в виде инвалидной коляски ― уже безвозвратно и навсегда.
– Ужасно, ― пробормотал Хань, вспомнив о кофе.
– Да, но случается. Танцевальная медицина появилась не так давно, но даже ей не под силу творить чудеса и исправлять роковые случайности. Или не случайности.
– Могу я завтра вновь навестить вас и познакомиться с тем, как обычно проходят занятия для учеников? Интересно посмотреть, что вообще принято делать и как, и для чего.
– Конечно. Если вам это интересно. Вы даже можете попробовать, правда, с начальной группой. Разумеется, если вам не будет неловко торчать среди детей. ― Мягкая насмешка и та самая открытая улыбка, что произвела на Ханя неизгладимое впечатление.
– Не будет. Если вести занятие будете вы. ― Капелька флирта. Кай ведь сам сказал, что любит флиртовать. Правда, он сказал, что любит флиртовать с женщинами, о мужчинах он такого не говорил, но мало ли. И любопытно, какие же у него всё-таки отношения с Чанёлем? В свете упомянутой травмы спины. Если речь шла о пояснице, то это становилось серьёзным препятствием, например, для секса в рецептивной позиции.
Хань потягивал кофе, ждал реакции Кая и изучал его взглядом, отмечая по очередному кругу всякие мелкие детали. Например, гиперподвижность, выражавшуюся даже в сгибании и разгибании пальцев на руках. Кай не умел быть статичным и постоянно менял положение ― даже когда сидел. Пусть это были не всегда полноценные движения, а лишь намёки, но и этого более чем достаточно, чтобы заметить его тягу к импульсам, реакции на звуки или тактильные впечатления.
Перед Ханем сидел сгусток чистой энергии, для которого остановка всё равно что маленькая смерть. Плохо верилось, что Кай способен покорно лежать и ждать прикосновений и ласк или послушно принимать их, позволяя кому-то управлять движениями вместо себя. Плохо верилось, что кто-то другой в состоянии уловить и изучить ритм тела Кая. А если этого не сделать, то доставить ему удовольствие не выйдет. Просто ничего не получится. Хань прекрасно знал это по собственному опыту. И он не представлял, насколько сильно и самоотверженно надо любить, чтобы позволять всё больше ломать своё тело и терпеть постоянную боль от травмы и, как следствие всё той же травмы, неприятные ощущения от близости.
А ведь Кай совершенно не походил на мазохиста и слишком сильно любил танцевать. И это он согревал Чанёля в тот вечер, а не наоборот. Значит ли это, что в их отношениях любил Кай, а Чанёль оставался любимым? Очень может быть. Чем больше Хань смотрел на Кая, чем внимательнее наблюдал, тем больше замечал и узнавал.
Даже их беседа наводила на соответствующие мысли. Кай легко отдал инициативу Ханю, но жёстко обозначил границы, выходить за которые не позволялось.
– Ради вас. Я люблю говорить о балете, ― соизволил ответить на флирт Ханя Кай. В нужном ключе. ― Но я слишком строгий наставник. Уверены, что не пожалеете?
Хань привычно поставил галочку в уме ― Кай предпочитал вести и недвусмысленно это только что продемонстрировал.
– Вы лучший, я видел это. Не пожалею. Скажите, а что о вас думают друзья? Скажем, если бы они захотели охарактеризовать вас одним словом и как танцовщика, и как человека… Какое это было бы слово?
Кай всерьёз задумался. Немедленно пальцы заскользили по ручке чашки, по ложке, по поверхности стола, тронули салфетку. О вращающихся почти непрерывно ступнях Хань даже не вспоминал уже и не фиксировал лёгкие повороты и наклоны как головы, так и корпуса, едва заметные «волны» от плеч до бёдер и от бёдер до лодыжек. Игру мышц скрывала просторная одежда, но Хань всё равно улавливал её отголоски так или иначе. Кай сидел напротив, пил горячий шоколад, неторопливо ел фруктовый салат и вёл беседу, но продолжал танцевать при этом. Если не акцентировать на этом внимание, не сразу и заметишь, но Хань акцентировал и видел это чётко и ясно.
«Человек, влюблённый в танец». Да, именно так. И именно так будет называться статья Ханя.
– Наверное… ― Кай задумчиво прикоснулся пальцем к собственной нижней губе ― жест немного наивный, очень детский и ― в то же время ― мягко-эротичный. Хань ни разу в жизни не видел ничего подобного. Кай не соблазнял, он размышлял, но делал это так, что хотелось соблазниться. Этот жест не напоминал об огне и страсти, он напоминал о тепле и нежности, но безумно остро. Хань отпустил на волю собственное воображение и позволил взгляду изучить полную нижнюю губу Кая и прикасавшийся к ней кончик пальца. Если бы он мог, то осторожно сжал бы губу Кая собственными губами, вовлекая в медленный томный поцелуй со вкусом кофе и шоколада. Нежный и чувственный поцелуй, без натиска и пыла, но бесконечно долгий и заставляющий забыть о реальности.
Хань спохватился и переключился на тарелку со сластями, стараясь не глазеть на трогавшего пальцем губу Кая. Этот человек в самом деле умел двигаться и выражать движениями уйму всего такого, что могло свести с ума людей вокруг.
– Наверное, это было бы слово «сентиментальность».
От неожиданности Хань поперхнулся и закашлялся, после сипло уточнил:
– Что?
– Сентиментальность. Мне часто говорили об этом. Кажется, так считают все мои близкие. Они считают меня очень сентиментальным.
– Вы не кажетесь мне таким уж чувствительным, ― честно признался Хань, не заметивший в Кае ни грамма той самой чувствительности или нежности. ― У вас вообще много близких?
– Нет. Скорее, мало.
– И сентиментальным вас считают только они?
– Пожалуй. На что вы намекаете?
– На то, что вы замкнуты сами по себе. Вероятно, с вами не так уж просто наладить отношения. А поскольку близких у вас немного, вы ими дорожите. И только поэтому им кажется, что вы сентиментальны. Они путают ваши расположение к ним, искреннюю заботу и теплоту с чувствительностью. Я так думаю. Простите, просто совершенно не ощущаю вашей сентиментальности за всё время нашего общения. Либо вы и ваши близкие как-то иначе понимаете это слово.
Хань мог бы добавить ещё и соображения, и наблюдения по поводу контроля Каем их беседы, но счёл это лишним. Подобная жёсткость паршиво сочеталась с сентиментальностью. Нет, Хань ни за что не назвал бы Кая сентиментальным. Привязчивым ― возможно, да и то… Кай далеко не ко всем привязывался, лишь к избранным, судя по всему. В конце концов, Кай даже не позволил Ханю называть его настоящим именем. Чонин… Это имя так и просилось на язык, и Ханю приходилось напоминать себе, что он Чонина не знает. Ему дозволено пока узнать лишь Кая.
Удивительный. Влюблённый в танец. Далёкий. И у него уже есть тот, чьи руки он готов всегда согреть собственным теплом. Грустно, но красиво.
– Вы скучаете по родным местам?
– Иногда. Много солнца и много моря. Но когда я танцую, не остаётся ничего плохого или печального.
Кто бы сомневался…
Хань отставил пустую тарелку и с сожалением отметил, что кофе в чашке осталось на пару глотков. И он лихорадочно искал в голове ещё какие-нибудь вопросы, потому что отчаянно не хотел завершать беседу и расставаться с этим удивительным человеком. Кай всё ещё был тайной, загадкой, и Хань желал разгадать его, получить сразу все ответы, чтобы потом забыть и потерять интерес. Это стало бы лучшим выходом, потому что Ханя уже всерьёз беспокоило собственное отношение к Каю.
Нет, он не подозревал себя во влюблённости или прочей подобной чепухе, в конце концов, то, что они оба встречались с парнями, ещё ничего не значило, но само по себе желание задавать Каю вопросы, выходящие за рамки статьи, вызывало у Ханя опасения. Так нельзя, так быть не должно, это вообще неправильно, но это было.
– Что ж, буду рад видеть вас завтра на занятиях. Лучше, если вы оденетесь поудобнее. Спасибо за приглашение и приятную беседу. Всего доброго. ― Кай перехватил инициативу именно тогда, когда Хань ничего подобного не ждал. Предпринять ничего он уже не успел: Кай оставил деньги на столе, накинул куртку и исчез за дверью раньше, чем Хань обрёл дар речи и придумал достойное возражение. Хань заказал ещё чашечку кофе и рассеянно посмотрел в окно.
На другой стороне улицы неприкаянно стоял Чанёль в надвинутой на глаза шапке, и Кай шёл именно к нему. Хань зачарованно следил, как они медленно двигались навстречу друг другу, остановились на миг, не обменявшись и парой слов, и зашагали дальше вместе ― плечом к плечу. Они молчали и просто шли вперёд, но выглядели так, словно делили пополам одни и те же мысли. Люди на улице оглядывались на них. Неудивительно. Эти двое казались странными, но притягательными. И очень тёплыми. Особенно в такой промозглый и хмурый осенний день.
Чанёль и Кай остановились у перехода в ожидании зелёного сигнала, и Хань стал свидетелем поразившего его короткого и странного происшествия. Он увидел, как Чанёль поднял руку, словно хотел то ли приобнять Кая, то ли просто ободряюще похлопать или дотронуться. Но рука Чанёля нерешительно замерла над плечом на несколько секунд, а после бессильно опустилась, так и не коснувшись Кая. Причём Кай ничего этого не заметил. А Хань сожалел, что видел всё это со спины и не мог оценить выражение на лице Чанёля. Теперь ему приходилось гадать, что это вообще было и почему.
Хотя один вывод напрашивался сам: для Чанёля Кай не меньшая загадка, чем для Ханя.
В тот вечер Хань ночевал у себя дома в гордом одиночестве и с выключенным телефоном. Меньше всего он хотел что-то объяснять Минсоку и винить в чём-либо Чонина. То есть, Кая. Чонина он не знал вообще.
И не существовало ни единого основания полагать, что Хань хоть когда-нибудь получит возможность узнать именно Чонина.
– * ―
Утром Хань торчал в жёлтом классе под прицелом множества детских глаз и чувствовал себя пусть не идиотом, но где-то близко. Ровно в десять в класс зашёл Кай ― и дети немедленно обрушились на него радостно галдящей волной. Кай весело смеялся, успевал как-то отвечать на сыпавшиеся со всех сторон приветствия и вопросы и прикасаться ладонями к детским макушкам в мимолётной ласке. Причём он вовсе не вёл себя во взрослой манере наставника, скорее уж, в манере старшего товарища.
Через десять минут детишки дисциплинированно выстроились у палки и приступили к упражнениям, которые, вероятно, уже неплохо запомнили. Кай же отвёл Ханя в сторонку.
– По поводу занятия. Обычно занятия начинаются с упражнений у палки, потом выполняются упражнения в центре класса. За ними следуют адажио и аллегро. Адажио обычно выполняется медленно, тоже как у палки, так и в центре. И в адажио могут входить любые па классического танца. Аллегро гораздо быстрее и строится на прыжках.
Хань слушал и кивал.
– Поскольку вы не ученик и впервые на таком занятии, попробуйте выполнять упражнения, повторяя их за детьми. Делайте то, что получается, и не переживайте, если что-то не сможете выполнить. Если вам будет больно что-то делать, тоже не пытайтесь. В любом случае, вы хотели просто посмотреть и разобраться, так? Это сделать вы сможете. Ну как? Рискнёте? Если вас смущает обстановка, можете просто присесть где-нибудь в уголке и смотреть со стороны.
– Я попробую, ― самонадеянно решил Хань. У палки торчали и совсем крохи. Если они делали упражнения, то уж Хань точно мог всё повторить. В теории. Он помнил, как пытался встать в первую позицию и чем это кончилось. Попытки провернуть это дома, честно говоря, желанного результата не дали. Зато Хань написал приличный кусок статьи и остался доволен текстом.
Он вернулся к палке и постарался сосредоточиться на упражнениях и трёхфазном дыхании ― штука тоже не из лёгких. Многое по-прежнему казалось ему простым, но когда он сам хотел сделать это «простое», вновь и вновь убеждался, насколько обманчива видимость и насколько сложно контролировать сразу и тело, и движения, и дыхание, и равновесие.
Кай наблюдал за учениками, подходил к каждому и ненавязчиво вносил исправления или давал подсказки. Хань придирчиво разглядывал мешковатую одежду Кая и невольно гадал, что же под ней скрыто.
Прямо сейчас Кай мог видеть мышцы на ногах Ханя и оценить его физическую подготовку. Хань не рассчитывал поразить Кая, но произвести впечатление вполне приятное очень хотел. Однако Кай оставил без внимания натренированные игрой в футбол ноги и к Ханю не подходил пока, но, несомненно, видел все жалкие попытки встать в позиции, приседания и прочие извращения, что Хань повторял за детьми.
– Первая позиция, ― неожиданно скомандовал Кай. ― Плие.
Детишки согнули коленки, встав в первую позицию, и так застыли. Хань страдал, но честно пытался. Мышцы сводило от долгого пребывания в положении, казавшемся Ханю чертовски неудобным.
Кай молчал, детишки хранили неподвижность ― кто-то без усилий, кто-то с трудом.
– Пор-де-бра, ― вновь неожиданно и резко.
Девочка у палки перед Ханем красиво повела рукой и изящно наклонилась.
– Первая позиция. Фондю.
Дети снова согнули коленки, но мягче, чем в плие, изящнее и легче. И снова замерли, храня неподвижность в этой позе. Вечность спустя Кай скомандовал:
– Пор-де-бра.
Хань попытался сделать нужное движение рукой, но всё равно не добился требуемой плавности и правильного положения руки.
Несколько долгих минут и новых страданий ― и всё повторилось, но уже без палки. И Хань осознал, насколько трудно выполнять те же упражнения вовсе без страховки. Удержать равновесие без палки казалось просто невозможным. И не только ему. Получалось сносно далеко не у всех детей, но они старались изо всех сил и не стеснялись просить наставника о помощи.
Хань глазел на Кая, когда тот бережно поддерживал одну из лучших учениц и тихо объяснял ей, как должны работать мышцы при правильном выполнении упражнения.
Потом настало время адажио. Дети что-то там раньше учили и показывали Каю результат, после чего Кай стянул бесформенную кофту, позволив наконец Ханю полюбоваться на его торс. Это был тот самый случай, когда в статике всё кажется отталкивающим и пугающим. Худой, даже слишком, одни длинные мышцы сверху на костях, сплетения жил и сухожилий. Рельефность тела чересчур сложна. Но всё мгновенно изменилось, едва Кай начал двигаться. Мышцы перекатывались под смуглой кожей и тонкой тканью майки, они словно жили сами по себе, независимо от Кая. И отвести глаза было просто невозможно. Каждое движение завораживало. Настолько красиво, точно и естественно, что это казалось почти чудом.
