Текст книги "В Бруклине все спокойно (СИ)"
Автор книги: honey_violence
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Нет, разумеется, для нового Стива Роджерса явно не было проблемой найти себе пару на ночь, но Барнс даже и не предполагал, что Роджерс действительно периодически ее находит, и, судя по потрясающе четким движениям и ни разу не царапнувшим член зубам, далеко не среди женщин.
Сам Стив, словно поняв, за что ему достался болезненный рывок за волосы, напоследок поцеловав Джеймса в бедро, отстранился и, подтянувшись к его лицу, произнес:
– Если хочешь, можешь быть сверху, – чем добил друга окончательно.
Барнс дернулся, хватая Роджерса за край так и не снятой футболки, едва не сталкивая их лицами, и возмущенно спросил:
– Где ты всему этому научился?
И тут Стив снова стал собой, как-то моментально стушевавшись и уже не выглядя властно и нагло.
– Наташа… дала пару видео.
– Наташа? – переспросил Барнс, не веря в то, что Романова, как чертова сватья, все это давным давно продумала и лишь проверяла, действительно ли Джеймс не наваляет Стиву за внезапные гейские факты его биографии, а сама в это время подсовывала Роджерсу гей-порно для просвещения на случай непредвиденного для Солдата, но вполне запланированного для Стива секса.
Но думать о Романовой в данную минуту не хотелось, а Стив, прижимающий его всем своим немаленьким весом к кровати, и вовсе отбивал любое желание думать упирающейся в пах эрекцией, поэтому, отложив план мести русской, Джеймс в очередной раз за вечер очаровательно протупил, слишком неверно и двусмысленно ляпнув:
– Ну давай посмотрим, чему ты там научился.
А спустя секунду оказался перевернут на живот и мастерски разложен в коленно-локтевой без шанса вырваться.
Кажется, учился Роджерс действительно старательно.
– Господигосподигосподи, что ты делаешь?! – расслабиться было трудно, вырваться невозможно, почувствовать хоть что-то, кроме стыда, нереально, но выхода из сложившейся ситуации не было, учитывая позу, в которую сложили его самого, поэтому самое разумное, что Барнс смог сделать, это отпихнуть локтем подушку, чтобы не задохнуться. Стало значительно легче дышать, а благодаря соскользнувшим локтям и сама поза стала гораздо удобнее, отчего все действия Роджерса внезапно обрели сакральный смысл.
– Рооооджерс, – как-то по-девчачьи всхлипнул Джеймс, чувствуя, как вверх по бедрам крайне быстро распространяется потрясающее тепло, а чужие пальцы в заднице уже не кажутся кощунством. А когда Стив с дико не забавным для их положения: “О!” нащупал его простату, Барнс и вовсе прикусил зубами простынь, чтобы не звучать откровенно по-сучьи. Правда, восторг его все равно был очевиден и болезненно упирался в кровать, но даже здесь Стив явился на помощь раньше, чем Джеймс изловчился добраться до собственного члена собственной же рукой.
Охладила пыл внезапно вжикнувшая молния на чужих джинсах, заставившая яйца поджаться от ужаса предстоящего действа, а пальцы на ногах подогнуться – дурацкая реакция на боль, присутствовавшая даже у Солдата во времена обнуления, крайне забавлявшая Рамлоу, когда тот ее наблюдал.
– Я не готов, – попытался было перевернуться на спину Джеймс, но горячие ладони, обхватившие его бедра и зафиксировавшие без права на передвижения в прежней коленно-локтевой, были неумолимы.
Когда внезапно анус обожгло чем-то холодным и крайне неприятным, Барнс едва не заверещал, сдавшись внезапно проклюнувшейся бабьей натуре.
– Баки, так будет не больно, – сообщил откуда-то из-за плеча Стив, целуя его в спину, но Джеймса это все равно ни черта не утешило, потому что непонятная субстанция крайне холодила разгоряченную задницу.
– Роджерс, только не говори, что она ментоловая, или что-то в этом духе, – как-то слишком безнадежно спросил он, буквально задницей чувствуя ответ.
– Я подумал, что так тебе будет менее неприятно.
И от факта того, что Роджерс, оказывается, уже смазкой закупился, зная, что у них все же будет секс, он настолько остолбенел, что чрезмерно резкое проникновение показалось пустяком на фоне осознания всей глубины вероломства лучшего друга и бывшей девушки.
Но дальше думать ему не позволили, как и долго привыкать к новым ощущениям. Стив толкнулся пару раз на пробу, а потом произнес, неожиданно жалостливо и тихо:
– Не могу. Слишком узко. Если я сейчас же не подумаю о чем-нибудь постороннем и не эротичном, то кончу, и это будет самый короткий секс в твоей жизни и самый позорный первый секс в истории.
Джеймсу оставалось только вздохнуть и расслабиться, пытаясь не сдавливать чужой член мышцами слишком крепко, но задача оказалось непосильной, потому что стоило дернуться в сторону, как где-то внутри него снова разлетелась на тысячи мурашек по телу затронутая скользнувшей по ней головкой волшебная точка, и Барнс протяжно застонал, как оказалось, вполне действенно сумев помочь этим Роджерсу, который, воодушевленный тем, что все же доставляет удовольствие другу, в несколько минут решительных и активных, как и он сам, проникновений сумел как-то ловко довести до оргазма обоих, правда, с небольшой разницей во времени.
– Поздравляю, камрад, первая диверсия в стан врага прошла успешно, – похвалил Барнс, вытягиваясь на простынях и чувствуя, как из задницы до ужаса не смешно вытекает чужая сперма. Чтобы хоть как-то отвлечься от этого не совсем приятного ощущения, он попросил:
– Поцелуй меня, – на что получил самый дебильный ответ в мире:
– Я делал тебе минет, не могу. Нужно почистить зубы.
– Роджерс, ты неисправим, – Барнс потянул друга на себя, вынуждая открыть рот и проскальзывая в него языком.
– Ты на вкус, как мороженое, – внезапно сообщил Стив, отрываясь от поцелуя, словно Джеймсу хотелось знать, каков на вкус его собственный член, хотя, кажется, он и так это уже узнал.
По-прежнему ощущая неприятные последствия приятного времяпровождения между ягодиц, он как-то обреченно произнес:
– Я сейчас крайне подтаявшее мороженое, – а на недоуменный взгляд друга, закатывая глаза, спросил:
– Наташа ничего не рассказывала про то, как сделать процесс менее липким? – и видя наконец понимание шутки про мороженое на чужом лице, расплывающемся в улыбке, добавил:
– Роджерс, в следующий раз никакой мяты. Ты мне все воспоминания детства испоганил своим сравнением про мороженое. И смазкой для снеговиков. А ведь я так любил пломбир с листочком мяты сверху в жаркий летний день…
На что Стив, видимо, не подумав, ответил:
– Мятное молоко тоже вкусное, – а потом осознав, что произнес, смутился, но руку, продвигающуюся к чужой заднице, все равно не убрал.
========== Ненормативная лексика ==========
– Блять, – Джеймс в очередной раз бьется ногой о миллионную тумбочку в квартире Роджерса, расставленную кто бы знал за каким хреном – все равно ничего не хранит ведь.
– Не выражайся, – доносится с дивана. Стив невозмутимо грозит ему пультом, даже не поворачиваясь, так, на удачу, что Барнс заметит, и возвращается к просмотру футбольного матча. Ярый любитель радио-трансляций в прошлом, теперь сопляк дорвался до полноценного телевидения, и оторвать его от плазмы во всю стену задача не из простых.
– Не обставляйся мебелью, как пожилая леди. – Палец чертовски болит, но он же Солдат, крепыш из Гидры, ему положено терпеть, поэтому Зимний приказывает себе не вздыхать и направляется к креслу: никто не говорил, что он сам любит футбол хоть сколько-нибудь меньше, чем Роджерс.
– Да бляяять, – удариться тем же пальцем уже о кресло оказывается убийственным сюрпризом. Дважды ударенный, палец даже не болит, так, пульсирует немного, да и это как-то забывается, стоит поднять взгляд с покрасневшей ноги на лицо Стива, чьи глаза, кажется, вот-вот выпрыгнут из орбит – настолько они огромные от негодования.
– Не выражайся, я тебе сказал! – пульт прилетает ему в голову чуть раньше, чем оплеуха и захват с последующим приземлением на пол. Стивова рука, кажется, вот-вот расплющит его черепушку, как орех – любимый захват самого Баки в их далеком-далеком детстве, когда Роджерс был еще хрупкий, как веточка, и достаточно было чуть согнуть руку в локте, чтобы он взмолил о пощаде в очередной их пацанской возне на ковре в гостиной.
– Ты весишь, как слон, – сипит Джеймс, пытаясь спихнуть друга с себя. Все это здорово напоминает ту драку на геликарриере, только вот в этот раз убивать никого не нужно. Правда теперь у Роджерса есть миссия, самая гуманитарная из возможных, и кажется, он намерен, в отличие от Баки, выполнить ее чего бы ему это ни стоило.
– Повторяй за мной: “Я больше не буду выражаться”.
Интересно, думает Солдат, пыхтя и пытаясь вырваться, когда Стив говорит этим голосом учительницы младших классов, его действительно кто-то воспринимает всерьез? Лично он не смог бы. Да и сейчас, в общем-то, не пытается, фыркает и проглатывает смешок, не сумевший перерасти в смех от недостатка кислорода.
– Повторяй, я сказал, – Роджерс отпускает его из захвата, сваливая кучей на полу: придурок весит определенно больше, и двигаться у Джеймса не получается. Прижатый к полу, он примирительно поднимает ладони вверх, мол, все-все, сдаюсь, но Стив сморит так грозно, что приходится сдерживаться и не улыбаться.
– Встань с меня для начала, – требует он, пряча улыбку. Но Роджерс непреклонен:
– Повторяй, – еще пара сантиметров, и Стив ударится своим лбом об его, как баран, некстати замечает Джеймс. Чужое дыхание неприятно щекочет кожу, и он морщится, неспособный достать зачесавшийся нос прижатыми к полу руками. Вместо него это зачем-то делает Стив. Протягивает руку и фалангой несколько раз трет кончик его носа. И это тупо, откровенно-тупо. Потому что ему приходится отвернуть лицо и дышит теперь Роджерс куда-то ему в висок. Пыхтит, как паровоз, отправляя неправильные мурашки в сторону всего, где им быть не положено.
– Я больше не буду выражаться, – быстренько бормочет Барнс, чтобы закончить поскорее этот идиотизм, и чувствует, как собственное дыхание забирается под чужую ладонь, замершую возле его щеки. Теплое, влажное такое дыхание. И это еще тупее, что чесать другу нос. Настолько тупо, что Роджерс, придавивший его к полу, со своим нахождением сверху теперь не просто некстати – до опасного невовремя, а домашние шорты на обоих тонкие до безобразия.
– Блять, – доносится сверху, и Стив скатывается с него со скоростью, которой бы позавидовал любой олимпийский бегун.
– Не выражайся, – одергивает его поднимающийся следом Баки.
Остаток матча они досматривают в молчании.
========== Сливки ==========
Барнс чувствует себя хреновой змеей в банке у заклинателя. Стиву достаточно открыть рот, чтобы его унесло в страну подчинения, полного и безоговорочного. Неважно, что Роджерс будет говорить, какую чушь или праведные речи нести – Джеймсу достаточно смотреть на его губы, на то, как они двигаются. Смотреть и проваливаться, как в воду, желание его выебать. Или быть выебанным.
Этого нельзя произносить вслух, нельзя озвучивать свои мысли последнему девственнику Америки, просто нельзя и все. Потому что Стив – друг, Стив – голос его совести. Стив – все, что угодно, кроме тела, в которое можно вбиваться, думая только о себе и своем удовольствии.
– Я иду в магазин, купить молока? – Роджерс натягивает бейсболку, приглаживая выбивающиеся волосы, и Джеймс скрипит зубами, видя, как чужие пальцы проталкивают светлые пряди под ткань.
– Баки, что хочешь на ужин? – Стив проносит пакеты в кухню, и Барнс едва не воет, наблюдая, как напрягаются крепкие мышцы под загорелой кожей. Кэп раскладывает продукты на столе, и Джеймс думает: разложи меня. Тут же, на столе. И побитой собакой сбегает в душ выдрочить чертова белобрысого придурка из своей головы, утыкаясь лбом в стену вместо чужой спины/груди/шеи.
На сколько его хватит, он не знает. Потому что понимает, что Стив не откажет. Стоит только попросить, стоит только потребовать, стоит просто прийти ночью в чужую спальню, дверь в которую так опрометчиво не закрывается на замок. Ведь Роджерс его не боится.
А стоило бы.
– Так что ты хочешь? – голубые глаза так наивно-светло глядят ему в душу, и только дурак, думает Джеймс, не понял бы по его ответному взгляду, чего он хочет. Но он сдерживается и улыбается в ответ:
– Карбонара подойдет.
– Тогда нужны сливки. Я быстро, – Стив снова устремляется на выход в магазин, и Барнс мысленно ругает себя, ловя на пошлой шутке, что с вопросом сливок для Роджерса он справился бы быстрее.
========== Принадлежать ==========
Warning: нанесение увечий во время секса. Если это ваш кактус, не кушайте.
____
Барнс вздрагивает, когда лезвие перестает кружить по телу и наконец заходит под кожу. Кадык дергается несколько раз: слюны слишком много, как будто Стив не причиняет ему боль, а кормит с ладони сладким. Хотя болью это не называть; переизбыток нежности в конце концов всегда приводит к садомазохическому сексу, а в их случае еще и к нанесению повреждений, так что все происходящее – потолок обоюдного удовольствия с билетом за желтые стены в случае, если Фьюри или другие высоконравственные личности прознают о происходящем в квартире Капитана.
Засосы, укусы – все проходит слишком быстро, синеющий вдоль горла Джеймса ошейник к утру всегда исчезает. Порезы и царапины задерживаются на его коже немного дольше. Недостаточно долго, чтобы всякие выблядки перестали трахать его глазами каждый метр парковой дорожки, когда они выходят на пробежку, или тротуара, стоит им выйти прогуляться, но достаточно, чтобы тот не забывал, кому он принадлежит.
Принадлежать оказывается приятно. Не так, как когда он был Солдатом и принадлежал ГИДРе: без права вставить слово, без прав вообще. Принадлежать Стиву. Теперь ему можно все, и отдавать имеющуюся свободу оказывается до охуения горячо.
Вспоротая до локтя рука саднит и липнет к простыне. В этот раз Роджерс перестарался, но глядя на его губы, багровые от слизанной крови, Барнс забывает все свои претензии. Господи, психушка – это курорт по сравнению с адом, в который они попадут за такие дела, думает он, дергая рукой и чувствуя, как в местах, где ткань слиплась с кожей, снова проступает кровь. Стив обеспокоенно заглядывает ему в глаза, читая по чужому лицу отголоски боли. Баки знает, что ближайшие несколько дней тот будет невозможно нежен, возможно, его даже хватит на две-три ванильных, сладких ночи, только потом он снова сорвется, и в этом больше любви, чем во всех не состоявшихся у них когда-то свиданиях.
Барнс вздрагивает, когда лезвие перестает кружить по телу и наконец медленно в него входит. И разлетается вдребезги, чувствуя, как чужой язык проникает под вспоротую кожу между ребер, словно пытается достать сердце.
========== Солдату нравится Капитан Америка ==========
Солдату нравится Капитан Америка. Несущийся сломя голову, стоит Зимнему его позвать, срывающийся загодя до первого слова просьбы, понимающий все по взгляду. Славный малый.
Закусывающий губу и скребущий по полу ногтями, но не вырывающийся, когда Солдат впервые выказывает желание познакомиться поближе. Шепчущий дебильное: “Баки”, словно это как-то должно образумить Зимнего, вбивающегося в податливое тело, распятое под ним. Но не вырывающийся, не пытающийся наставить “друга”на путь истинный, не пытающийся достучаться до того, кто давно слой пепла, сожженного сотней ударов током внутри черепной коробки.
Стив Роджерс – хороший мальчик.
Солдату нравится наблюдать, как он борется с собой, как разрывают его на части боль и долг, как неприязнь к жестокости Зимнего смывается волной нежности к воскресшему Барнсу, пусть бы от Барнса в Зимнем осталась только внешность. Солдат не помнит, чтобы ему хоть раз за последние пятьдесят лет доставались такие, как Капитан.
С трогательным взглядом преданного щенка, добровольно ступающего в руки к маньяку. С теплыми пальцами, зарывающимися в отросшие волосы, прилипающие ко лбу, пока Зимний трахает Стива – но не для того, чтобы сделать больно, нет – чтобы заботливо смахнуть их за уши, стирая пот с чужого виска и срываясь следом больным стоном, потому что Солдат ненавидит любые проявления нежности и наказывает за них так, чтобы было неповадно повторяться. Но Роджерс упорно делает себе только хуже, и этот порочный круг настолько замкнут в их мирке – одном на двоих – что порой Зимний думает, что это судьба, что они встретились.
Кто, если не мазохист Роджерс, подошел бы ему, любящему причинять боль, больше? Чья, если не эта – чистая, искренняя – любовь могла бы удовлетворить его полностью в моменты, когда он со звериным оскалом вспарывает ей нутро откровенной жестокостью и ненавистью? Чья еще душа, если не Стива, доставила бы ему такое бесконечное наслаждение в процессе своего втаптывания в ничто? Душа, которую так хочется испоганить и так безнадежно не жаль.
Зимний ждет, пока Капитан сдастся, но тот упорствует в своем молчании и вере. И по-прежнему несется сломя голову, стоит Зимнему его позвать, срывается загодя до первого слова просьбы. И понимает все по взгляду. Ненавидящему, ледяному взгляду.
Солдату нравится Капитан Америка.
14 мая 2014
