Текст книги "Интервью с убийцей (СИ)"

Автор книги: Хель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== Глава 1 ==========

В лучах рассвета здание тюрьмы кажется серой льдистой глыбой, которую невозможно растопить. Оно высится, бесконечное в этой своей серости, и нехотя тянется к небу. Десять этажей – самое высокое здание в окрестностях. Десять этажей боли, слез и ночей, пропитанные глупой надеждой и страхами.

Десять этажей преступлений.

Десять этажей крови и смертей.

Стальной мешок, из которого невозможно выбраться живым.

Регина Миллс поправляет волосы, выходя из машины. Она заставляет себя абстрагироваться от этого места. На визит ей отведено ровно два часа – время, за которое нужно успеть задать все вопросы. Она постарается. Другого шанса у нее не будет. Никто ей его не даст.

На Регине – узкая юбка-«карандаш», белая блузка, телесные колготки и черные туфли на остром каблуке. Для законченности образа не хватает узких стеклышек очков, но Регина оставила их в машине и не хочет возвращаться. Она крепче сжимает блокнот и вскидывает голову, невольно считая этажи. Действительно десять. А она чего ждала?

Регина невольно втягивает ноздрями воздух, будто пытается уловить хоть один знакомый запах. Тщетно: территория тюрьмы обеззараживается несколько раз на дню, а служат здесь только беты, чтобы исключить шанс на совпадение. Разумно. Регина и сама несколько дней подряд пила препарат, сбивающий запах: не то чтобы она боялась, что его кто-нибудь учует, но предосторожность не бывает лишней. Кроме того, через неделю у нее начнется цикл, и пить лекарство пришлось бы в любом случае. Нет ничего страшного в том, что она начала немного раньше.

Хмурый охранник ждет ее у ворот, проверяет карточку доступа и заставляет оставить отпечаток в специальном планшете: Регина слышала, что в этой тюрьме все автоматизировано до предела. Еще вчера она смеялась над тем, что ей тут просканируют сетчатку глаза, а сегодня она склоняется к холодной машине и заглядывает в небольшое отверстие, позволяя системе занести ее данные в картотеку посетителей. Помимо прочего дополнительный сканер проверяет, не прячет ли она чего-нибудь в нижнем белье, и это кажется настолько унизительным, что Регина пару мгновений борется с желанием развернуться и уйти из этого места. Почти сразу она вспоминает, с каким трудом выбила себе это задание, и желание уйти растворяется в чувстве невыразимой гордости. Это будет только ее интервью. Только ее триумф. А Сидни Гласс может утереться – она даже подкинет ему свои черновики.

Регина довольно улыбается, предвкушая то, что ее ждет. Она прокручивает в голове вопросы: один за одним, один за одним. У нее отличная память, она помнит их все – еще и потому, что просидела не одну ночь, стараясь подобрать верные формулировки: от этого зависит, насколько успешным окажется ее визит сюда.

Бронированный лифт закрывает двери почти абсолютно бесшумно. Охранник стоит спиной к Регине, и она думает, окажется ли он удивлен, если почувствует, как ему между позвонков вонзается остро заточенный карандаш. Наверное, это место действует как-то по-особенному: раньше Регина не наблюдала за собой подобных фантазий.

Лифт едет достаточно быстро, но на нужном этаже Регине снова приходится пройти сквозь системы, которые считывают ее, сверяют и щелкают, когда отыскивают необходимые совпадения. Нигде нет часов, мобильник отобрали при входе, Регина нервничает, но старается не выдавать своего состояния. Она понимает, что здесь ее желания не играют ни малейшей роли и что при любом признаке неповиновения ее выставят вон и никогда не пустят обратно. Она, конечно, готова не возвращаться. Но не раньше, чем дело будет сделано.

– У вас один час тридцать минут, – равнодушно напоминает охранник, и ему нет ровным счетом никакого дела, что целых полчаса Регина потратила на то, чтобы убедить систему, что при ней нет никакого оружия. Будь Регина в своем царстве журналистики, она непременно сказала бы что-нибудь язвительное, заставила бы охранника перевести часы, пригрозила бы ему всеми карами и последствиями. Но, увы, она в тюрьме. Прикусив язык, Регина как можно сильнее цокает каблуками по стальному покрытию пола. И невольно сглатывает, когда понимает, что идет по узкому коридору мимо камер, в которых выключен свет. И откуда-то оттуда, из темноты, на нее устремлены любопытные взгляды убийц. Может быть, они думают о том, как убивают ее – Регина не знает. Иногда она жалеет, что у нее такая богатая фантазия. О чем она точно не жалеет, так это о том, что никто из преступников не подойдет к стеклу, сколь бы толсто оно ни было. Все они сидят на своих цепях, и только одному сегодня слегка эту цепь ослабят. Потому что к нему идет посетитель.

– Час двадцать, – неумолимо говорит охранник и уходит, оставляя Регину одну в этом царстве тишины и стали. Она стоит перед последней камерой и нервно оглядывается, снова зачем-то ощупывая блокнот и карандаш: диктофон ей пронести не разрешили. Ничего механического. Ничего запрещенного – а запрещено здесь практически все. Регина удивлена, что ее не заставили раздеться и не выдали взамен безликую робу, скрывающую очертания тела и задерживающую запахи.

– Они отняли у нас целых полчаса, да, дорогуша?

Вкрадчивый голос раздается совсем рядом, и Регина, вздрогнув, напрягает глаза, пытаясь высмотреть собеседника сквозь стекло. Она отлично знает, как выглядит тот, к кому она пришла, и все же оказывается не готова, когда бледное, почти белое, лицо выныривает из темноты камеры. Серые глаза тут же принимаются изучать Регину, и она может поклясться, что этот взгляд работает не хуже всех тех сканеров, что уже считали ее.

– Не страшно, – говорит Эмма Свон – заключенная под номером STRBRK20-15. – Ты еще вернешься сюда. Это я могу тебе обещать.

Ее слова звучат угрожающе, и Регина практически заставляет себя не думать о них. Ей хочется присесть, но в этой тюрьме такая услуга не предоставляется. Она должна быть благодарна, что ей вообще позволили сюда прийти.

– Вы – Эмма Свон? – зачем-то спрашивает Регина, хотя и так знает ответ. Но это ее первый вопрос, и она хочет, чтобы все прошло по правилам – теперь уже по ее правилам, которые она непременно установит.

Она невольно – снова – принюхивается, с далекой и удивительной досадой вспоминая, что не сможет ничего учуять. Вчера она вместе со всеми в офисе делала ставки, кто же Эмма Свон: бета или омега? Кто-то поставил на то, что она альфа, и Регина долго и презрительно смеялась. Альфы не бывают убийцами. И уж совершенно точно они не убивают омег во время цикла.

Ей не отвечают и продолжают разглядывать. Лицо женщины за стеклом не меняет своего выражения, оставаясь холодным и безучастным. Уголки губ чуть опущены книзу. Выбеленные волосы, собранные в тугой пучок, кажутся безумно жесткими. Их почему-то хочется потрогать, чтобы убедиться в этом.

«Эмма Свон, – думает Регина, холодея, – самый опасный преступник штата Мэн за последние десять лет. На ее счету больше сорока смертей – и это только те, в которых она созналась. Следствие по ее делу продолжается вот уже больше года, и все это время к ней не пускали репортеров…»

Регина Миллс – первая, кто добился права осветить историю Эммы Свон. Немало было проиграно боев прежде, чем Регина получила заветную бумажку, на которой черным по белому значился ее пропуск в мир большой журналистики. И она не упустит свой шанс – шанс выбраться из этого захолустья.

Регина откашливается и, облизывая отчего-то пересохшие губы, пробегает взглядом по списку вопросов. Его никто не проверял, не ограничивал Регину в выборе слов, которые почему-то плохо ложатся на язык. Регине не по себе. Она знает, что камеры заперты на десяток замков, что за ними наблюдает множество видеглазков, что охранники готовы в любой момент пресечь возможное нарушение… И все же Регину потряхивает от страха. Она, никогда ничего не боящаяся, смело заходящая в вольер с тиграми, врывающаяся в наркопритоны, спасающая детей из горящих домов, боится женщину, которая никогда не сможет до нее дотронуться. Женщину, с которой они больше никогда не увидятся. Женщину, которая…

Глаза Регины расширяются. Она крепче вцепляется в блокнот.

Эмма Свон сказала, что Регина еще вернется сюда. Почему? Почему она так сказала?

Этот вопрос готов сорваться с губ, но Регина останавливает себя. Несмотря на то, что врачи признали Эмму Свон полностью вменяемой, общественность убеждена: невозможно творить то, что она творила, и оставаться здоровой. Скорее всего, она уже наполовину живет в каком-то своем мире, и Регине нужно успеть поговорить с ней до того, как воронка засосет ее окончательно.

Регина снова откашливается и говорит, стараясь произносить слова громко и отчетливо, забывая, что тюремные микрофоны работают на полную:

– Вы сознались в убийстве сорока омег. Сколько еще смертей на вашем счету?

Она осекается, понимая, что сказала не то, что планировала.

На счету?

На совести – вот, что она должна была сказать!

Свон раздвигает тонкие губы в улыбке. Ее лицо все еще возле самого стекла, она едва ли не прижимается к нему носом. Регина невольно отмечает, что выше ее, но виной тому, должно быть, каблуки.

– Больше, чем ты можешь себе представить, милочка.

«Милочка» заставляет Регину передернуться: в основном от реакции собственного тела на это слово. По спине пробегает волна – словно Свон сказала что-то… сексуальное?!

Господи!

Регина трясет головой, не понимая. Между ней и Свон – толстое стекло, не пропускающее ничего, даже мимолетного дуновения ветерка. Свон – не альфа, а Регина не в начале цикла. Так почему же тело ее вдруг реагирует на какое-то слово, сорвавшееся с губ убийцы?

Это странно и нелепо. Регина – профессионал, но что-то вынуждает ее смущаться и бояться. Может быть, само место давит на нее? Да, наверняка. И еще близость цикла: все-таки препарат не до конца подавляет инстинкты.

– Почему вы убивали именно омег? – торопливо задает следующий вопрос Регина. – Это как-то связано с вашим прошлым? Вы – бета?

Ученые давно доказали, что только у бет – не у всех, конечно – остался ген, отвечающий за вспышки агрессивности, могущие привести к желанию убийств, которое почти невозможно контролировать. Иногда такое встречается и у омег, как у самых слабых в цепочке, но крайне редко. Да и омега, убивающая омег… Зачем? Чтобы заполучить как можно больше альф? Но ведь это бессмысленно: в любом случае альфа однажды найдет своего истинного омегу, и тогда ничего уже не остановит его. А если не найдет, то уйдет в вольное плавание, отрицая длительные отношения.

– Зачем тебе это знать? – улыбается Свон, и нет в ее улыбке ничего приятного. Ее взгляд все еще пуст и цепок, возможно, что цепкость его обусловлена именно этой пустотой.

Регина ежится, давя почти невыносимое желание броситься прочь. Ей чудится, что Свон может коснуться ее – даже сквозь толстое, пуленепробиваемое стекло – и это прикосновение окажется омерзительным.

Регина сглатывает, когда понимает, что Свон продолжает разглядывать ее. И застывает, когда еще более отчетливо понимает: не окажется. Прикосновение будет не омерзительным. О, нет…

Свон осматривали великое множество раз, и до сих пор врачи не уверены, кто она. Ее невысокий рост и достаточно худощавое телосложение не позволяют причислить ее к альфам, а для омеги ее тело недостаточно мягко и округло. Беты же не имеют запаха, а врачи с уверенностью – и это единственное, в чем они уверены – говорят, что запах присутствует. Они никогда не уточняют, что это за запах, и один из вопросов Регины касается как раз этого: народ хочет знать любые подробности.

– Вы согласились на интервью, мисс Свон, – говорит Регина, начиная злиться, ведь время идет. – А это значит, что я задаю вопросы, а вы на них отвечаете. Или вы хотите поменяться ролями?

Она позволяет себе тоже улыбнуться, сразу ощущая уверенность. Ее улыбки всегда сражают наповал – и друзей, и врагов. Однажды ей сказали, что ее улыбка натягивает штаны даже у тех, у кого нечем их натягивать. Регина приняла это за высший комплимент.

Свон смотрит на нее какое-то время, потом прижимается лбом к стеклу.

– Ты пришла брать интервью у убийцы, – пожимает она плечами. – Если мы поменяемся ролями, то убийцей станешь уже ты.

Она склоняет голову к правому плечу, взгляд ее становится хитрым.

– Ты тоже кого-то убивала, Регина?

Во рту Регины пересыхает.

– Отвечайте на вопросы, мисс Свон! – велит она надменно, пропуская мимо ушей неприятную реплику.

– Можешь звать меня Эммой, – великодушно разрешает Свон, но Регина не собирается пользоваться этим великодушием.

– Отвечайте на вопросы, мисс Свон, – повторяет она чуть тише и ловит себя на том, что снова принюхивается.

Это невозможно.

Совершенно невозможно.

Но ей до дрожи в коленях хочется узнать, чем пахнет Эмма Свон.

Они долго смотрят друг на друга сквозь разделительное стекло, и Свон торжествующе улыбается в момент, когда Регина понимает, что ей не хватит двух часов.

Ей придется выбить второе свидание.

Ей придется это сделать.

========== Глава 2 ==========

– Это совершенно необходимо.

Регине приходится врать, глядя шефу прямо в глаза. Ложь в ее умелых словах изворачивается немыслимым образом и становится абсолютной правдой. А потом Регина добавляет немного правды изначальной:

– Меня досматривали так долго, что я и половины вопросов задать не успела!

Она не успела спросить практически ничего, но шефу об этом знать необязательно: он и так почти сдался. Немудрено: такое интервью случается раз в сто лет, и шанс выпал именно их газете. Провала никто не допустит. Но игра есть игра, и в ней – свои правила.

– Ладно, – бурчит шеф. – Ты не представляешь, Миллс, как мне придется прогнуться…

Он тоже лжет. Никаких лишних прогибов: люди из правительства сами заинтересованы в том, чтобы осветить дело Эммы Свон. Возможно, они надеются, что репортеру она сообщит больше, чем им. Регину мучительно занимает вопрос, разрешены ли пытки во внутреннем министерстве штата Мэн. Но она всегда может спросить, не так ли?

К своему образу для второго свидания с Эммой Свон Регина подходит тщательнее обычного и останавливает себя в момент, когда красит губы яркой красной помадой. Зачем? Кого она собирается этим впечатлить? Убийцу? У нее нет ответов. Она просто хочет выглядеть хорошо – словно это настоящее свидание. С настоящим альфой.

Досмотр в тюрьме снова занимает непристойно много времени, но Регина готова. Кроме того, сегодня ей выделили не два, а четыре часа: очевидно, начальство тюрьмы оценило, как долго Эмма Свон может играть в гляделки, а затем и в молчанку.

Цок-цок-цок – эхо разносится по пустому коридору, отражается от стекол, перекрывающих камеры, и возвращается обратно.

Регина немного возбуждена, но считает, что это хорошо для дела. Статьи всегда выходят лучше, когда в них вложены эмоции. А рядом со Свон эмоции почему-то отказываются засыпать. Возможно, это действительно к лучшему.

На подходе к уже знакомой камере Регина невольно принюхивается и тут же одергивает себя. Сколько можно забывать о том, что это тюрьма, а не заведение для одиноких, где можно подобрать себе пару на ночь или две? Никаких запахов. Никаких прикосновений. Только взгляды, ведь от них ничего не случится. По крайней мере, с Региной не случается. Да она и не позволит чему-то пойти не так, а на крайний случай всегда есть охрана.

Свое нервное состояние Регина списывает на близость цикла. У нее он в конце сезона – каждого из четырех. Четыре раза за год – не так уж и много, она слышала, что у некоторых это происходит ежемесячно. Бедняжки. Родись она с таким обменом веществ, то не слезала бы с таблеток. Брр!

– Вы ведь та самая Регина Миллс, – нарушает вдруг тишину охранник, сопровождающий Регину, и та вздрагивает.

– Да, – не видит смысла она отрицать. Наверное, он читал ее статьи.

Охранник кивает, продолжая шагать вперед.

– И как вам здесь?

Регина медлит, прежде чем ответить. Здесь – это в тюрьме? А как здесь может быть?

– Я рада, что имею возможность уходить отсюда, – говорит она, когда наконец формулирует свои ощущения.

Охранник снова кивает, затем делает жест рукой, пропуская Регину вперед себя.

– У вас три с половиной часа, – напоминает он, и Регина спохватывается:

– Можно мне стул?

Она знает, что это не по правилам, но боится, что не выстоит столько. И не только потому, что вновь надела каблуки.

Регина изгибает губы в своей самой соблазнительной улыбке, способной затронуть чувства самой неприступной беты. Охранник колеблется, однако кивает и уходит, бурча, что сейчас вернется. Регина остается ждать и нетерпеливо поглядывает на стекло, за которым, как и вчера, темно. Она молчит, хотя внутри все бурлит от желания поскорее начать спрашивать.

Наконец стул принесен, Регина усаживается на него и почти шепчет:

– Я знаю, что вы здесь, Эмма Свон. Покажитесь.

Конечно, она здесь. Куда же она денется?

Темнота сдвигается, и заключенная STRBRK20-15 улыбается своему посетителю.

– Я же говорила, что ты вернешься.

Она выглядит точно так же, как и вчера, и это почему-то заставляет руки слегка задрожать.

– Вы сделали все возможное, чтобы ваше предсказание сбылось, – Регина старается сохранять невозмутимость, но ей это удается с трудом. Она ерзает на стуле, который должен был возвысить ее над Свон, вынужденной стоять во время интервью, однако выходит наоборот: Регина ощущает себя… жертвой, да, это самое близкое объяснение ее состоянию. Она смотрит на Свон снизу вверх и не ощущает спокойствия. Еще вчера она не хотела сюда возвращаться – зачем же вернулась? Только ли ради интервью?

Свон изучающе смотрит на Регину, затем прижимает ладонь к стеклу, и Регина едва удерживает себя от того, чтобы вскочить и прижать ладонь со своей стороны. Нелепый и быстрый страх ползет по ее спине вместе с каплей пота. Только ли интервью привело ее сюда, снова задается она вопросом. Или есть что-то еще?

Возможно, нехотя признается себе Регина, близость цикла и давнее отсутствие партнера играет с ней злую шутку. Свон не альфа, но сейчас это не столь уж и важно. Цикл диктует свои правила, и Регина до дрожи счастлива наличию стекла: ей не хочется демонстрировать неспособность сопротивляться сексуальному влечению. Еще вчера она была полностью уверена, что разыграет все по нужным нотам. Уже вчера все кардинально поменялось, и вот уже Эмма Свон садится за рояль.

Регина нервно потирает ладонью шею под волосами. Ноздри ее трепещут: она все еще хочет учуять хоть что-нибудь. Место, лишенное запахов, внезапно кажется ей неправильным, неестественным. И еще более неестественным потому кажется ей то, что у Свон, там, за стеклом, есть запах. Какой он?

Наверное, стоит найти себе кого-нибудь сегодня. Определенно. Тогда, когда начнется цикл, будет легче.

– Где вы родились? – спрашивает Регина, когда понимает, что молчание затянулось. – Кем были ваши родители?

Она выпрямляет спину, скользя взглядом по спокойному лицу Свон. Надежды на то, что удастся подловить, мало, но все-таки она есть.

Беты рождаются только от союза бет.

Омеги и альфы – от альф и омег.

Свон не может быть всеми сразу.

Регина подается вперед, жадно вслушиваясь, боясь пропустить хоть слово. Она внимательно изучала материалы дела Свон, но там не было ничего о ее родителях, а ведь это многое бы объяснило.

Свон убирает ладонь со стекла, и Регине отчего-то становится досадно. А потом она слышит спокойное:

– Я родилась в больнице. Мои родители были людьми.

Это и ответ, и не ответ. Регина непроизвольно хмыкает. Ей досадно и одновременно забавно. Это определенно игра. И она заводит. Регина любит играть, а еще больше она любит выигрывать. И здесь она тоже выиграет – так или иначе.

– Ваши родители – мужчина и женщина? – уточняет она, надеясь, что хотя бы здесь услышит что-то определенное. Случаи беременности мужчин довольно редки и обычно заканчиваются выкидышами из-за недостаточного – как правило – развития матки у омег, хотя история знает нескольких альф, рожденных от однополых союзов.

Свон улыбается, и каким-то образом темнота проникает в эту ее улыбку и заставляет Регину намокнуть между ног. Темная камера, темная Свон. Это настолько неожиданно и настолько дико, что Регина какое-то время сидит, стараясь не шевелиться, а потом резко сжимает бедра, в который раз забывая, что никто не учует ее запах: система обеззараживания воздуха работает очень четко. Кроме того, вокруг в свободном доступе одни беты, а им все равно, чем пахнет Регина.

Регина сглатывает.

Ей говорят, что ее запах – запах красных роз. Она не знает, какой он, и узнает только тогда, когда встретит своего соулмейта – так уж заведено. Только тогда розы откроют ей свой аромат. Остальные цветочные запахи Регина ощущает в полной мере, и альфы, несущие их, довольно привлекательны для нее. Иногда она встречает и омег, от которых исходит аромат лилий или тюльпанов, но сами омеги ей не так уж интересны. Время от времени Регине хочется почувствовать что-нибудь к носителям других запахов, но вселенная распорядилась определенно: если твой запах – запах цветов, то и в пару ты себе можешь выбирать лишь таких же. Остальные – это остальные. Они не для тебя. Может быть, это и мудро, потому что во время цикла Регина может совершенно свободно общаться с альфами, пахнущими, например, кофе, и не бояться потерять контроль. Говорят, раньше было иначе, и любой альфа мог по желанию брать себе любого омегу, бету или даже альфу. Регина не застала это время: она родилась на триста лет позже. И ее все устраивает.

Кроме Эммы Свон, раздевающей ее взглядом.

Что?!

Регина невольно прикрывает вырез на блузке руками, а потом слышит громкий смешок и чувствует, как краснеет.

– Знаешь, – доверительно говорит ей Свон, снова прижимая ладони к стеклу, – тебе не обязательно заходить так издалека.

Регина непонимающе хмурится. Свон подмигивает ей, и между ног вновь становится горячо. Проклятые таблетки совершенно не действуют! Регина собирается написать жалобу, как только выйдет отсюда, а пока что бормочет растерянно:

– Что? В каком смысле?

У нее в голове шумит. Она понимает, что происходит что-то неправильное, что-то, что ни в коем случае не должно происходить. Это тюрьма строгого режима, никто здесь не может испытывать влечение, это просто невозможно! Специальные системы и не менее специальные люди следят за этим двадцать четыре часа в сутки! Так почему же с ней такое творится?!

Она все еще объясняет себе это бездействием таблеток, когда Свон отвечает:

– Ты ведь хочешь знать, кто я.

Регина отшатывается, когда Свон лбом, грудью, бедрами прижимается к стеклу, словно намереваясь выдавить его и шагнуть сквозь осколки.

– Ты хочешь знать, чем я пахну.

Возбуждение настолько остро пробивает пах, что Регина на мгновение забывает, зачем она сюда пришла. А когда вспоминает, то больно прикусывает внутреннюю сторону щеки. Такого рода непрофессионализм неприемлем! Она здесь не для того, чтобы искать себе пару! Не среди убийц! Но… Да.

Она хочет это знать.

Свон наблюдает за ней с интересом, не отлипая от стекла. Улыбка блуждает по ее губам, и Регине хочется стереть ее. Чем угодно, как угодно, но стереть! Выжечь! Вырезать!

– Я хочу знать лишь о том, о чем спрашиваю, – говорит Регина, когда убеждается, что голос ее не будет дрожать. Нижнее белье вымокло напрочь, и такое впервые происходит вне цикла. Что-то явно не так, но разбираться с этим придется позже. Это интервью должно быть взято!

Придется стиснуть зубы.

– Задавай нужные вопросы, дорогая, – смеется Свон и наконец отходит от стекла, наполовину скрываясь в темноте камеры. Регине вдруг становится любопытно, как выглядит то место, где Свон провела уже столько времени. Есть ли там кровать или убийц заставляют спать на голом полу? Куда они ходят в туалет? Подобного рода тюрьмы не новинка для Мэна, однако никогда еще их внутреннее убранство не было продемонстрировано широкой публике, а заключенных никто никогда не спрашивал о том, удобно ли им.

Регина приободряется и берется за карандаш.

– Мисс Свон, – как можно более официально начинает она, и собственный тон отвлекает ее от тревожащих ощущений, – вы можете описать вашу камеру? На чем вы спите?

Она не сомневается, что уж сейчас-то ответ получит, и предвкушает первую победу: в самом деле, этот вопрос не касается ничего из того, о чем Свон так упорно не хочет говорить. Однако Свон отрицательно качает головой, и торжествующая улыбка медленно сползает с губ Регины.

Что?..

– Чтобы увидеть, как я тут живу, тебе придется зайти, милочка.

Регине кажется, что голос Свон проползает ей в самое нутро, касается потаенных мест, изворачивается там как гибкие пальцы. Между ног по-прежнему горячо и влажно. В голове плавает мутный туман. Наверное, нужно было принять больше таблеток. Кто же знал…

Зайти? Она в своем уме? Да кто же пустит репортера внутрь! Вся суть посещений сводится именно к тому, чтобы оставаться по разные стороны стекла!

– Возможно, – слышит Регина свой голос и холодеет от осознания произносимого, – я так и поступлю.

Она не верит тому, что говорит.

Вчера ей нужно было лишь задать ограниченное число вопросов и получить хоть какие-нибудь ответы.

Сегодня она уже собирается сделать то, чего не делал никто до нее.

Она хочет зайти в камеру к одной из самых жестоких убийц столетия.

И, может быть, вдохнуть ее запах.

Темнота многообещающе улыбается Регине вместе с Эммой Свон.

========== Глава 3 ==========

– Меня не поймут, если я не зайду к ней. Я заходила к тиграм, я заходила в горящие дома, я обезвреживала бомбу с саперами – и я не зайду в обычную камеру? Нелепо.

Регина вызывающе усмехается и закидывает ногу на ногу. Она сидит в глубоком кресле – самом неудобном из тех, в которых ей доводилось сидеть – и смотрит прямо в глаза суровому мужчине по имени Альберт Спенсер. Спенсер – начальник тюрьмы, и только он может разрешить – или не разрешить – то, чего Регина так старательно добивается. Ее собственный шеф отказался делать это и предоставил Регине полную свободу. Именно ею она сейчас и пользуется – ведь всем им нужно это интервью, не так ли?

Эмма Свон вновь не ответила ни на один из вопросов, и это настолько бедственное положение, что его нужно срочно исправлять. Газета уже дала анонс будущего интервью, читатели изнывают от нетерпения, их нельзя обманывать – такова официальная версия нового условия Регины. Она убеждает себя и окружающих, что дело нужно завершить.

– Вы можете установить дополнительное стекло в камере или надеть на заключенную наручники, – предлагает Регина, втайне содрогаясь от того, как близко будет к ней Эмма Свон: пусть даже в наручниках, пусть даже за еще одним стеклом. Она уже совершенно точно знает, что стремится попасть в камеру не только для того, чтобы явить миру очередное шокирующее интервью. Конечно, нет.

До начала цикла остается четыре дня. Это практически ничего. Вчера Регина провела в ванной около двух часов, стараясь избавиться от усиливающегося запаха. Сегодня ей кажется, что у нее не вышло. Абсолютно ничего не получилось.

Спенсер – бета, и по его лицу невозможно ничего понять: как все беты, он управляет собой лучше альф или омег. Регина гордится своим умением сохранять маску, но ей далеко до любого из тех, кто здесь работает.

– Так что же? – уточняет она в очередной раз, слегка прикусывая губу от мысли, как близка к Эмме Свон: ближе, чем когда бы то ни было. – Вы позволите мне сделать это?

Спенсер сцепляет пальцы, продолжая молча разглядывать Регину. Она подавляет порыв поерзать и сидит столь непринужденно, сколь позволяет ей тело, жаждущее прикосновений. Это категорически неправильно – рваться в такой ситуации в эпицентр бури, – но Регина не может – и более того, не хочет – отступить. Тщеславие и возбуждение правят ею одновременно, и если с одним из них она бы справилась, то против двоих нет никаких сил.

Эмма Свон – что-то новое для Регины. Что-то запретное. И, как и все новое и запретное, оно предельно интересно. Регине чудится, что она разгадает какую-то тайну, если войдет в камеру к Свон, и она стремится туда всеми правдами и неправдами, маскируя животный интерес ответственностью перед читателями: ведь это так удобно!

– Вы – очень странный человек, мисс Регина Миллс, – размыкает губы Альберт Спенсер, и Регина вздрагивает.

– Почему?

Спенсер слегка улыбается, и улыбка у него холодная и неприятная, как у большинства бет, когда они не стараются произвести впечатление.

– Я разрешу вам войти в камеру к заключенной, – отвечает он невпопад, но Регине уже и не нужно знать, почему она странная. Она добилась своего. И неважно, чем именно руководствуется Спенсер. Возможно, это станет важно после, когда закончится цикл, и Регина начнет мыслить ясно, а пока что она просто держится за свое интервью, чтобы не погрязнуть в пучине желания.

На улице ей становится легче. Она запрокидывает голову и смотрит на окна тюрьмы, зачем-то пытаясь угадать, где окно камеры Свон.

В этой тюрьме сидят беты – те, для которых запахи все же играют роль. Рожденные по ошибке, сами не обладающие никаким запахом, а потому не имеющие возможность отыскать себе пару. Природа жестока, она сводит с ума, а потом заставляет расплачиваться за чужие ошибки. В какой-то момент бета, живущая спокойной жизнью, вдруг понимает, что где-то рядом ходит ее соулмейт, и сосредотачивается на том, что до этого момента не волновало ее вовсе. Родители-беты не объясняют детям, как вести себя в таких случаях – никто не думает, что у них родится ребенок с отклонениями, – а потом всегда бывает поздно. Беты оказываются брошены в пучину того, с чем альфы и омеги знакомы с рождения, но последние могут себя контролировать. Беты же теряются, и редко когда рядом с ними находится человек, учащий их сдерживаться. Чаще всего они принимаются преследовать того, чей запах свел их с ума. Но преследуемый – будь он альфой или омегой – никогда не отвечает на призыв: у бет даже в таких случаях не появляется своего запаха, а потому они остаются непривлекательными для альф и омег. Все это имеет печальные последствия: неудовлетворенные, оскорбленные, уязвленные, беты убивают своего «соулмейта». Запах, тревожащий их, уходит, и вместе с ним уходит и помешательство. Как правило, после этого беты сами сдаются в руки к правосудию и честно отбывают положенное им наказание. Правительство понимающе относится к таким случаям и даже стремится досрочно освобождать бет, ведь они не могут нести полной ответственности за то, что природа жестоко посмеялась над ними, однако родственники жертв не дают своего согласия на послабление наказания. В случае Эммы Свон же речь и вовсе идет о смертной казни.

При мысли о Свон Регина содрогается в мгновенном экстазе. Она знает, что не должна хотеть убийцу, что может стать внеочередной жертвой, но все это никак не мешает ей представлять, как Свон берет ее прямо там, на полу камеры. Регина до крови закусывает губу, не в силах унять дрожь в коленях, и прерывисто вздыхает. Нужно снова принять лекарство. Никогда еще последние дни перед циклом не бывали столь обременительными.