Текст книги "Облеченные в облако (СИ)"

Автор книги: Грим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– Почему – лже? – выдохнул Дёма.

– Потому что истинный Василид умер давно. А до Василида вообще василиск сидел. Давай выберемся на более мелкое место.

Они прошли немного вперед.

Существо было надежно зафиксировано под потолком волокнами паутин, обрывками толстых пеньковых веревок и даже невесть как попавшим в пещеру ржавым стальным тросом. Наверное, чтоб не убежал, решил Дёма.

Сначала звуки лились из паука неразборчиво, но постепенно стали проскальзывать узнаваемые слоги, слоги складываться в слова. При этом паук непрерывно сучил свободными лапами, теребя волокна тенет. К своему удивлению, Дёма, вслушавшись, различил вполне осмысленное бормотанье и даже с подходящими к тексту интонациями. Словно охал паук, удрученный своим положением. Дёме тут же захотелось его освободить.

– Ох... ох... охота пуще неволи. Вы мне всё твердили, мамаша, что папаша на охоте погиб. А я как узнал, что вы-то и съели, так что-то во мне хрустнуло. А он и не противился, кроткий был.

– С кем это он? – шепотом спросил Дёма.

– С родителями. Детская травма у него. Как узнал, что папа не на охоте, а от банальной бытовухи погиб, так и травмировало. Фиксация и регрессия у него, – шепотом объяснил Аркадий. – Анти-Эдипов комплекс в себе пестует.

– Это паутину плетет? – спросил Дёма. Видимо, громче, чем следовало.

– Слева направо – плетем, справа налево – распускаем, – охотно откликнулось существо, словно обрадовавшись собеседнику. – На паутину отходы организма идут... Как сухое, так и сырье... мокрое сушим, сухое увлажняем... органический материал... органика... – бухтел паук, хотя никто его не просил о подробностях.

– А расплетаешь зачем? – задал более существенный вопрос Дёма.

– Расплетать-то не каждому в голову придет, – сказал паук. – Спасибо, надоумил великий Гомер. На примере придуманной им Пенелопы. Надо непрерывно находиться в плетении. Ибо стагнация грозит гибелью. Тут же накинутся и съедят. Невесты. Света белого не вижу. Травки, неба, солнца. Не знаю любви. А как оторвешься? Нет, мне оставить место никак нельзя. Словно парка... Парк, – поправился он.

– Да, не позавидуешь... – посочувствовал пауку Дёма, но зря.

– Предыдущий-то сплел и успокоился. Настолько успокоился, что уснул. Ох и смеялся я над ним. Гомерически! – восхитился собой паук-парк.

Этот гомерический пример привел Дёму в легкое замешательство. Он догадался, куда делись предшествующие василиски да василиды. Несмотря на предыдущий монолог о неправедности супругоядения, эта тварь в вопросе всеядности не далеко от мамаши ушла.

– А вам чего, пацаны... отвлекли... потерял нить... Я хотя бы сплетал или расплетал?

– А где ПУП? – спросил Дёма.

– А я и есть ПУП, – сказал паук. – Я здесь и бог, и закон. Будем знакомы.

– Пульт Управления Полетом? – не поверил солдат.

– Паук Управления Полетом, – сказал паук. – Пристанище Удрученного Пилигрима. Приют Утоленной Печали, Пещера Угнетенной Похоти. Расколдовывай сию аббревиатуру, как хошь.

– Он тут типа жреца при драконе, – уточнил Аркадий. – Посредник при общении с ним. Толмач. Опекун несмышленыша.

– Пилот... – подсказал Дёма.

– И паразит, – сказал Аркадий. – Вошел в симбиоз и содружество с этим драконом. Подключился к артерии и живет. Влияет на государственную политику – я хотел сказать, на дракона – так, как ему нужно для собственного паучьего существования. Его теперь ни за что не оторвать от жилы дракона. Он теперь, как пуповиной, связан с ним. И не только ментально, но и физически.

Действительно, сверху свисало и соединялось с телом паука нечто вроде толстого гофрированного шланга или пожарной кишки. Видимо, питание осуществлялось непосредственно в желудок твари, оставляя пасть паука свободной для разглагольствований.

– Зачем же ты, коль ты и вправду ПУП, над градом Летовым ящера распростер? – спросил Дёма.

– Да никто его не распростирал, – сказал лже-Василид. – Мне все равно, где он распростерся. Ему тоже без разницы, над каким участком Аида добро творить. Случайный выбор.

– А отвести его в иное место, более подходящее для его милостей, можешь?

– Отчего же не отвести? Можно. Чай дракон, а не козёл.

– А не врешь?

– Я всегда говорю только правду, какой бы кривдой она ни была, – сказал ПУП. – А направить хоть на север, хоть на запад земли можно. Или на юг, хотя согласно манихейским представлениям о мироздании юг земли занимает зло. Коль велите убрать, уберем, – непринужденно и как-то очень уж словоохотливо бормотал паук, в то же время глядя на Дёму своими блюдцами как-то очень уж выжидательно.

– Ну так... давай, – растерялся Дёма от такой паучьей покладистости.

– Отдай ему свой солдатский ремень, – шепнул Аркадий.

Дёма – хоть было жалко его, дембельского, с залитой свинцом пряжкой – распоясался и бросил ремень пауку. Тот ловко поймал его свободной от сучения нити лапой и тут же пристегнулся им к пуповине. Зафиксировался.

– Это у него фобия. Я тебе говорил про травму, фиксацию и регресс, – шепотом объяснил Аркадий. – Боится, что оторвут его от трубы. Подсознательная реакция.

– Это не взятка. Это взаймы, – сказал паук. – Как вернешься – отдам.

– Ну, мы пошли? – сказал Дёма.

– Ты что! – ухватил его за руку Аркадий.

– Ах, да... – вспомнил Дёма. – Тут еще проблема одна есть.

– Какая еще у тебя проблема? – недовольно спросил паук, считая, что и так слишком много пообещал в обмен на ремень.

– Проблема скорее у тебя, – сказал Аркадий. – Ты знаешь, что прощелыги тоже к жиле присосаться хотят? Копают, ищут везде. Лозоходцы уже весь этот склон излазили. Через хребет перебираться хотят и там искать жилу.

– Откуда мне знать? У меня с хамами диалога вообще нет. Они ко мне даже не вхожи. Хотя пытались посылать делегации, и даже шамана отправили на тот свет, чтоб защищал их интересы. Думали, что оттуда легче ему будет договориться со мной. Но молчит пока шаман. Не выходит на связь.

– Вот дорвутся и ну из нее хватать. А ведь сколь ни хватай, на всех не хватит. По крайней мере, на долгое время. Упадет тогда обескровленный ящер на землю, которая ад. И ад содрогнется. И ни от тебя, ни от прощелыг даже места мокрого не останется.

– Что же, ты полагаешь, должен я предпринять? – после минутного размышления спросил паук.

– Ты тут главный, ты и дерзай.

– Нет, я конечно могу устроить парочку катаклизмов. Так, чтоб стряхнул с себя ящер это чертово племя к его же чертовой матери. Надо же... Весело носит на себе своих паразитов и не подозревает о том, что они его умертвить хотят. Паразитов не должно быть много. Паразит должен быть я один. Иначе – хана и катастрофа действительности. Ну, внештатный служитель обществу? – вновь обратился он к Прометею. – Вижу, у тебя мысль.

– Мысль она и есть мысль, – сказал Аркадий уклончиво. – Как ее в дело обратить, вот вопрос.

– Ничего, выкладывай. Дела-то как раз по моей части.

– Они до зрелищ охотливы. Вот на этом бы и сыграть.

– Что ж в них такого, в зрелищах?

– Да уж не знаю, что. Но если б устроить им непрерывное зрелище, чтоб и забыли они жилу искать. Отвлечь, чтоб не рыскали.

– А вы бы тут раз – и взяли бразды, – раскусил тактику Прометея паук.

– А сам-то каков? С Василидом-то что сотворил?

– Не серди меня.

– Ладно, не буду.

– Может, я зол, но это необходимое зло. Раздражитель, побуждающий добро к творчеству. Иначе бы оно, то есть добро, дремало само в себе. Так я прав про бразды?

– Надо же кому-то социально и культурно обустраивать мир. Да следить, чтоб киселя не убывало, чтобы до смертельного исхода эти прощелыги зрелищами не увлеклись. Мы – там, а ты тут останешься положение занимать. Все довольны. Ну так что?

– Что же им, сексу? Какой жанр им предпочтительней?

– Это уж будет зависеть от рейтинга. Но лучше без крови. Не надо им про это напоминать. Что-нибудь по мотивам действительности. Чтобы не очень отрывались от мира.

– Вселенную составляют три категории явлений: сущее, мыслимое и дураки, – изрек паук. – Мыслимое есть продукт сущего для оболванивания дураков. Что ж, если хотят доконать свою ДНК и выродиться в видеотов – пусть.

– Ну так что, договорились?

– Что ж с вами поделать... Нет таких бастионов, которых бы бес не брал. Грезами дракона я не заведую, но повлиять на него смогу. А теперь идите отсель, добры молодцы.

– Что ж, прощай...

Молодцы обернулись к выходу.

– Да, – спохватился Дёма, – а кто ж для него молоко производит? Эта молочная река – из его же собственных недр? Или откуда? Напоследок бы знать охота.

– Охота пуще неволи, – сказал паук и помрачнел. – Ох... ох... – вновь заохал он и впал в такое бормотанье, что ничего нельзя было разобрать.

– Уходим, – поторопил Аркадий. – Кажется, он начинает сердиться. Да и какая тебе разница, из каких недр? Из каких Господь Бог паству питает?

Они нырнули. Обратно выбирались тем же путем, только, продравшись через дыру, сразу забрали вправо, чтобы снова не угодить в воронку. Вынырнули.

Солнце давно должно было перевалить за полдень. Тем не менее, создавалось впечатление, что оно остановилось и даже пустилось вспять. Это Дракон неторопливо разворачивался головой на север. Молоко в озере прогрелось до температуры парного. Плыть и плескаться в нем было истинное удовольствие. Однако Дёма спешил.

Хамы смирно сидели на бережку, головами в одну сторону. В ту, где над лесом, над гребнем хребта затевалось зрелище.

Так что возвращение паломников от паука оказалось никем не замечено. Даже Невзор был всецело захвачен происходящим. Даже цирюльник наблюдал его с презрительным недоумением, пока недоумение не превратилось в восторг.

Останавливаться на созерцании времени не было совершенно, однако Дёма успел разглядеть, что зрелище, представляло собой то ли бал в дворянском собрании, то ли парад планетоидов, где блистал и первенствовал в сиянии наш дракон. В своем собственном сновидении дракон выглядел величественным и пушистым, однако преглупая, самодовольная морда выдавала инфантильное происхождение сна.

Под защитой этого зрелища им удалось отойти от хамов на безопасное расстояние. Дёме надо было возвращаться на землю, пока дракон не уплыл далеко.

Вопрос о его возвращении не был проработан. Дёма полагал, что надо добраться до края дракона, а там... Там все было скрыто в тумане. Но может, как-нибудь удастся перебраться на вершину Никол-горы. Или на какое-нибудь другое вертикальное сооружение.

– Только гору уже проскочили, наверное, – сказал Дёма.

– Есть место удобное с левого краю, – сказал Аркадий. – Мы хамов оттуда на землю сбрасываем. Может, и тебя как-нибудь десантируем. Тут ленивой ходьбы не более получаса. А бегом – в десять минут уложимся.

– Успеть бы.

– Он еще разгон не набрал. Да и ветер-норд ему в морду. Шибко-то против норда он не попрет.

Положенное время спустя они были у края. Землю еще скрывал туман, но не такой густой, как в день взлета. Николина гора высовывалась из него своей плешивой макушкой, но, к сожалению, дракон ее уже миновал.

Сзади послышался многоголосый вой, сглаженный расстоянием. Видно, зал залился слезами. Эти несостоявшиеся кровососы чрезмерно эмоциональны. Если и дальше они с такой страстью будут отдаваться вымыслу, то и сами окажутся частью зрелища, с головой уйдя в виртуал, подумал Дёма, но даже не оглянулся на вой. Голова его лихорадочно работала в поисках выхода. Подобраться к самому краю, свесить голову вниз, оценить ситуацию... Он уже собрался, несмотря на протесты Аркадия, исполнить намерение, но тут из под брюха дракона вынырнула Памела.

– Прыгай, солдат! – закричала она. – Прыгай скорей! Не могу я чертово помело удержать, дракона боится!

Расстояние до помела было как раз в один хороший прыжок. Дёма прыгнул, уцепившись за помело. Обернулся к удалявшемуся краю дракона:

– Прощай, Аркадий!

– Прощай! – махнул ему рукой Прометей.

Теперь, когда было не столь туманно, Деме, задрав голову, удалось рассмотреть, что брюхо дракона ничего страшного или мерзкого собой не представляло. Гладкое и, вероятно, теплое. Нежно-серое, отливающее голубизной. На небе таких оттенков никогда не бывает. Хвоста, как ни вертел башкой, Дёма не обнаружил. Видно далеко на юге был хвост. Однако на севере вдруг возникло некое подобие голубого озера, зависшего над землей, причем с неправдоподобным, невероятным креном. Дёма догадался, что это дракон на мгновенье пробудился от грез, приоткрыв один глаз, любопытный и донельзя глупый. Дёма, конечно понимал, что до глаза дракона, равно до пасти его – дня три-четыре пути, если поверху, по спине, пеши. Но все равно на секунду ему стало страшно. Ведь запросто может иль смертным дыханьем обдать, или съесть, не задумываясь о моральных последствиях. А может, решил попрощаться с ним?

– А я регулярно здесь патрулирую, тебя жду, – прокричала, обернувшись к Дёме, Памела. – А тут гляжу – разворачивается дракон. Да трогается, да на север поплыл. Ну, думаю, и Дёмка скоро объявится. Надо его с дракона снимать. Ты вниз-то глянь, хватит по сторонам пялиться.

Дёма глянул, и новое зрелище открылось ему, еще более дико искажая действительность, чем предыдущие драконовы сновидения. Видение по мере снижения перерастало в действительность, но настолько жуткую, что Дёма чуть было не дал Памеле команду возвращаться наверх. Грибы росли друг на друге, подминая под себя окрестности: поля и селения, пашни, дороги, городские кварталы, самих себя. Горы их, громоздясь друг на друга, вырастали с пятиэтажный дом. Можно было и впрямь десантироваться прямо на них без парашюта, без большого урона для ребер, но как потом выбраться из этой грибной массы живым?

Впрочем, не всё были грибы. Приглядевшись, Дёма различил городские крыши, покрытые серо-зеленой слизью, которые запросто можно было принять за грибные шляпы. К одной из них, подходящей для приземления, и устремились всадники помела.

* * *

Брюхо, что было нам вместо неба, уже к вечеру заметно сдвинулось. Оба неба – реальное и драконье – еще двое суток продолжали параллельно существовать. Серое все заметнее уступало голубому пространство небес – и вот уже солнце выглянуло, и разгулялось по синему. Кому Бог дал, у того черт не отымет. Если, конечно, к этому черту меры принять. Однако полностью небо разоблачилось лишь неделю спустя.

Но это еще не конец нашей истории.

После Дёминго возвращения много чего пришлось пережить. И демикологизацию посредством червей, и последствия демикологизации. И три кулачных войны с грибоедами – так что нимбы для них стали сравнимы с терновым венцом. Хладнокровная хронология отмечает рецидивы грибной агрессии до самого октября, а зачистка и обезвраживание территории от отдельных экземпляров продолжалась до первого снега.

Черви, подобно внутренним противоречиям, раздирающим ОПГ, развалили единый грибной массив, превратив в труху. Червей же птицы склевали. Птицы в свою очередь, улетели на юг. Кувыркались в небе, курлыкали. Им-то что... Свирепая в текущем году зима выморозила грибницы. Мертвое море грибов, перепрев, возвратилось в гумус.

Дёма был представлен к орденмедали 'За заслуги перед Опчеством' – высшему знаку отличия нашего городка. Новопредставленный тут же перебрался к леди Памеле – с ее согласия, разумеется. Ни ее помело, ни очи чрезмерно черные не смутили его.

Прочие персонажи, задействованные в нашем повествовании, тоже занялись делами – каждый своим. Но это не значит, что город вступил в безмятежный период своей истории. Были еще потрясения, будут.

О драконе стало известно, что он облагораживает нелюдимый север. Поселился в высоких широтах на небесах, заняв собой полнеба. Бродячего парикмахера все же сбросили над тайгой, но поднялся, но отряхнулся и своим ходом дошел до Тюмени. Где скоро открыл салон, стал процветать и даже возглавил гильдию. От него дошли до нас слухи, что хамы и Прометеево племя опять в состояньи войны. Уж коль даже мне, сокрушался цирюльник, не удалось их развести, то пусть их судьба разводит. Хотя может быть, что все это парикмахерский вымысел, а правда запаздывает. Кривда, как часто бывает, раньше дошла.

Такова неполная летопись произошедшего. Ныне всё это за сроком давности уже и не помнит никто. А думали, что в веках останется. Что шекспиры с перьями налетят, обессмертят событие. Ан нет, приходится теперь догадываться да додумывать самому. А додумывая, нет-нет да приврешь. Так что это – плод подлинности? Вымысла? Даже я, Каспар Карлович Врааль, более известный в качестве Обдолбанного Голландца, и сам уже толком не знаю. Будучи на четырнадцатом десятке, памятью становлюсь слаб.

Однако грибоеды четвертого поколения искренне верят не только в дракона, но и во второе его пришествие. Ждут, что вернется сей Бегемот и накормит всех трюфелями. Сами верят и другим врут. Эти их чаяния в виде апокрифа 'Плеснь Плесней' переписываются от руки и распространяются среди аналогичных сирот.

Наша же эпопея, к сожалению, подходит к концу. Какой-нибудь эпописец, что совестью не стеснен, скромностию не скован, мог бы еще с три короба врать, нагнетая сюжет, пока совершенно не оторвался бы от действительности. Устроив в бесконечном итоге офигенный апофеоз. Да и у меня самого рука так и чешется продолжить это остросюжетное повествование. Но пора и честь знать. Разве что какой-нибудь анекдот на посошок. Нет, анекдот что-то не приходит в голову.

Можно, ни слову не веря, заявить: мол, всё это грёзы Голландца. Мол, ушел по грибы по уши и не вернулся еще. Можно взять под сомнение существованье самого Голландца, а можно усомниться в голландцах вообще. Во всяком случае, писарь таможенного департамента в своей фундаментальной работе 'О разнообразии иностранцев' о голландцах не упоминает. Правда, ходят слухи, что футбольный легионер от нашего городка, фаворит и форвард, на прошлогоднем чемпионате забил в Голландию гол. Но это слухи.

Нашлись и такие, что всерьез утверждали, что все случившееся – архетипическое драконово сновидение. Мир чистых фантазий, спроецированный на коллективные чаяния. Авиация как предчувствие, охватившее коллективное бессознательное, привлекло дракона в наши края, чтобы сделать эти предчувствия осознанными. Смутные образы по удалении пришельца на север постепенно проявились отчетливей, словно белые тени в зиянии тьмы. Как говорит трудолюбивый мексиканский народ: испанцы приходят и уходят, а пейот остается, и возможно, что именно эти остаточные фантомы способствовали наступлению аэроэры, навеяли идею аппаратов тяжелее воздуха и воплотили ее.

Ведь прогресс не стоит на месте, а состоит из толчков. Визит дракона и был одним из таких импульсов. В этом я вполне убежден. Хотя и не дерзнул служить в авиации.

Конец