Текст книги "Облеченные в облако (СИ)"

Автор книги: Грим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Цепляясь за корни, торчавшие по склону обрыва, они поднялись.

Лес, хвойный по преимуществу, вплотную подступал к краю обрыва. Кое-где по стволам взбирались к солнцу незнакомые Дёме вьющиеся растения. Да и деревья, хоть и были похожи на сосны, отличались размером шишек и игл. Росли густо. Казалось, что этот мир дик, неизведан и полон неясных сил.

Однако вдоль берега вилась еле заметная тропа. По ней и двинулись. Приходилось то и дело отводить ветви руками, да успевать под ноги смотреть, преступая через корни, валежник, хворост, сломанные ветви, упавшие на тропу.

– Звери здесь есть? – спросил Дёма. Кроме ремня да обломка копья другого оружия при нем не было.

– А как же: волки, медведи. Но они без повода не накинутся. Хамы – да. Эти так просто от нас не отстанут. Знают, куда идем. Надо спешить, пока они не опомнились.

Путники наддали ходу.

– Этот одноглазый – предводитель у них, – успевал сообщать Аркадий. – Зовут Невзор, ибо глаза нет. Тот, который бивнем махал – Селяныч.

– Ты говорил, не бывает у них отчества.

– Ни отчества, ни отцовства. Ибо женщину, предназначенную для зачатья, пускают по кругу, чтоб никто не знал, кто отец.

Неспешно тащились змеи через тропу, извиваясь, никого не боясь. Кто-то верещал в кустах, наполняя воздух страхом и болью. В этих дебрях недобрых таилась своя жизнь, поминутно заявляя о себе чьей-то смертью.

– Тс-сс..

Дёма прислушался. Слева повторилось курлыканье. Ничего будоражащего в этих звуках не было. А наоборот, слышалось нежное, переливчатое. Но Аркадий сказал:

– Уже опомнились. Сгруппировались. Параллельно идут.

– Может, все-таки вплавь?

– Долго ли продержишься без подручных средств? Далее лес кончается. Скалы, камни. Внезапно не нападут. А от камней уже пять минут ходу.

Лес действительно поредел. Двигаться стало легче, ветерок обдувал разгоряченные ходьбой тела. Путники увеличили скорость и утратили бдительность. И были наказаны. Почва вдруг качнулась под Дёмой, ему показалось, что на что-то мягкое наступил. Свету мгновенно стало меньше, и опомнился он уже на дне ямы, потирая ушибленные бока. Хорошо кольев на дне не было.

Он тщательней ощупал себя. Вскочил. Ощупал опять: цел.

– Иваныч! – позвал он, однако вместо Аркадия сверху свесилась борода.

– Жив и даже шевелится, – удивился состоянию Дёмы одноглазый Невзор. – Ну что, пацан? Остаёшься здесь зимовать или к нам поднимешься?

– Что же мне зимовать. Мне возвращаться надо, – буркнул Дёма.

– Тогда держи фал.

Сверху сбросили свежесрубленный стебель вьюна, на один из которых еще так недавно и почти беспечно любовался Дема. Он ухватился за него и полез вверх.

– Всем стоять и никому не двигаться, – велел одноглазый диким своим воинам, готовым немедленно наброситься на пленного и избить. – Сними с него, Селяныч, ремень. А то он с этим ремнем драться кинется. Да свяжи его, чтоб не дергался. Чем меньше нас беспокоит противник, тем крепче выдержка у наших бойцов, – добавил он, адресуясь к Дёме, как бы извиняясь за эту печальную необходимость вязания рук.

Аркадий был уже связан.

– И откуда эта яма взялась? – спросил он удрученно. Сам, однако, угодить в нее не успел.

– На страуса ставили, – охотно объяснил Невзор.

– Страусов в лесу нет.

– Мало что нет. А вишь, пригодилось.

Он хохотнул. Хамы охотно поддержали веселье.

– Всем, трутни, по трудодню, – объявил предводитель. – Всем веселиться и честно радоваться удаче. Нюхаилу – благодарность за бдительность. Он еще с вечера тебя почуял, чужой. Что чуждым нехамским духом пахнет. Ну что, доходяги-дистрофики. Алиментарный альянс. Промотавшийся Прометей и Пришедший-из-Ниоткуда. Сами пойдете или нести на руках вас прикажете?

Нюхаил во все время пути непрерывно пыхтел и плохо пахнул. Дёма всегда считал, что чем сильней человек воняет, тем хуже у него с обонянием. Этот, очевидно, был исключением. Был он длиннорук и широконос, словно напрямую от примата происходил.

– Куда вы нас ведете? – поинтересовался Дёма.

– В табор пока, – ответил Невзор. – А там, может быть, и дальше, если народ еще прежде вас не убьет. Народ у нас боевой. Да сами увидите.

– Неужели убьёте?

– А что ж вас, оставить на семена? Захотим – убьем. Захотим живыми в Аид отправим. Однако пытать в любом случае будем, не обессудь.

– Как пытать? – встрепенулся Аркадий.

– Так. Мы будем вас вопрошать, а вы нам в ответ восклицать будете.

– Вы ничего от меня не услышите, потому что я вам ничего не скажу, – быстро сказал Прометей.

– Чего же ты нам не скажешь?

– А чего вам от меня надо.

– Что же ты мне не сказать можешь, коли я сам не знаю, чего мне у тебя спросить? Еще не придумал, о чем вас пытать буду

– Зачем же тогда пытать? – спросил Дёма.

– Так положено. Не может быть, чтобы тебе скрывать было нечего.

– Так думай быстрей, может, пока идем, и ответ найдется.

– Вот ты и думай, тебе пропадать. На какую тему беседовать будем. Может, ты лучше знаешь, чего мы хотим.

– Ну, дела... – изумился Дёма.

– Ничего не дела. Почти всегда так и бывает. Вон Промку спроси. Аркашку этого... Где имя, где прозвище никак не пойму... Его и пытать не надо, сам без спросу совет даст. Научит, как нам счастливыми сделаться. Преподаст полный соцминимум. Только все его советы мы наперед знаем. Культура там, трудолюбие. Руки мой. Может, как раз именно ты сделаешь нам предложение, от которого мы не смогём отказаться?

– Вредно и стыдно грязным ходить, – вставил Аркадий, хотя только что поклялся молчать даже под пыткой.

Из-за кустов вынырнули две собаки. Но гвалту от них было столько, словно целая свора кинулась встречать победителей.

– А вот и наше располагалище, – сказал Невзор. – Добро пожаловать – из вашей реальности в нашу действительность

Небольшое, но кипучее кочевье расположилось на круглой поляне. Горели, обдавая дымом, костры. Торчал головастый идол в центре стойбища.

Весь табор насчитывал человек до двухсот, включая детей и женщин, высыпавших посмотреть на пленных.

Такого любопытства в отношении своей персоны Дёме наблюдать еще не приходилось. Женщины оставили костры и приблизились. Более сопливые соплеменники, побросав палки, которыми за минуту до этого избивали друг друга, протискивались в первый ряд. Особо назойливых отгоняли взрослые хамы, чувствовавшие себя героями дня.

Шуму, конечно, было еще больше, чем от тех двух собак.

– А ты ничего, бойкий, – похвалил одноокий Дёму. – Хоть нас и не победил, но удивил очень. Нанимайся ко мне в опричники. Промку не приглашаю, он на наше племя злой. А тебе я жалованье положу. Бабу, какую хошь, положу. Есть тут одна – совсем замечательная. Молчаной звать. Живет у меня в кустах.

Он свистнул негромко. Баба немедленно вылезла из кустов. Дёма взглянул на нее небрежно: баба как баба. Кроме того, что почти немытая и одетая кое-как, ничего замечательного в ней не было.

– Чего ж в ней такого особенного? – спросил он.

– А вот сейчас увидишь. Давай, – кивнул этой бабе Невзор, зажимая уши.

Те, что стояли ближе, в том числе Аркадий, последовали его примеру, а баба, набрав воздуху полную грудь (а грудь у нее была полная), вдруг издала такой вопль, что племя присело, словно придавленное, эхо отозвалось испуганным заикой, а с ближайшего дерева замертво свалился фазан.

Дёма, еще не отвыкший от грома земных битв, особого потрясения не испытал. Хотя слышал такое впервые.

– Видал? – Глаз Невзора счастливо сиял. – Молчит-молчит, да как гаркнет... Ну-ну, – окоротил он, видя, что Молчана опять стала делать глубокий вдох. – Накличешь себе клиентов, дура. Это у ней так... это охотка... Охотница она у нас. – Он ковырнул мизинцем ухо, потряс головой. – Она хоть охотничья, но отходчивая. И собой недурна: что голос, что стать. И фигура нефригидная, и ноги не хуже многих. Хорошо исполняет супружеские обязанности.

На Дёмин солдатский взгляд в ней было не более обольщенья, чем в боевом слоне.

– Привередничаешь, касатик, – правильно понял его мнение одноглазый. – Каких же тебе киприд?

– У него, наверно, глаза болят. Не видит в бабе прекрасного, – сказал Селяныч. – Мы б тебе зренье поправили, да окулист у нас околел в прошлом году.

– Ну, не хочешь – не надо, – не стал настаивать предводитель. – Она жалеет только желающих. Скажи мне, добрая молодица, хочешь ли себе такого бойца?

– Этого человека хочу, – глубоким баритоном отозвалась девица, протягивая фазана Аркадию, который спрятал руки за спину и отступил.

– Молчит-молчит, да как скажет, – с досадой сказал Невзор. – Уведите ее.

– Пытать-то о чем будем? – напомнил Селяныч. По-видимому, он был правой рукой предводителя, потому что его тоже слушались. Насколько вообще могли эти хамы слушаться и повиноваться.

– А давай-ка у народа спроси.

– Эй, народ! Вопросы к пришельцу есть?

Общество разом загомонило.

– Они спрашивают: плавать или летать умеешь?

– Летать... – хмыкнул Дема, вспомнив полет на помеле.

– Хотят знать, чей и откуда?

– С земли, – отозвался Дёма.

– Врешь, – немедленно парировал такой ответ одноглазый. – Невозможно, чтобы с земли. Туда – сколько хочешь сбрасывай, а обратно – не смей, ходу нет. Даже за край никто не заглядывал. Да и не видно все равно ничего в тумане.

– Хочешь верь, хочешь нет, а оттуда. На летательном аппарате прилетел.

Хамы опять загомонили, перебивая друг друга.

– Спрашивают: чего умеешь?

– А я не сказал? Летать, – огрызнулся Дёма, поражаясь однообразию вопросов.

– Это нам проверить недолго, – сказал с угрозой Невзор. – Тут многие поначалу противятся. А потом обнаруживают в себе таланты и летать, и петь. Арию Ариэля с искренним воплем. С летальным исходом в конце.

– Какие фокусы, песни знаешь? Анекдоты? Пляски? Истории? Можешь страуса изобразить?

Клоуна из меня сделать хотят, оскорбился Дёма. Чтоб зрелища им показывал. Театр представлял. К Аркадию у них ни вопросов, ни претензий не было. Аркадий и не высовывался, держась несколько сзади, за Дёминой спиной.

– Аркадий Иваныч! – вскричал человек, минуту назад вышедший из-за осин и выделявшийся из толпы тем, что был брит. – Опять попался никак?

В руке его была опасная бритва, которую он между делом правил о Дёмин ремень, намотав его на кулак. 'Уже успели загнать мое имущество', – подумал Дёма.

– Тупей! – узнал его Аркадий и поначалу обрадовался. – А мы считали, что ты в Аиде уже! – Он рванулся навстречу, по-видимому, соплеменнику, но его удержали. Бритый в ответ на этот порыв шарахнулся и попытался укрыться в толпе. – Постой-постой, – догадался Аркадий. Он изменился в лице. – Так это ты хамам нас передал?

– А ты думал, я всю свою жизнь рожи ваши постылые брить буду? Опротивели мне они. Осточертели. Видеть их не могу. К тому же это дурацкое прозвище мне категорически не нравится. Кому Прометей, а кому Тупей.

– А я и не знал, что его Тупеем зовут, – удивился Невзор. – Имиджмейкером нам представился. Только Имиджмейкера выговорить никто не мог, кроме меня. Так мы его Вареным зовем.

– Этот странствующий парикмахер, – сказал Дёме Аркадий, – некоторое время при нас жил. А теперь видишь, к этим переметнулся.

К этому брадобрею стоило приглядеться внимательней. Дёма и пригляделся. Всё лицо и шея Тупея были в прыщах и пупырышках, что подчеркивало сходство с кожей вареной курицы. Видимо, его профессия в этом племени была невостребованна. И чтобы квалификацию не потерять, ему приходилось обслуживать себя. Даже брови его были выбриты. Не говоря уже о голове, вылизанной до блеска.

– Да и ну вас с вашей цивилизацией и культурой, – продолжал цирюльник. – Для счастья есть более короткий путь.

– И какой же? – спросил Аркадий.

– А вот такой. Есть идея на этот счет.

– Скажи-скажи, – подбодрил его одноглазый. – Он и мне вбил в голову эту идею. Сидит теперь, словно гвоздь.

Видимо, были у него веские основания не доверять парикмахеру. Вероятно, он полагал, что тот идеями голову ему пудрит. А посему мнение людей посторонних было ему кстати.

– Так, ведем изыскания, – неохотно сказал Тупей.

– Это он насчет кровеносной артерии, желательно магистральной.

– Ну да, добраться до главной драконьей артерии да подрезать ее. Аккуратно, конечно. Да присосаться всем ихним племенем.

– Враз все счастливыми станем, – захлебнулся мечтой предводитель. Глаз его затуманился, как будто уже присосался и сделался пьян. – Не исключая больных и блаженных. Надоело детское питание – молоко да кисель. А за страусом бегать – то и дело сами в азарте охоты в ямы валимся. На одного страуса – трое-четверо наших. Да вы и сами знаете, каковы неожиданности от этих ям.

– Кровью его питаться будем, – развивал идею цирюльник. – Тогда рай и наступит для всех. Не надо охотиться да трудиться, да ссориться из-за кормежки. А культуру... Нужны нам эти условности?

И он рубанул воздух отточенным лезвием, действуя им, словно бритвой Оккама, отсекающей лишние сущности.

Аркадий несколько приуныл. В мечтах и посулах брадобрея вызревала философия новых времен. Что он мог противопоставить такой прагматичной, удобной во всех отношениях парадигме? Идея неопровержимая. Эта бритва – клинок золингеновской стали – так же преждевременно выглядела в привычном ему раю, как и совковая лопата, и возможно, что занесло их сюда одним ветром.

– Невозможно построить счастье на крови и коварстве, – произнес Аркадий не очень уверенно.

– А это мы поглядим. Вот только найдем эту жилу. Дай срок.

– Сроки все уже вышли, – сказал одноглазый. – Ты давай скорее ищи. Пока у нас постоянное чувство голода не переросло в страсть, а страсть в ярость. Ибо природа не терпит пустоты, особенно в желудке, особенно у таких существ, как мы.

– Подведет вас этот бродячий брадобрей, если хочешь знать мое мнение, – сказал Аркадий. – Как и нас подвел этот циркулирующий цирюльник. А если дракон всей своей обескровленной плотью на землю рухнет? Вы же вместе с ним в Аид отправитесь, разве не так? Я, конечно, понимаю ваше стремление к жиле его припасть. Но надо и головой думать.

Предводитель почесал лохматую макушку. Видимо, такое развитие событий и ему самому приходило в голову.

– А к кому же нам припадать? Не к кому, – сказал он. – Кто нас сотворил, тот нас и корми.

– Ну, вам-то положим туда и дорога, но дракона жалко. Он ведь добрый в глубине души.

– Да нет никакой души, – сказал парикмахер. – Пар один да туман. А что может быть в тумане, окромя грибов?

При упоминании грибов Дему аж передернуло. Он вспомнил, зачем он здесь. Надо было разруливать ситуацию. Выбираться из плена. По крайней мере, подать на землю весть о себе. А не пропадать без вести.

– Видишь? – Невзор немного растерянно кивнул на Тупея. – Вот и поспорь с ним.

– Толковый, в ступе не утолчешь, – сказал Селяныч.

– Ты, Аркадий, воду тут не мути. Они ж как дети, – сказал цирюльник. – Теряют сознание при всяком напряжении мысли. Ибо мыслящий мозг несколько тяжелее бездействующего. Так что ты уж лучше их не напрягай. Я за них думать буду.

– Ты что-то уж больно говорлив стал, – сказал Селяныч с некоторой угрозой. – Забыл, многомудрая морда, как я тебя бивнем охаживал? Неделю валялся, раненый от меня.

– Умных не любят, – усмехнулся цирюльник. – Глупыми гнушаются. Лучше придерживаться середины ума. Особенно общаясь с такими безмозглыми.

– Я сейчас твои мозги с обезьяньим дерьмом смешаю, – выдал угрозу Селяныч.

– Это все от питания, – продолжал парикмахер. – На детском питании и мышление у народа детское. Надо на другую пищу переходить. Вместо детского питания недетским кормить его.

– А ну, выходи на бой! – решительно сказал Селяныч.

– А у этого еще дополнительные проблемы, – не смутился цирюльник. – Его баба каждый вечер бьет поленом по голове: он без этого не засыпает.

– Выходи! – зарычал оппонент.

– Ну-ка тихо вы! Прекратите грызню! – прикрикнул на них одноглазый – Тупей и еще тупее...

– Вот подожди, бороду отхвачу, как уснешь. Попрошу твою бабу покрепче тебя усыпить, – сказал брадобрей.

Видно угроза была серьезная. Этот человек, наделенный надменностью, спуску никому не давал. Хамы, как успел заметить Дёма, дорожили своими бородами, как будто подозревали под ними еще большее уродство. Селяныч немного сник.

– Продаст он нас, Невзор, в вечное рабство продаст, – сказал он. – По двойной цене. Вот им и продаст, – он кивнул на Аркадия.

– У них за одного бритого двух небритых дают, – подтвердил парикмахер.

– А ты тоже... Не выступай, – сказал ему предводитель. – И так не пользуешься популярностью.

– Любовь народную заслужить надо, – сказал парикмахер. – Вот погоди, жилу вскроем, тогда...

И он, скверно осклабившись, продолжал совершенствовать инструмент для вскрытия жил, правя его о Дёмин ремень.

– Взволновали вы меня очень. Как бы удар не хватил из-за вас, – обеспокоился Невзор. – Ты, Тупейка, мне пиявку поставь. А вы, – он обернулся к пленникам, – приготовьтесь к мучительству.

– Вам вовсе незачем нас мучить, – сказал Аркадий.

– Может и незачем. Да и нечем. Кнут истрепался совсем. Плеть расплелась. Но порядок есть порядок. А без порядка как? Разброд и анархия. Посидите под дубом, пока мы кумыс пить будем. А я прикажу тем временем новых плетей наплесть. Подумайте, на какую тему мы вас пытать будем. Набирайтесь мужества. Прикажи отвести их под дуб, Селяныч. Свяжите конечности и прислоните к нему. Да приставь недреманный караул. Например, Ленивого. А ты – за мной, – обернулся он к парикмахеру.

– Чепуха, – бодрился Аркадий под дубом. – Не отважатся они на свирепость по отношению к нам. Так, попугают и всё.

– Надо прямо сейчас договориться, как будем себя вести. Выбрать линию поведения. И тему.

– Меня больше пыток их идеи страшат. А ну как действительно жилу найдут? Надо их от этой безумной затеи отвлечь. Отговорить. Но как?

– Есть одна мысль, – сказал Дёма, но с таким видом, как будто эта мысль давно гнездилась у него в голове, а не пришла только что.

– Говори

– Мне кажется, сыграет.

– Не тяни.

– Думаю, они клюнут.

– Да говори же!

– Я гляжу, они до зрелищ очень уж падки. Театр им представляй.

– Ну и что?

– Зрелищами и отвлечь.

– Это нужно непрерывное зрелище, – подхватил его мысль Аркадий. – Перманентный перформанс. Зрелище с продолжением. Порождающее само себя. Чтоб видимость за видимостью. Чтоб забыли про всё, – увлекался он. – Чтоб сели на кисельном бережку, не отвлекаясь на другие проблемы. Отползая лишь по нужде. Я кажется уже догадался, что ты имеешь в виду. Дракон?

– Именно.

– Вот и тема для пытки, – обрадовался Аркадий.

– Но как его заставить или уговорить?

– Попробовать можно. Но для этого надо проникнуть в ПУП.

– Так и мне туда ж, – напомнил Дёма. – Убьём всех наших зайцев. Из плена освободимся, дракона отгоним в другое место, грибы прекратим. Отменим кровопускание. И может, вернете себе отечество, пока они будут перед зрелищами сидеть. Можно вас попросить об одной услуге? – вежливо обратился Дёма к Ленивому.

– Ничего, проси. Я услужливый.

– Невзора к нам приведите безотлагательно. Скажите, что тема есть.

– Может, и бабу тебе привести?

– Вы зря всё усложняете своей услужливостью. От этого можете выгоду свою потерять.

– Вряд ли он прибежит по первому вашему зову, – сказал Ленивый. – У него аудиенция с Вареным Лицом.

– А ты попробуй, – сказал Аркадий. – Вдруг тема стоит того. А то как бы тебя вместе с нами пытать не стали.

Видимо, такое было вполне возможно. Караульный еще с минуту почесывался, потом встал и, оглядываясь, отправился за предводителем.

Немного спустя, появился Невзор. Как водится, не один, а в народном сопровождении. Из шеи торчала пиявка, словно иллюстрация к теме драконьих жил. Крупная, разбухшая от дурной крови, она лениво лежала на его плече.

– Ну, чего звали? Пытать что ли пора?

– Пытать... Чуть что, сразу пытать, – сказал Дёма. – Вы и так нас уже запытали, используя всё, от прямых угроз до обольщения женщиной. И не надоело? Все это скушно и не смешно. Выслушать можешь?

– Я вас уже выслушиваю.

Толпа взяла в полукруг дуб, раззявив рты.

– Ты спрашивал, знаю ли я истории? Мы вам не только истории, мы для вас целое кино организовать можем.

– Что мне твои голословные обещания? Как с друга долг прошлогодней давности. Или как с гуся вода, – сказал Невзор. И, не показывая заинтересованности, спросил. – Каким все-таки образом?

– Это уж наше дело.

– Не тяни. Продолжай предложение.

– Для этого нас отпустить надо.

– Во дает, – сказал парикмахер.

– Ну не совсем отпустить, а только в озеро, – уточнил Аркадий. – А сами сядьте на берегу. Если мы выплывем со зрелищами, вы нас отпустите. А если без них, остаемся в ваших руках. Деться нам некуда. Тогда уж и напытаетесь всласть.

– К ПУПу хотят, – сказал парикмахер.

– К ПУПу, – подтвердил Аркадий. – Тут и скрывать нечего. Ибо только через ПУП можно дракона настроить на полноценные зрелища.

– Те видения, что возникают на радость вам... – начал Дёма.

– Сеансы...

– Вот-вот... Мы их сделаем регулярными и продолжительными.

– Да ну их совсем, ваши сеансы, – сказал парикмахер. Он сообразил, что его влияние может упасть. И так уже не все к нему благоговейно относятся. И он держится только на обещании, которое до сих пор не осуществлено. Хотя и осуществимо вполне. – Надо жилу искать.

– Ну, как хотите, – сказал Дёма. – А зрелища таковы, что доходят до ослепительности. Драмы, эротика. Про любовь...

Толпа заволновалась. Особенно женщины. Стали тыкать мужчин в спины. Те огрызались, оглядываясь.

– Мультики... – искушал Дёма.

– А жрать-то чего будем? – спросил Невзор.

– Киселя, тут уже не взыщи.

– А нельзя ли все это совместить? И жилу и зрелища? – Голос предводителя сделался ласков.

– Тогда будут зрелища другого характера, – сказал Дёма. – Триллер и ужасы. Да и то до тех только пор, пока дракон не грохнется наземь.

– Дак...

– Так что придется вам выбирать между кровью и зрелищами. Чему-то одному отдать предпочтение.

Толпа загудела пуще. Невзор оглянулся. Пиявка отцепилась и упала в траву. Если некоторые из мужчин и хотели крови, то другие колебались между кровью и зрелищами. Женщины же были поголовно за Дёмино предложение, а влияние их было велико. Раз уж они своих сожителей поленьями бьют, то могли и у Невзора отобрать бразды и передать другому.

– Оно конечно так. Хочется какой ни на есть счастливости... – сказал он.

– Вот-вот... А тут за счастьем и ходить не надо. Лежи и вкушай драконовы грёзы.

– В озеро, пожалуй, можно пустить. Пусть попытаются, – сказал Невзор. – Только как с пауком договариваться будете?

– Каким таким пауком? – спросил Дема.

– А ты не знал? Там паук в пещере сидит. Страшен и восьмирук, и в каждой руке – по сириусу, – сказал Невзор.

Дёма вопросительно взглянул на Аркадия. Про паука он слышал впервые.

– Так, паучок, – пробормотал Аркадий.

– Так я этому пауку все его руки повыдергаю, – похвалился Дёма. – Будь он хоть шестирук, хоть осьминог, если мне поперек станет. Мне что четвертовать его дважды, что голову отрубить – все едино. А дракона мы в другое место направим.

– Совсем собьёте с пути истинного, – сказал Невзор. – Будет гонять вдоль экватора или иной широты, описывая вокруг земли витки напряженности.

– Не будет, – успокоил его Дёма. – А если и будет, то на вас это не отразится никак.

– Эти сеансы – что журавли в небе, – сказал Тупей. – Неизвестно еще, состоятся они или нет. Давайте организуем зрелище тут и сейчас.

– Ну? – холодно поторопил его Невзор.

– Заставим их биться. Стравим в гладиаторском поединке. Вот будет зрелище! Приз – женщина. Хотя б и Молчана. Не хотят ее так брать – пусть будет им в качестве кубка для чемпиона.

Но Молчана так его ткнула кулачищем в ребро, что он схватился за бок и сел.

– Идем к озеру, – принял наконец решение одноглазый. – Только мы вас все равно попытаем чуть-чуть. Кто знает, может еще какие идеи у вас появятся.

– Что ж, – сказал Тупей, выпрямляясь и потирая ушибленное. – Значит судьба вашего племени такова: жить в простоте и дикости.

– Молчи лучше, – шепнул ему в ухо Селяныч. – А то я тебя со мной биться заставлю. Еще жалеть будешь, что не помер мирным путем.

– Ремень верни, гнида, – в другое ухо прошипел Дёма.

* * *

Грибы претерпели за ночь заметную эволюцию. То, что их стало больше, никого не удивило. Но у грибов вдруг совершенно отчетливо проявились животные признаки. Некоторые обросли шерстью и стали похожи на смышленых юрких зверьков, а у иных появились зачаточные костные образования, предваряя будущий скелет или панцирь. У грибоедов более явственно обозначились шляпы. И где бы ни остановился грибоед хотя бы на полминуты поболтать с приятелем, везде оставлял после себя на почве или на мебели налет спор. Словно эти две расы тянулись навстречу друг другу, подстегивая взаимомутации.

И уже видели гриб с зубами – он грыз сухую подошву от солдатского сапога.

Эти два явления, объединенные в одном акте – прожорливый гриб и солдатская подметка – произвели мистический ужас на паникеров, не оставив сомнений в том, что Дёма всё, мёртв. А значит, и в нас вот-вот вцепятся.

– Нет, – ответила Памела на их вопрос, не сбросил ли он сапоги, перед тем как на дракона высадиться. – Да мало ли на свете солдатских сапог?

– Может, самого сбросили, – упорно настаивали паникеры, трепеща от сладкого ужаса.

Тем более надо было поспешать с ответными действиями.

Но не всё так же гладко шло, как было задумано. Например, работа косой требовала значительных мышечных усилий. К тому же многие, например, шампиньоны успевали уворачиваться от косы смерти, и даже подсовывали под отточенное лезвие крупные камни. Так что эффект был весьма посредственный. Как из гаубиц по воробьям.

Ужасы от Памелы влияли на них лишь в трехметровом радиусе, а далее грибы смыкали ряды.

Паровой каток почти сразу увяз в грибной массе, и его пришлось бросить, эвакуируя экипаж.

То есть успех от этих мер был незначительный. Можно сказать, что успеха вообще не было – по крайней мере, до тех пор, пока Фомичу не удалось натравить опят на груздей.

Тут же кто-то припомнил наиболее эффектные эпизоды войны Царя Гороха с Грибным Царем. Высеяли горох – клином в сторону грибной лавы, и первый же бледнопоганочный полк отвернул от его острия и на прежние позиции уже не вернулся, уйдя куда-то к реке. Эта наступательная геометрия оправдала себя, хотя горох даже взойти не успел, да его и намочить-то забыли.

И даже Голландцу дело нашлось. Используя туман в головах грибоедов, он тайком проник в их ментальное поле – прямо, как был, в тапочках и штанах. А на его шее висела связка грибов, ибо сушил он строфарию на себе, не доверяя царившей в природе влажности. Зачем проник, он тут же забыл, но, выбираясь обратно, оборонил уже порядком просохшие галлюциногены – нитка порвалась, что ли. Грибки, что и говорить, с прибабахом, и от них у грибоедов крыша вообще съехала. На текущие сутки они все до единого выбыли из игры.

Черви, выпущенные Микояном, обещали расплодиться в убойном количестве только к полудню. Если, конечно, сами в грибную веру не перейдут. Филимонов свой огнемет примерно к тому же сроку обязался соорудить. Так что основные события должны были развернуться во второй половине дня. И хотя успехи горожан были пока что сомнительны, что-то вроде недоумения было отмечено в подвижном грибном множестве.

* * *

Хамы, торопясь подключиться к зрелищам, подтаскивали к кисельному берегу сучья, проявив несвойственную им организованность, поэтому Дёма с Аркадием управились с плотом за полчаса. В отличие от вчерашнего, который утопили хамы, этот был еще более утлый. Но и плыть оставалось недалеко – как-нибудь.

– Ну, молитесь Фарту, чтоб всё у вас получилось, – сказал предводитель. – Иначе за руки, за ноги и – айда в Аид. Ну а если получится – закопаем свою обиду на вас.

– Вперед, юниоры, – иронически напутствовал их брадобрей.

Плот спустили в молочную реку сразу же за порогами. От мощного толчка, который ему сообщили хамы, плотоводцев вынесло на середину реки, где его подхватило течение и понесло вниз к озеру.

Аркадий сказал:

– Помни про пятку. А лучше заранее, то есть сейчас же, пристегнись к ней ремнем. И держись на расстоянии вытянутой руки, чтоб не схлопотать другой ногой по носу. Глаза в озере можешь не открывать, видимости все равно нет. С плотиком придется расстаться.

Река при своем впадении в озеро не расширяла устье, не образовывала пойму с обилием ручейков и заболоченных участков, как довольно часто бывает у рек, а наоборот, делалась уже, скалы стискивали русло с обеих сторон, отчего бег ее становился быстрей.

Их вынесло на середину озера в мутноватый от кисельной взвеси млековорот, пространство стремительно закружилось, как если бы они находились внутри волчка, плот рассыпался, его пассажиры и составляющие исчезли в воронке. Дёма отдался на волю судьбы, а верней, Прометея, крепко намотав на руку солдатский ремень. Он ожидал, что и дно будет кисельное, но нет, оказалось твердое, каменистое, он оттолкнулся от него и поплыл вслед за Аркадием, загребая одной рукой.

Глаза он держал закрытыми, однако ударяясь о стены и своды, заключил, что путь их лежал через узкий ход, соединяющий озеро с гротом. Наконец послышался всплеск: это Аркадий выбрался на поверхность, а через секунду и Дёма вынырнул, напоследок хлебнув таки молока, оказавшегося подходящей жирности.

Он огляделся. Грот был довольно тесен, герметично заперт, но свет в нем был. Свечение исходило от одной из стен, густо облепленной колонией фотобактерий, и было столь интенсивным, что предметы давали тень. Свешивались сталагмиты. Под сводом, однако ж, было довольно темно.

Какое-то ворчание – журчание – бухтенье – слышалось Дёме. Словно пузыри бурлили и лопались на поверхности молока, коего в гроте было по горло. Однако это не могло быть молоко, потому что звуки исходили сверху. Дёма поднял голову и оторопел – в углу, в самой тени, в паутине какой-то паучище глазами-блюдцами на него пучился. Иль осьминог, если б мог осьминог занимать сухой угол едва ли не на потолке. Нога паука-осьминога была толщиной с солдатскую руку, но гораздо длинней, и туловище было у него соответствующее, то есть центнера в три весом, да и то по самым оптимистическим прикидкам. Существо-то и булькало горлом или чем там булькают восьминогие пауки в процессе речи.

Дёма с недоумением взглянул на Аркадия. Таких паучьих размеров он не ожидал. Это был такой размер, который имеет значение. Однако никаких сириусов ни в одной из шести лап этого головорукого членистоногого не было.

– Извини, размеры я утаил, – пробормотал Аркадий. – Боялся, что испугаешься.

– А если б я прямо сейчас испугался? Да замочил его сгоряча? – сказал Дёма, немного досадуя на прометееву лицемерность и действительно горячась.

– Спокойно, – сказал Аркадий. – Это существо в углу зовут лже-Василид. Нынешний страж этой пещеры.