Текст книги "Великая сила искусства (СИ)"

Автор книги: Графит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Бригада с радио приехала? – спросил он.

– Полчаса назад.

Виктор Дарьевич кивнул. Он только надеялся, что радиобригада сумеет наладить свое оборудование быстро, потому что сумерки все сгущались и сгущались, район накрывала синева, разбавляемая первыми оранжевыми фонарями и лазурно-красными сполохами мигалок. Он засунул руки в карманы пальто и пошел вглубь Городища – просто чтобы не оставаться на окраине, хотя Лавр Сандриевич мог скрываться в любом доме. Человек с табельным порывался сопровождать, но Виктор Дарьевич дал ему команду «место». Не хватало еще таскать за собой охрану, когда на каждом перекрестке есть кто-нибудь с пистолетом.

Хотя еще неизвестно, конечно, в чью сторону могли направить те пистолеты. Потому что сложно было не заметить сирены «скорых», а жители района были в большинстве своем из тех, кто привык разбираться, а не отсиживаться по углам. Поэтому на улицах было слишком людно для такого холодного весеннего вечера. Стукаться локтями не приходилось, но и прогулка в тиши и одиночестве среди чахлых топольков и с видом на башенный кран в отдалении Виктору Дарьевичу не грозила. Он мысленно пожелал удачи коллегам, в особенности Валентину Ананьевичу, который остался возле оцепления, – главное, чтобы у него не сдали нервы в опасном присутствии фаланг, которые наверняка уже обнюхивали каждую машину. Дома покрылись светящейся сыпью окон, на улицу выглядывали люди, Виктор Дарьевич видел их темные силуэты на желтом фоне. Каждый мог быть Лавром Сандриевичем. Или фалангой. Или сотрудником Силового Комитета. Или обычным гражданином, который не мог сообразить, откуда переполох. Городище напоминало муравейник, в который ткнули палкой. Виктор Дарьевич даже понадеялся, что пациенту хватит мигалок и суеты на улицах, чтобы выдать себя, но шансы были невелики.

Он прошел немало – успела озябнуть шея под тонким шарфом и руки без перчаток, – когда в воздухе заскрежетало, засвистело, а потом полилась нежная мелодия – скрипки и флейта. Виктор Дарьевич ее узнал. Музыка шла сверху, Виктор Дарьевич поднял голову и увидел динамики высоко на столбе. Радиобригада постаралась?

Однако, подсветив карманным фонариком, Виктор Дарьевич различил темные пятна – не то грязь, не то ржавчину. Откуда грязь на динамиках, если их только что поставили?

«Городище – это хорошо…» – вспомнились слова головы радиогэбни.

«Три зеленых шельмы» старались вовсю – скрипки плакали, флейта пела. Виктор Дарьевич поморщился – слишком громко – и перешел на другую сторону улицы. Мимо пробежали двое в темных плащах, покосились на Виктора Дарьевича, но не сочли его достойным внимания.

Мелодия дрогнула и смолкла, динамики взвизгнули, так что пришлось зажать уши руками. Нет, все-таки дефективных везде полно – не могли устроить представление без помех?

А потом из динамиков раздалось:

– Я тебя вижу.

Все смолкло. Даже жители района, кажется, затихли.

Смешок.

– Да-да, именно тебя. Ты знаешь, что я говорю о тебе. Ты знаешь об этом, потому что ты был прав. Прав с самого начала, хотя тебя убеждали в обратном.

Это был не тот самый текст, который они писали вдвоем – вот ведь импровизатор неуемный, не смог без отсебятины, переправил под себя. Но смысл вроде бы сохранил. Над Городищем плыл голос – идеальный голос с самым четким произношением во всем Всероссийском Соседстве. Голос лучшего ведущего столичной радиостанции.

– Ты прячешься сейчас. Думаешь, что ты в безопасности. Но это не так. Ты решил, что есть люди, которые спрячут тебя. Возможно, так и есть. Но почему ты думаешь, что ты отправился именно к тем людям?

Виктор Дарьевич отчетливо слышал улыбку в голосе Кристофа. Наверное, он получал удовольствие там, у себя, в радиорубке, склонившись над микрофоном в своем черном костюме, наслаждаясь каждым произнесенным звуком, когда приближал к микрофону губы, чтобы прошептать:

– Ты ошибся.

Что ж, у всех свои маленькие слабости.

Еще четыре человека остановились под динамиком, размахивая руками и строя предположения. Было видно, как люди в окнах один за другим брали телефонные трубки, звонили куда-то. Виктор Дарьевич отстранился от стены дома и побрел дальше по улице. На углу он встретил человека из Медкорпуса. Человек бдительным взглядом обводил дома, насторожившись, как служебная овчарка. Куртка на нем была расстегнута, под ней виднелся ремень с кобурой. Виктор Дарьевич кивнул и отправился дальше, и голос Кристофа разносился над его головой.

– Тебе давали шанс остаться в безопасности. Но предпочел не использовать его. И ушел туда, где ты открыт любой беде. Для любого взгляда. Чем это доказать? Тем, что я говорю с тобой. Я все еще вижу тебя, ты помнишь? И не только я.

Мимо, едва не сбив Виктора Дарьевича с ног, пробежали люди с невыразительными лицами, выдыхая облачка пара. Виктор Дарьевич напряг память – нет, лица были все незнакомые. Местные переполошились, значит. Ничего удивительного, если подумать. У Кристофа в его выступлении никакой конкретики не было, ни имен, ни дат. Мало ли, какие мысли всколыхнула его прочувствованная речь в головах у живущих в Городище фаланг и прочих причастных. У каждого фаланги должна быть кучка грязных секретов – своих ли, чужих. А где есть секреты, там есть и страх, что однажды они выплывут наружу.

Лишь бы только никто в Городище не сорвался. Лишь бы речь Кристофа не стала ни для кого последней каплей. Потому что если кто-то из местных под влиянием голоса по радио выхватит табельное оружие и начнет палить… и ладно, если в себя или в динамики, а если в окружающих? Нехорошо бы получилось, ох, как нехорошо, а у Виктора Дарьевича и без того хватило неприятностей за последние сутки.

Где же все-таки пациент?

Слева в отдалении раздались крики, завыла и замолчала, как будто опомнившись, сирена. Виктор Дарьевич подхватил полы пальто и побежал туда.

– Ты можешь сказать, что мои слова ничего не значат. Ты можешь забиться в свое убежище и надеяться, что те, кто ищет тебя, пройдут мимо. Ты можешь. Но не удивляйся, услышав поблизости цокот каблуков. Ты знаешь, где еще подковывают сапоги? Ты узнаешь.

Оказалось, что толпа собралась мгновенно – толпа всегда собирается мгновенно, когда не надо и когда выпадает шанс поглазеть на увечье или катастрофу. Катастрофа надвигалась, увечья были возможны.

В окне третьего этажа, на наружном карнизе стоял Лавр Сандриевич. Виктор Дарьевич узнал его крупную высокую фигуру. Халат на нем белел в подступившей темноте, как флаг капитуляции. Одной рукой он держался за оконную раму, в другой сжимал бумажные листки, которые шевелил свежий апрельский ветер. Виктор Дарьевич побежал вперед быстрее, проталкиваясь через толпу и нещадно пихаясь локтями.

– Лавр Сандриевич! – закричал он во все горло, закашлялся, но бесполезно – пациент не слышал.

Под окном уже стояли трое санитаров, «скорая» мигала огнями в переулке, тут же развили какую-то бурную деятельность люди с оружием, которые стекались под окно со своих постов. Неужели не взяли полотнище на такой случай? Говорила гэбня об этом? Или нет? Или да?.. А сверху, перекрывая галдеж, гипнотический голос Кристофа продолжал внушать: тебе не скрыться.

В собравшейся толпе мелькнуло знакомое лицо. Виктор Дарьевич поймал за локоть рабочего с радиостанции, которого видел в коридоре в первый визит, ткнул ему под нос жетон и рявкнул:

– Закругляйтесь! Все, хватит, выключайте!

Вроде бы тот понял. А может и не понял, и хотел только избавиться от бешеного доктора, но кивнул и куда-то отправился резвой рысью. Виктор Дарьевич протолкался еще ближе, задрал лицо туда, где на фоне темного неба и серой стены виднелась мощная фигура пациента.

– Лавр Сандриевич!

На этот раз он услышал. Посмотрел вниз, на желтом в свете ближайшего фонаря лице горели безумием темные глаза. Встретился взглядом с Виктором Дарьевичем, оттолкнулся рукой от рамы и шагнул – вниз, вниз, вниз. Люди внизу с криками прянули в стороны, раздался удар и хруст.

В этот миг голос Кристофа смолк. Сверху тихо планировали легкие белые листки, подгоняемые ветром.

Виктор Дарьевич оцепенел на секунду, а потом бросился к телу, яростно расталкивая зевак и разгоняя их волшебными словами «с дороги, я врач!». Подступы к Лавру Сандриевичу охраняли санитары – и на том спасибо, а то бы затоптали сердобольные граждане.

Пациент оказался жив, но без сознания. Хрустела лодыжка, на которую он приземлился, остальное после первого беглого осмотра казалось целым, но нужна была госпитализация и качественное обследование. Виктор Дарьевич велел санитарам тащить носилки.

– Кажется, он кое-что потерял, – раздался рядом гнусавый голос.

Виктор Дарьевич поднял глаза и даже не удивился, когда увидел давешнего фалангу, который стоял под фонарем и изучал листки, выпущенные Лавром Сандриевичем при падении. Такой дивный день не мог не закончиться фалангой для полного комплекта. В его появлении как будто выразился во всей полноте закон бытовой гармонии.

Уж если пиздец, так полный.

– И вам доброго вечера, – вежливо поздоровался Виктор Дарьевич и поднялся с колен. Как там было? Лучше умереть стоя, чем жить на коленях?

– У вас плохая память на лица, Виктор Дарьевич, – с улыбочкой заявил фаланга. – Еще в пятницу вы не могли опознать человека по фотографии, а сегодня уже зовете его по имени-отчеству. Или это вы в субботу познакомились?

У Виктора Дарьевича было немного не то настроение, чтобы оценивать профессиональный юмор фаланг.

– Этот пациент, – он сделал ударение на слове «пациент», – сейчас будет доставлен в Медкорпус. Если вам так уж нужно его забрать – сделайте это после оказания ему первой помощи. И с соответствующим разрешением.

Фаланга даже ручками всплеснул – демонстрировал, как его удивляет виктордарьевичевское непонимание.

– Да кто же вам сказал, Виктор Дарьевич, что вашего пациента кто-то собирается забирать? Вопрос был куда проще – у вас он или нет. Если бы вы напрягли память в пятницу, кто знает, может, у вас было бы меньше работы. И мы никогда не отрицали факта, что любой гражданин Всероссийского Соседства имеет право на медицинскую помощь. Так что лечите, лечите.

– Вы – это вы с Александром? – не удержался Виктор Дарьевич. – Тогда у вас странные понятия о методах лечения.

– Ах, Александр, – фаланга снова растянул губы в улыбке. – Вы ведь, кажется, лично не знакомы? Тогда вы вряд ли уже познакомитесь. А мы с вами еще поговорим, но пока идите – вас, кажется, пациент ждет.

Виктор Дарьевич пожал плечами, отряхнул с колен прилипшую грязь и пошел туда, где мигали огни «скорой».

***

Домой ему удалось вернуться только вечером в понедельник. Сначала ждал результатов обследования Лавра Сандриевича. Хотя бы тут повезло: двойной перелом лодыжки, множественные ушибы, но ничего более серьезного. Что касается состояния психики… Как только Виктор Дарьевич думал о состоянии психики пациента, он заставлял себя считать до десяти и обратно и напоминал себе, что терпение и труд никогда не подводят. И уже подумывал, а не назначить ли пациенту курс экспериментальных нейролептиков – хуже уже не будет, куда уж хуже. Но торопиться не стал – решил дождаться, когда успокоится его собственный разум. А то так назначишь невесть что, а потом разгребать последствия.

Ему удалось еще вздремнуть пару часов на диване в допросной, откуда, конечно, уже забрали Худошеева, а с утра пораньше явился фаланга. Тот же самый. Как ни странно, пациента видеть не пожелал, обыск проводить не рвался, зато долго и нудно выспрашивал у Виктора Дарьевича, из какого именно окна в каком именно доме выбросился Лавр Сандриевич. Он так задурил голову этими окнами и домами, что Виктору Дарьевичу уже хотелось ткнуть пальцем в первую попавшуюся фотографию – и пусть успокоится. Но окно все-таки удалось распознать среди еще десятка таких же, после чего фаланга принял довольный, на фаланговский манер, вид и попросил подписать показания.

– Чья это квартира? – полюбопытствовал Виктор Дарьевич, расписавшись.

Фаланга медово улыбнулся.

– Вам эта фамилия все равно ничего не скажет.

Он собрал со стола бумаги и фотографии, сложил в папку и пошел на выход. Уже у дверей обернулся и заметил:

– И у своих хороших знакомых не пытайтесь спрашивать, Виктор Дарьевич. Они тоже не знают.

Ну, не больно-то и хотелось знать.

Таинственного Александра Виктор Дарьевич так и не увидел, но Валентин Ананьевич ему шепнул, что Моль и еще нескольких работников регистратуры водили куда-то на опознание.

Потом последовал ожидаемый вызов от Бюро Патентов. Передавая из рук в руки вчерашнюю бумагу, состряпанную Вратом Ладовичем, Бюро Патентов интересовалось, как же так получилось и где же теперь гений и надежда росской инженерии, по мнению Медицинской гэбни.

Медицинская гэбня, разумеется, ответила, что пациент был возвращен в Медкорпус, где продолжает курс лечения.

Виктор Дарьевич про себя добавил, что гений-то в стационаре, а вот надежда – в заднице, потому что вытащить из гения хоть что-то вразумительное удастся еще не скоро. Но озвучивать не стал.

Бюро Патентов проявило озабоченность и намекнуло, что не зря просило взять это дело под личный гэбенный контроль. А потом, как будто нехотя, сказало, что, конечно, бдительность – дело хорошее, но лицам с третьим уровнем доступа вскоре будет разрешено интересоваться состоянием здоровья Лавра Сандриевича. Было бы от чего приходить в восторг. Только таких регулярных посетителей Медкорпусу и не хватало.

Так что домой Виктор Дарьевич вернулся с мечтой принять душ и выспаться. И чаю бы еще неплохо.

Дома на диване лежал Кристоф, закинув ноги на подлокотник. Он был длинный – Кристоф, не подлокотник – и целиком на диван не помещался. Виктор Дарьевич с неожиданным облегчением увидел на нем желтую рубашку и брюки в лазурную полоску. Некоторым вещам лучше оставаться такими, как есть. Есть части миропорядка, которые не стоит трогать даже ради науки, пусть их и ничтожно мало.

Что ж, хотя бы вопрос со встречей четыре на четыре был пока снят с повестки дня.

– Да, загубил ты мне месяц работы, – заметил Виктор Дарьевич и поставил портфель с бумагами на кресло.

– Витя-я-я-ааааау, – Кристоф, ничуть не впечатленный, сладко зевнул во весь рот. – Я отвел по твоей милости внеплановый вечерний эфир, потом плановый дневной, а в промежутке меня возило мордой по столу Бюро Патентов. Не выебало только потому, что я обворожительный, а они брезгливые. Я, понятное дело, профессионал и… и… а-а-а-аааауыыы… могу вести эфир из-под стола с микрофоном на колене, но не жди потом от меня сочувствия, ладно? Вам надо было выманить человека – мы выманили, а дальше не наше дело.

Он поднял голову и лопатки, Виктор Дарьевич сел, и Кристоф уронил растрепанную башку к нему на колени.

– Ты мне все потом расскажешь, – сонно сказал Кристоф. – Когда я проснусь.

Виктор Дарьевич сомневался, что тут было, о чем рассказывать. Слишком многое осталось вне поля зрения Медицинской гэбни. Хотя сама история о том, как Бюро Патентов отделяло «правильных» фаланг от «неправильных», может, и стоила того, чтобы ее запомнить, но Виктор Дарьевич хотел избавиться от суеты с заговорами и расколами и вернуться к нормальной работе. Ах да, и чаю.

– Зачем вам столько громкоговорителей в Городище? – спросил он.

– Информация для служебного пользования! – Кристоф поднял руку и запустил пальцы в волосы на затылке Виктора Дарьевича. И сменил тон. – Вить, ну только слепой не видит, что там строится очень особенный объект. И строят его в основном жители района. Как прикажешь их оповещать, если вдруг что?

– Вдруг? – переспросил Виктор Дарьевич. Прошла еще одна сонная минута, когда он спохватился. – Кристоф.

– М-м?

– Так тебя с утра вызывали к Бюро Патентов?

– Угум-м…

– Странно, – скорее себе, чем Кристофу, сказал Виктор Дарьевич. – Нас вытащили только днем.

Кристоф стряхнул с себя сон, поднялся и прошлепал босыми пятками к окну. На фоне заката его силуэт казался черным – как будто в костюме.

– Витя, если ты оставишь на минутку свой великомедицинский шовинизм и признаешь, что мир не крутится вокруг Медкорпуса, то поймешь, в чем тут дело. Пациент твой как убежал, так и прибежал, никуда не делся. А вот то, что целый район слушал двадцать минут из каждого утюга хуйню непонятного назначения, Бюро Патентов не могло оставить без внимания.

Никакого шовинизма в Викторе Дарьевиче не было, было четкое понимание окружающего мира, но раздражать Кристофа еще больше не хотелось. Он с коллегами и правда серьезно выручил Медкорпус.

– Район? – спросил он вместо возражений. – А не город?

– Район, район, – качнул головой Кристоф, вернулся и снова взгромоздился на диван. – Мы еще не вконец охуели, чтобы такие радиопьесы на всю Столицу ставить. Только технических подробностей не спрашивай. Гэбенная тайна.

Технические вопросы Виктора Дарьевича не волновали. Куда интереснее было, что радиогэбня потребует в итоге за свою помощь – или что она уже получила. Потому что дефективные в гэбне такого уровня не выживают, а значит, какую-то пользу радиостанция для себя вывела. Кристоф повернулся на бок и ткнулся лицом Виктору Дарьевичу куда-то в живот. Что ж, чай мог и подождать немного.

– И что же тебе помогло, раз Бюро Патентов не разложило тебя на элементы? – только и спросил еще Виктор Дарьевич в теплой сонной тишине.

Кристоф приоткрыл один глаз.

– Как всегда, – пробормотал он. – Великая сила искусства.