Текст книги "Бесовская таратайка (СИ)"

Автор книги: Горан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Полноте. Последнее организованное сопротивление утопили в крови во время Тамбовской войны. После этого если появлялись тайные или явные антибольшевистские организации, то создавали их сами чекисты, которые не желая вылавливать инакомыслящих поодиночке, собирали их в группе, якобы для борьбы с режимом, а потом с пространными рассуждениями о бессильной злобе врагов рабочего класса – уничтожали под корень, вместе с родными и близкими. Так что на сегодняшний день людей, готовых с оружием в руках бороться против большевиков, в России не осталось. Перебили, как мошкару, слетевшуюся на свет ночника.

Кто же остался? Лишь те, кто свел свое сопротивление к пассивному, глубоко запрятанному осуждению власти. Эти не станут бороться в открытую, но и помогать коммунистам в трудную минуту, например, в случае войны, не будут.

До этих молчунов чекисты добрались, понизив их уровень жизни до ежедневной борьбы за выживание. Если все мысли сводятся к тому, как бы заработать кусок хлеба, места для осмысления причин такого положения дел в голове, одурманенной к тому же пропагандой и дешевой водкой не остается.

Конечно, иногда власти и перегибают палку, и тогда рождаются катастрофы, вроде голода 1921 года. Но это уже ненужная крайность, которую власть старается избегать. Мертвый раб – бесполезный раб. Однако и возможности своим поданным каждый день есть досыта они тоже не дадут. Сытое брюхо к учению глухо. Особенно к такому, как светлое завтра и, что жить плохо осталось недолго…”.

“… Чертовски жаль, что мне приходится использовать свое изобретение в таких целях. Его и изобретением-то называть неудобно. Оно живое, в полном смысле этого слова, и, как любое, только что появившееся на свет живое существо, оно жаждет знаний и полно возможностей. Это чистый, белоснежный лист бумаги, на котором можно нарисовать усыпанный цветами солнечный луг под бескрайним голубым небом. А я, высунув язык от усердия, вычерчиваю на нем могильные склепы и делаю зарисовки из прозекторской морга…”

“… Выбор сделан. Теперь, даже если захочу, я не смогу остановить начавшийся процесс. Да я и не захочу.

Сегодня после вечерней поверки пятерых, не выполнивших дневную норму, на глазах у всего лагеря заперли в холодном срубе, установленном на полозьях, и, зацепив трактором, повезли в ночь за пределы лагеря. Это называется штрафной изолятор. На улице -45 градусов. До утра никто из них не доживет. Крики, мольбы о пощаде скоро затихли вдали, а начальник лагеря еще долго гулял вдоль шатающейся от голода и усталости шеренги и философствовал о беспощадной борьбе с врагами народа.

Кто-то должен свершить над ними суд! И не над этим палачом Стрельцовым. Он и так через к осени подохнет, как собака, в жутких мучениях. Или я ничего не понимаю в химии.

. Я имею в виду тех – вождей, одного движения пальцем которых достаточно, чтобы послать новые тысячи на нечеловеческие муки…

Тут один доходяга любит повторять: ”Мне омщение, и Аз воздам”. Что-то не торопится Отец Небесный. А раз так – то я за Него свершу праведный суд. И не важно, что их смерть мало что изменит, и их муки не искупят муки тех, кто замерзнет этой ночью. Пусть мое возмездие создаст хотя бы иллюзию справедливости, и хоть раз в это страшное время воздастся им по делам их…”.

“…Похоже, что подхватил малярию. Это конец. Если станет известно начальству, дабы не разносил заразу, немедленно прикончат. За меньшее убивали…

Я на свою беду – атеист, и потому страшусь смерти сильнее, чем человек верующий. Одно меня успокаивает: даже моя смерть уже не отсрочит приведение моего приговора в исполнение. Мой священный палач уже освоил азы профессии, и теперь, в случае чего, сможет и сам довершить свое обучение. Инстинкты, которые я ему привил, не дадут ему свернуть с намеченного пути.

Из преисподней, куда они загнали целую страну, из самой мерзкой ее клоаки, в которой я заживо гнию, придет, придет к ним ангел мщения, бесстрастный и неумолимый. Как бешеная собака, которая кусает руку ее кормящую, будет он вероломен, подобно хамелеону, сольется он с окружающим миром, вечно голодный, как восставший из гроба упырь, будет пожирать он живую плоть. И все это ради одной цели – справить пышную тризну на могилах миллионов растоптанных и замученных…”

“… Завтра решится моя судьба. Или свобода и покой, или гробовая доска. Если побег удастся, я уже решил, я создам целый легион существ, подобных этому, и они сметут с лица земли красную плесень. Как это будет величественно: шествие стальной саранчи, ненавидящей красные звезды, красные флаги, красные мысли…

Шансы на удачу не велики, но малярия не прекращается, и каждый день для меня может стать последним. Стрельцов жутко боится эпидемий. А я уже устал бояться. Каждое утро спрашиваю себя, не мой ли сегодня черед плестись на бойню…

Одно успокаивает. Даже если я не смогу вырваться из этих проклятых богом мест, если меня порвут на куски собаки конвоиров, если затопчут сапогами в воспитательных целях на глазах всего лагеря, если… да мало ли что еще прейдет в голову этим палачам, моя гибель не остановит мое детище, и я буду отомщен…”

– Теперь тебе ясно, с чем мы имели дело? – спросил у меня командор, закончив свой рассказ.

– Автобус – это и есть объект № 201 БИС, он же Фонька, он же ангел мщения, созданный Альберштейном, – неуверенно сказал я. Так сразу, “переварить” столько информации было трудно.

– Именно так, – подтвердил Сухов.

– Но почему именно автобус?

– Точно, я тебе сказать не могу, – ответил командор, потирая переносицу: – Но, как мне кажется, это просто мимикрия. Ты подумай, ведь такая форма была для Фоньки идеальной маскировкой. Кто станет обращать внимание на обыкновенный автобус? Кроме того, для поддержания формы, способной к перемещению на дальние расстояния, ему нужно было постоянно питаться, а тут добыча сама лезла ему в пасть. Главное – вовремя дверь захлопнуть. Правда, до этого, посредством телефонного звонка через распределительный ящик АТС, это порождение Альберштейна находило очередную жертву, с помощью эхолота Нестерова сканировало мозг и посылало ей специальный сигнал. Если судить по дальнейшему поведению жертв, их охватывал необъяснимый страх, который заставлял их уходить из квартиры, школы, места работы.

Я специально консультировался в институте Мозга, и там мне сказали, что в таком состоянии человек не может долго находится на одном месте. Он начинает беспорядочно метаться, пытаясь действием отвлечься от непонятного для него беспричинного ужаса. Не удивительно, что большинство из них брали с собой что-нибудь для самообороны.

Сигнал, мне думается был двойного действия, или, одновременно, этот Фонька посылал сразу два сигнала.

Помнишь, Нестеров-младший рассказывал, что после обработки мозга эхолотом, который изобрел его отец, подопытного можно было заставить двигаться за источником определенного сигнала.

Именно так все и происходило. Жертвам казалось, что в их передвижениях нет никакой системы, а, на самом деле, они шли на зов автобуса. А для того, чтобы избавиться от ненужных свидетелей, он излучал простой, не фиксированный, сигнал страха. Вот почему, за редким исключением, встреча Фоньки с очередной жертвой всегда происходила тет-а-тет. Ведь кроме нее никто больше не слышал “зова” автобуса, а вот отпугивающий сигнал действовал на посторонних – будь здоров. Помнишь, Филиппова рассказывала, что чуть рассудка не лишилась, когда увидела свою “бесовскую таратайку”?

– Как-то слишком уж фантастично все получается, – сказал я: – Сумасшедший профессор и его кровожадный монстр – прямо Франкенштейн какой-то получается.

– Можно подумать, у нас похлеще случаев не было, – пожал плечами Сухов.

– А ребята из КГБ? Как они оказались замешаны во всей этой истории? – спросил я.

– Не догадываешься?

– Смутно. По всему выходит, что они засекли Дугу и автобус на ней раньше нас. Сопровождали его, но почему-то не трогали. Мало того…, – тут я замолчал, пораженный своей догадке.

– Все правильно. Они засекли автобус после Свердловского “всплеска”. Один из безвести пропавших, как оказалось, был их сотрудник. Местные органы провели расследование и сообщили в Москву. А там ведь ребята – не дураки работают. Они-то и просчитали Дугу: откуда началась и куда направляется. Стали поднимать архивы, вышли на катастрофу под Бийском в 1946 году, ну а дальше все было просто. Тем более, что они и ранее интересовались объектом № 201 БИС, но, видимо, посчитали, что он погиб во время пожара в вагоне…

– И, вместо того, чтобы остановить эту штуку, они решили ей помочь, – мрачно продолжил я: – Это их люди расстреляли двух милиционеров под Карасиками, когда те попытались остановить автобус, а позднее, заметая следы, убили девятерых ученых из “чертовой дюжины”. И как далеко они собирались зайти, расчищая ему дорогу?

– А ты как думаешь? – спросил Сухов, и, подтверждая мои самые мрачные прогнозы, сказал: – До самого конца. Их цель была – уничтожение верховной власти страны. Ведь именно такое задание дал Альберштейн своему “ангелу мщения”.

– Но ведь это заговор!

– И довольно обширный, – кивнул командор: – После того, как мы с Трусовым вышли на Сумного, нам удалось составить приблизительный список его участников. Ведь о провале Сумного никто из заговорщиков не знал – мы обставили его смерть, как несчастный случай – так что выявить его соучастников было не трудно. Так вот, в списке 74 фамилии, и 12 из них занимают должности уровня заместителя начальника городского отдела.

– Заговор заместителей? – засомневался я.

– Следствие покажет, – пожал плечами Сухов: – По моим прикидкам, список заговорщиков будет раза в три больше.

– И чего они добивались?

– Соскучились по твердой руке. Вот только кандидата на пост Отца всех народов мы с Трусовым вычислить не успели. Ничего, и без нас вычислят. Теперь ты понимаешь, почему на время пока не утихнет шумиха, нам с тобой лучше быть подальше от столицы?

– Да-а, – протянул я: – Автоматчика из черной “Победы” мне врядли простят.

– Как и мне Сумного, – подхватил Сухов.

Мы помолчали.

– А что с автобусом? – спросил я: – В свете того, что стало известно на сегодняшний день, у тебя не возникает сомнений, окончательно ли он сошел с Дуги?

– Возникает.

– Откуда же взялась такая уверенность в твоем ответе на последний вопрос в кабинете Никиты Сергеевича?

– А я дома перед зеркалом натренировался, – пошутил командор: – Видишь, как убедительно получилось.

– А если серьезно?

– Думаю, что мы больше никогда с ним не столкнемся, – после паузы сказал Сухов: – Все указывает на то, что в Карпове автобус получил такие серьезные повреждения, что ему больше уже не восстановиться. Вот ты сравни его поведение в момент, когда его пытались взять под контроль гэбэшники в 3-ем Озерном переулке, и когда его загнали на мост через Ветлугу. Если в первом случае он мгновенно отреагировал на угрозу и, буквально, по ветру развеял черную “Победу” вместе с ее пассажирами, то на мосту он лишь пассивно защищался…

– Ничего себе – пассивная защита. Чуть с перепугу друг друга не перестреляли!

– А что ему мешало сжечь автомобили, которыми был заблокирован проезд на ту сторону реки и скрыться? Вместо этого он просто стоял, ничего не предпринимая, пока его не стали расстреливать, как в тире…

– А что мешало ему сжечь нас, когда мы гнались за ним по улицам города?

– Тут совсем другое. Как следует из записей в дневнике Альберштейна, он заложил в свое детище что-то наподобие инстинкта самосохранения, который предписывал ему, по-возможности, уклоняться от боевых столкновений и беречь себя для выполнения основного задания.

Когда ваш экипаж начал преследовать автобус, у него был вариант избежать столкновения – бежать, и он, без колебаний, побежал. Тоже самое было и под Карасиками. А вот в случае, когда парни на черной “Победе” поймали его в 3-ем Озерном, путей для отступления у него не было. Я выезжал на место происшествия – там дальше переулок был перекопан, трубы какие-то прокладывали. Поэтому автобус и сжег их к чертовой матери…

– Кстати, – перебил я его: – Как ты объясняешь действия гэбэшников? Зачем им понадобилось его ловить?

– Карпов был блокирован, и они боялись, что автобус “засветится” где-нибудь на выезде. После перестрелки под Карасиками они, видимо, его потеряли, поэтому даже стали вести наблюдение за нами, вдруг мы выйдем на него раньше. У них был “манок” – тот самый серебряный свисток с монограммой Генриха Альберштейна, помнишь, его еще потом нашли рядом с остатками “Победы”? С помощь этого свистка они рассчитывали подчинить автобус себе, а потом вывести его из опасной зоны за город.

– Похоже на правду, – согласился я: – Ты же сам сказал, что по словам Нестерова-младшего, в одной из своих тетрадей Альберштейн приводил примеры звуковых команд, которые можно было отдавать Фоньке.

– Скорее всего, в одной из своих тетрадей, он привел полную таблицу этих сигналов, которую, наверняка, так же зашифровал на всякий случай. Гэбэшники об этом не знали, поэтому и сгорели заживо.

– Туда им и дорога, – сплюнул я.

– Часть их сигнала автобус все же воспринял, – продолжил Сухов: – Только этим я могу объяснить его полусонное состояние на мосту. Даже когда его начали расстреливать, он лишь выпустил маскировочную дымовую завесу, да все пытался распугать стрелявших простым сигналом паники. При падении в Ветлугу автобус стал разваливаться на куски. Из этого я делаю вывод, что взрыв одной из гранат повредил или вывел из строя некий координирующий центр автобуса, который держал под контролем все части его, если так можно выразиться, организма.

– Будем надеяться, что падение в реку его окончательно “доконало”, – сказал я: – Хотя водолазы так ничего и не нашли.

– И не могли найти. Они искали детали механизма автобуса. А никаких деталей там и не было. Скорее всего они, после гибели центра, вернулись в свою первоначальную форму – крупные капли жидкости, похожей на ртуть, которые тут же унесло течением.

Мы снова замолчали. От долгого разговора у меня шумело в голове. Сухов посмотрел на часы и удивленно сказал:

– Ото! Уже полтретьего ночи!

– Двадцать пять минут, – зачем-то уточнил я.

– Пошли спать, – решил командор: – Наговориться мы еще успеем. А пока – будем отсыпаться.

Времени на разговоры, как, впрочем, и на полноценный сон, и в самом деле у нас оказалось предостаточно. Только через две недели Трофимов вспомнил о нашем существовании и прислал за нами машину. Неразговорчивый водитель привез нас в Москву и остановился у станции метро “Комсомольская”. Там он выдал нам билеты на самолет до Омска, сопроводительные документы и командировочные, после чего, посоветовал не опаздывать на рейс, попрощался и уехал.

Времени до отлета у нас было еще много, поэтому мы с Суховым разошлись по домам, чтобы собрать вещи, необходимые для длительной командировки, договорившись встретиться в аэропорту.

28 октября 1962 года.

Суббота, 14 часов 10 минут.

Когда я с наконец-то собранным чемоданом уже собирался выходить из своей квартиры, пронзительно зазвонил телефон. Я автоматически снял трубку – на том конце провода царила тишина. Чертыхнувшись, я тут же бросил ее на рычаг.

Возможно, это был сбой на линии, или кто-то ошибся номером. Но я не исключал и вероятности, что кто-то меня “пас”. И если этот кто-то был из команды покойного капитана Сумного, до аэропорта я мог и не доехать.

Чувствуя, что начинаю, как пацан, впадать в панику, я переложил пистолет из оперативной кобуры в карман плаща и быстро покинул квартиру.

Лучший способ уйти от слежки, это воспользоваться общественным транспортом. Поэтому, постоянно проверяясь на предмет “хвоста”, я быстрым шагом прошел на остановку и стал ждать, поглядывая на часы. Была Суббота, обеденное время, поэтому кроме меня на остановке не было ни души.

Когда ОН показался из-за поворота и стал ко мне приближаться, я в ужасе попятился, забыв обо всем: и о возможной слежке, и о самолете на Омск, и о пистолете в кармане моего плаща.

Зеленый автобус подкатил к остановке и призывно распахнул предо мной двери.

Остолоп! Кретин! Ведь все же повторилось! Телефонный звонок, затем паника, пистолет под рукой на случай нападения неведомого врага… Я смотрел на мертвые лица пассажиров автобуса, которые невидящими глазами смотрели на меня сквозь стекла окон, на какие-то непонятные механизмы, похожие на гигантские серые зрачки, и пот ручьями стекал с моего лица.

– Входи, не бойся, – донеслось из автобуса, и я, как кролик под гипнотическим взглядом удава, пошел к двери.

– Тебе куда, мужик? – услышал я, ступая на ступеньку передней площадки автобуса. С трудом выходя из транса, я повернул голову в сторону водительского места, и увидел, что там на широком сидении сидит, держась одной рукой за баранку, а в другой – сжимая папиросу, молодой парень в кожаном пиджаке. Сидит и приветливо мне улыбается.

– Что – сдрейфил? Не робей мужик, – сказал он весело: – Это манекены и реквизит. Везу на “Мосфильм” – кино будут снимать.

Я еще не совсем придя в себя, переспросил:

– Ч-чего?

– Кино, говорю, будут снимать, – повторил водитель, продолжая мне улыбаться: – Так куда тебе?

– В аэропорт, – ответил я.

– Ну ты хватил. До метро могу подбросить.

– Ладно, давай хоть до метро, – не стал спорить я.

– А чемодан ты что – на остановке решил оставить?

Я втащил чемодан в автобус и, растолкав юпитеры осветительных ламп, сел на переднее сидение, потеснив куклу в шикарном бальном платье.

– Поехали, – сообщил мне водитель, закрывая двери: – Хоть одна живая душа рядом. А то еду, как в этой… Как ее? Ну, таратайке, что покойников на кладбище возит… Как в катафалке, вот. Аж жуть берет.

Я начал смеяться, и парень за рулем весело подхватил мой смех.

Запоздалое в этом году бабье лето парило над Москвой, качаясь, как на качелях, на нитях паутины. Легкий ветерок закручивал в пестрые вихри опавшие листья. А по улицам столицы не спеша ехал зеленый автобус, водитель которого и единственный живой пассажир заливались беззаботным смехом.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ.

ЭПИЛОГ

– Вот и вся история, – закончил дед.

– Погоди, как вся? А дальше что было?

– В каком смысле? – не понял дед.

– Встретились вы с Суховым в аэропорту?

– Конечно, – пожал дед плечами, мол, а как же иначе: – И не только с ним. Там были и Рожков с Трусовым. Они все это время тоже отдыхали в профилактории. Только не в Звенигороде, а недалеко от Волоколамска. У них билеты были на один рейс с нами. Что тебя еще интересует?

– А заговор? Заговор раскрыли?

– А как ты думаешь? Раскрыли конечно. По этому делу было арестовано более 200 человек. Но, видимо, не всех. Хрущев это понял в 1964 году, но было уже поздно.

– А что было с вами в Омске?

– Работали, – туманно ответил дед.

Я не сводил с него взгляда, и он, сдавшись, улыбнулся и сказал:

– Ну было там пару интересных дел. Расскажу тебе как-нибудь. А теперь – спать, заполночь уже.

– Погоди, погоди, дед, – попросил я его: – Я тебя еще про автобус не спросил.

– А что автобус?

– Он как – больше не появлялся?

– Если он появится, – грустно улыбнулся дед: – Ты об этом сразу узнаешь. Ведь задание, которое ему дал Альберштейн, до сих пор не выполнено.

КОНЕЦ

Необходимое послесловие

Пора, наконец объяснить, от чьего имени велась эта повесть, и что это за организация такая – Контора.

Эту историю, как и многие другие, в период: с 1990 по 1994 год, мне рассказал мой двоюродный дед, Кожемяка Сергей Степанович. Более 30 лет, начиная с 1956 года, он проработал в некоем подразделении, которое в данном повествовании именуется Конторой.

По словам деда, у истоков Конторы стоял сам Лаврентий Павлович Берия, Великий и Ужасный. Дело в том, что в конце 30-х годов прошлого столетия по Москве стали циркулировать слухи о якобы пропадавших молодых девушках и непосредственной связи этих исчезновений с Лаврентием Павловичем. Опасаясь, как бы эти слухи не достигли ушей Хозяина, Берия в марте 40-го года выделил из состава, находившегося у него в подчинении аппарата НКВД спецкоманду и поставил перед ней задачу – выявить источник. В секретных рапортах, поступавших напрямую к Лаврентию Павловичу, эта команда стала именовать себя, как Контора № 7.

Уже через полтора месяца инициатор распространения слухов был выявлен, но им оказался круг до такой степени высокопоставленных лиц, что даже Берия, при всем его тогдашнем могуществе, не смог с ними совладать.

После выполнения задания, состав Конторы № 7 вопреки устоявшимся в те времена традициям, не был ни ликвидирован, ни даже распущен. Предвидя начало большой войны, Лаврентий Павлович справедливо решил, что такая команда еще пригодится, как ему лично, так и стране в целом.

И он не ошибся. За годы Великой Отечественной войны, в тесном сотрудничестве со СМЕРШем сотрудники Конторы разоблачили и помогли задержать более ста пятидесяти гитлеровских агентов. Кроме того, Контора № 7 неоднократно выполняла сверхсекретные задания Берии за линией фронта.

После войны спецкоманда продолжила свою деятельность, подчиняясь, как и прежде, лично Берии. Чаще всего от Лаврентия Павловича поступало указание о проверке того или иного слуха, с выявлением его источника и указанием путей его пресечения. Когда же указания отсутствовали, Контора № 7 занималась обработкой статистики по линии МВД и, ежемесячно, составляла обзорные справки по особо тревожным или необычным слухам, циркулировавшим в различных регионах СССР.

После расследования дела о призраках-каннибалах в 1950 году в Харьковской области, эта спецкоманда обратила на себя внимание Хрущева.

Поэтому, после низвержения Берии, она опять-таки не была расформирована, а продолжала работу, получая теперь задания от Хрущева. Более того, Никита Сергеевич пресек попытки тогдашнего руководства КГБ подмять Контору под себя, и даже приказал расширить ее штат.

При Хрущеве Контора потеряла свой порядковый номер и стала в официальных документах именоваться просто: Контора. К 1958 году она имела в своем составе 4 отдела: оперативный, аналитический, экспертный и отдел прогнозирования. Кроме того Контора заимела два филиала: Омский и Бакинский.

С приходом к власти Брежнева, Контора переименовалась во 2-ой стат. отдел при Политбюро ЦК КПСС и, по заведенной еще при Хрущеве традиции, была связана с главой государства через куратора, обычно члена или кандидата в члены Политбюро.

Закат Конторы дед связывает с расследованием падения НЛО на территорию одного из авиационных полигонов в Западной Сибири, после которого эта организация так и не смогла восстановить понесенные потери.

Может он и прав, однако, как мне кажется, дело было еще и в эпохе. Конец 70-ых, начало 80-ых сломали хребет не только Конторе, но и другим, не менее мощным организациям…

Глядя на приключения героев сериалов, вроде “Секретных материалов, дед только посмеивался.

– Им бы в архивах нашей Конторы поискать, – говаривал он: – Такие бы “секретные материалы” откопали, у Фокса Малдера до конца жизни волосы дыбом бы стояли.

Иногда, пребывая в хорошем настроении, дед мне рассказывал одну из таких историй. Память у него, не смотря на возраст, была абсолютной. Сидя на кухне и попивая кофе с кубинским ромом, он по памяти цитировал мне свидетельские показания, выписки из приказов, заключения судебно-медицинской экспертизы, а так же другие документы, связанные с очередной его историей.

Он умер от сердечного приступа 17 октября 1994 года. И после него у меня остались только его невероятные истории. Решившись опубликовать одну из них, я отдаю дань деду и другим сотрудникам Коноры, чей труд, изо дня в день почти пол-столетия незримо охранял покой граждан, живших в стране под названием СССР.

Все события, описанные в данном произведении являются вымышленными. Любое совпадение фамилий и прочих деталей случайны.

Конец