Текст книги "Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского"

Автор книги: Гомер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Песнь II

Народное собрание

Как только свежая розовоперстая Заря осветила Восток, любимый сын Одиссея оделся и встал. Он накинул перевязь с острым мечом на плечо и затянул прочные сандалии на быстрых ногах. Величественный, как бог, он вышел из опочивальни и немедленно велел зычным глашатаям созывать длинноволосых ахейцев в собрание. Герольды звонкими голосами созвали народ, и ахейцы немедленно последовали зову. Телемах выждал, пока все собрались, и, крепко сжимая бронзовое копье в руке, проложил себе дорогу сквозь толпу. За ним по пятам бежали два гончих пса. Афина одарила его таким очарованием, что все глядели на него с восхищением. Старцы подвинулись, когда он занял место своего отца.

Первым заговорил старый лорд Египтий, умудренный опытом и согбенный возрастом. Его любимый сын, мастер-копейщик Антифонт, отплыл с Одиссеем в обильную конями землю Трои. На самом деле Антифонт погиб – дикий Циклоп убил и съел его в сводчатом гроте третьим и последним из людей Одиссея. Три сына оставалось у Египтия: один из них, Эврином, сватался к Пенелопе, а два других помогали отцу в хозяйстве. Но он не мог позабыть Антифонта ни на минуту и оставался неутешен. В слезах по своему сгинувшему сыну Египтий встал и обратился к народу:

– Внемлите мне, сограждане. С тех пор, как отважный Одиссей ушел на войну, нас ни разу не собирали на совет. Кто же созвал нас, юноша или зрелый муж? Что за неотложность вынудила его? Может быть, он узнал, что приближается войско, и решил поделиться с нами вестями? Или у него другое дело, касающееся всеобщего благополучия? В любом случае он молодец, дай ему Зевес счастья и исполнения пожеланий!

Сын Одиссея обрадовался благоприятным словам. Желание излить душу подняло его с места и поставило посреди собрания. Герольд Певсенор, знаток церемонии, предоставил Телемаху слово, вложив в его руки ораторский жезл^[8], и Телемах заговорил, обращаясь поначалу к старому Египтию:

– Досточтимый лорд, не долго придется искать того, кто собрал народ, Это я, у меня великое бедствие. Я ничего не слыхал о приближении войска, не собираюсь я обсуждать и общинные дела. Мою личную беду я выношу на совет. Двуглавое лихо поразило меня и мой дом. Я утратил благородного отца, он был королем для всех нас, но мне еще и любящим отцом, Это одна беда, а другая еще горше, ибо она угрожает разорить мой дом и лишить меня источников к существованию.

«Мою мать осаждают незваные соискатели ее руки, сыны ваших вождей. Им следовало бы придти к ее отцу, благородному Икарию, и попросить его отдать дочь тому, кому он сочтет нужным, достойнейшему среди них. Но от такой честной игры они увиливают, и вместо этого проводят все время в нашем дому, режут наших бычков, наших овец, наших откормленных коз. Они пируют и пьют наше пенистое вино, как воду, не задумываясь, за чей счет они пируют. Нет среди нас человека подобного Одиссею, который мог бы очистить наш дом от этой чумы. Мы не можем себя защитить, мы слишком слабы и необучены науке сражений. Была бы у меня сила, я бы бросился в бой, настолько далеко зашло это невыносимое положение дел, медленное и неумолимое разорение моего невинного дома.

«Расточая мое добро, эти люди нарушают все законы, человеческие и божеские. Это оскорбление и для всех наших соседей. Устрашитесь гнева богов! Неужели вы не боитесь, что богов возмутит такое злодейство, и они обратятся против вас? Именем Олимпийского Зевса, именем Фемиды, собирающей и распускающей народные собрания, заклинаю вас, сограждане, оставьте меня наедине с моим горем. Но, может быть, вы считаете, что мой добрый отец жестоко обошелся со своими ахейскими солдатами, и теперь вы платите мне равной жестокостью, поощряя этих паразитов? Если бы вы сами пожирали наши стада и достояние, и то было бы лучше. Нам не пришлось бы далеко искать, с кого взыскивать наше добро. Мы шли бы по городу и требовали возвращения нашей собственности, пока не получили бы все обратно. Но ваше отношение наполняет мое сердце неисцелимой горечью».

Так он говорил, распаляясь, и, наконец, залился слезами и бросил ораторский жезл на землю. Жалость охватила собравшихся. Ни у кого не хватало духа резко ответить на жалобы Телемаха. Наконец молчание нарушил Антиной.

– Какое красноречие, Телемах, какая безудержная злоба! Ты позоришь нас и возлагаешь на нас вину? Не выйдет! Мы, сватающиеся к королеве, невинны. Всему виной твоя почтенная мать, эта коварная интриганка. Послушайте. В течение трех лет – почти четырех, на самом деле, – она поощряла и подзуживала нас, постоянно подавала нам надежду, и каждому из нас по отдельности давала обещания, которые и не думала выполнять.

«Вот вам пример ее вероломства. На ткацком станке в своем дому она начала ткать большое и тонкое покрывало. Нам он сказала: «Лорды-соискатели моей руки, благородный Одиссей погиб, но сдержите ваше рвение и не спешите с браком, пока я не окончу эту работу, чтобы пряжа не пропала попусту. Это саван для лорда Лаэрта. Когда его увлечет неумолимая смерть, неизменно поглощающая всех, я не хочу, чтобы меня осуждали наши женщины, что собравший большое богатство правитель был похоронен без савана».

«Так она сказала и мы великодушно согласились. Днем она ткала, а по ночам при свете факелов распускала сотканное. В течение трех лет она водила нас за нос. На четвертый год, когда стали меняться времена года, одна из ее служанок, знавшая секрет, выдала нам тайну госпожи. Мы застали ее распускающей прекрасное рукоделье. Волей-неволей она была вынуждена завершить работу.

«Вот тебе наш ответ, Телемах, заруби его себе на носу, и пусть услышит весь народ. Отошли свою мать и вели ей выйти замуж за того, кого назначит ее отец и кого сама выберет. Хватит ей злоупотреблять нашим терпеньем и полагаться на несравненные дары, полученные от Афины: дар тонкого рукоделия, дар ума, талант всегда добиваться своего. В этом ей нет равных, даже в легендах. Знаменитые красавицы прошлого, Тиро, Алкмена и украшенная диадемой Микена, не сравнятся с Пенелопой в умении очаровывать и хитрить. Но тут она перехитрила самое себя. Я клянусь тебе, пока она продолжает свои интриги, кавалеры будут расточать ваше добро. Она снискает славу, а ты утратишь состояние. Мы не разойдемся по нашим поместьям, и не уйдем, пока она не выберет одного из нас и не отдаст ему руку».

– Антиной, – отвечал вдумчивый Телемах, – я не могу прогнать из дому против ее воли, мать, которая меня родила и взрастила, когда мой отец где-то на краю света, то ли жив, то ли мертв. Подумай, во что мне это бы обошлось – если бы я отослал ее к отцу, я должен был бы возвратить ее приданое. Ее отец разгневался бы на меня, а еще пуще разгневались бы боги. Проклятие изгнанной матери наслало бы на меня мстительниц-фурий. Мои земляки меня бы прокляли. Поэтому я никогда не опущусь и не прогоню мать.

«Если вам наши семейные дела не по вкусу – оставьте мой дворец и пируйте в другом месте, обедайте друг у друга по очереди. Если же вам нравится мое поместье, – ешьте вволю, но Зевес принесет день возмездия, когда я вволю вас перебью.

В ответ на его молитву Всевидящий Зевес послал двух орлов^[9] с горных вершин. Быстрые, как порыв урагана, с величественным размахом крыл, они неслись рядом, пока не оказались над собранием. Они парили в небе, кружа на мощных распростертых крылах, предвещающими смерть глазами взирая на запрокинутые лица. Орлы вцепились друг другу когтями в глотку и улетели к востоку, скрывшись за крышами города. Люди долго в изумлении следили за полетом птиц, спрашивая себя, что означает это предзнаменование.

Тут прозвучал голос старого героя Алиферса, сына Мастора. Лучше всех в своем поколении он владел тайнами птичьего полета и прорицания. Заботясь о благе земляков, он обратился к собранию:

– Граждане Итаки, внемлите моим словам. Великое бедствие предстоит кавалерам королевы. Недолго осталось Одиссею быть в разлуке со своими друзьями и близкими. Возможно, он уже приближается, и несет с собой семена кровавой погибели кавалерам. Его возмездие поразит и нас, живущих под чистыми небесами Итаки. Постараемся унять кавалеров, пока не поздно. А еще лучше – пусть они сами уймутся. Я не новичок в прорицаниях, у меня есть опыт. Вспомните Одиссея. Когда этот находчивый и уверенный в себе вождь уходил под Трою с аргивским воинством, я предсказал ему, что он вернется домой через двадцать лет, после многих испытаний, потеряв всю дружину, и дома его никто не узнает. Сейчас сбывается мое предсказание.

Против него выступил Эвримах сын Полиба.

– Хватит разглагольствовать, старый хрыч! Сиди дома и предсказывай своим детям, чтобы их не постигла беда! А в практических делах я лучше тебя разберусь. Мало ли птиц летает в солнечном небе, но не все знаменуют волю богов. Одиссей, о котором ты болтаешь, давно помер в дальних краях. Жаль, что ты не последовал его примеру – тогда мы бы обошлись без твоих нудных предсказаний, которые только раздувают гнев Телемаха. Несомненно, ты рассчитываешь на ценный подарок от него, а напрасно. Выслушай мое пророчество, оно наверняка сбудется: если ты, умудренный годами старик, злоупотребишь своим красноречием и подтолкнешь этого юнца к действиям, во-первых, ему же будет хуже, со всеми нами ему не справиться. А во-вторых, тебе, старик, придется горько сожалеть. Мы тебя обложим такой вирой, что расплата сокрушит твое сердце.

«Вот мой совет Телемаху, и я даю его открыто перед собранием. Пусть велит своей матери вернуться в отчий дом. Отец распорядится о свадьбе и даст ей богатое приданое, как и должно любимой дочери. А до тех пор не откажутся ахейцы от сватовства. Мы не боимся никого, и уж точно не Телемаха со всем его пустозвонством. И твои бесконечные прорицания, старый хрыч, нам нипочем, они только ненависти к тебе прибавляют. Добро Телемаха будет безжалостно расточаться, пока Пенелопа кружит нам головы в ожидании брака. Мы никуда не уйдем, и подходящих невест нам не надо, пока жива надежда получить несравненный приз – руку Пенелопы».

– Эвримах, – ответил рассудительный Телемах, – и прочие почтенные соискатели, я больше не буду умолять вас. Я свое сказал, ахейцы меня выслушали, а боги рассудят. Дайте же мне быстрый корабль и двадцать гребцов, и я отправлюсь на разведку в Спарту и песчаный Пилос, разузнаю, где пропал мой отец. Может, люди мне поведают, а может, Зевес подскажет истину. Если я узнаю, что он жив и скоро возвратится, то я, несмотря на невзгоды, потерплю еще год это разорение. А если выясню, что он погиб, то вернусь домой, насыплю погребальный курган в его честь, совершу заупокойную тризну и отдам мать в жены ее новому мужу.

Телемах вернулся на место, и встал Ментор, старый друг Одиссея. Уходя на войну, король поручил ему присмотреть за дворцом, позаботиться о престарелом Лаэрте и уберечь владения. Он, по доброте сердечной, встал пристыдить земляков.

– Сограждане, – сказал он, – я вижу, что королю не стоит быть добрым, великодушным и справедливым. С тем же успехом он может быть беззаконным тираном. Всем сейчас наплевать на Одиссея, а ведь он был замечательным правителем и к вам относился, как любящий отец. Я не собираюсь упрекать чванных кавалеров. Они совершают преступления по злобе натуры и идут на страшный риск. Разоряя поместье короля, они поставили жизнь на карту, что Одиссей никогда не вернется. Нет, я упрекаю всех остальных. Вы сидите безмолвно, не осуждаете и не унимаете их, хотя вас много, а кавалеров – горсточка.

Вскочил на ноги Леокрит сын Эвенора и воскликнул:

– Ты рехнулся, Ментор. Чего ради ты убеждаешь народ унять нас? Кто захочет воевать из-за обеда с выпивкой, даже если перевес сил на его стороне? Хоть бы и сам Одиссей лично вернулся и вбил себе в голову прогнать нас, знатных кавалеров из своего дворца, потому что мы пируем в его залах, его ждала бы грустная участь и скорый конец. Его жена, может, тоскует о нем, но ей не придется порадоваться его возвращению, потому что со всеми нами ему не совладать. Довольно пустых речей. Разойдемся по своим делам, пусть Ментор и Алиферс, давние друзья Одиссеева дома, позаботятся о плавании юнца. Правда, я думаю, что он займется разведкой, не вставая с кресла^[10], и никуда не поплывет.

Он завершил свою речь, и собравшиеся живо поняли его намек и немедленно разошлись по домам. Кавалеры вернулись в великолепный дворец Одиссея. А Телемах удалился на берег моря, омыл руки в седом прибое и вознес их в мольбе Афине.

– Богиня, ты вчера посетила меня и велела пуститься в плавание по туманным морям за вестями о пропавшем отце. Видишь сама, что ахейцы, и в первую очередь эти похотливые хамы – кавалеры моей матери – срывают все мои планы.

Афина ответила на его мольбы, и, представ пред ним в обличье и с голосом Ментора, воодушевила Телемаха крылатыми словами:

– Телемах, сегодня ты доказал, что ты не трус и не дурак, но тебе еще понадобятся мужество и находчивость, унаследованные от Одиссея. Он был человеком слова и дела, и если ты – его сын, твое плавание не окажется бессмысленным и бесцельным. Если бы ты не был сыном Одиссея и Пенелопы, тогда и впрямь ничего из твоих планов не вышло бы. Редкий сын сравнится с отцом, редчайший превзойдет отца, а большинство уступит им в достоинствах. А ты унаследовал находчивость Одиссея, и труса не спразднуешь, а значит, я верю, что достигнешь цели. Выкинь из головы кавалеров, не думай больше об их планах и заговорах. Они, бесчестные дураки, и не догадываются, что страшный рок уже подкарауливает и постигнет их всех в одночасье.

«А ты скоро пустишься в назначенное плавание. Я был дружен с твоим отцом, я достану быстрый корабль и поплыву с тобой. Сейчас иди домой и покажись кавалерам. Приготовь провизию, тщательно упакуй, возьми вино в кувшинах, а ячменную муку, залог мужской силы, – в прочных мехах. Я же соберу добровольцев. В окруженной морем Итаке довольно кораблей, старых и новых. Я сам выберу лучший, оснащу его и спущу на воду».

Так сказала дочь Зевса Афина. Услышав волю богини, Телемах не мешкал, но вернулся домой в тревоге. Во дворце он встретил надменных кавалеров. Они свежевали коз и палили заколотых жирных свиней на огне.

Антиной подошел к Телемаху развязной походкой, смеясь, окликнул его по имени и взял за руку:

– Телемах, – сказал он, – пламенный юный оратор, оставь свои обидные слова и планы мести. Спокойно садись с нами, беззаботно ешь и пей, как обычно. Ахейцы ужо приготовят для тебя корабль и экипаж, и доставят прямо в священный Пилос, по следам твоего благородного отца.

Но его речи не провели Телемаха. Он мягко высвободил руку и ответил:

– Антиной, как я могу спокойно сесть за ужин, беззаботно отдыхать и веселиться в вашей буйной и надменной компании? Неужели недостаточно, что вы, под предлогом сватовства, разоряли мое добро, пока я был мал? Сейчас я вырос, и возмужал, и услышал от других, что вы сделали. Я уж постараюсь погубить вас всех, в любом случае: поплыву ли я в Пилос, или останусь на Итаке. Но от путешествия я не откажусь, и поеду не впустую, хотя вы хитроумно посылаете меня пассажиром, а не шкипером на собственном судне со своими гребцами.

Кавалеры веселились вовсю, пока не услышали его речи. Они обрушили на него лавину оскорблений и пренебрежительных насмешек. Один молодой петушок сострил:

– Точно, Телемах хочет нам глотки перерезать! В Пилос он едет за помощью. А может, он сходит в дальнюю Спарту и обратно, и привезет с собой мстителей, раз уж он такой кровожадный. А то посетит плодородную Эфиру, там он может разжиться смертоносным ядом, подлить нам в вино и всех погубить одним махом.

Другой наглец вторил первому:

– Кто знает, чем это окончится? Начнет плавать по морю, собьется с пути и пропадет, как Одиссей, вдали от близких. А нам-то каково! Нам – лишний труд, ведь придется делить его добро! Дворец я предлагаю сразу отдать Пенелопе и ее новому мужу.

Так они издевались, а Телемах прошел в отцовскую казну, просторную и высокую комнату, набитую золотом и бронзой, сундуками с одеждой и ароматными маслами. Там же плотными рядами у стены стояли сосуды с выдержанным вином, чистым, неразведенным, ждущим дня возвращения многострадального Одиссея. Крепкие створчатые двери запирались на замок, а сторожила сокровища бдительная домоправительница Эвриклея, дочь Опса, сына Певсенора.

Телемах позвал ее и сказал:

– Милая няня, нацеди мне несколько кувшинов вина, самого лучшего, уступающего только тому, что ты заботливо хранишь для своего несчастливого короля, надеясь, что ему удастся ускользнуть от судьбы и вернуться домой. Нацеди двенадцать кувшинов и закрой поплотнее. И еще насыпь двадцать мер ячменной муки в крепко сшитые меха. И никому ни слова! Сложи все вместе, а вечером, когда мать уйдет почивать, я их возьму. Я плыву в Спарту и в песчаный Пилос, – вдруг удастся услышать новости о возвращении дорогого отца.

Услышав это, его любящая старая няня Эвриклея ударилась в слезы и запротестовала:

– Дорогое дитя, кто тебя на такие мысли навел? Зачем тебе таскаться по свету? Ты единственный сын, матери ты дороже зеницы ока, а возлюбленный Зевсом Одиссей давно погиб в дальних странах. Как только ты отвернешься, гости в зале замыслят заговор тебе на погибель, убьют тебя из-за угла и поделят между собой твое добро. Сиди-ка ты лучше во дворце, в родном доме, сторожи свое добро и не шатайся по пустынному морю, не ищи беды себе на голову.

– Не бойся, няня, – отвечал мудрый Телемах, – этот план от бога. Но клянись. что ни слова не скажешь матери, разве что дней через двенадцать, или когда она сама заметит мое отсутствие и спросит тебя. Слезы не идут ей и портят цвет лица.

Старая няня поклялась всеми богами сохранить тайну, нацедила вино в кувшины и насыпала ячменную муку в меха. Телемах же вернулся в общество кавалеров в зал.

Тем временем ясноглазая богиня готовила исполнение плана. Она приняла обличие Телемаха и обошла весь город, сама выбрала два десятка гребцов и уговорила их пуститься в плавание. Она велела экипажу собраться к закату в порту. Корабль она попросила у знатного Ноемона, славного сына Фрония, и тот от души согласился.

Солнце погрузилось в море, и на улицы лег мрак. Афина спустила на воду быстрое судно и сбросила на борт рангоут и снасти галеры. Она пришвартовала судно на крайнем причале порта, а там уже ждал отобранный Афиной экипаж. Сероглазая богиня^[11] воодушевила команду и заразила их своим рвением.

Затем она отправилась во дворец богоравного Одиссея и погрузила кавалеров в приятную сонливость. Она усыпляла их, пока чаши с недопитым вином не выпали из их рук, а веки не отяжелели. Пирушка окончилась, и сонные гости разошлись по домам. Ясноглазая богиня приняла вновь обличье Ментора и вызвала Телемаха из дворца.

– Телемах, – сказала она, – твои спутники уже сидят во всеоружии на веслах и ждут твоего появления. Пойдем, не задерживай отправление.

Афина повела его, а Телемах пошел за ней следом. Они вышли на берег и подошли к причалу. Длинноволосые гребцы ждали у корабля. Благородный Телемах обратился к ним:

– Друзья, пойдем, заберем провиант. Я все сложил в доме. Мать ничего не знает, и служанки не в курсе. Я посвятил в нашу тайну только одну женщину.

Он пошел во дворец, и команда последовала за ним. Они захватили провиант и погрузили в трюм галеры, как указал любимый сын Одиссея. Телемах поднялся на борт вслед за Афиной. Она заняла свое место на юте, и он сел рядом с ней. Матросы отдали швартовы, поднялись на борт и разобрали весла.

Яркоглазая богиня вызвала попутный бриз с Запада, и тот запел над темно-винным морем. Телемах скомандовал поставить рангоут, и матросы взялись за дело. Они подняли сосновую мачту, вставили ее в пяртнерс, раскрепили штагами и вантами, подняли белый парус за гарделя и натянули его гибкие сыромятные фалы. Парус раздулся под ветром, темная волна зашипела под штевнем, и судно набрало скорость и выскользнуло в открытое море.

Они поставили паруса, закрепили бегучий такелаж быстрого смоленого корабля и достали чаши для вина. Наполнив их до краев, они возлили бессмертным богам, и в первую очередь ясноглазой дочери Зевса. И всю ночь напролет до рассвета корабль прокладывал себе грудью путь по морю.

Песнь III

Нестор

Покинув воды роскошного Востока, Солнце поднялось на медный небосвод, чтобы осиять бессмертных богов, а заодно и смертных людей, живущих на плодородной земле. Корабль Телемаха вошел в порт Пилоса, величественной цитадели Нелея. На берегу собрались жители и возносили жертвы Потрясателю земли, чернокудрому Посейдону. Они разделились на девять общин, в каждой по пятисот мужей, и каждая община приносила в жертву девять иссиня-черных, без единого пятнышка, быков. Берцовые кости быков, посвященные Богу, горели на огне; а жертвователи ели потроха^[12] и внутренности быков.

Мореплаватели направили судно прямо к берегу. Они взяли на гитовы, убрали паруса и пришвартовались. Они сошли на берег вслед за Афиной, а Телемах оставил корабль последним. Сероглазая богиня обернулась к нему и сказала:

– Телемах, твоя застенчивость и робость совершенно неуместны. Ведь ты пересек море для того, чтобы проведать, где зарыты кости твоего отца, и какой конец постиг его. Иди к укротителю коней Нестору, уговори его раскрыть сокровенные тайны сердца. Пусть только поклянется говорить чистую правду. Впрочем, он мудр и не лжив.

– Но, Ментор, – возразил осторожный Телемах, – я не смею подойти к нему и обратиться с просьбой. Я не обучен мольбам и призывам. Я стесняюсь подойти к почтенному старцу.

– Телемах, – ответила ясноглазая богиня, – если не хватит ума, бог тебя наставит. От рождения до возмужания боги пекутся о тебе. Дерзай!

И с этими словами Афина Паллада^[14] быстро повела его за собой, пока они не оказались среди жителей Пилоса. Там сидел Нестор и его сыны, а их слуги нанизывали мясо на вертела и жарили на угольях, готовясь к пиру. Они увидели странников, вышли им навстречу, пожали руки и пригласили присоединиться. Первым к ним подошел сын Нестора Писистрат, взял за руки Афину и Телемаха, подвел и усадил их на косматые овечьи шкуры, расстеленные на прибрежном песке, рядом со своим братом Фрасимедом и их отцом Нестором. Он поставил перед ними потроха жертв, налил вина в золотой кубок, и протянул эгидоносной дочери Зевса Афине Палладе с такими словами:

– Обратись с молитвой к лорду Посейдону, гость, ты попал на праздник в его честь. Соверши ему возлияние, вознеси молитву, и передай сладкое вино своему другу, чтобы и он смог почтить Бога. Наверное, и он захочет воззвать к бессмертным богам, в их помощи нуждаются все. Я тебе подал кубок первым потому, что ты старше, а он мой сверстник.

И он вложил кубок в ее ладонь. Афину обрадовал безошибочный инстинкт человека, который именно ей подал золотой кубок, и она соединила свои пожелания с молитвой владыке Посейдону.

– Внемли мне, Земледержец, не откажись выполнить наши мольбы. Во-первых, дай успех и славу великому Нестору и его сынам. Во-вторых, щедро вознагради всех обитателей Пилоса за огромную гекатомбу. И, наконец, дай нам с Телемахом успешно выполнить то, для чего мы пришли сюда на черном корабле, и позволь целыми и невредимыми вернуться домой.

Так молилась богиня, и, произнося эти просьбы, исполняла свою же мольбу. Она передала двуручный кубок Телемаху, и тот повторил ее молитву. Тут поспело мясо жертв. Куски сняли с вертелов и разделили между людьми. Все наелись досыта благородным угощением. Когда голод и жажда были утолены, Нестор, славный герой Герении^[15], сказал:

– Когда странники насытились, можно уже и спросить их, кто они и откуда. Расскажите нам о себе, гости! Где вы пустились в путь по морям? Купцы ли вы, и плывете по делам, или вольно носитесь по волнам, как пираты, что рискуют жизнью и зарабатывают на чужих потерях?

Афина хотела, чтобы Телемах снискал себе почет и славу в поисках пропавшего отца. Поэтому она вдохновила Одиссеева сына. Он собрался с духом и воодушевленно ответил:

– Нестор сын Нелея, слава и любовь ахейцев, ты спрашиваешь, откуда мы пришли. Я отвечу тебе. Мы с Итаки и живем у подножья горы Нейон, и плывем мы по делам своим, а не казенным. Я ищу по всей земле след моего благородного отца, многострадального Одиссея, с которым вы плечо к плечу сокрушили Трою. Мы можем перечесть всех, кто служил под Троей, можем указать, где и кого постигла горький рок. Но судьба Одиссея поныне покрыта тайной. Никто не знает наверняка, где он сгинул – на суше ли, от рук враждебных дикарей, или на море, под волнами Амфитриты.

«Поэтому я припадаю к твоим коленам, Нестор, и прошу: расскажи всю правду, как погиб несчастный Одиссей. Расскажи, видел ли ты его смертный час воочию, или слыхал от странника. Он был рожден в недобрый час, и во чреве матери обречен на погибель. Не щади меня и не смягчай правду, выложи прямо то, что ты видал. Я заклинаю тебя: если за тяжкие годы Троянской войны мой добрый отец Одиссей исполнил данную тебе клятву, – вспомни его заслугу и расскажи мне все, что тебе ведомо».

– Милый юноша, – отвечал ему Нестор, герой Герении, – сколько воспоминаний связано с Троей! Сколько мы, буйные необузданные ахейцы, там натерпелись! Рейд за рейдом в погоне за трофеями по туманным морям под командой Ахилла, бой за боем у стен королевской столицы Приама. Там погибли наши лучшие воины. Там пал герой сражений Аякс. Там пал Ахилл. И Патрокл, мудростью равный богам. И мой дорогой сын Антилох, добрый и сильный, и чемпион в беге, а какой воин! Но всех наших бед и несчастий не пересчитать. Хоть бы ты провел здесь пять или шесть лет, расспрашивая о потерях ахейского рыцарства, я не смог бы все рассказать, а у тебя лопнуло бы терпение, и ты бы живо исчез.

«Девять долгих лет мы старались повергнуть врага всеми мыслимыми уловками, и даже последнюю победу с трудом вырвали у Зевса. Но никто из нас не мог тягаться в изобретательности со славным Одиссеем. Он был непревзойденным стратегом и тактиком. Я говорю о твоем отце, если ты и впрямь его сын. Изумляюсь, глядя на тебя – у тебя та же манера говорить, что у него. Никогда бы не поверил, что молодой паренек напомнит мне речью великого Одиссея. Мы с Одиссеем всегда выступали в унисон, будь то в народном собрании или в королевском совете. Как будто от единого сердца, со зрелым суждением и предусмотрительностью мы наставляли аргивян и давали им единый совет.

«Так мы разорили высокий город Приама. Когда мы отплыли домой, боги рассеяли нашу армаду. Зевес решил омрачить обратное плаванье ахейцев, потому что не все оказались честными и разумными. Многих сгубила роковая ярость сероглазой Дочери могучего Отца. Она перессорила братьев, двух сынов Атрея. Два вождя бесцеремонно собрали ахейское воинство в неурочный час, на закате. Когда ахейцы сошлись, качаясь от выпитого вина, братья Атриды объяснили причину внезапного сбора. Менелай призывал немедля отплыть на далекую родину сквозь пучины морей. Это не устраивало Агамемнона: он хотел задержать отход кораблей и принести в жертву сотни быков, чтобы укротить смертоносный гнев Афины. Глупец, он не осознавал, насколько она непримирима. Бессмертных не так-то легко переубедить. Два брата стояли и переругивались перед строем вооруженных воинов. Армия тоже разделилась на два лагеря, и солдаты разошлись, бряцая оружием, в полном беспорядке. Ночью мы не могли уснуть: сон прерывали злобные мысли о наших боевых товарищах. Так Зевес готовил нам роковой удар.

«Поутру сторонники Менелая – моя половина войска – спустили суда на воду в спокойное соленое море и загрузили трофеи, добычу и пленниц, низко обмотавших бедра. Другая половина оставалась на берегу с главнокомандующим Агамемноном. Мы подняли паруса и отплыли. Наши суда быстро неслись, и море гладкой дорожкой стелилось под днища кораблей. Вскоре мы пришли в Тенедос, и, обрадовавшись возвращению в Грецию, принесли жертвы богам.

«Но Зевес не собирался так быстро возвратить нас домой. Он жестоко перессорил нас снова. Одна эскадра развернула гнутые носы своих кораблей и пустилась в обратный путь. Это была эскадра Одиссея: мудрый и изощренный король решил возобновить союз с Агамемноном. Но я, прекрасно представляя кровавые планы богов, бежал со своей эскадрой, а за мною последовал воинственный Диомед с дружиной, и, наконец, сам рыжий король Менелай. Он нагнал нас на Лесбосе, когда мы совещались, какой курс взять: пойти ли долгим путем в обход скалистого Хиоса, оставив Псиру слева по борту, или пройти с этой стороны Хиоса, мимо штормовых вершин Миманта. Мы обратились к богу за советом, и получили знамение: срезать напрямую открытым морем к Эвбее, чтобы поскорее убраться от беды. Попутный ветер разгулялся, и наш корабль быстро несся по рыбьей дороге, глубокой ночью достигнув Гераста. Мы сошли на берег и зарезали много быков, а их берцовые кости сожгли в жертву Посейдону в благодарность за безопасное плаванье по открытому морю.

«На четвертый день дружина укротителя коней Диомеда уже вытащила свои узкие суда на берег в Аргосе. А я взял курс на Пилос. Попутный бриз ни разу не ослабевал и быстро донес меня до порта. Так, дорогой юноша, я без труда вернулся домой с войны, не зная, что произошло с прочими ахейцами, кто уцелел и кто погиб. Сейчас ты узнаешь все, что мне стало известно у себя в Пилосе от других людей.

«Мне рассказали, что мирмидонские копейщики под командой благородного сына великого Ахилла вернулись домой невредимыми. Сын Поянта, блистательный Филоктет также приплыл домой без потерь, и Идоменей достиг родного Крита со своими людьми, никого не потеряв в море. О судьбе Агамемнона, сына Атрея, ты наверняка слыхал и в своих дальних краях. Не успел он вернуться, как пал беззащитной жертвой заговора Эгиста. Но и Эгисту пришлось за это поплатиться самым страшным образом. Хорошо, когда у человека остается наследник-сын! Сын Агамемнона Орест отомстил подлому убийце Эгисту за страшную смерть своего великого отца. Мужайся, мой друг, ты высок и хорош собой, бери пример с Ореста, и грядущие поколения прославят тебя».

– Король Нестор, сын Нелея, слава ахейцев, – сказал Телемах. – Орест и впрямь отомстил сполна. Ахейцы будут вовеки воспевать его имя. Дали бы мне боги его силу! Я бы отомстил кавалерам моей матери за их чудовищные преступления, за наглое пренебрежение законом, за унижения и обиды. Но когда боги пряли пряжу судьбы Одиссея и моей судьбы, они не позаботились об этом. Я вынужден сжать зубы и терпеть.

– Мой друг, – сказал Нестор, рыцарь Герении, – раз ты упомянул это дело, я слыхал, что толпа молодых удальцов сватается к твоей матери и бесчинствует у тебя во дворце. Говорят, что эти незваные гости замышляют против тебя недоброе. Скажи, сносишь ли ты это безропотно? Или божья воля обратила жителей Итаки против тебя? Кто знает, Одиссей может еще вернуться, один или со своей дружиной, и взыскать с них за грехи. Позаботилась бы ясноглазая Афина о тебе, как о твоем блистательном отце! Никогда в жизни я не видал, чтобы боги так пеклись о смертном, как Афина Паллада – об Одиссее под Троей, где мы, ахейцы, тяжко страдали! Если она так же полюбит тебя, у кавалеров живо вылетит из головы идея о сватовстве.