Текст книги "Издержки профессии (СИ)"

Автор книги: Ginger_Elle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

От холода он уже дрожал. Он успел переодеться в свою водолазку, тёплую и сухую, но голова всё равно была мокрой и подкладка куртки тоже. Впрочем, куртка и снаружи уже стала сырой от долгого стояния под дождём. У него даже зонта с собой не было.

До такси дозвониться было невозможно, а если он чудом и дозванивался, то говорили, что свободных машин в его районе нет. В дождь всегда были проблемы с машинами, потому что вызовов оказывалось в разы больше, а он ещё и просил подъехать на пустынную окраину. Кому охота забирать клиента отсюда, если можно людей по центру практически через дорогу перевозить?

Макс поинтересовался у ребят-ассистентов, не подбросят ли они его. Но у них было полно оборудования в машине, и лишний человек уже не умещался. Они там втроём чуть не друг на друге сидели. Подошла Соня с сигаретой в одной руке и раскрытым зонтом в другой.

– Я бы тебя подвезла, только надо какую-нибудь плёнку найти. А то ты насквозь сырой, я тебя такого в свою машину не посажу. Всё сиденье мне вымочишь, как потом сушить в такую погоду…

– Соня, я его отвезу, – неожиданно и для ассистентки, и для Макса предложил стоявший поблизости Воскресенский.

– У тебя же кожаный салон, конечно, тебе-то что, – пожала плечами Соня.

Макс не был уверен, соглашаться ему или нет. Сидеть с этим извергом в одной машине не очень-то хотелось. Ви даже сейчас, предлагая помощь, говорил о модели в третьем лице, словно о мебели, как будто Макса тут и не было вовсе. С другой стороны, дождь был холодный и неприятный, поэтому ломаться и строить из себя принцессу не имело никакого смысла. Никого он своим гордым жестом не уест. Всем плевать…

– Спасибо, – произнёс он. – Я у машины подожду.

– Можешь садиться, – сказал фотограф, доставая из кармана ключи от «кадиллака» и снимая его с сигнализации.

Парень уныло побрёл к машине. Он попробовал немного отряхнуться от капель, прежде чем сесть внутрь, но особого результата это не принесло. Он был мокрый как мышь. Через пять минут к нему присоединился Воскресенский, сел за руль и включил навигатор.

– Адрес скажи.

– Мира пять, квартира сто сорок пять, – на автомате ответил Макс привычным стишком.

– До квартиры тебя за ручку довести? – спросил Воскресенский, набирая адрес на навигаторе.

– Сам дойду, – огрызнулся Макс.

– Точно? Не заблудишься? – насмешливо посмотрел на него фотограф.

– Слушайте, если вы меня терпеть не можете, зачем выбрали для съёмок? – не выдержал Макс.

– Думаешь, я тебя выбрал?! Моя бы воля, я бы тебя близко к площадке не подпустил. Ты же не умеешь ничего. Кандидатур не так и много было, тут с ними трудно, тип лица не тот, – пояснил Воскресенский, когда машина тронулась с места. – В России, а тут особенно, лица славянские, широкие, черты мягкие, а у тебя хорошее лицо, интернациональное. Мне только такие для этого проекта нужны были, но после кастинга я на тебе крест поставил. Это заказчику твои фотографии понравились. Они настояли. Не им же с тобой мучиться на съёмках.

Макс ничего не ответил. Отлично, у него, оказывается, хорошее лицо, да ещё и интернациональное. Отец был наполовину испанец, оттуда и интернациональность.

Больше они не обменялись ни словом. Макс даже не смотрел на сволочь-фотографа, тихонько дрожал в своём кресле, пока Воскресенский не заметил это и не включил обогрев салона.

Когда машина остановилась напротив его подъезда, Макс открыл дверь и вылез из салона, бросив лишь короткое и не очень любезное:

– Спасибо.

– Знаешь, – сказал вдруг Воскресенский, – я погорячился сегодня. Извини.

Парень сверкнул на него злыми серыми глазами и сказал:

– Можете засунуть свои извинения… сами знаете куда!

Он поднялся в квартиру, стащил с себя мокрую одежду и залез под горячий душ. Потом позвонил друзьям, с которыми сегодня планировал сходить в ледовый дворец покататься на коньках, и всё отменил.

Надо было что-нибудь приготовить на ужин, но сил не было даже пельмени сварить. Он только приготовил себе чаю и сел с чашкой отогреваться. Только заболеть не хватало!.. Анфиска пришла за ним с кухни и устроилась на диване рядышком, положив ему на колени пушистый хвост. Кошка была не очень ласковая, но сегодня будто чуяла, что хозяину плохо. Не успел Макс и половины чашки выпить, как домой вернулся Стас. Он долго шуршал чем-то в прихожей, тряс и раскрывал для просушки зонт.

– Под дождь попал? – спросил он, посмотрев на мокрые волосы племянника.

– Под дождь тоже. Этот Воскресенский – псих ненормальный! Он даже съёмок в бассейне дожидаться не стал, чуть в фонтане меня не утопил.

Макс вкратце пересказал события сегодняшнего дня. Стас сел рядом с ним на диване, вид у него был расстроенный. До сих пор он, видимо, считал редкие жалобы Макса преувеличенными и не воспринимал всерьёз.

– Может, мне поговорить с ним? – предложил дядя.

– Да о чём с ним разговаривать… Ладно, три сюжета сняли, семь осталось.

Макс поднялся на ноги и ушёл в свою комнату.

Глава 5

Через два дня снимали ту сцену с окном и вечерним мегаполисом, которую Макс уже проходил на кастинге. На этот раз съёмки на самом деле были вечером. Правда, окно выходило на полутёмный проспект без огней большого города, но Соня сказала, что потом всё подрисуют как надо.

Ассистентка нервничала – Ви опаздывал, а закат его ждать не собирался. Пока у них было свободное время, Соня показала Максу готовые снимки, уже обработанные для представления заказчику. Парень мельком видел кое-какие кадры на съёмочной площадке, но сейчас они выглядели совсем иначе. На них он смотрелся старше, красивее, но каким-то чужим, словно это и не он был вовсе. Фотографии, конечно, производили впечатление. Возможно, Воскресенского не зря считали настоящим художником. Самыми необычными были кадры, отснятые под дождём. Макс мало что понимал в фотографии, но эти снимки действительно жили своей внутренней жизнью, гипнотизировали, завораживали. На них он был снят в профиль. Свет и блики на влажной коже очерчивали контур лица, создавая призрачное свечение; тени на лицо ложились глубоко и одновременно мягко; широко раскрытые глаза под тяжёлыми, чуть припухшими веками (сказалось купание в фонтане) смотрели – Макс не думал, что это слово вообще может придти ему на ум – томно. В лице, взгляде, полуоткрытых губах была разлита какая-то откровенная и в то же время полудетская сексуальность. Парня аж передёрнуло, и мурашки побежали по спине. Честно говоря, за этот кадр ему стало даже немного стыдно. Сложно было объяснить это чувство… но он искренне надеялся, что из его знакомых никто и никогда этого снимка не увидит. Соня заметила, что эту фотографию Макс разглядывает дольше других.

– Круто, да? – её хриплый голос раздался из-за спины так неожиданно, что парень вздрогнул. – Только жаль, что этот сет никуда не пойдёт.

– Почему? – спросил Макс.

– Не тот жанр, не та стилистика. Это уже, ну, как тебе объяснить, высокая мода. Если бы мы снимали рекламу ароматов для «Ив Сен-Лоран» или на крайняк для «Кельвин Кляйн», можно предлагать что-то в этом ключе, а вот для чая такое не катит… даже если он стоит тысячу долларов, – Соня покачала головой. – Вот поэтому и жалко. Ты хорошо получился. Но ты вообще хорошо получаешься: тебя камера любит.

– Камера обычно любит лица, которые ничего из себя не представляют, – послышался сзади низкий голос Воскресенского. Когда только успел подкрасться? – Есть такие лица – без особой индивидуальности, которые ко всему подходят. На них любой образ натянуть можно. Как накрасишь, такими и будут.

Не то чтобы Макс был очень высокого мнения о своем лице, но это замечание показалось ему новым оскорблением, лишь слегка замаскированным под коротенькую лекцию.

– Я вообще ненакрашенным был, – заметил он.

– Займись лучше своим делом, – цыкнул на него Воскресенский. – Стой у окна и не шевелись.

Эта фотосессия прошла относительно спокойно. Фотограф хоть и придирался к мелочам, но вёл себя прилично: не орал на всех подряд и не требовал ничего такого, что угрожало бы жизни и здоровью модели. Домой Макс возвращался даже слегка воодушевлённым. Нельзя было сказать, что он был доволен съёмкой, но он вдруг понял, что с Воскресенским можно ладить (при определенных условиях, конечно) и работа эта вообще неплохая, даже интересная.

До следующей фотосессии оставалось три дня, и Макс знал от дяди, что Воскресенский с Соней съездили на место съёмки за двадцать километров от города: что-то там изучали, чертили какие-то планы, искали подходящие ракурсы. Сам он в это время никакой полезной деятельностью не занимался: встречался с друзьями, смотрел телик, читал, не забывая всё же ежедневно ходить в тренажёрный зал.

На съёмку они поехали на трёх машинах – Соня на этот раз пустила Макса в свою. Парень не понимал, зачем надо было тащиться в такую даль, потому что приехали они на самый обычный луг. В черте города такой, конечно, не найдёшь, но в паре километров пятачок с полевыми цветами отыскать вполне можно было. Тем более что панорамные виды Воскресенскому были не нужны: Макс должен был лежать в траве и в кадр войти только до пояса, то есть площадь нужна была чуть больше квадратного метра. Когда он спросил об этом Соню, она пояснила:

– Около города у вас то люди, то коровы какие-нибудь ходят. Ви нужен покой и никакого навоза под ногами. А насчёт метра, – рассмеялась она, – еще увидишь: он тебя по всему полю изваляет, пока нужные оттенки найдёт.

Ассистентка, как всегда, оказалась права.

Сначала они искали место: Воскресенский требовал, чтобы модель ложился то тут, то там, перекладывая его из одного скопления цветов в другое. То ему не нравилось, что конкретно на этом куске цветов было мало, а на другом слишком много («Это уже ненатурально смотрится!»), то там не было васильков, то наросло лишних ромашек. Они перебрали уже с десяток мест, но придирчивого фотографа постоянно что-нибудь не устраивало, к тому же была середина лета, отчего трава во многих местах была не сочно-зелёной, а слегка желтоватой и рыжеватой. Такое сразу отбраковывалось.

Макс носился за Воскресенским по всему полю, ложился, вставал, снова бежал и минут через десять уже взмок и запыхался. День выдался жарким, и из-за недавних дождей воздух был как в бане: горячий, влажный, тяжёлый, насыщенный земляными и цветочными запахами. К тому же надо было постоянно отмахиваться от назойливых насекомых: слепней и оводов было очень много. Соня вообще в ужасе закрылась от них в машине и сказала, что никуда не выйдет. Репелленты, действовавшие на комаров и мух, на этих тварей не оказывали никакого эффекта.

Наконец три потенциальных места для съемки были определены. Над первым установили аппаратуру, а Макса подкрасили, переодели в обтягивающую светло-голубую футболку и указали его будущее местоположение. Едва он опустился на траву, как тут же вскочил обратно: до этого он из-за слепней оставался в плотной рубашке и в ней ложился без проблем, но через тонкую ткань футболки в спину сразу впились десятки острых подсохших травинок.

Он тут же опустился назад, зная, что Воскресенский будет недоволен, но под его весом при каждом шевелении ломались всё новые травинки, а старые продолжали колоть и царапать кожу.

«Терпи! – приказал он себе, не дожидаясь, пока это ему скажет фотограф. – Две минуты. Терпи!»

– Почему вертишься? – рявкнул Воскресенский из-за камеры. – Что за конвульсии?!

– Колется, – объяснил Макс, закидывая руки за голову, как было указано в описании сюжета.

– А кому сейчас легко, – хмыкнул Воскресенский, отмахиваясь от слепней.

Лоб у него был уже влажным от пота. Фотограф даже в такую жару оставался в водолазке, и Макс, присмотревшись, заметил, что под ней проступает что-то на самом деле напоминающее повязки, причём не только на рёбрах и животе – на руках тоже и даже на шее с одной стороны. Максу, конечно, было любопытно.

Съемка началась, но модели лежать спокойно было очень тяжело. Его не только трава колола – ещё и чёртовы мухи постоянно пытались покусать. Воскресенский, поначалу делавший замечания довольно лениво, вскоре разошёлся и опять начал орать.

Потом они переместились на другой пятачок и экзекуция продолжилась, потом на третий. У Макса вся спина огнём горела. Руки тоже пощипывало, но не так сильно. Из-за жжения было очень тяжело сосредоточиться на съёмке и сохранять блаженное выражение лица.

– Ну и рожа! – неистовствовал Воскресенский. – Тебя как будто стошнит сейчас! Сделай нормальное лицо. И держи его, держи! Нет, не такое!

– А какое? – сквозь зубы спрашивал парень.

– Ты модель или я? Какое-какое? Сейчас самодовольное, а должно быть просто довольное, спокойное. А сейчас на дебила похож… Слюну ещё пусти! Соня, он, может, правда умственно отсталый, а?

Соня отбивалась от слепней и вообще не обращала на фотографа внимания.

– Ну вот теперь более-менее. Так, не меняем выражения!

И тут Макс подскочил.

– Куда?! – заорал Воскресенский. – Куда, идиот?! Можешь ты полежать три секунды спокойно?!

– Мне под футболку кто-то заполз! Кусается!

– О, господи!.. Что за наказание с ним!

Макс сел, задрал футболку и пытался вытряхнуть оттуда насекомое, оказавшееся каким-то маленьким и шустрым, вроде муравья. Соня подбежала к парню и стала помогать.

– Точно, муравей! Здоровый какой!.. – воскликнула ассистентка.

– И ты туда же, – Воскресенский вытер со лба пот. – Сколько нам ещё с этой деревенщиной мучиться? Соня, я тебя спрашиваю! Сколько сессий ещё?

– Пять, плюс розы переснимать придётся.

– Значит, шесть. Ещё шесть сессий с этим недоумком!

Макс, у которого терпение тоже уже лопнуло, выпалил:

– Я тоже жду не дождусь, когда всё это кончится! Думаете, с вами кому-то приятно работать?!

Воскресенский удивлённо поднял бровь, видимо, не ожидая, что кто-то осмелится ему возражать:

– Так, мальчик, ты здесь всех, а меня в первую очередь, достал своим непрофессионализмом! Я тут, чтобы снимать, а не делать тебе приятно! И я, в отличие от тебя, свою работу знаю. Так что заткнись и слушай, что взрослые говорят.

Макс ничего не ответил и лёг обратно на траву, глядя в небо злыми глазами. Фотограф вернулся к камере, но, сделав два кадра, заявил:

– Нет, хватит! Это просто невозможно. Складываемся и уезжаем. И если окажется, что рабочих кадров нет – а их, скорее всего, нет – мы знаем, кто сорвал сегодняшний сет. Я лично позвоню Гартману и сообщу о том, как его модели работают.

«Звони-звони, – злорадно подумал Макс, поднимаясь с травы. – Хоть пять раз звони!»

Но в глубине души ему, конечно, было немного страшновато: вдруг эта фотосессия на самом деле провалилась и хороших кадров не будет. Он снял футболку, потому что ощущение, что по спине кто-то ползает, до сих пор не оставляло.

– Ви, у него вся спина в царапинах и руки тоже. Ты посмотри! – сказала Соня, но если Макс надеялся, что она ему посочувствовала, то зря, так как Соня тут же добавила: – Мы же завтра в бассейне снимать хотели.

Воскресенский пожал плечами:

– Мы не со спины его будем снимать.

Тем не менее он подошёл к Максу:

– Дай гляну.

Он взял парня за плечи, чтобы развернуть спиной к свету, отчего Макс сдавленно зашипел, и потрогал кожу в нескольких местах. Прикосновения были не грубыми, чего Макс боялся, а наоборот, очень осторожными, нежными, даже успокаивающими.

– Ерунда, мелкие царапины да парочка укусов – заживёт через два дня. Меньше надо было вертеться.

На обратном пути Макс принимал на переднем сиденье сониного «Лансера» позы одна изощреннее другой, чтобы уменьшить площадь соприкосновения спины и сиденья. Он понимал, что на спине действительно всего лишь мелкие ссадины и царапины, пусть и много, но драло от них так, что ой-ой-ой. Почти как пилинг.

– Соня, ты как думаешь, рабочих кадров правда не будет? – спросил он ассистентку.

– Может, и будут. Посмотрим. Он разозлился просто. А тебя, кстати, кто за язык тянул?

– Да выбешивает этот псих! Я и так терплю изо вех сил. Я не йог, чтобы на иголках лежать и улыбаться. Попробовал бы он сам туда лечь. Его что, все терпят? Ну, другие модели?

– Вообще-то да. Ви достаточно слово сказать, чтобы карьеру модели разрушить. И наоборот – он может так снять, что спрос и гонорары в десятки раз вырастут. Так что все молчат и радуются. Но ты, как я поняла, дальнейшей карьерой не особо озабочен.

– Ну да, я не собираюсь этим заниматься всерьёз. Это так…

– Снимали бы мы в Москве, он бы тебя уже после той истории с чашкой выгнал. А тут у него вариантов других нет, так что придётся тебе пострадать во имя искусства.

– А почему он тут снимает?

Соня вздохнула:

– Много причин. Контракт очень выгодный. Он для этого «Серебряного листа» уже снял похожую серию, только с женщиной. В Португалии снимали… Красота! Получилась очень удачная кампания, они и захотели ещё того же типа, только с мужчиной. Но вторую серию уже вклинивать особо некуда было – у Ви всё на год вперёд расписано, поэтому решили у вас снимать, раз уж он всё равно тут будет жить.

– Зачем ему тут жить? – осторожно поинтересовался Макс. Ассистентка немного нахмурилась, словно думая, рассказывать или нет.

– Он в «Вишнёвом саде» на лечении, – наконец сказала она.

«Вишнёвый сад» (хотя у Макса название после прочтения в школе пьесы Чехова почему-то больше ассоциировалось с психушкой) был крупной клиникой пластической хирургии. Врачи там работали очень квалифицированные, уровень оказания услуг был одним из лучших в России, а цены по-провинциальному гуманными, так что клиенты ехали в основном из Москвы. Можно сказать, что валом валили. Поблизости от «Сада» даже две гостиницы построили – такое там было хлебное место.

– У него что, денег не хватает, чтобы в Москве лечиться?

– С деньгами у него на самом деле сейчас не очень, – пожала плечами Соня.

– Ну, конечно, не очень. С такими-то гонорарами!.. Машина вон какая, – парень кивнул в сторону ехавшего перед ними «кадиллака».

– Этой машине шесть лет уже, если не больше. Тогда у него с финансами нормально всё было. А потом… Он большой участок купил, коттедж построил, ещё и фахверковый, дорогущий… Хорошо так вложился, может, долги даже были, я не знаю точно. А дом потом сгорел, и Ви сам пострадал, год не работал, а когда начал… Ну, там всякое было… Некоторые проекты до конца не доводил или… неважно… За невыполненную работу опять же неустойка. Он только с этой зимы начал нормально работать.

– А дом не застрахован, что ли, был? – спросил Макс.

– Умный какой! – фыркнула Соня. – Был, только страховку не выплатили. Там выяснились… обстоятельства.

– Понятно, – сказал Макс, хотя на самом деле это было не очень понятно. – А в «Вишнёвый сад» он из-за ожогов приехал?

– Из-за ожогов, – подтвердила Соня. – Ишь, Шерлок Холмс… Может, ты и не такой дурачок. Ему надо было давно ими заняться. Ви тогда после пожара увезли в какую-то районную больницу у чёрта на рогах, он там три недели провалялся, пока его в нормальное ожоговое отделение не перевели, ну и зажило всё как-то не так.

– Всё так страшно, что операцию надо делать? Не на лице же…

– Да он не для красоты делает… Из-за ожогов подвижность ограничена. У него одна рука первое время вообще в локте еле-еле разгибалась. Ему же работать надо.

– А-а… – протянул Макс.

– Бэ, – ответила Соня. – Много будешь знать, скоро состаришься. Эх, покурить бы сейчас…

Глава 6

Макс проплывал уже четвёртый бассейн. Воскресенский сказал, что он должен поплавать до начала съёмки для правдоподобности. Парень был уверен, что на самом деле фотограф хотел, чтобы он устал, сбил дыхание и не смог бы позировать неподвижно, вот тогда в итоге на него можно было бы всласть поорать и в очередной раз обвинить в непрофессионализме.

Как ни странно, Воскресенский вёл себя относительно пристойно, с Максом почти не заговаривал, никаких приказов ему не отдавал и своих фирменных мерзостных комментариев отпустил всего лишь парочку.

Когда съёмка закончилась и Макс, одевшийся и обсохший, вышел в вестибюль загородного клуба, где снимали сюжет, он увидел, что из ассистентов осталась одна только Соня. Она что-то перекладывала в объёмной сумке, играя в тетрис кейсами с надписями «Canon». Макс хотел предложить ей помощь, но уже знал, что она откажется: к драгоценным объективам с цейсовской оптикой посторонним не разрешалось прикасаться.

– Тебя отвезти в город? – спросила Соня.

– Нет, я сейчас пообедать схожу, наплавался, есть охота. Я в посёлке по дороге видел кафешку.

– Тут тоже какая-то была…

– Ага, зашёл уже туда. Там такие цены!

– Не пригласишь с собой даму, то есть меня? – Соня посмотрела на часы. – Я бы тоже не отказалась пожрать. Время самое то.

Соня дособирала аппаратуру, и Макс отнёс сумку в «Эскалейд» Ви – хотя бы это ему разрешили. Пока они с ассистенткой разговаривали, парень заметил, что Воскресенский смотрит на них с балкона, огибавшего вестибюль поверху. Фотограф вообще вёл себя сегодня немного странно.

Когда Макс захлопнул заднюю дверцу «кадиллака», машина через три секунды пискнула, встав на сигнализацию – значит, Воскресенский наблюдал за ними и в тот момент.

Хотя сегодняшняя съёмка была одной из самых спокойных, Макс всё равно чувствовал облегчение, когда думал, что следующая состоится только через пять дней. Как он понял, Ви снова предстояли какие-то процедуры в клинике, на этот раз заключительные.

Соня отличалась не только мощной комплекцией, но и прекрасным аппетитом: назаказывала себе больше, чем Макс.

– Я тут подумала, – сказала она, выковыривая лук из селёдки под шубой. – Ты не так уж безнадёжен. Для того, кто снимается в четвёртый раз, весьма неплохо, честно. Тебе, конечно, учиться, учиться и учиться, как говорил дедушка Ленин, но потенциал есть. Правда, времени уже маловато. Тебе ведь двадцать уже?

– Я как-то не планировал этим дальше заниматься, – признался Макс, рассеяно перемешивая вилкой свой оливье. – Мне Воскресенского хватило на всю жизнь.

– Зря ты так, мог бы кое-чего добиться. То, что у тебя в портфолио будут снимки Воскресенского – уже огромный плюс. Он – чисто теоретически – мог бы замолвить за тебя словечко, но Ви такого принципиально не делает.

– Даже если бы и делал, – усмехнулся Макс. – Меня он, кажется, ненавидит.

– Кто его разберёт, – пожала плечами Соня. – Тебе мог бы Влад помочь. У него большие связи. Правда, придётся отсосать. Хотя… ты ему вроде понравился, так что одним отсосом не отделаться, придётся по полной расплачиваться.

Макс, услышав это, с трудом заставил себя проглотить салат, который едва не вылетел изо рта обратно.

– Я лучше как-нибудь сам… – выдавил Макс, чувствуя, как кровь приливает к щекам и ушам.

– Ну-ну, дерзай, – с сомнением хмыкнула ассистентка. – В Москве иначе не пробьёшься, особенно на первых порах. Судьба у вас, у моделек, такая.

Парень никоим образом не причислял себя к моделям, но эта пренебрежительная фраза его задела:

– А вы с Ви, конечно, подлинные люди искусства…

– Ну, насчёт меня можно поспорить, а Ви – да… Он такой, – нисколько не обиделась Соня.

– А он… ну, это… тоже гей?

– Как сказать, он, говорят, в Штатах жил с какой-то бабой, но я с ним тогда ещё не работала. А когда мы познакомилась, он уже с Данилкой жил.

– Так всё-таки с Данилкой? – поморщившись, переспросил Макс.

– О да. Великая любовь всей его жизни, – с преувеличенным, но одновременно грустным пафосом произнесла Соня. – А почему вдруг такой интерес?

– Он сегодня на меня смотрел как-то странно. Смотрел и смотрел, как удав на кролика.

Соня поджала нижнюю губу и пододвинула ближе к себе тарелку с принесённым официанткой супом:

– Может, он просто так смотрел, следующий сюжет обдумывал. Опять же почему бы на тебя не посмотреть, когда ты перед ним в одних плавках разгуливаешь? Приятное зрелище… Я сама на тебя пялюсь иногда. А что такого?

– Да ничего, – уткнулся Макс в свою тарелку.

– Ты не думай, Воскресенский со своими моделями – ни-ни. Это правило. Разве что с Данилой тогда, но я свечку не держала, только по слухам знаю. Якобы у них после окончания съёмок какое-то отмечалово было, ну, и они по пьяни… сам понимаешь. А потом понеслось. Четыре года вместе прожили, для мужиков, да с такой-то работой, – великое дело.

– А потом что?

Соня ответила не сразу:

– Потом всё было очень плохо.

Макс больше не расспрашивал. Но Соня, расправившись с супом, сама заговорила, видно, очень хотелось посплетничать.

– Потом Данилку снимать перестали. Он, в принципе, хорошей моделью был, в Европе много работал, но просто возраст… Где-то, наверное, в двадцать пять или двадцать шесть – всё, не осталось нормальных контрактов. Работу можно было найти, конечно, каталоги какие-нибудь и всё в этом роде, но его такое не устраивало. Он всё Ви терзал, требовал, чтобы он ему проекты находил, мол, у тебя связи, знакомства, имя, а Ви не такой человек, ему это тяжело. Другую работу Данилка тоже найти не мог. Он какой-то техникум закончил – то ли в Рязани, то ли в Казани, не помню где, – юридическое отделение. Это и так-то не высшее образование, а он к тому же после окончания нигде не работал по специальности. Естественно, на работу его никто не брал. А Ви ему постоянно говорил, что надо учиться чему-нибудь, да той же фотографии например, ассистировал бы ему. Потом он на какое-то время на коттедж отвлёкся, что-то там проектировал, придумывал, с дизайнерами обсуждал, но всё равно с ним тяжело было. Напивался постоянно как скотина последняя, сцены устраивал. Нет, он вообще очень хороший был парень, правда. Весёлый, отзывчивый, вообще классный… Но последний год его, конечно, клинило не по-детски. Мог приехать на площадку, начать там отношения выяснять, бррр… Но Ви всё терпел – любил его очень.

– Да он сам такой же псих, – не удержался от замечания Макс.

– Ой, нет. Он по жизни очень спокойный, может наорать, конечно, но быстро отходит. Это на съёмках только, видимо, увлекается очень.

– И чем там всё кончилось?

Соня потёрла глаза:

– Когда коттедж этот сгорел, Данилка там был.

Макс сразу вспомнил – Соня ему как-то говорила о том, что Ви потерял близкого человека.

– А Воскресенский? – спросил он. – У него же тоже ожоги.

– Они поссорились, и он хотел в Москву уехать. Он и уехал… Там, как тебе объяснить, местность такая, с холмами, с оврагами, и дорога петляет сильно. Он уже довольно далеко был, когда с какого-то поворота увидел дым в посёлке. И, говорит, сразу почувствовал, что это его дом горит. Он туда быстрее пожарных приехал, полез Данилу вытаскивать, на голову куртку намотал, поэтому сильных ожогов на лице не было.

– Не вытащил? – спросил Макс, напряжённо глядя в лицо Соне.

– Вытащил… На Даниле одежда уже горела, понятно было, что не спасти уже, но он всё равно понёс его на улицу. Оттуда и ожоги, что тащил его. А Данила, потом сказали, задохнулся.

– А почему он сам не вышел, когда пожар начался?

– А ты как думаешь? Напился опять до потери сознания, а может, и не только напился. Но вообще, скажу тебе по секрету, говорят, он сам всё и поджёг. Слетел совсем с катушек. А дом у них был с Ви в совместной собственности, потому страховку и не выплатили: получалось, что как бы сам хозяин его и поджёг. Ну, это дело тёмное. Воскресенский особо не рассказывает.

– Печально, – сказал Макс, не зная, что ещё и сказать.

– Да, жалко парня… А Ви мне ещё жальче было, потому что тому-то уже всё равно, а он жить со всем этим остался. Он, может, ещё и поэтому поехал сюда пластику делать. Представляешь, каждый день на эти ожоги смотреть и думать, как они появились?

Макс возвращался домой с тяжёлым сердцем. Нет, он не стал от этой истории лучше относиться к Воскресенскому, тот, как ни крути, был садистской сволочью, но было удивительно думать о том, что гад-фотограф мог любить кого-то до такой степени, чтобы броситься в горящий дом… Максу даже потом всю ночь какие-то пожары снились и прочая ерунда по мотивам рассказа Сони.

***

Все пять дней в перерыве между съёмками Макс нет-нет да и вспоминал про странные взгляды Воскресенского и про пожар тоже. На седьмую фотосессию Ви опять явился в водолазке, но под ней никаких повязок уже не было видно.

Макс с Соней, пока ждали фотографа, просматривали отснятый и обработанный материал. Кадры перед камином были хорошими, но всё-таки наименее удачными из всех. Потом всё становилось лучше и лучше. Даже съёмки на лугу, которые должны были стать провальными по предсказанию Воскресенского, оказались очень даже неплохими. Когда Макс смотрел на фотографии, он не мог поверить, что в тот момент ему было настолько плохо. Лучшими кадрами оказались те, что были сделаны ближе к концу: у модели вид был расслабленный и довольный, но в то же время самую капельку утомлённый жарой, какой-то расплавленный. Лето, солнце, зной так и чувствовались на фотографии… и густой запах травы и полевых цветов… Хорошая реклама для чая с травами.

Теперь ему отчасти становилось понятно стремление Воскресенского заставить модель прочувствовать ситуацию: не просто изображать сюжет, а прожить его – ощущать утомление в конце рабочего дня, жар июльского солнца на коже, приятную усталость в мышцах после плавания… Результат получался потрясающим. В фотографиях были жизнь и история. Максу даже казалось, что он сам на этих кадрах был более реальным, настоящим…

Эта фотосессия опять происходила за городом – на треке для мотокросса. Сюжет был следующий: модель отдыхает после езды на мотоцикле, сидя на земле и прислонившись к этому самому мотоциклу, и, естественно, утоляет жажду холодным чаем из прозрачной спортивной бутылки.

Максу даже дали поездить на питбайке. Разумеется, только по ровной части трека, где тренировались начинающие: на ямы, горки и колдобины его не выпускали.

И попробовал бы Воскресенский ему в этом отказать, когда он сам раньше всегда требовал «вживания» в образ!..

Пока ассистенты под руководством Ви готовили площадку, Макс нарезал круги по небольшому кольцу. Ездил он медленно и неуверенно, но ему всё равно понравилось. На него навешали кучу защиты, и под этой грудой пластика парень взмок уже через двадцать минут, да и устал тоже. Езда на моте оказалась не таким уж лёгким делом.

Через полчаса Соня махнула ему рукой. Когда он слез с питбайка, вид у него был самый тот по меркам Воскресенского: мокрый, взъерошенный, усталый и счастливый. К тому же часть лица, не прикрытая шлемом и визором, была очень натуралистично обсыпана рыжей пылью.

Мотоцикл поставили возле какого-то камня, кажется, специально сюда привезенного для фотосессии. Макс сел, прислонившись к нему. Металлические детали байка под его спиной были такими горячими, что тепло чувствовалось даже через слои снаряжения. Но это было приятное тепло…

Воскресенский не торопился начинать съёмку. Он ходил возле модели, иногда просил немного поменять позу, перекладывал лежавший на земле шлем то дальше, то ближе – под самую руку. Сняв несколько кадров, он недовольно отошёл в сторону: