Текст книги "Издержки профессии (СИ)"

Автор книги: Ginger_Elle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Нет, не всегда. Обычно ещё злобнее. Он не самый, конечно, плохой вариант, но работать с ним непросто. Он всегда был с характером, а после… В общем, он близкого человека потерял, и совсем с ним тяжело стало.

– У меня мама погибла в аварии, – ни с того ни с сего брякнул вдруг Макс.

– Ну, ты тогда понимаешь, наверное. Ви – садюга тот ещё. Девочки от него даже, бывает, плачут.

– А почему вы его Ви зовёте?

– Его все так зовут. Он учился фотографии в Чикаго. Его фамилия для местных – просто ужас какой-то, ну они и звали его или Алекс Ви, или Ви-Сётин.

– Что-то я не понял последнее.

– Ну, В-тринадцать. У него в фамилии тринадцать букв, – пояснила Соня.

Макс попрощался с ассистенткой и побрёл по жаре на автобусную остановку. Ехать до дома было долго, и он попробовал читать конспекты по экономике, но ничего не получалось: в голову лез проклятый хам-фотограф, его свинское обращение и окрики. Так бы и дал скотине между глаз, так ведь нет, надо перед ним быть пай-мальчиком! Впрочем, это он сейчас такой смелый… Там он даже пикнуть не смел. Слушался и повиновался. Если бы ему Воскресенский из окна третьего этажа выпрыгнуть приказал, он бы и то, наверное, выполнил.

Глава 3

Трагедия произошла в понедельник. Макс сидел в своей комнате и готовился к следующему экзамену, когда с работы позвонил Стас. Говорил он тихо-тихо, словно находился сейчас на совещании и разговаривал чуть ли не из-под стола:

– Слушай, тут такое дело с этим кастингом…

– Что опять? – чуть не взвыл Макс.

– Они тебя утвердили.

– Ты… ты… ты домой лучше не приходи! Я тебя убью! – завопил парень. – Думай лучше, как теперь выкручиваться. Ты меня втравил в это дело. Я тебе помочь хотел… для массовки… а я теперь…

– Тихо, без паники! – уговаривал его дядя.

– Я не буду фотографироваться. Я не умею! И этот Воскресенский – последняя сволочь, гад и садист. Я к нему за километр не подойду.

– Ну, значит, не всё с тобой так плохо, раз он тебя выбрал. Может, у тебя дар, талант…

– Это у тебя дар во всякую дрянь влезать. Я не пойду, понял? Сам решай, что ты им скажешь!

– Ладно, давай без истерик. Дома поговорим, – Стас положил трубку.

Макс читал про такое только в книгах и никогда не думал, что сделает это сам, но он кусал со злости подушку: злился парень и на Воскресенского, за то, что тот его выбрал, и на дядю, за то, что втянул его в идиотскую афёру, и на себя самого, за то, что согласился в тот самый первый вечер сфотографироваться для отбора. А ещё он понимал, что как ни бесись, как ни ругайся, подушку хоть на куски порви, а идти на фотосессию ему придётся ради Стаса.

Вечером они для вида и очистки совести наизобретали пару десятков отмазок (одна нелепее другой), но все они в конечном итоге ударили бы по бизнесу Стаса. Он уже вложился в этот проект, и потеря контракта выльется в неминуемые убытки, не фатальные, конечно, но чувствительные для маленького рекламного агентства.

До старта проекта оставалось около двух недель. За этот период Максу надо было подготовиться к съёмкам (такое ощущение, что на подготовку к сессии всем было плевать). Маргарита выслала список того, что ему нужно было сделать. В конце она приписала отдельно большими буквами: «ВОЛОСЫ НЕ ТРОГАТЬ!!!» и пояснила, что на первую фотосессию приедет стилист из Москвы и подстрижёт модель сам, а то вы, мол, в своём Мухосранске настрижёте такого… (Последнюю фразу она, конечно, не писала, но и так было понятно.)

Из всей подготовки существенно сказались на Максе только две вещи. Во-первых, ему пришлось каждый день ходить в спортзал (хотя он не верил, что за две недели занятия дадут хоть какой-то заметный эффект). Во-вторых, ему сделали – естественно, по указке этой стервы Полушиной – совершенно ужасный пилинг. Он пошёл в салон, даже не зная толком, что это такое. Там тётка втёрла ему в лицо какую-то дрянь, от которой кожу жгло так, что слёзы из глаз лились (гадина сидела рядышком и вытирала их ватным тампончиком). Это был ад. Пятнадцать минут в камере пыток. Ненависть к Воскресенскому и его подручным укреплялась.

На прощание тётенька-косметолог выдала ему баночку крема и сказала мазать каждый день: такие процедуры летом обычно не делают, и теперь лицо надо серьёзно защищать от солнца. Утешила она его тем, что делается пилинг обычно шесть раз, а у него время только на один.

Но то, что было потом, превзошло даже экзекуцию в салоне. Кожа сначала покраснела, потом стала коричневой, а потом вообще начала облезать клочками. Стас во искупление вины возил его на консультации и экзамены на машине. Максу даже в такси с такой рожей было стыдно садиться. По университетским коридорам он пробегал тайком, словно ниндзя, как можно ниже натянув на лицо капюшон толстовки. Разумеется, от одногруппников такое было не скрыть. Он соврал, что лицо ему обожгло паром в русской бане. Никто не усомнился. Девчонок у них в группе было всего пятеро, да и те, видимо, никогда таких издевательств над собой не допускали, так что даже они не догадались, что это был пилинг. Слово-то какое противное… Ему этот пилинг до конца жизни вспоминали бы.

К началу съёмок лицо пришло в относительно нормальный вид. Кожа действительно стала более гладкой. «Как у поросёночка», – комментировал Стас.

На этот раз Воскресенский приехал не на поезде, а на своей машине, между прочим, «Кадиллаке-Эскалейд». Соня прикатила на «Лансере», у которого вся задняя половина была забита под потолок каким-то фотобарахлом.

Первый день был отведён на подготовку к съёмкам. Стас увёз Воскресенского с ассистенткой куда-то за город смотреть «декорации». Макса отдали в распоряжение того самого стилиста, который оказался невысоким, худым, похожим на серую птичку мужчиной лет сорока. Он очень обыкновенно выглядел, очень обыкновенно одевался, но стоило ему сказать два слова, как сразу становилось понятно, что он гей. Макс не то чтобы ожидал, что стилист явится в перьях или кожаной кепке на голове и с радужным флагом наперевес, но Влад выглядел уж очень заурядно.

Парень опасался, что на голове ему устроят такое, что опять будет непонятно, как и какими тайными тропами проникать в университет, но всё обошлось: волосы лишь чуть-чуть осветлили, а стрижка оказалась вполне классической, разве что впереди чёлка осталась длиннее основных прядей.

– Её можно будет по-разному укладывать в зависимости от образа, – пояснил Влад. – И так, и вот так, и даже вот так можно. И ещё вот так! – показывал он Максу, вертя локон как вздумается. Юноша смотрел на него с опаской.

На следующий день съёмочная группа с кучей реквизита и в сопровождении Стаса выдвинулась в направлении коттеджного посёлка Раздолье. Там дядя договорился насчёт съёмок в одном из огромных дорогущих особняков.

Когда приступили к работе, времени было уже одиннадцать утра. В гостиной коттеджа устроили почти полную темноту, опустив рольставни, растопили камин и нарядили уже причёсанного и подкрашенного Макса в рубашку, кашемировый свитер и брюки из тонкой шерсти. Воплощение британского стиля и уюта…

Он ещё не успел сесть на положенное ему место неподалёку от огня, как уже стало невыносимо жарко. Кондиционер работал, но в почти тридцатиградусную жару, перед камином и в окружении изрядно греющих осветительных приборов толку от него было мало. Соня рядом излагала суть сюжета:

– Персонаж на фоне камина. В правой руке чашка на блюдце, рука вытянута вперёд – протягивает чай женскому силуэту на переднем плане. Поворот лица три четверти, взгляд не на камеру, а немного правее, в сторону силуэта.

– Тут нет никакого силуэта, – осмелился заикнуться Макс.

– Силуэт нам не нужен. Вот кресло стоит, потом немного изгиб ему подправим, и всё. Ориентируйся по нему.

– Ладно, начали, – скомандовал Воскресенский, занявший место за фотоаппаратом.

Макс всё сделал как положено. Но, боже, какая же была жарень… От камина волнами шло тепло. Фотограф два раза щёлкнул камерой, потом начал совещаться с Соней. Макс воспользовался передышкой и опустил чашку на пол – у него буквально через минуту от сиденья в неудобной и неустойчивой позе заболела спина, да и руке тоже было не очень приятно. Блюдце громко звякнуло по куску пола перед камином, выложенному плиткой. Воскресенский, смотревший до этого в настройки камеры, тут же высунулся из-за штатива:

– Позу держим!

– Но вы же пока не фотографируете, – возразил Макс. Из-за камеры донеслось нечленораздельное шипение, напоминавшее ругань.

– Ви работает с настройками, – пояснила добрая Соня. – Чашка должна быть правильно подана в кадре, поэтому сейчас она должна находиться на своем месте.

Макс поднял ее обратно, вздохнув.

– Она была не здесь, – язвительно заметил Воскресенский.

Ну да, возможно. Макс не помнил до сантиметра, как у него раньше рука располагалась.

– Э… Вот так?

– Нет, – отрезал фотограф. – Что за бестолочь?! Где они выкопали его? Кроме лица, вообще ничего нет! Ни капли мозга! Работать не умеет…

Максу очень хотелось сказать, что вообще-то Воскресенский сам его выбрал, но находил более безопасным не раздражать маньяка ещё больше. Возня с настройками длилась ещё продолжительное время, и к тому моменту, когда нужно было делать кадры, рука у Макса отнималась. Казалось, чего тут сложного – неподвижно держать чашку, но после нескольких минут это было уже практически невозможно. Он опять опустил руку. Воскресенский выскочил из-за фотоаппарата как ужаленный.

– Так, слушай сюда, сопляк! – Он склонился над Максом и, вцепившись ему в волосы, заставил задрать вверх голову и посмотреть на себя. – Если ты ещё раз не выполнишь моих указаний – вылетишь отсюда! Понял? Держи позу, или я сейчас звоню этому Гартману, и пусть везёт тебя домой к маме и папе.

Парень с нескрываемой ненавистью глядел на фотографа. Тот тянул его за волосы весьма ощутительно, но эта боль почти не чувствовалось в сравнении с тем, как горячо и тесно стало у него в груди, сердце так и колотилось. Макс подумал, что сейчас не выдержит и врежет Воскресенскому, а там будь что будет…

– Ты зачем его за волосы дёргаешь? – послышался из дальнего конца зала недовольный вопль Влада. – Испортил всё!

Рука разжалась, а Макс, хотя и сидел, умудрился отпрыгнуть в сторону.

– А ты что здесь делаешь? – спросил Воскресенский, глядя в сторону стилиста. – Я же сказал: никаких посторонних.

– Ну, Ви, если я тут посторонний, – обиженно заявил Влад, входя в круг света, – то и причёсывай сам! Я на первом же поезде в Москву вернусь.

– Ладно, извини, – пробормотал фотограф. – Просто этот… этот… мартышка эта! Руки из жопы растут, честное слово, чашку не может удержать!

Макс уже открыл рот, чтобы высказать своё мнение по этому поводу, как Влад ухватил его за плечо.

– Вставай! Сейчас подправлю волосы.

Они вместе вышли в соседнюю комнату, где стилист в походных условиях организовал нечто вроде гримёрки. Свежий воздух, нормальная температура… Боже, какое счастье! Макс расстегнул две верхние пуговицы на рубашке, чтобы хоть немного отдышаться.

Влад усадил его перед зеркалом и для вида пару раз провёл расчёской по волосам.

– Всё, теперь порядок. Отдохни немного.

Только тут до Макса дошло, что стилист вытащил его со съёмок не из-за испорченной причёски, а просто чтобы дать передых.

– Спасибо, – сказал он, чувствуя, как затёкшие мышцы расслабляются. Это тоже было больно, но и как-то по-особенному приятно.

Ладони Влада легли ему на плечо и нежно сжали.

– Давай помассирую, – предложил он.

– Нет, не надо! – дёрнул плечом Макс. – Я как-нибудь сам.

Господи, ну что за дурдом!.. В одной комнате сумасшедший фотограф хочет поджарить его живьём, и чтобы он при этом ни в коем случае не менял позы; в другой домогается озабоченный стилист… Единственная надежда на спасение: он так надоест Воскресенскому, что тот его погонит с проекта. Но что тогда будет со Стасом? Начальство ведь с моделями не общается и в тонкости не вникает, виноват в провале будет организатор.

Оставшаяся часть съемок прошла не многим лучше: Макс погибал от жары возле камина, проклятая чашка так и ходила ходуном в уставшей руке, а Воскресенский ругался. Ему всё было неладно. Он постоянно требовал от модели какого-то другого лица и чувства во взгляде, но весьма сложно было с теплотой и любовью смотреть на «женский силуэт», когда поблизости отпускают насчёт тебя и твоих умственных способностей комментарии один хуже другого.

Макс думал, что мог бы изобразить на лице что-то похожее на теплоту и нежность, если бы этот урод Воскресенский не портил весь настрой своим негативным отношением ко всему. В конце концов, после небольшого перерыва-перекура, парень собрался с силами и смог отсидеть две минуты с нужным выражением лица и лёгкой полуулыбкой.

Воскресенский выдавил из себя нечто вроде:

– Вот это сойдёт.

Макс ушёл переодеваться. Всё тело под одеждой было сырым и горячим, корни волос тоже стали влажными. Но всё это было ерундой по сравнению с тем, как болели рука, плечо и спина.

Стас, до этого слонявшийся где-то по окрестностям, повёз его домой. Но сил не было даже на то, чтобы наорать на него. Парень откинулся на спинку кресла и рассказал, что вытворял сегодня на съёмке Ви (он сам не заметил, как тоже начал так его называть).

– Ты подожди раскисать, – заявил дядя. – Это первый день. Потом привыкнешь, полегче станет.

– Нет, Стас, не станет. Он больной на всю голову. Там в сюжетах дальше бассейн есть – он меня точно утопит.

– Ну, что я тебе могу сказать… Отступать некуда, позади Москва.

– Да знаю я, что теперь уже некуда, – вздохнул Макс, уставившись на дорогу.

***

Следующий день был выходным, но только не у Макса, который, потеряв вчера на съёмках полдня, теперь готовился к последнему экзамену. Чем занимался Воскресенский и его люди, он не знал и знать не желал.

Темой завтрашней фотосессии назначили «вечер трудного дня»: для сюжета про сорт чая, придающий бодрости и поднимающий жизненный тонус, Макса собирались снимать в образе успешного бизнесмена, который в конце дня черпает силы и вдохновение в чашке живительного напитка. Парень искренне считал, что для образа бизнесмена он слишком молод и будет выглядеть неправдоподобно, но никого это, похоже, не смущало.

Влад заявил, что сделает его на вид постарше и посерьёзнее. Соня сказала, что всем плевать, лишь бы было смазливое личико. «Это же для женщин реклама. Они в основном этот чай и покупают, – пояснила она. – Тут тонкий расчёт: красивая женщина в рекламе иногда вызывает зависть читательниц, мол, вон как ей естественным образом всё досталось, да и молодая ещё. А на красивого молодого человека всем приятно посмотреть». Воскресенский вообще ничего не говорил: сидел в углу и что-то изучал в телефоне, пока кабинет «успешного бизнесмена» приводили в окончательный товарный вид перед съёмками.

На этот раз неудобных поз не было: Макс сидел в большом уютном кресле перед роскошным полированным столом, одетый в совершенно обалденный деловой костюм. Причём Воскресенский настоял, что костюм нужно надеть полностью: и брюки, и подходящие по стилю ботинки, хотя в кадре модель было видно только до пояса.

– Пусть почувствует себя в образе, – заявил он.

Через десять минут после начала съёмок фотограф объявил, что всё не то. Команда молчала, пока не понимая, что бы это значило.

– Не похоже. Не похоже это на бизнесмена в конце рабочего дня.

Макс про себя злорадно хихикнул – я же говорил!

– Он, – Воскресенский кивнул в сторону модели, – слишком свеженький. Должна быть всё-таки какая-то лёгкая усталость в глазах, а сейчас утро.

Фотограф почесал заросшую двухдневной чёрной щетиной щёку и распорядился:

– Всё оставляем так до вечера. Собираемся, ну, скажем, в половине десятого вечера. Съёмки начнём ровно в десять.

Макс вскочил из-за стола. Его это никак не устраивало! Он не мог проторчать тут полночи – у него завтра в восемь экзамен.

– Я не могу так поздно. Можно пораньше? В восемь хотя бы?

Все повернулись к нему и уставились как на сумасшедшего. Неужели кто-то осмелился перечить великому и ужасному Ви?!

– Я сказал в десять – значит в десять, – удивительно спокойным тоном произнёс Воскресенский, окидывая взглядом вышедшего вперёд Макса с головы до ног. По выражению его лица сразу было понятно: он мог бы и в восемь подъехать, но сказанного менять не будет. Принципиально.

Макс стиснул зубы и пошёл переодеваться. С Воскресенским спорить было бесполезно. Уходя, он услышал насмешливый голос фотографа:

– Оно ещё и разговаривать умеет…

– Может, планы какие… Все же живые люди, – вступилась Соня.

– Мне его планы…

Дальше Макс не слышал – закрыл дверь. Вернее, хлопнул ею со всей силы.

Всего планировалось отснять десять сюжетов. Один был готов. Осталось девять. Девять кругов ада. Алексей Воскресенский в роли Люцифера. Максим Ларионов в роли грешника.

Глава 4

После первых двух фотосессий Воскресенский взял недельный перерыв. Максу было интересно, куда он делся, потому что чёрный «кадиллак» фотографа так и простоял все дни на парковке позади гостиницы, где жил Ви. Разумеется, парень не специально туда бегал, чтобы посмотреть на машину. Просто гостиница находилась недалеко от бизнес-центра, в котором Стас арендовал офис.

На последней съёмке ничего особенного не произошло: фотограф был в своём репертуаре, Макс всеми силами изображал профессиональную модель. И даже с экзаменом всё оказалось не так уж плохо: он сумел сдать его на четвёрку, несмотря на то что спал всего три часа. Зато какие у него были усталые и красные глаза! Воскресенскому бы понравились…

Поначалу Максу казалось, что неделя – это очень много, но она пролетела практически незаметно. Каждое утро он просыпался, и первой мыслью, которая приходила ему в голову, было: какое счастье, что сегодня он снова не увидит Воскресенского!

За эти семь дней погода сильно изменилась. Сначала просто стало прохладнее, а потом наступили небывалые для начала июля холода: днём было около десяти градусов, а ночью и четыре, и три. Бабки у подъезда оплакивали судьбу помидоров, высаженных в грунт, и ещё каких-то овощей и ягод. С неба лился дождь почти не переставая. Разумеется, Макс надеялся, что он пойдёт и сегодня, из-за чего фотосессию отложат. Конечно, он понимал, что это не избавит его от необходимости сниматься. Но это как с походом к стоматологу: понимаешь, что всё равно пойдёшь, но хотя бы на денёчек попозже…

На этот раз съёмки должны были проходить на улице. На окраине города находилась небольшая церковь, а в садике возле неё росли невероятно красивые розы. Скамейки с изящными литыми деталями оставались чистыми, не изрисованными и не поломанными благодаря тому, что садик закрывался на ночь. В этом идиллическом антураже, на фоне клумбы алых роз, Максу и предстояло сниматься для рекламы чая с добавлением лепестков роз.

Как назло, в этот день пусть и не светило солнце, но дождь тоже не шёл. Погода для съёмок была вполне приемлемой. Стас привёз племянника к церкви заранее, так как ему опять надо было ехать куда-то за город – искать место для одной из будущих фотосессий. Сони и Воскресенского ещё не было, другие ассистенты возились с оборудованием. Макс немного погулял по садику, огляделся, постоял около маленького фонтана с круглым бассейном. Он сам тут ни разу не был, а место действительно оказалось очень красивым.

Иногда порывами налетал ветер, и Макс решил, что лучше ему укрыться на заднем крыльце церкви: опасался, что ему раздует всю причёску, и Воскресенский опять начнёт возмущаться. В этот раз им занимался не Влад, который вернулся в Москву. Приезжал он только на первые съёмки, чтобы показать местной женщине-стилисту, как и что делать. Сегодня красоту наводила она, хотя красивым результат Максу не показался. Стилист размалевала его, как невесту на свадьбу, навертела что-то сложное на голове. В общем, никакой естественности…

На крыльцо поднялась Соня и тут же достала из сумки сигареты.

– Покурю, пока Ви не приехал. Скоро будет. Ну, у нас всё готово уже.

– Интересно, что ему сегодня не понравится? – устало усмехнулся Макс.

– Сегодня ему всё не понравится, – мрачно ответила Соня. – Я серьёзно. Он не в духе. Ты лучше молчи, Макс. Вообще ничего не говори, ни слова.

– Вы давно вместе работаете?

– Лет шесть…

– И вот так все шесть лет?

– Нет, он не всегда такой. У него сейчас проблемы. И вообще он не любит мужчин снимать.

– А зачем взялся тогда?

– Зачем-зачем? Как маленький… Денег много предложили, вот и взялся. И ехать никуда не надо, можно тут работать. О, дождь пошёл, – вдруг сказала Соня. – Можно тент сверху поставить, но не факт, что хорошо получится. Может, придётся отменить.

И правда, начал накрапывать дождик.

– Я не расстроюсь, – пробормотал парень.

– Слушай, Макс, что у тебя с глазами? – нахмурилась ассистентка. – Это что за смоки айз?

Он не успел ответить – за решёткой сада остановилась машина Воскресенского.

– Ищи визажистку, она где-то тут бродила, – скомандовала Соня. – Пусть убирает всё нахрен, пока Ви эту порнографию не увидел.

Соня пошла встречать своего босса, а парень, толком ничего не поняв, отправился разыскивать стилистку. Её нигде не было, а номера телефона Макс не знал. Кто-то из ассистентов сказал, что она пошла в церковь свечку поставить, пока вечерняя не закончилась. Вот что за дура!.. Какие свечки?! По ней самой скоро свечки ставить придётся, если Воскресенский разозлится. Вход в церковь был с другой стороны, но Соня чуть не за шиворот поймала Макса на выходе из сада:

– Где тебя носит? Всё же готово!

– Ищу визажистку эту…

– Поздно теперь искать. Иди туда, – Соня мотнула головой в сторону круглой площадки с фонтаном. По её периметру были расставлены скамейки, на одну из которых были направлены объективы и осветительные приборы – персональный эшафот Макса. Парень побежал к скамейке, низко наклонив голову, чтобы начавшийся мелкий дождь не подпортил и без этого ужасный макияж. Как снимать в такую погоду? Пусть кто-нибудь другой Воскресенского об этом спрашивает. Он сам будет молчать как рыба.

– Здрасте, – бросил Макс, пробегая мимо фотографа. Тот смотрел в видоискатель на скамейку и даже не повернулся в его сторону, только буркнул:

– Позу знаешь?

Макс скинул куртку. Под ней была светлая рубашка с коротким рукавом, наброшенная поверх тонкой белой футболки. Бррр… Без куртки было холодно. Что за собачья работа?! То в жару свитер наденут, то в холод в одной рубашке оставят, ещё и под дождём! Ну, ничего… Полчаса он так продержится, насмерть не замерзнет, а там точно перерыв сделают.

Он даже не успел сесть на скамейку, как к нему подбежал Воскресенский, чуть не снеся по дороге рефлектор, и схватил за плечи.

– Это что такое?! – взревел он, встряхнув парня, словно котёнка. – Ты на кого похож?

Макс не сразу нашёлся, что и ответить… Хотя, следуя совету Сони, ему правильнее всего было бы молчать.

– Что за завитушки на голове?! Глаза на что похожи?! – фотограф продолжал его трясти. – Как тебя снимать теперь? Иди всё смывай!

– Ви, у нас тут условий нет, – вставила Соня. – Придётся его везти в город обратно, тут негде перекрашивать.

– Где эта корова? Что она мне с моделью сделала? – Воскресенский ещё раз встряхнул Макса. Тот испуганно смотрел на бесновавшегося фотографа, даже не пытаясь вырваться.

– Да это вообще не город! Это деревня какая-то! Ни одного нормального человека! Условий нет…

Он наконец-то отпустил Макса, и тот озирался по сторонам в поисках тётки-визажистки.

– Условий нет… Почему условий нет?.. – на глаза фотографу опять попался Макс. – А ты куда смотрел? Слепой, что ли?

– Да больно я понимаю, – ответил тот. – Может, в следующий раз? Всё равно дождь пошёл…

– Ты ещё учить меня будешь? – прикрикнул Воскресенский. – Иди-ка сюда… Соня, дай салфетку.

Макс послушно подошёл, хотя очень не хотелось. Фотограф выхватил из рук ассистентки влажную салфетку:

– Замри и не шевелись, смотри наверх.

Он сам начал оттирать с лица модели сначала румяна, потом тени под нижними веками, периодически отшвыривая в сторону грязные салфетки и протягивая руку за новыми, которые ему исправно подавала Соня. При этом Воскресенский громко ругался, не замолкая:

– Что за блядский вид! Неужели непонятно? Естественный вид, естественный! Намалевала мне тут! Бал-маскарад устроила! А ты куда смотрел, придурок? Глаза тебе на что? Чтобы красили их тебе? Покрасили вот… Выглядишь как шлюха малолетняя…

Макс молча терпел. Он, кажется, уже начал к этому привыкать.

– Ви, не мучайся. Не стирается толком, только хуже, – сказала Соня, вглядываясь Максу в лицо. – И с головы-то ему кудряшки не сотрёшь.

Над правым виском у Макса на самом деле красовались два прихотливых завитка. Фотограф тут же вцепился в них, попробовав растрепать, но они не поддавались. Он потянул посильнее, заставив парня заскрипеть зубами и дёрнуть головой. Чем бы стилистка ни зафиксировала причёску, это средство держалось крепко и качественно – на совесть.

– Чтоб её порвало, эту дуру! Я отпрашиваюсь, еду сюда… Дождь, холод! А она кудряшки крутит! Ничего! Мы тебя отмоем!

Фотограф поволок Макса в сторону. Тот, немного оторопевший от всех этих действий Воскресенского, даже и не думал сопротивляться. Парень просто представить себе не мог, что этот псих сделает такое! Он подтащил его к фонтану и одним быстрым движением, так что Макс и понять ничего не успел, окунул головой в воду. И ладно бы просто окунул, он держал его одной рукой за шею, не давая выпрямиться, а другой тёр ему лицо и голову.

Макс, понятное дело, не успел задержать дыхание, но и испугаться толком тоже не успел. Через несколько секунд Воскресенский вытащил его наружу и посмотрел на лицо, словно проверяя, дала ли процедура результат. Парень смотрел на него ошалевшими глазами и часто дышал, пытаясь вобрать в себя больше воздуха. Ледяная вода текла с волос за шиворот и на грудь. Воскресенский опять потянулся к нему, думая окунуть его голову ещё раз, но это Макс уже не мог стерпеть. Он многого наслушался и натерпелся, но полоскать себя в фонтане в собачий холод он не даст!

– Вы с ума сошли! – оттолкнул он от себя фотографа. – Уберите руки!

Мужчина опять попытался ухватить его, но Макс – не со всей силы, конечно, – ударил его под рёбра. Эффект получился неожиданным – Воскресенский застонал и согнулся в три погибели, чуть не упав на колени. Соня бросилась к нему со всех ног.

Макс и сам не понимал, как такое получилось. Он ударил не очень сильно, к тому же на Воскресенском была толстая куртка. Вроде здоровый мужик… Фотограф матерился сквозь зубы и тяжело дышал. Соня бегала вокруг него, усаживая на раскладной стул.

– Может, в больницу тебя отвезти? Вдруг со швами что…

На Макса никто не обращал внимания. Теперь понятно, где пропадал Воскресенский всю неделю. Он ещё тогда, на кастинге, врачу звонил. Видимо, какую-то операцию делал, а он ему прямо по шву врезал… да уж, ситуёвина… Макс стёр капли дождя с лица. Съёмок сегодня точно уже не будет. Фотограф еле на ногах стоит, модель по плечи мокрый и уже весь трясётся от холода, визажист пропала, да ещё и сильный дождь пошёл. Макс взял куртку, лежавшую на стуле под натянутым тентом и поэтому оставшуюся сухой, накинул прямо на сырую рубашку и пошёл к выходу из садика.

– Куда собрался? – окликнул его сзади громкий командный голос.

Макс не остановился и даже не обернулся.

– Если уйдёшь, можешь больше не возвращаться, – добавил Воскресенский.

Макс замер и до боли сжал кулаки. Если он уйдёт, то проект будет провален, его отдадут другому агентству, и Стас… Чёрт, Стас! Классно ты меня подставил, дядюшка! Если бы от этих проклятых съёмок зависела его собственная карьера, Макс бы плюнул и ушёл без всяких сомнений. Но поступить так со Стасом он не мог, и не из-за того даже, что он был перед ним в долгу за все те годы, что дядя заботился о нём, а просто не мог. Совесть не позволяла.

– Садись! – прозвучало сзади.

Парень обернулся. Воскресенский указывал на пустой стул, стоявший напротив того, где сидел он сам. Макс заставил себя пройти несколько шагов и сесть.

Они молча сидели друг перед другом: фотограф с неопределённым выражением на лице рассматривал мокрого замёрзшего парнишку, модель глядел куда-то в сторону.

Воскресенский покачал головой:

– Надо подумать, что мне с тобой делать теперь.

Они сидели так ещё минуты три-четыре. Сверху благодаря тенту не капало, но Макс всё равно был в сырой одежде и отчаянно мёрз.

– Найди ему, Соня, чего-нибудь горячего, – скомандовал Ви. – А я пока подумаю.

Фотограф встал со стула и начал ходить кругами, потирая подбородок, сегодня чисто выбритый. Соня сунула Максу в руки крышку от термоса, полную горячего крепкого чая.

– Это тот самый? – спросил Макс.

– Какой ещё тот самый?

– Ну, для которого рекламу снимаем…

– Ага, конечно, – хохотнула Соня. – Дурак, что ли? «Гринфилд» обыкновенный. Будут на нас чай такой переводить – по двадцать баксов за пакетик!

– А ты его вообще пробовала? Тот? – Макс сделал большой глоток.

– Да, у Ви дома две банки есть. Ему прислали. Ничего особенного, ну или я не разбираюсь.

Воскресенский подошёл к ним и встал над Максом. Судя по всему, он выплеснул эмоции и теперь был настроен работать.

– Лицо в общем и целом отмылось, – задумчиво сказал он. – А вот волосы висят, как у пугала. Прикрыть бы чем… Слушай, Сонь, дождевики у нас есть с собой?

– Есть парочка. И у тебя в машине всегда лежит один, жёлтый такой.

– Организуй-ка давай.

Соня скрылась и через две минуты принесла три дождевика. Два одинаковых серых и один блестящий, клеенчатый, ярко-жёлтый, как в американских фильмах.

На Макса надели серый, надвинули капюшон чуть ли не на самый лоб, прикрыв мокрые волосы, и выгнали под дождь. Поз никаких принимать было не надо: Ви снимал только лицо. Он объяснил, как его держать: чуть приподнятым вверх, расслабленным. Глаза должны быть широко открыты.

Дождь падал прямо на лицо, из-за чего Макс с трудом сдерживался, чтобы не моргать, когда капли попадали в глаза. Фотограф сам перемещался вокруг него с камерой. Он сделал уже порядочно снимков, когда, не переставая делать кадры, скомандовал Соне:

– Плёночный мне приготовь, – и, предвосхищая её вопрос, добавил: – Сама подумай, какую плёнку, для этого тебя и держу. У меня сейчас голова не тем занята.

Они сделали небольшую паузу, пока Соня готовила плёночный фотоаппарат. Воскресенский в это время ходил вокруг Макса, словно акула, плавающая вокруг тонущего человека.

Вся история повторилась с плёночным фотоаппаратом, а потом Макс надел жёлтый дождевик – и опять всё по кругу.

К тому времени как Ви закончил снимать, дождь разошёлся по-настоящему. Все начали торопливо сворачивать и упаковывать оборудование и реквизит. Макс пытался вызвать такси. Стас пока не вернулся, а перспектива ехать в таком мокром виде через весь город на общественном транспорте Макса не вдохновляла.