Текст книги "Реанимация (СИ)"

Автор книги: Gierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Кто одел?

– Да Вик ваш! Схватил вчера в охапку, потащил в магазин, говорит, есть подработка, такие дела, парень, выручай, спасай положение. Я опомниться не успел, у меня на башке этот мрак.

– Это гранж, – ответил Станислав Валерьевич.

– Ну вот, наконец-то, подходите к образу столичного гея. Нельзя было попроще со всем этим?

– Попроще? – Станислав Валерьевич в пару шагов преодолел расстояние между ними. – Ладно, сколько?

– Сколько?

– За перепих сколько? – он достал кошелек.

Лёха почувствовал, что через секунду врежет Станиславу Валерьевичу по лицу.

– Ты же хотел попроще, – из кошелька появилось четыре купюры. – Для новичка, наверное, многовато, зато никаких непоняток. – Он убрал кошелек, посмотрел на Лёху и спохватился: – Точно, забыл. Такси еще. – Кошелек вернулся из кармана и снова замаячил перед Лёхой.

– Я же не…

– Ты же не трясся десять лет, что из дома выгонят, если мать узнает! Ты же не прятался по подсобкам, чтоб соседи не услышали, что к чему! Ты, черт тебя возьми, не пахал восемь лет, чтоб взяли на работу! Не оформлял ипотеку, не выступал поручителем для брата чиновника. Куда там. У тебя просто все. Постоял на площади, желание загадал – и вуаля.

Лёха отвернулся.

– Из кожи вон лезешь, чтоб человека не обидеть, не высыпаешься, ходишь – проверяешь, не подох он там с треснувшими ребрами? А тебе потом: «Проще будь». Так что, золотой, двадцатки хватит? Или у тебя уже московский стаж и ты берешь в евро?

– Уберите, – попросил Лёха и пошел к машине.

Станислав Валерьевич быстро догнал его и пошел рядом. Денег у него в руках не было.

– День был тяжелый, извини, – сказал он.

– Забили, – ответил Лёха. – Подбросите? Метро закрыто уже. На такси жалко.

– Подброшу, конечно.

========== 8. Мама ==========

– Чем будете шить?

Стас посмотрел на сестру вопросительно – чего это она?

– Чем будете шить? – шепотом.

Стас посмотрел по сторонам и понял, что находится в оперблоке. В руках у него был инструмент, название которого никак не приходило на ум. Щипцы? Спица? Металлическая хреновина?

– Чем будете шить? – шепот стал многозначительным и угрожающим.

Стас откашлялся:

– Шелком.

В коридоре его догнала сестра и сделала строгий выговор. Стас вспомнил, как ее зовут – Тамара Михайловна. Работала в травматологии больше двадцати лет. Он извинился и пошел пить кофе.

– Вид у тебя паршивый, – заметила Вика, размешивая сливки и сахар – черный она никогда не пила. Говорила, что горько.

– Я с ним поговорил, – сказал ей Стас.

– С Лешкой этим?

– С Лешкой, ага, – подтвердил Стас. Выпил порцию в пару глотков и выбросил одноразовый стаканчик.

– И как?

– Хрен знает, – Стас забросил еще монет в автомат и попросил у него новую порцию.

– Не выспался?

– На ходу засыпаю, не знаю, в чем дело, – он сделал небольшой глоток и поболтал в кружке остатки.

– Не спали? – многозначительно спросила Вика. Стасу стало тошно, то ли от кофе, то ли от ее тона.

– Я думал.

– О чем думал?

– О том, как не думать.

– Да ты прямо сильно влип, – Вика достала из кармана пачку печенья и поделилась со Стасом. – Провинциальная романтика, да?

– Не знаю, – ответил Стас, – задница, наверное, красивая.

– Зря ты так.

– Как «так»?

– Про задницу. С «задницей» поговорить проще простого, а ты маешься вон сколько, – она невозмутимо хрустела печеньем и прихлебывала кофе.

– Я поговорил, – возразил Стас. – Толку – ноль.

– Он шарахнулся?

– Нет.

– Послал тебя?

– Послал, но не по этому поводу.

– А по какому?

– Я сказал ему, что поспорил с одним типом, что он со мной переспит.

Вика подавилась кофе и облила его халат.

– Спасибо тебе большое!

– Ты совсем дурной? – спросила Вика. Достала из второго кармана пачку салфеток и протянула Стасу.

– Так случайно вышло.

– Ты случайно поспорил с одним типом? Или случайно сказал? Ты не заболел?

– Не знаю, – ответил Стас и пошел переодеваться, сжимая в руке пачку салфеток от Вики.

***

Дома ждал Виктор, которого кинула новая пассия – Люба. Стас цедил пиво, перебирал пакеты от Костика, надеясь, что не отравится едой недельной давности.

– Она такая красивая, – говорил Виктор, – умная, добрая. Честная даже, представляешь? Мы в кино, а она за себя платит. Я ей в ресторан предложил, она говорит, этот дорогой, пошли попроще – там музыка хорошая.

– Здорово, – обронил Стас, но тут же пожалел об этом.

– Здорово?! – накинулся Виктор. – Вот я с ней вожусь, катаю туда-сюда, а она мне: «Я занята, Витенька, давай завтра?». Завтра у меня собрание, я вареный буду, мне или сегодня, или лучше вообще никогда.

– Как ты людьми-то руководишь, – пробормотал Стас, но этого Виктор уже не услышал. Он продолжил рассказывать о распрекрасной Любе, которая отказалась войти в его положение.

– Поехали расслабимся, а?

– Мне завтра работать.

– Поехали, что ты как… С Лёхой пересечемся, выпьем, поедим чего.

– Ты бы завязывал, – Стас остановил выбор на позавчерашнем пакете.

– С чем?

– Со всем: с выпивкой, с едой этой, с клубами. Найди себе нормальную бабу и женись – тебе полезно будет.

– Жениться?

Стас не заметил, когда сам вырулил на серьезную тему, но отступать было поздно:

– Да, жениться. Маешься, бегаешь по всей Москве, как маленький.

– Я-то как маленький?! Да ты вообще про будущее не думаешь. У меня хоть Люба есть, у тебя и таких отношений за всю жизнь не было.

– У меня Вика есть, – возразил Стас, используя старую байку.

– Вика твоя тут даже не появляется, – ответил Виктор, – живешь бобылем, ни хозяйства, ни уюта – одни пакеты.

– Сам-то свое хозяйство давно видел? Как ни зайду, у тебя там пять мешков мусора, икебана какая-нибудь и разбитая посуда посреди кухни.

– Да у меня хоть посуда есть, а ты жрешь из этого вторсырья, сколько я тебя помню. Учит еще, ты смотри. Взрослый стал. Правильно мама Нина говорит, надо было тебе за границу валить.

– Куда? – про за границу Стас услышал впервые.

– Не бери в голову, – отмахнулся Виктор, – это мы с ней раньше думали, кого куда жизнь забросит.

– Мне-то не забыли сказать? – Стас злился.

– Ты для этого города слишком честный, – ответил Виктор. – Тебе в Европу надо или еще куда, где таким платят много, а тут пропадешь.

– Ты мне это как коррупционер со стажем говоришь, да?

– Ну зачем ты так, Стасик? Я же не со зла. Начал мне тут про женитьбу, я и ответил. Все у тебя хорошо будет, и у меня тоже.

– Не будет! – Стас вышел в коридор и указал рукой на входную дверь. – Давай, иди к своей Любе. Или Наташе, или Маше, или кто там у тебя следующий вариант. Иди и жалуйся им на свою жизнь. Нужен будет мудрый совет от брата – поезжай к Косте. У вас с ним много общего, будет о чем поговорить. Все, хватит с меня.

Виктор никуда не пошел, а вместо этого стал разглядывать кухонный гарнитур:

– Вот я раньше понять не мог, как люди одни живут, – заметил он глубокомысленно. – Приду к тебе, у тебя тут спокойно, тихо. Никто не орет. Сижу, думаю, как тебе повезло. Характер, наверное. Я вот не могу к себе не позвать, душа, наверное, гостеприимная. А у тебя порядок. Один раз притащил этого своего Лёху сбитого, и все. И я вот так сижу, слушаю, как у тебя тихо, успокоюсь, а потом домой тянет. Или в клуб. Там люди, жизнь. У тебя тут как в склепе. Вроде и хорошо заглянуть, а жить так – нет, я бы не стал.

– Ты меня не слышал? – Стас еще раз указал на дверь. – Выход там, иди и философствуй, сколько душе угодно. Я устал, хочу отдохнуть и мне не нужны твои клубы.

– Клубы, Стасик, всем нужны, – ответил Виктор. Медленно со значением поднялся со своего места, прошел по коридору и стал неторопливо проверять ключи, мобильник, барсетку. – Успокоишься – звони, – сказал он на прощание.

Стас хлопнул дверью, закрыл ее на два замка и пошел в комнату: есть, пить и смотреть телевизор.

Шла передача, смысл которой Стас никак не мог уловить, поэтому он переключил канал. Потом еще раз, еще, пока не понял, что допивает вторую бутылку, щелкая каналы. Выключил телевизор и пошел на балкон курить.

В серебряном портсигаре лежали ровным рядком любимые сигареты. На зажигалке можно было прощупать гладкую гравировку: «Палата №6». Коллеги скинулись, не пожалели времени найти мастера. Наверняка, Вика подала идею. Нина Валерьевна никогда бы такой подарок не сделала – все повторяла, что курить вредно. Заботилась о них, как могла, старалась напомнить, что хорошо, что плохо, детдомовцам, которые научились обманывать и воровать раньше, чем различать буквы.

– За границей, значит, – вздохнул он, выпуская сигаретный дым. – Конспираторы херовы.

Зазвенел телефон – он поднял трубку, не глядя, и стряхнул пепел в банку из-под кофе. Пепельницу ему никто не дарил.

– Привет, – голос в трубке был вроде бы знакомым, но Стас долго не мог примерить его к коллегам и братьям.

– Привет, – автоматически-нейтрально ответил он.

– Сегодня работал?

Стас убрал от уха трубку и посмотрел на номер: «Алексей Петренко». Он перехватил трубку поудобней, вернул к уху, затянулся и ответил:

– Работал.

– Я извиниться хотел.

Стас тяжело вздохнул:

– Валяй.

– Я не должен был соглашаться, – сказал Алексей Петренко, – надо было сказать Вику, чтоб шел куда подальше. Он просто все так подал, как будто… Не знаю, как будто я должен. И я вспомнил, я же правда тебе должен. По-хорошему в смысле должен. За больницу, квартиру и все такое. Спасибо.

– Пожалуйста, – Стас выбросил окурок в банку и достал еще одну сигарету.

– Завтра конец недели, мне зарплату дадут, – Алексея Петренко явно несло, – я тебя хочу пригласить поесть. Чтоб извиниться. Ладно?

Стас проглотил улыбку и ответил как можно серьезней:

– Ладно.

– Окей, – обрадовался Алексей Петренко, – вечером позвоню.

– Слушай, давай я в клуб к тебе приеду? – предложил Стас. – Чего мы мотаться будем по всей Москве? Ты после работы, я после работы. Поедим там, отдашь свой очень страшный долг, извинишься и замнем. Окей?

Алексей Петренко долго обрабатывал информацию, но все-таки выдал:

– Окей.

– Закажу омара с красной икрой, – пошутил напоследок Стас и повесил трубку. За тридцать три года жизни в амплуа гея он выучил только одно правило – не прощаться слишком долго. Как только это превращается в долгий обмен любезностями, человек включает логику и здравый смысл, а допускать этого нельзя. Потому что с включенной логикой и здравым смыслом адекватный человек геем в Москве не будет. За границей, как правильно сказала Нина Михайловна Виктору. Только он, конечно, ни черта не понял за своими Любами и Машами.

***

– Повеселел вроде, – сказала Вика перед сменой.

– Да вроде, – ответил Стас. – Брата вчера прогнал.

– Брата прогнал?

– Он у меня считай поселился, я ему вчера все высказал.

Вика прокашлялась. Стас оглянулся посмотреть, что с ней, и увидел Нину Валерьевну.

– Чаю будешь? – спросила та, сурово сдвигая седые брови.

В ординаторской, где Нина Валерьевна владела не только чужим вниманием, но еще и парой шкафов, напичканных упаковками чая, печеньями, шоколадом и сервизами, Стас приготовился слушать нравоучения.

– Жениться ему надо, – сказала Нина Валерьевна, разлив в две кружки горячий напиток. У нее он получался всегда нужной крепости и приятного вкуса. Она утверждала, что дело в чайнике, но Стас верил, что дело в Нине Валерьевне.

– Я так и сказал.

– Не надо было, – Нина Валерьевна размешала сахар и начала неторопливо пить.

– Почему?

– Он тебе и так завидует, а ты его еще жизни учить будешь.

– Завидует? Мне?

– Еще бы, – она поставила кружку на блюдце и серьезно посмотрела на Стаса. – Послушай меня внимательно, не перебивай и дай договорить. У Виктора кризис среднего возраста. Жениться он боится – ему подавай свободу. Карьера такая, что сиди и жди, а он любит вперед. Ходит обивает пороги, то ко мне, то к девочкам, то к Костику. К тебе вот пристал. Не бери в голову, Станислав, у него пройдет. Он добрый – это главное, а остальное приложится. Найдет хорошую женщину, она ему покажет, как хорошо, когда дома ждут, и все у них сложится. За него я не волнуюсь, я за тебя волнуюсь. Работу ты себе выбрал хорошую, я и не мечтала. Горжусь, – она хлебнула чаю, – но в меру. Тебе семья нужна.

– Нина Валерьевна, я…

– Просила же, дай договорить. Вы у меня все разные: ты, Костик, Витя. Я больше мальчиков забирать не стала – поняла, что не справлюсь. Старая слишком за вами бегать. С девочками проще, они на меня смотрят и повторяют. Им мама нужна была, а вам – полевой фельдшер. Ты когда в детском доме жил, ни с кем не дружил особенно. Няньки мне жаловались, замкнутый мальчик, не поймешь, что на уме. С Костиком и Витей вы общий язык нашли. Учиться стал хорошо, поступил. Сейчас опять замыкаешься. Работа, сон – это до тридцати хорошо, Станислав. Потом надо что-то еще. Мне вы помогли. Костику чем помочь, я не знаю. Виктор ищет – найдет, я и не сомневаюсь особенно. Он переборчивый, ему все и сразу давай, без компромиссов. У тебя другое.

– Нина Валерьевна…

– Заладил! Говорю, дай сказать. На смену отпущу, не помрет там никто, я смотрела. Все плановые. Ты на себе крест зря поставил. Геи ведь разные. Есть кто всю жизнь один бегает, а тебе одному нельзя. Сопьешься или хуже. Ты же всех спасать хочешь. Того, этого – так не бывает, Стасик. Ты врач, а не волшебник.

Она замолчала, но Стас не мог выдавить из себя ни звука – врос в стул.

– Вот о чем подумай, Стасик. Пройдет десять лет, сколько у тебя их будет? С кем «не получилось». Десять, двадцать, тридцать? Больше будет – каждый день аварии. Будешь хорошо работать, так до сотни счет дойдет. Придешь домой, и что? Пить? Никакого спирта не хватит. Ты-то про это не думаешь. Отработал – хорошо. Упустил кого – можно расслабиться. Знаешь сколько их вокруг меня? Этих «расслабляющихся». Тамара Михайловна сказала, у тебя руки дрожали. Пил?

Стас помотал было головой, а потом кивнул. Пил. Немного – куда там. Но пил.

– Знаешь, что нельзя, а уже никак, – сказала Нина Валерьевна. – Я знаю, что тяжело, Стасик, но ты молодой, красивый. Сейчас проще, чем через десять лет. Кому ты тогда будешь нужен?

Он удивленно посмотрел на нее. Она, конечно, редко церемонилась с ними, но чтоб вот так?

– Найди себе кого-нибудь, – ответила Нина Валерьевна, – хоть этого твоего из аварии. Он дурной, как черт, зато честный.

– Нина Валерьевна, да откуда вы все это… Вы как шпион, – улыбнулся Стас.

– Будет тебе столько же лет, сам шпионом станешь, – отрезала она, – иди работать. И чтоб больше никаких дрожащих рук.

– Не будет, – пообещал он.

– И хватит впутывать в это Викусю.

– Хорошо.

Из ординаторской он вышел смеясь. Вика перехватила его на углу и спросила, как прошло, а он ответил ей:

– У меня мама супер агент КГБ.

– Чего?!

– Работать пора, – и подмигнул ей, чувствуя себя семнадцатилетним мальчишкой.

========== 9. Разговор ==========

Смена у Лёхи заканчивалась в двенадцать ночи, и по этому поводу он чувствовал себя Золушкой. До двенадцати Виктор Степаныч велел ему вкалывать и не отвлекаться на всякую чушь, а после – выметаться из подсобки. Лёха проверял экран смартфона каждые пять минут, бросал короткие взгляды на дальний столик со Станиславом Валерьевичем и три раза спросил на баре, что заказал клиент. Омара и красной икры пока не было, зато была бутылка минеральной воды, бутерброд и пачка сигарет.

Настроение паршивым стало еще с утра, потому что возле туалета Наташка одарила его суровым взглядом, в котором читалось разборчиво по буквам: «Шлюха». Инка прошла мимо и отечески похлопала по плечу. Лёха закипал с тех пор и, несмотря на то, что ему хватило храбрости днем раньше позвонить Станиславу Валерьевичу, чувствовал себя пустым местом.

У Инки хотя бы было оправдание: одна на улице, без денег, без документов. Куда идти-то? К ментам? Может, еще хуже вышло бы. Лёха ментам не доверял с детства, потому что часто забирал из вытрезвителя мать, а первое время отдавать ее на поруки несовершеннолетнему они не хотели. Потом на Лёхе проявилось клеймо сына запойной алкоголички, и вот уже с ним он не мог позволить себе шляться по центру их крошечного городка, не рискуя нарваться на залетный наряд.

– Убийство планируешь? – Виктор Степаныч как обычно появился внезапно.

– Думаю, как лучше будет, закопать вас или сжечь, – ответил Лёха. Что он выучил хорошо – полное безразличие Виктора Степановича к оскорблениям в свой адрес. Может, потому и мирились с его характером остальные, называя «сукой», что он позволял говорить это вслух.

– Закопать на холоде тяжеловато, а сжигать в Москве не получится – запах выдаст. Планируй лучше, Алексей.

– Стараюсь, Виктор Степаныч.

– Вик.

– Как скажете, Виктор Степаныч.

– Зараза ты, Алексей.

– Стараюсь, Виктор Степаныч.

Шеф рассмеялся – это в нем тоже было хорошей чертой. Но самой лучшей Лёха считал отходчивость: покричал пару минут на то, что сотрудник упустил возможность прыгнуть в койку к клиенту, а потом забыл. Переключился на обучение, погрозил поставить ближе к кассе и завести зарплатную карточку.

– Вали уже, – Виктор Степаныч толкнул его к столикам, – сами домоем.

– Вы на мой счет запишете?

– Влажную уборку?

– Да заказ его! – разозлился Лёха. В шутку разозлился – не всерьез. Стало полегче. И шуточки Наташки с утра, и немое одобрение Инки. Даже молчаливый укор Ярослава растворился.

– Обязательно запишу, – ответил Виктор Степаныч, – от себя еще припишу чего-нибудь, не сомневайся. Ты мне за стрижку должен.

– Чего?!

– Нашел себе стилиста за пятьсот рублей, а мне даже адреса не сказал. Все, иди, отдыхай. Завтра выходной, послезавтра чтоб здесь был, трезвый и внимательный. Александра Игнатовича к тебе позову, он у нас обучает кассе за два часа.

Лёха пошел в зал, поправляя одежду. Она неудобно жала там, где раньше висела, и это создавало ощущение, будто он голый. Сначала Лёха думал, все будут крутить у виска, глядя на него, а потом заметил, что все сами ходят так. Даже чопорный Ярослав. Плохого в одежде было только то, что ее приходилось стирать после каждой смены. Раньше вещи попадали в корзину через три-четыре дня, и Лёха считал это нерациональным использованием одежды.

– Ты так рад меня видеть? – спросил вместо приветствия Станислав Валерьевич.

– В смысле? – Лёха машинально посмотрел на ширинку.

Станислав Валерьевич заржал. Не рассмеялся тоном чопорного доктора, а натурально заржал, и Лёху это обрадовало, но он все еще не мог понять, в чем дело.

– Лицо у тебя такое, как будто ты убивать меня идешь, – ответил Станислав Валерьевич. – Чего стоишь? Садись. Не видно за тобой ничего.

Лёха сел и посмотрел на сцену. Там стояли две женщины. В руках одной Лёха разглядел кнут, вторая стояла возле стены – на слабо освещенном подобии сцены было плохо видно оттенки кожи, но все равно можно было заметить опасно розовый цвет.

– Странные они, – сказал Лёха.

– Кто? – спросил Станислав Валерьевич.

– Вот эти, кто на сцену выходит.

– Ты же работаешь здесь.

– Я просто таскаю ящики и убираю – как в каком-нибудь Макдональдсе.

– Ясно, – Станислав Валерьевич опять отвернулся к сцене, но его «ясно» задело Лёху. Еще один ходячий рентген – все-то они знают. Все им понятно в прозрачной провинциальной Лёхиной душе.

– Водки принеси, – попросил он Мишку, у которого недавно началась смена. Мишка посмотрел на него с пониманием, вряд ли догадываясь, что подливает масла в огонь.

– Не надо водки, – возразил Станислав Валерьевич, – минеральной воды принеси.

Лёха решил, что препираться при Мишке не будет, но про себя решил, что при первой возможности ускользнет к бару и там плеснет в минералку из заначенной полторашки.

– Ты вроде извиниться хотел, – сказал Станислав Валерьевич.

Лёха вспомнил свой спонтанный звонок, от которого его отделяла вечность понимающих многозначительных взглядов, и ответил:

– Извините.

– Давай уж на «ты» – по телефону-то особо не церемонился.

– Ладно, на «ты», – согласился Лёха. – Вроде ты не особенно старый.

– Стараюсь.

– Давай уже, заказывай своих омаров с икрой.

– Я поел.

– Зачем?

– Ко мне брат приехал – он повар. Неудобно было.

– Это который?

– Костя, – Станислав Валерьевич хлопнул стакан минералки залпом – как водку.

– Не особо ладите?

– Не в этом дело. Долгая история.

– Ладно, валяй, я послушаю. Я тут уже таких историй наслушался.

– Он тоже человека сбил, – сказал Станислав Валерьевич. – Насмерть.

– Понятно, – Лёха уже не был рад, что ввязался.

– Виктор ему рассказал, что там у меня произошло, решил, будет полезно, если мы поговорим.

– Поговорили?

– Не особенно. Он пьяный был. Заснул на кухне.

– Я тоже у тебя на кухне заснул – там стулья удобные.

– Их Нина Валерьевна покупала. Давно еще, мы мелкие были.

– Ясно. И ты все равно сюда приехал?

– Ну а что мне там делать? Слушать, как он храпит?

– Мало ли, вдруг он руки на себя наложит.

– Спасибо, Леш, прям камень с души, – Станислав Валерьевич налил себе еще минералки и снова выпил ее залпом.

– Извини. Я просто зашиваюсь немного тут. С этой историей и вообще.

– Что, тяжело дается столица? – Станислав Валерьевич улыбнулся. С пониманием.

– Ой, да как же вы все меня затрахали! – воскликнул Лёха.

К ним обернулись из-за соседних столов. Лёха услышал, как в полной тишине щелкнул кнут, посмотрел на сцену и успел увидеть расползающуюся красную линию на спине у женщины.

– Ладно тебе, – ответил Станислав Валерьевич, – тут все друг друга затрахали. Меня вот прессуют семейную жизнь начать, Виктору на шею содержанки лезут, Костя каждый вечер матери отзванивается, что жив остался. Вика недавно рассказала, ей отец ультиматум поставил: замуж или без наследства. Двадцать первый век на дворе, а туда же. Говорит, давай свадьбу сыграем, мне квартиру, тебе счастливую Нину Валерьевну. А она в курсе – мать моя, в смысле. Знала оказывается все это время, а мне – ни слова. Я по бабам бегал, девочек к ней водил, а она – найди, говорит, себе кого-нибудь.

– Тебя-то хоть в постель не подкладывают, – усмехнулся Лёха.

– До тридцати тебя подкладывают в постель, Леш, после тридцати – к тебе, – сказал Станислав Валерьевич. – Круговорот секса в природе.

– Вы тут с ума посходили все в своей столице.

– Конечно, – Станислав Валерьевич засмеялся, – в провинции все с нимбами над головой. Пьете по черному, до другого руки не доходят. Не люблю эти разговоры, кому хуже. Всем хреново. Дальше-то что? Ходить по братьям, напиваться и засыпать на кухне?

– Не знаю, у меня братьев нет.

– Повезло. Наверное. Не знаю, если б у меня братьев не было, я бы может спился, а так то один свалится на голову, то другой – некогда. Нина Валерьевна точно иностранный шпион, держит нас на коротком поводке. Чуть кто сбился – подтягивает.

– Это из-за нее у тебя настроение такое?

– Какое?

– Не знаю, как называется. Когда сарказм из ушей лезет.

– Нет, это я по жизни такой.

– Притворяешься, значит, хорошо.

– Притворяюсь хорошо – это правда. Тебе бы поучиться, ты бы тут карьеру сделал.

– Меня на кассу поставят, – поделился Лёха, – Виктор Степаныч говорит, я математический гений.

– В институт-то не думал поступать, математический гений?

– Нет, – Лёха усмехнулся, – мне там нечего делать. Пить я уже умею, а умножать – много ума не надо.

– Хочешь тут закончить? – спросил Станислав Валерьевич, обводя взглядом клуб.

Лёха хотел ответить «нет», но сдержался. Срываться на человека, перед которым хотел извиниться, было совсем уж по-детски глупо. Поэтому он промолчал и задумался. Станислав Валерьевич представлял этот расклад самым плохим из возможных, а Лёха поймал себя на мысли, что ничего плохого не видит. В клуб люди приходят выпить, расслабиться, посмотреть на непонятную хрень на сцене, поговорить. Никто не бьет друг другу морды, никто не грубит, на чай ребятам дают щедро. Бывают шумные компании, но они бывают везде, и в метро, и на вокзалах, и даже в родном городе Лёхи на центральных улицах. Люди, как могут, отдыхают от жизни, где все всех затрахали.

– Кто знает, – Лёха дипломатично пожал плечами. – Может, хочу.

– Вот тут? – Станислав Валерьевич перемены в нем явно не заметил. – Каждый день смотреть на этих людей? Они же сюда все дерьмо тащат. Дома правильные, добрые, заботливые, а тут – вон, посмотри, аплодируют бабе с кнутом.

– Ты так говоришь, как будто, если жить с ними дома, где они правильные и добрые, получится лучше. Сам-то, небось, в своей больничке не такое видел. Я читал в интернете про морковки в заднице. Вот где кунсткамера.

– Кунсткамера? – Станислав Валерьевич засмеялся. – Наверное, кунсткамера и есть. Да, бывают и морковки. Бывает что похуже. Разное бывает. Но я им жизнь спасаю, а что они с этой жизнью сделают – это уже их дело.

– Ты прям этот, – Лёха захихикал, – умерший бог.

– Чего?! – Станислав Валерьевич уставился на него, как будто видел впервые. – Кунсткамера, умерший бог. Ты откуда слов-то таких набрался?

– Книжки читаю, – ответил Лёха. – Вот что меня по-настоящему удивляет, Станислав Валерьевич, так это как у тебя отлично получается на двух стульях сидеть. Вроде и высокоморальный гражданин, а в то же время гей. Вроде за сугубо семейный досуг и все такое, а сам ходишь сюда и ходишь. Это у тебя так загадочная русская душа проявляется или я где-то деталь упускаю?

– Это ты книжек своих обчитался, – отрезал Станислав Валерьевич и отвернулся к сцене.

Там уже никого не было, Ярослав сметал новой шваброй мусор. Лёха посмотрел, как невозмутимо он делает это после того, что происходило на сцене, и улыбнулся. Главное – сохранять спокойствие, даже если весь мир катится к черту. Ему не на эконом надо, а сразу в ОМОН. Будет там спасать бабушек через дорогу.

– Ты прав, наверное, – сказал неожиданно Станислав Валерьевич.

– В чем?

– Наверное, мне этого не хватает.

– Чего не хватает? Бабы с кнутом?

– Жизни, философ хренов. Раньше было весело – по клубам ходил, гулял, по подсобкам прятался. А сейчас что? Сижу, лапшу тебе на уши вешаю. Скоро еще пузо отрастет со стол размером, буду сигары курить и выписывать мальчиков из Тайланда.

– Я тогда сделаю вид, что тебя не знаю.

– Договорились.

На сцене Ярослав закончил сметать мусор, освещение приглушили еще сильней, включили фоновую музыку. Народ начал разбредаться, оплачивать счета, договариваться о новых встречах.

– Ты так ничего и не заказал. Ни омаров, ни икры.

– Тогда ты мне все еще должен, – Станислав Валерьевич улыбнулся пустому стакану.

– Не должен я тебе ни хрена. Внимательней надо вести машину.

Станислав Валерьевич посмотрел на него испуганно. Потом Лёха наблюдал за волшебными метаморфозами человеческого лица в свете клубных лампочек. Оно стекло к нейтральному выражению, потом стало удивленным, внимательным, подозрительным. Лёха рассмеялся.

– Ты так смотришь, как в интернете в старом меме: «А не пидорок ли ты часом?». Надо было фотку сделать.

Станислав Валерьевич встал из-за стола и пошел к выходу. Останавливать его Лёха не стал. Смотрел, как ходят туда-сюда люди, как суетится толпа. Возле стойки Мишка, Ярослав и Виктор Степаныч обсуждали чеки. Шеф тыкал пальцем в кассовый аппарат и что-то объяснял Мишке, а тот хлопал глазами. С арифметикой у него были большие проблемы, но на кассе он никогда не стоял, так что Лёхе стало любопытно.

– Так и будешь тут сидеть? – спросил вернувшийся с улицы Станислав Валерьевич – от него пахло сигаретами.

– Нас Виктор Степаныч подкинет, – ответил Лёха.

– Подкинет, значит?

– Подкинет… – начал отвечать Лёха. Потом заметил руку Станислава Валерьевича, которая сжимала зажигалку возле края стола. Костяшки на руке побелели.

– Леш, ты нормальный человек?

Лёха задумался ненадолго, но ответил утвердительно.

– Ты помнишь, что я по мальчикам?

Лёха кивнул.

– Помнишь, что я на тебя поспорил с Виком?

Лёха кивнул снова.

– Ты меня сюда зачем пригласил? Постебаться?

– Дорогие клиенты и сотрудники, – Виктор Степаныч снова разыграл черта из табакерки, – мы закрываемся. Завтра напряженный день, все хотят спать, так что при всем уважении, пора бы вам.

– Спасибо за вечер, – сказал Станислав Валерьевич, обращаясь к Виктору Степанычу.

– Приходите еще, – шеф помахал перед ними руками, призывая выметаться из помещения. Ярослав, Мишка, Наташа и еще три Лёхиных коллеги стояли за ним в куртках, ожидая возможности вывалиться в ночную столицу.

Лёха вышел, тут же вспомнив, что его собственная куртка осталась внутри. Возвращаться и объяснять это он не хотел, поэтому достал пачку сигарет и закурил.

– Едешь? – спросила Наташа.

– Я потом сам, – ответил он, прикуривая.

– Ясно, – сказала она, развернулась и быстрым шагом побежала к машине Виктора Степаныча.

– Да пошла ты, – бросил ей вслед Лёха.

– Поссорились? – рядом прикурил Станислав Валерьевич.

– Вам надо с ней в один клуб вступить.

– Что за клуб?

– Люди, которые поставили на мне крест. Ходит и языком цокает целыми днями. Как будто мать она мне.

– Она в тебя влюбилась, – сказал Станислав Валерьевич будничным тоном.

– В смысле? Как влюбилась?

– Мы в этом клубе значки носим, – ответил Станислав Валерьевич, – чтоб проще было друг друга различать.

Лёха закашлялся.

– Ты вот это серьезно сейчас?

– Про значки? Нет – это шутка. Мне они даже в детстве не нравились. Вешаешь на себя всякую дрянь, как будто по ней можно понять, что ты за человек. А если можно – зачем вешать?

– Нет, я про клуб. Про то, что она влюбилась, и все вот это.

– Да, про это серьезно.

– Она меня ненавидит, наверное, – вздохнул Лёха.

– За то что смотришь на нее, как на пустое место? Наверное, ненавидит.

– Я не смотрю…

– Смотришь-смотришь. У тебя избирательная слепота на этот счет.

– Холодно.

– В машину сядешь?

– Сяду.

Лёха сидел в машине, отогреваясь после промозглого ветра и мороси. Смотреть на Станислава Валерьевича ему было страшно.

– У тебя был кто-нибудь?

– Мне девчонки нравились, – ответил Лёха.

– Я не про это. Мне тоже нравились. Был у тебя кто-нибудь?

Лёха пожалел, что не успел напиться из полторашки за баром.

– Нет, – процедил он сквозь зубы.

– Двадцать три года, – напомнил Станислав Валерьевич. – Не многовато?

– Все не складывалось что-то, – Лёха надеялся, что тон его голоса стал угрожающим, а не жалким.

– Я сначала думал, ты меня ненавидишь. За то, что я тебя опекаю. Есть такие люди – бесятся, когда им помогают. Думал, буду пореже заезжать, перестану глаза мозолить – отойдешь. Куда там, еще злее стал. Хорошо тебя мать от армии отмазала. Знала, наверное.

– Что знала? – Лёха знал, что покраснел, как рак, и что выбежать на улицу означает попасть в царство льда и там подхватить простуду, но был близок к этому, как никогда раньше. Маленький суицид для здоровья ради сохранения чести.

– Есть такая фишка, я в статье читал, – продолжил Станислав Валерьевич, – сам не знаю, тут же как с анекдотом. Ежик научился жопой дышать, сел на пенек и задохнулся. Когда думаешь, получается хреново.

– Вы пациентам своим это не говорите, – ввернул Лёха.