Текст книги "Имя мне Легион (СИ)"

Автор книги: Gierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

1. Сара 

Heu quam est timendus qui mori tutus putat.

Тот страшен, кто за благо почитает смерть.

Жизнь Томаса была похожа на воды Тихого Океана – чередование ровных, бескрайних штилей и внезапных штормов. Он мог годами ждать какого-нибудь события, а потом, когда оно происходило, кусал локти от досады. Неудачи сменяли катастрофы, а те, в свою очередь, уступали место трагедиям.

Однажды Томас прочел книгу про своего тезку авторства жизнерадостного американского атеиста и никак не мог понять, почему судьба обошлась с безрассудным подростком так по-доброму. Получи Томас хоть каплю везения и харизмы Сойера, все могло бы пойти иначе.

Справедливо.

Томасу было пять лет, когда отец решил, что мальчику пора привыкать к «настоящей жизни» и запустил в него толстым томиком Библии за то, что Томас разлил молоко за завтраком. Не то чтобы отец был религиозным человеком, просто Библия была единственной книгой во всем их доме.

Мать, разумеется, пила. Только в таком состоянии можно было выносить характер Джозефа и не сойти с ума от страха и боли. Она начинала пить с утра, а к вечеру была уже в таком состоянии, что Томас лишний раз не хотел спрашивать у нее про ужин. Обычно вместо ужина были остатки обеда. Или завтрака – тут уж как повезет.

Томас искренне считал себя самым несчастным ребенком на свете, и, возможно, так оно и было. Вокруг него били посуду, стреляли из пневматического пистолета «для самозащиты», ругались хуже сапожников и постоянно грозились убить.

Убить!

В детстве Томас очень боялся смерти.

Смерть была единственной плохой вещью, которая не случилась с Томасом в детстве, хотя с возрастом он стал думать о костлявой в другом ключе. «Лучше бы умереть», – так обычно начинались эти мысли. Так и заканчивались.

Ходить в школу Томас начал на год позже сверстников – обычное дело в семье, где никому нет дела до ребенка. Родители отдали его в государственную клоаку, рассчитывая, что это освободит им пространство для домашних разборок. К подростковому возрасту Томас был настолько нелюбимым, забитым и запущенным ребенком, что быстро превратился в объект всеобщих насмешек.

У него не было друзей, подруг, воспитатели считали его ленивым и рассеянным, а директор не хотел лишний раз видеть пьяных родителей и перестал вызывать их по пустякам. Томас рос, подобно сорной траве, и многим в его окружении казалось, что вопрос «прополки» – это всего лишь вопрос времени. Жизнь обязательно поступит с Томасом так, как он «того заслуживает».

Томасу рано стало наплевать. Он начал с родителей, а потом закономерно пришел и к самому себе в этих размышлениях. В результате ему было наплевать на всё, что было вокруг и внутри него. Он ел, спал и ходил в школу, но ничто не задевало и не трогало его. Ни девочки, ни мальчики, ни хобби, ни уроки, ни даже возможность прогулять школу и заняться чем-то опасным.

Равнодушие и апатия перемежались вспышками особенного гнева со стороны отчима. Отец, совершенно незаметно для Томаса, куда-то исчез – то ли попал в тюрьму, то ли уехал в другой Штат, то ли умер – и его место занял другой мужчина. Бил он также, и Томас не сразу заметил разницу. Только когда вместо Библии его ударили пустой бутылкой из под портвейна.

– Чертов ублюдок! – орал Френки, отвешивая удары один за другим, целясь в голову, задевая спину и плечи. Томас сжался, стараясь исчезнуть из мира, и невольно увернулся от одного удара. – Вот как ты поступаешь с отцом! – пуще прежнего разъярился Френки. – Вали из моего дома, ублюдок! Вали!

Томас поплелся к выходу.

– Давай, вали! Трусливый ублюдок! – не унимался Френки.

– Чтоб ты сдох, – процедил сквозь зубы Томас. Сказать по правде, он желал смерти абсолютно всем, кто его окружал.

– Что ты там вякаешь, маленький подонок? Ну-ка иди сюда!

Но Томас уже вышел за калитку и пошел по улице. Френки не любил устраивать сцены на публике, где его норовила осудить каждая «грязная шлюха». Конфликт был временно исчерпан.

Скоротать вечер вне дома для Томаса было не так уж сложно – он просто отправился на детскую площадку и стал заниматься невинным вандализмом. Начал расписывать на лавочке, каким ублюдком, на самом деле, является Френки. Тихая месть приносила удовольствие, и он не заметил, как стемнело.

Возвращаясь домой, Томас услышал запах гари. Тот набивался в нос, неприятно щекоча волоски, и мальчик несколько раз чихнул – источник явно был неподалеку.

Томас стоял напротив пылающего дома и безразлично просчитывал, какие у него есть варианты. Томаса не задело и не удивило, что именно его жилище пожар выбрал для временного укрытия. Он надеялся, что хотя бы пожару будет уютно в этих прогнивших, воняющих алкоголем и рвотой стенах. Сел рядом с дорогой и стал ждать спасателей, мысленно отсчитывая овечек.

– Сто сорок шесть, сто сорок семь…

Последняя ставка, которую он успел сделать, оказалась выигрышной – его забрали в приют. Томас первые дни разбирался в обстановке, присматривался к другим ребятам и усиленно делал выводы. Ему не хотелось попасть впросак, нужно было извлечь хоть какую-то выгоду из того, что теперь у него не было ни матери, ни Джозефа, ни Френки. Социальный работник рассказал, что у Томаса была бабушка, но ее возраст и положение оказались слишком шаткими. Проще говоря, бабушке, как и всем остальным, оказалось начхать на Томаса.

– Эй, а правда, что ты спалил своих родаков? – спросил в один из первых дней местный заводила, Тотти. Настоящее его имя было Арчибальд, и никто не задавал ему вопрос, почему он просит называть себя Тотти – это было очевидно.

– Правда, – ответил Томас и рассмеялся. Смеялся он редко, так что тут расстарался на славу, и вышло у него так зловеще, что несколько недель ни один мальчишка не подходил к нему.

Это было хорошее, спокойное время. Томас отъелся, поглощая овсянку, вареные яйца, подгоревшие кусочки бекона и гороховый суп за обе щеки. Повариха не могла нарадоваться на нового мальчонку.

Потом, разумеется, мальчишки собрались гурьбой и объяснили Томасу, что даже зловещий смех и туманное прошлое не заменят толпу разозлившихся, отчаявшихся детей, которым на все плевать, и на которых плевать всем остальным.

В приюте он познакомился с Сарой. Это была любовь с первого взгляда. Томас посмотрел в ярко-зеленые глаза и ощутил, что его сердце забилось чаще. Перед ним было существо, которому он мог безоговорочно довериться, посвятить всего себя и даже сделать для него что-то хорошее. Томас научился прятать кусочки хлеба, остатки бутербродов, пирожных и носил их Саре. Та ела увлеченно, с наслаждением, и тоже, подобно самому Томасу, прибавляла в весе.

Золотая пора, безмятежность, настоящая юность. Томас, наконец, накопил достаточно сил для того, чтобы «сменить шкуру». Быстро подрос, на руках и ногах появились бугорки мышц, а редкие сухие волосы сменились вполне приличной – хоть и запущенной – шевелюрой. На Томаса стали поглядывать приютские девушки.

Он оказался однолюбом. Его сердце, душа и тело принадлежали Саре. И так было ровно два месяца. Всё произошло в день, когда Томас увидел, как с клена напротив его окна упал последний листик.

На улице стоял ранний осенний мороз, было ясно, Томас надел казенную куртку и шапку. Долговязая фигура в них смотрелась глуповато, но Саре было все равно. Она ждала его, как обычно, возле черного хода, куда подъезжал грузовик с продуктами и машина для уборки мусора. Там они встречались каждый день и там же проводили почти все время.

Сара начала есть кусочек бекона, припрятанный Томасом накануне, и раздался выстрел.

Томас увидел, как хрупкое тельце Сары дернулось от этого выстрела, а потом осело на землю. Легко, мягко, как все, что делало хрупкое тельце Сары до этой минуты. Томас протянул дрожащие, отмерзшие на морозе пальцы и коснулся самыми кончиками мягкой шерсти. Он весь закостенел, превратился в статую и боялся выдохнуть, боялся опустить руку ниже, потому что тогда стало бы ясно окончательно, что Сары больше нет в живых.

Но Сара была жива.

Она слабо мяукнула и потянулась лапкой – Томасу показалось, что она тянется к нему. Мальчик на мгновение отмер, хотел приподнять Сару над землей, взять на руки и понести куда-то, но ровно в ту же секунду грубая человеческая рука оттолкнула его в сторону.

– Отвали, дылда, не видишь, промазал! – рявкнул на Томаса дворник.

Прицелился в упор, поставив дуло ружья прямо к голове Сары и нажал на курок. Томас почувствовал, как пуля проходит точно ему в лоб и вылетает дальше, куда-то в небо, навсегда унося за собой всё хорошее, что могло бы еще произойти в его жизни. Сара больше не дергалась – спокойно лежала возле ног дворника, истекая кровью, а возле ошметков ее мордочки лежал кусочек бекона.

Томас развернулся и его стошнило.

– Убирать сам будешь, – равнодушно обронил дворник. – И чтоб никакой швали у меня на дворе!

Он одарил грозным взглядом подростка, но заметил, как сильно Томас побледнел, и сжалился:

– Не ссы, знаешь еще сколько таких будет?

Томас поднялся на ноги и пошел прочь. Ноги несли его к ограде, и если бы дворник был хоть на йоту умнее, он никогда не позволил бы Томасу идти дальше. Но дворнику, как и всем остальным в жизни Томаса, было плевать, поэтому мальчик успешно добрался до ограды, пролез через прутья и пошел дальше.

В голове было ясно и спокойно – пуля, прошедшая навылет, забрала с собой осколки чувств Томаса, оставив благодатную пустоту.

«Вот бы так всегда», – подумал мальчик, и ему пришла в голову забавная идея.

– Я хочу продать душу! – заорал он изо всех сил, выпуская из легких весь воздух, который был у него в запасе. – Я хочу продать душу!

Прохожие оглядывались на странного подростка в одежде ближайшего приюта и старались перейти на другую сторону улицы. Томас беспрепятственно брел мимо магазинов, школ, домов, продолжая голосить во все горло. В конце концов, ноги сами привели его к обломкам родительского дома. До сих пор ничего не было разобрано или построено на зловещем участке – полиция до сих пор не могла понять причины возгорания. Томас уселся напротив, как в роковой день, лишивший его родственников, и прошептал, тихо-тихо, сорванным от тяжкого труда голосом.

– Я хочу продать душу.

Из глубины развалин в сторону Томаса вышла странная фигура. По мере ее приближения Томас отмечал все больше необычных деталей: странный наряд, непривычные пропорции тела, удивительно сложную прическу. К нему словно явился житель другого мира.

– Хочешь продать душу? – ласково поинтересовался мужчина. Его бледные ладони с длинными пальцами потянулись к Томасу. – Ну, так давай, продавай!

Томас вскочил на ноги и бросился бежать. Смерть была единственным, что не случилось с ним за эти годы, и, несмотря на всю отвратительность жизни, он был рад такому положению дел.

2. Душа 

Divinum opus sedare dolorem.

Божественное дело – успокаивать боль.

Томас бежал недолго – добравшись до детской площадки, он вымотался так сильно, что пришлось рухнуть на ближайшую лавочку. Пережитый ужас после смерти Сары и долгая прогулка по городу лишили его сил, и теперь парнишка буквально чувствовал, как подгибаются ноги.

Отдышавшись, он осмотрелся по сторонам, но преследователя (если, конечно, странный мужчина погнался за ним, в чем Томас не был уверен) видно не было. Тогда он принялся рассматривать площадку и в частности лавочку, на которой сидел. Перочинным ножом на деревянной дощечке было написано: «Френки козел». Томас вспомнил, как сам вырезал эту фразу, вкладывая в нее всю злость и горечь от побоев, все подгоревшие тосты, все крики матери и весь запах перегара, неизменно сопровождавший отчима, куда бы тот ни отправился.

Ему вдруг захотелось стереть надпись. Теперь, когда Френки и мамы не было на свете, надпись напоминала ему о вещах, которые уже никогда не смогут повториться. Захотелось сжечь всю лавочку, целиком. Сжечь в том же огне, в котором погибли родители.

На смену безысходности, обреченности, истощению пришел из глубины сердца Томаса всепоглощающий гнев. Тогда и появился во второй раз странный мужчина – его силуэт возник словно из воздуха, затем проявился яснее на фоне сумерек и окончательно уплотнился, когда фигура подошла к пареньку.

– Ты хотел продать душу, помнишь? – вкрадчиво поинтересовался мужчина.

Томас посмотрел на него еще раз через призму гнева: светлые волосы были убраны в сложное нагромождение переплетенных на затылке локонов, часть которых свисала до самой земли, часть была длиной до пояса, а часть торчала смешными перьями в разные стороны. Мужчина весь был укутан этими локонами, и они составляли красивый контраст черному одеянию: рубашке и брюкам из простой льняной ткани. Томасу показалось, что в предыдущий раз он видел этого же мужчину в другой одежде, но вспомнить в какой именно не смог.

– Ну же, – мужчина улыбнулся и снова протянул руки.

– Я хочу… – пробормотал Томас, ощущая, как гнев заслонил от него все прежние мысли. Чего же он хотел, когда кричал? Что ему было нужно? Наверное, это было очень важно, раз он так отчаялся и убежал из приюта?

– Все, что угодно, – мужчина улыбнулся шире и развел руки в стороны, как бы обнимая ими весь мир. – Слава, богатство, любовь, знания, сила – все, что угодно.

– Нет, – покачал головой Томас. Ему очень хотелось понять, чего же он хотел раньше, потому что единственное, чего он хотел теперь – спалить лавочку под собой. Она обжигала ладони Томаса, которыми тот оперся о деревяшку, вцепилась щепками в брюки, занозой засела в мозгу.

– Все, что угодно, – снова повторил мужчина. Он смотрел на Томаса терпеливо, спокойно и продолжал улыбаться.

– Я хочу…

– Остановись! – донесся высокий голос из-за спины. Томас обернулся и увидел красивую женщину. Она была одета в длинное белое платье, а ее черные волосы длинной косой ложились на грудь. Женщина напомнила Томасу маму, и мамины глаза на ее лице полны были слез и отчаяния. – Остановись!

– Не вмешивайся, тварь! – мужчина перестал улыбаться, обошел лавочку с Томасом и встал напротив женщины, заслоняя собой паренька. – Убирайся, он позвал меня сам.

– Томас, остановись! – снова закричала женщина, не обращая внимания на действия светловолосого. – Не делай этого!

Томас все еще сидел на лавочке, внимательно разглядывая обе фигурки – пытался понять, кто перед ним. Конечно, в первую очередь приходила на ум чертовщина, но, с другой стороны, все это могло оказаться сном или бредом – мало ли, где сейчас на самом деле находится Томас? Парень подумал, что светловолосая фигура выглядит для него совсем незнакомо и чуждо, а вот черноволосую женщину он словно хорошо знает. И захотелось задать вопрос.

– Почему я не должен этого делать? Кто ты? – спросил Томас, вцепившись в лавочку до хруста суставов. Так ему было страшно, и так сильно кипел в нем гнев. На Френки, воспоминания, самого себя и двух незнакомцев, которые обсуждали Томаса, будто знали всю жизнь.

– Не важно, кто я, – ответила женщина, протягивая к Томасу руки. Так, наверное, могла бы протягивать их мама, если бы не сгорела в пожаре и пила хоть на одну бутылку меньше. – Важно, что Дьявол никогда не бывает честен.

Томас услышал заветное слово и начал нервно кусать губы. Его тело превратилось в пружину, и он приготовился бежать. «Дьявол» – с такими вещами не шутят, так ведь? Когда ты идешь гулять на детскую площадку, ты не начинаешь называть «дьяволом» всех подряд?

– Расскажи ему, кто ты – он задал вопрос, – вмешался светловолосый, которого женщина окрестила «дьяволом». Голос звучал насмешливо и уверенно, но в нем не было… дьявольщины. Обычный голос. Даже прическа мужчины была сложней его голоса.

– Томас, беги! Я постараюсь задержать его, а ты беги, сынок! – закричала женщина.

И Томас принял решение.

– Я хочу продать душу, сейчас, прямо сейчас, сейчас же! Сейчас! – завопил паренек, вскакивая на лавку. В нем бурлил гнев, который переплавлялся в искреннюю ненависть, а потом разгорался всполохами ярости. Он вспомнил, что было ему нужно после смерти Сары. – Ну же!

Светловолосый обернулся к Томасу и протянул руку – парнишка посмотрел на него сверху вниз, ощущая себя на краю пропасти. Он протянул собственную руку и коснулся чужих пальцев: холод и металлическая твердость. Консистенция трупа.

Мир закрутился вокруг Томаса, смазывая краски, запахи, мысли. Единственной точкой опоры для него были пальцы светловолосого незнакомца, которому со слов женщины не стоило верить. Пусть так – Томас и так никому не верил, независимо от того, что говорили о них другие люди. По крайней мере, сейчас не нужно будет притворяться.

Когда мир вернулся на место, они все еще стояли на детской площадке: Томас был на лавочке, а мужчина возле него на земле.

– Все? – озадаченно спросил парень. Он не почувствовал ничего необычного.

– Все, – улыбнулся в ответ светловолосый.

– У меня больше нет души? – как-то не верилось. В фильмах показывали всякие страсти: невыносимую боль, гром на небе, молнии, вопли из Ада. Томас чувствовал, что его обманывают.

– Ты заключил сделку, – ответил мужчина. – И она исчезла.

Женщины за его спиной действительно не было.

– Кто это был? – спросил Томас. Его все еще беспокоило, что на вопрос про душу светловолосый не ответил прямо, но важно было выяснить и другие вещи тоже.

– Архангел, не обращай внимания, – отмахнулся мужчина.

– Она сказала правду? Ты – Дьявол?

Сложный вопрос, он дался Томасу непросто. Пришлось мысленно схватить себя за волосы и резко дернуть, приводя в чувство. Он даже скрестил за спиной пальцы свободной руки – той, что не сжимала ладонь светловолосого. Порой страшно просто спросить другого про учебу, задать вопрос про любимую музыкальную группу, а тут такое. Томас ощущал такую ответственность, будто собирается взвалить на незнакомца все грехи Сатаны одним своим вопросом.

– Правда, – кивнул светловолосый. – И это доказывает, что она сказала неправду. Я бываю честен.

– И что теперь? Я буду гореть в Аду? – Томас решил раз и навсегда разъяснить важные моменты сделки. Нужно было, конечно, сделать это до того, как он принял решение, топнув ногой по лавке, но лучше уж поздно, чем никогда. Кроме того, в тот раз его отвлекла архангел.

– Для начала, ты проживешь свою жизнь, – ответил Дьявол, убирая руки в карманы льняных брюк.

Томас почувствовал себя неуютно, теперь он стоял выше Дьявола.

– Но ведь я продал душу.

– Ты ничего не попросил взамен, – пожал плечами Дьявол и, развернувшись, пошел прочь по детской площадке. Куда-то в сторону простенькой карусели.

– Постой! – испугался Томас. Ему было страшно оставаться одному. – Постой, я не хочу обратно в приют! Ведь я продал душу!

– Строго говоря, ты не продавал ее, ты ее отдал, – Дьявол остановился и повернул голову.

– Но ведь я хотел продать ее! – возмутился Томас. Он спрыгнул со скамейки и побежал вслед за Дьяволом.

– Тебе нужно что-то взамен, тогда сделка будет полноценной, и после смерти ты будешь гореть в Аду, – нахмурившись, пояснил Дьявол. – По мне, так дело пары лет. Не сегодня, так завтра ты захочешь себе что-нибудь этакое.

– Нет! – Томас вцепился в ладонь Дьявола двумя руками. – Верни все назад, я так не согласен! Я хотел только продать душу и все! Мне она не нужна!

Дьявол ничего не ответил. Молча стоял и смотрел на Томаса, пока тот, часто дыша, разглядывал светлые локоны. Прошло много времени, прежде чем Дьявол нарушил молчание.

– Ты просто хочешь отдать свою душу?

Томас кивнул, не отпуская руку.

– Ничего не прося взамен?

Парнишка снова кивнул, решительно и серьезно.

– Зачем тебе это?

На сей раз замолчал Томас. Он вспомнил всю свою жизнь с момента первого удара от пьяной матери и до тех мгновений, когда Сара была еще жива с простреленным боком, а потом погибла возле кусочка бекона. Вся жизнь пролетела перед глазами подростка, и он сумел подобрать только одно слово.

– Покой, – прошептал, наконец, Томас. – Я хочу продать душу, чтобы успокоиться. Бездушные люди ведь ни о чем не переживают.

Дьявол сначала перестал хмуриться, а потом, просветлев, улыбнулся.

– Пойдем со мной.

Свободной рукой он обнял Томаса и прижал к себе, а потом паренек перестал слышать, видеть и чувствовать. Остались только они вдвоем, но в конце концов растворилось вообще все.

«Наверное, это и есть покой», – подумал Томас, прежде чем потерять сознание.

3. Покой 

Cogitationum poenam nemo luit.

Никого не наказывают за мысли.

Когда Томасу было шесть лет, он вместе с Джозефом отправился в зоопарк. Долбанный лучший день в жизни, не так ли? Джозеф даже не стал пить с утра, хоть и припрятал в карман нераспечатанную бутылочку дешевого виски. Томас шагал между клетками, не веря своему счастью, и жевал сладкую вату. Лицо все было перемазано этой ватой, и Джозеф в шутку называл его «свинюшкой». Именно в шутку, и от этого у Томаса на душе было светло и легко.

Возле клетки со львами они простояли особенно долго – как раз подошла пора кормежки, и работник зоопарка показательно выкладывал перед ленивыми зверушками шматы мяса. Томас, прилипнув к клетке, наблюдал за тем, как львица подходит к одному кусочку, тщательно обнюхивает его и, подхватив зубами, относит в сторонку.

– Ну, точно как Банки! – крикнул маленький Томас, имея в виду соседского пса.

– Тише ты, – оборвал его Джозеф, которому не нравилось, когда на него обращали слишком уж много внимания.

Толпа вокруг клетки теперь разглядывала не львов, а стоящего возле прутьев мальчонку. Худого, растрепанного, в дырявых ботинках. Томас был похож на маленького ангела, он был малышом Оливером в старом Лондоне, и посетители зоопарка начали его фотографировать.

– Все, валим отсюда, – Джозеф схватил сына за руку и резко дернул на себя. Мальчик не устоял на ногах, свалился, тут же отряхнулся – ну, точно воробышек! – и засеменил в своей нелепой обуви следом за Джозефом.

Толпа преследовала их чуть ли не до выхода. Особенно рьяные мамаши начали задавать Джозефу вопросы, так что к моменту, когда сын и отец вернулись домой, бутылка виски оказалась пустой.

– Слышь, ты, ангелок! – поманил Томаса Джозеф, нехорошо улыбаясь. Мальчик, сраженный зрелищем и оглушенный вкусом сладкой ваты, доверчиво подошел. – Мы с тобой сейчас кое-что сделаем, только маме не говори…

***

Томас открыл глаза, опасаясь самого худшего. Он давным-давно перестал говорить себе «хуже не бывает», полагая, что не существует абсолютного дна, на которое можно было бы скатиться – жизнь штука сложная. И поэтому сначала был открыт один глаз, и только затем второй.

– Расслабься, здесь нет ничего страшного, – успокоил паренька Дьявол.

Томас осмотрелся: они находились в незнакомой местности, отчасти напоминающей лес, с голыми деревьями и неприятным запахом гари. На небе сверкали звезды, светила луна, и вокруг было, в целом, достаточно тихо, только легкий шелест ветра. Что-то не похоже на Ад.

– Где мы? – спросил Томас, отпустив, наконец, руку своего спутника.

– Где-то, – пожал плечами Дьявол.

Томасу такого объяснения хватило. Он посмотрел на обожженные стволы деревьев, которые в темноте казались застывшими фигурами живых людей. Стало немного страшно.

– Пойдем, – Дьявол указал направление. Они неторопливо побрели туда, тщательно обходя сгоревшие заросли.

***

Однажды мать напилась так сильно, что Френки пришлось вызывать службу спасения. Вернее, вызывал он «врача», но приехали спасатели, потому что в момент диалога с оператором Френки ругался через слово, смачно рыгнул и пнул Томаса так неожиданно, что тот завизжал. Спасатели долго выясняли, при каких обстоятельствах женщина довела себя до подобного состояния, разговаривали с мальчиком, пытались добиться хоть чего-то связного от Френки. Все было зря. Томас давно сообразил, что откровенные диалоги со взрослыми заканчиваются, в лучшем случае, солидной взбучкой на следующий день.

Ночью, когда мать Томаса захрапела на диване в гостиной, временно протрезвевший мужчина решил научить ребенка «всяким штукам». Каково же было удивление Френки – Томас прекрасно знал все «штуки» и выполнял их мастерски.

– Ты где научился? – с трудом сдерживая стоны, осведомился Френки, ощутив профессионализм, не свойственный десятилетним детишкам. Конечно, особого опыта в этом вопросе у Френки не было, но даже ежедневная выпивка не лишила его зачатков разума. Иначе, наверное, Томаса давно отдали бы в приют.

– Папа научил, – хмуро ответил ребенок, осознавая, что абсолютно любой ответ вызовет гнев Френки. Во-первых, отчим не любил ложь и хорошо умел изобличать ее, во-вторых, ненавидел разговоры про отца Томаса, в-третьих же, ему было невыносимо вести осмысленные диалоги с ребенком. Если Томас отвечал, ему доставалось, если Томас не отвечал, ему тоже доставалось. В любом случае, так или иначе, он получит взбучку, так почему бы не сказать правду?

– Вот оно что! – обрадовался Френки. Томасу эта радость совершенно не понравилась, она сулила что-то очень плохое. – Ну, сейчас я тебя тоже кое-чему научу…

***

Они дошли до границы леса и выбрались на ровное плато. Луна устроилась прямо над ними, и в ее свете контуры деревьев за спиной Томаса выглядели жутковато.

– Куда мы идем? – спросил парнишка, посмотрев на Дьявола. Лунные блики на его локонах создавали ощущение, что фигура мужчины светится.

– Ищем покой, – безразлично отозвался мужчина. – Тебе ведь нужен покой в обмен на душу.

Томас ответил не сразу, только когда они прошли по плато и добрались до каменистой местности. Тут и там валялись массивные камни, зато идти было легко: ровно, будто по хорошей городской дороге.

– Сейчас мне очень спокойно, – он выдавил из себя улыбку. Как и в тот раз с Тотти она вышла немного безумной.

– Хочешь остаться здесь? – уточнил Дьявол.

– Нет, – Томас покачал головой и остановился. Чтобы произнести фразу вслух, ему нужно было собрать в кучу все силы. – С вами.

Дьявол уже успел обогнать паренька и теперь обернулся.

– Хочешь сказать, со мной спокойно?

***

В жизни Томаса было место спокойствию. Обычно оно наступало ночью, когда он закрывал дверь своей комнаты (днем мать запрещала ему делать это по непонятной Томасу причине) и, накрывшись с головой одеялом, открывал Библию. Перед мальчиком открывались загадочные события, покрытые пылью веков, отточенные многочисленными трактовками. Библия была массивной, помимо основного текста в томике были комментарии, иллюстрации, даже место для записей, которое – святотатство! – в детстве Томас изрисовал своими художественными «этюдами».

Кроме этой книги он не читал ничего. Странно, что вообще научился – мог бы успешно обойтись без этого навыка, по инерции перебираясь из класса в класс благодаря дурной репутации родителей.

К сожалению, в Библии почти ничего не было сказано по поводу Дьявола. Томас начал думать, что Сатана – это собирательный образ. Так сказала однажды учительница: «собирательный образ». И Томасу понравилось. Дьявола нет – так он думал. Есть только люди, которые делают столько ужасных вещей, что хватит на целый полк падших ангелов. По крайней мере, именно люди устроили для Томаса миниатюрный персональный Ад.

***

– Значит, ты хочешь обменять свою душу на возможность быть со мной? – уточнил Дьявол, пристально глядя в глаза Томасу.

Нужно было подумать об этом. Настойчивый Дьявол отказывался просто забрать душу, все требовал взять что-то взамен. Должно быть, таков уж порядок.

Томас размышлял о своей жизни и сравнивал ее с теми минутами, что провел в обществе светловолосого мужчины. Поначалу тот показался Томасу странным, жутким, но с каждым часом становился все обычней. Вот уже волосы его достигают плеч, а сам он выглядит рано постаревшим мужчиной – уже седым, но пока что крепким.

– Если мне будет спокойно, да, – ответил, наконец, Томас. Ему нужно было забыть Сару, забыть Френка, Джозефа, мать и даже несчастного Тотти.

На этот раз Дьявол не стал протягивать руку – подошел к Томасу и встал вплотную, обхватив ладонями плечи паренька.

– Покойся с миром, – прошептал мужчина и, прежде чем Томас сумел опомниться, нежно поцеловал в губы.

Никогда и никто до сих пор не целовал Томаса, ни в губы, ни куда-либо еще. Поцелуев матери, если они и были, он не запомнил, а больше никому не пришло бы в голову проделывать такое с мальчишкой в оборванной одежде.

Томас почувствовал жар, который распространился от губ к щекам, и оттуда дальше по всему телу. Ему становилось все теплей и теплей, пока он не вспыхнул изнутри, покрываясь языками горячего ласкового пламени.

Когда фигура мальчика потухла, Дьявол отступил, рассматривая невысокое обугленное деревце, застывшее на самом краю обрыва. Внизу было видно город: разрушенный дом, приют, детскую площадку. Вдалеке с другой стороны виднелся лес. Сотни деревьев гудели в унисон от легкого ветерка.

Дьявол улыбнулся им, махнул на прощанье рукой и сделал шаг назад, в бездну обрыва.

В небе над городом упала звезда, и промерзший под тонким одеялом Тотти загадал желание.