Текст книги "Дом под номером 14 (СИ)"

Автор книги: Feel_alive

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Моя улыбка почему-то вышла грустной.

***

Я поняла, что после нашего не особо продолжительного, но все-таки настоящего разговора, меня намного больше стало заботить состояние Гермионы. Вот уже два месяца я находилась в постоянном напряжении, замечая появляющиеся из ниоткуда шрамы и синяки, отмечая про себя, как мало она стала спать, ругая Малфоя за то, что не особо стремится помочь ей.

Иногда мне безумно хотелось прийти к ней и сказать, что все хорошо, все образуется, она справится с любыми трудностями, переживет любые напасти.

Однако вместе с тем мне казалось, что узнай я, в чем на самом деле заключалась проблема, я бы резко изменила свое мнение.

***

Заглянув в окно, я подумала, что Гермионы не было в комнате – все же не привыкать.

Но она была.

Я заметила макушку за диваном. Слегка растрепанные волосы выдавали ее присутствие, хотя иногда Гермиона и скрывалась за потертой спинкой целиком, наклоняясь вниз. Кажется, она сидела на коленях.

Я осмотрела комнату и – не обессудьте – впервые за все время заметила каминную трубу, идущую вверх. Никогда до этого не обращала внимания, чтобы Гермиона была любительницей разжечь камин и понежиться вечерком у огня. Но тогда она занималась именно этим – я легко могла представить себе, как она выставила вперед ладони, набираясь тепла обжигающих языков пламени.

Единственным, что казалось немного странным, была температура за окном – на улице тем вечером совсем не было холодно. Может, лишь слегка остыла земля к вечеру, но не больше, однако, Гермиона провела у камина долгие часы, перед тем как наконец поднялась в полный рост.

Она обернулась, и на мгновение мне почудилось, что в глазах ее блестят слезы, но она быстро сморгнула их. Гермиона приняла равнодушный вид, отряхнула колени, расправила майку, разгладив ткань на груди и животе, и подошла к окну. Я видела, как она, забывшись, растерянно водит пальцем по слегка запотевшему стеклу.

По ее лицу было сложно что-либо понять. Она была убийственно спокойна – именно так могло показаться на первый взгляд, но я знала Гермиону достаточно долго, чтобы набраться выдержки и немного подождать.

Спустя какое-то время она рвано втянула воздух и что-то тихо прошептала, покачав головой.

А затем прикрыла лицо руками, крепко прижав ладони к лицу, и как-то странно согнулась, сгорбилась, будто что-то тянуло ее к земле, и только одна нить, как продолжение позвоночника, вынуждала держаться с неестественно прямой спиной. Плечи дернулись, она свела локти и все же подняла голову, но так и не убрала руки. Прошло еще несколько долгих мгновений, пока Гермиона наконец не вздохнула глубоко-глубоко и не освободила лицо.

У нее действительно текли слезы.

Какие-то неконтролируемые и, как мне показалось, не то чтобы объяснимые. Пожалуй, вид у Грейнджер был такой, будто на этот раз она сама не знала, почему льет слезы.

Или по кому.

***

Ветер был безумный, срывал последние сухие листья с деревьев, гнал по улицам, бросал их на лобовое стекло автомобилей и врывался в открытые комнаты.

Малфой шагал по улице ровно и уверенно, смотря только вниз и вперед, и держал обе ладони у головы, натягивая повыше воротник, прикрывая грудь, шею, щеки, так что и лица-то почти не было видно, и только волосы как всегда выдавали их обладателя. Казалось, ветер пытался запутать, вынуждал заплутать, споткнуться, даже потеряться – будто это было возможно на нашей простейшей улице, – но Драко все равно не сбивался с пути.

Его спокойствие, прослеживающееся в каждом выверенном движении, в каждом взгляде, не смущенно или раздраженно опущенном в пол, а просто следящем за дорогой, передалось и мне, пробравшись внутрь и оттуда захватив все тело.

Почему-то я верила – этот день будет лучше множества тех, что были до него.

Он казался особенным.

Гермиона заметила Малфоя из окна кухни и выбежала на крыльцо – я метнулась к окну.

Конечно, ветер мешал расслышать конкретные слова, но что-то я все-таки уловила.

Их голоса звучали спокойно, но мне казалось, что было в этом что-то неправильное: какое-то отчаяние или обреченность. Но такое ведь не дано понять четырнадцатилетнему ребенку. Во всяком случае в полной мере.

Малфой так и не опустил воротник, пока они стояли на улице, и на минуту мне показалось, что он намеренно прятал лицо. Однако Гермиона не замечала этого – она задавала тысячи вопросов, не всегда заботясь о том, чтобы дать Драко пару секунд на ответ, и тараторила без остановки, пока он наконец не махнул на дверь. Она спохватилась, и они зашли внутрь.

Не задерживаясь, Малфой прошел в гостиную и откинул полу плаща и достал из внутреннего кармана черную тетрадь. Я состроила гримасу, не понимая, что это могло означать. Небольшого размера тетрадь, похожая на ежедневник или дневник, была из плотной, но потертой со временем кожи с металлической отделкой по углам. И, наверное, стоит отметить, что в самом центре зияла громадная дыра, из которой торчали клочки страниц, будто в дневник вновь и вновь вбивали нож или какое-то другое суровое оружие.

Миленько.

Однако, пожалуй, это было не самое… Даже не могу подобрать слова.

Просто не могу.

Я объясню, как есть – как было, а вы, надеюсь, сможете сами разобраться, понять хоть что-то без моей оценки, без лишних слов и моих комментариев. Хотя я и так наговорила уже кучу всего!

В общем, первое – реакция Гермионы, подскочившей, подпрыгнувшей от искреннего веселья, радости, будто от глаз, которые увидели эту тетрадь, импульс прошел сразу в ноги, а затем в руки – я видела, как Гермиона потянулась к Драко. Казалось, она не столько хочет забрать дневник, сколько… поблагодарить Малфоя?

Второе.

Второе – тень, пробежавшая по ее лицу.

Сразу, как только Гермиона приблизилась к Драко, она словно попала в особую зону и, почувствовав это, мгновенно изменилась. Ее глаза расширились в изумлении, абсолютно не подвластном контролю, руки взметнулись вверх, но зависли в воздухе на мучительно долгие мгновения, как будто она не понимала, что предпринять.

А потом отступила на шаг и что-то тихо спросила.

Тихо – даже мне в нескольких десятках метрах от них с закрытыми окнами и не совсем уж идеальным слухом было тихо. Знаете, такой шепот, что бьет по ушам?

И третье. Последнее. Финальный аккорд.

Драко медленно, неторопливо расстегнул верхнюю пуговицу и сбросил плащ на диван.

Гермиона побелела, и губы сжались в тонкую линию.

Он размял шею и шагнул к окну, оказавшись в просвете, так, что и мне, и Гермионе стало отлично видно его лицо.

Я – впрочем, и она – ахнула.

Вся левая сторона его лица начиная от остатка брови и заканчивая острым выступом челюсти, была чудовищно обожжена. Покрасневшая, израненная кожа была покрыта волдырями и желто-коричневыми пузырями, а от уха до крыла носа протянулся длинный рубец.

Казалось, что ткани отмерли и верхний слой кожи лоскутами сошел с лица.

Господи, не верю, не верю, не верю, что это произошло!..

Грейнджер тоже не верила. Она ошарашенно оглядывала изуродованного Малфоя, пожирая его глазами, будто думала, что вот-вот видение растает и перед ней предстанет обыкновенный холеный красавец, каким мы знали и помнили его.

Но ничего не менялось.

Драко лишь прикрыл глаза, видимо, не в силах терпеть и дальше взгляд Гермионы – любопытный, въедливый, пытливый, – и, завалившись назад, плюхнулся на диван, оказываясь в спасительной тени и вновь прикрывая лицо рукой, небрежно, словно просто подставил кулак под щеку.

Гермиона повернулась к нему – и спиной к окну – и…

Не знаю, не знаю, что она делала. Говорила что-то, успокаивала, убеждала, допрашивала, подбадривала – вариантов было много, но все они не подходили. С Малфоем произошло что-то такое, чего никто из нас троих никак не ожидал.

У Грейнджер дрожали руки, колени и плечи.

Минуту, самую ужасную, отвратительную минуту в моей жизни Гермиона стояла так, сотрясаясь всем телом, не в силах справиться с собой при виде такого Драко. Я не могла даже представить, каково ей, если меня саму разрывало от желания помочь ему или же сбежать от него как можно дальше.

Наконец Грейнджер поборола смятение и опустилась на диван, села лицом к Драко, подогнув под себя ногу, и что-то требовательно произнесла.

Он огрызнулся и попытался было отодвинуться от нее – уверена, ему было неприятно, что Гермиона села именно с той стороны, так что хочешь не хочешь ей было видно его лицо. Он отвернулся, зажмурился, нахмурился – но затем почему-то передумал.

Сам он не двигался к ней – лишь выпрямился и позволил приблизиться к себе.

Когда Драко оказался в зоне досягаемости, Гермиона, не мешкая, протянула руки и дотронулась до его лица, аккуратно пробежав кончиками пальцев по челюсти и скуле, и положила ладонь ему на щеку, а второй некрепко придержала подбородок, слегка приподняв его.

Ее взгляд застыл на его лице – в один миг она превратилась в так хорошо знакомую мне серьезную и сосредоточенную молодую женщину, перед которой поставили очередную трудную задачу. Она внимательно рассматривала шрам, чуть склонив голову к плечу и сдувая с лица тонкие волосинки, незаметные моему глазу. Так старательно, словно стремилась тщательнийшим образом выполнить новое задание, ответить на вопрос, разобраться в поставленной проблеме.

Малфой напрягся.

Сильнее, чем вообще было возможно.

Его глаза были открыты, но смотрел он куда-то мимо, сквозь Гермиону, сквозь окружающие предметы.

Господи, что могло произойти, чтобы ожог был настолько сильным? Ему подпалили кожу? Плеснули кислотой в лицо? Взорвалась духовка? Хотя, пожалуй, вряд ли Малфой был сильно заинтересован в готовке.

Но что бы это ни было, ему наверняка было больно.

Я вздрогнула и в этот момент заметила, что глаза Драко скользнули по лицу Гермионы – он едва заметно развернулся к ней всем корпусом.

Малфой несмело опустил руки ей на талию, и она слегка повела плечами, но не отстранилась. Только наконец посмотрела на него – не как на объект изучения, а как на человека, возможно, даже мужчину.

Гермиона что-то прошептала. Я моргнула и заметила, что в ее руке оказалась небольшая баночка.

С десяток минут она осторожно и бережно втирала густую мазь оранжевого цвета в шрамы Драко, пока он продолжал крепко и немного – не верю! – робко обнимать ее, одну руку переместив на бедро, а вторую положив ей на поясницу.

Я почувствовала, как кровь прилила к щекам. Я хранила и тщательно оберегала в памяти такие мгновения: кончик красно-оранжевого шарфа, болтающийся у бедра; слегка неловкое объятие под кроной каштана; прядь волос, упавшая на щеку, и мужские пальцы, скользнувшие следом; рука на плече в тяжелую минуту; подарки, подобранные так точно; то маленькое расстояние и приглушенный свет, и все кроткие, немного вымученные и невероятно искренние полуулыбки.

Но теперь, вероятно, это будет мое любимое воспоминание.

***

Не знаю, что это было за наваждение, но когда на следующий день Драко в то же время появился у дома – на щеке не осталось и следа.

Шальная мысль посетила мою голову – а что, если этот ожог был всего лишь частью его костюма на Хэллоуин, хотя и выглядел реалистично?

Я бы даже сказала – слишком реалистично.

***

В ночь Гая Фокса на Великобританию так и не опустилась темнота – по всей стране жгли костры, пускали невероятные фейерверки, палили чучело веселого парня Гая и шумели до утра.

Настоящая феерия.

Только на следующее утро выяснилось, что не везде праздник прошел одинаково гладко и радостно.

В небольшой деревушке в районе Аргайлшира было сожжено несколько домов. Официальной версией стало то, что пламя от самого большого костра на главной площади перекинулось на крыши ближайших зданий, а после огонь охватил почти весь район.

Казалось бы, вполне объяснимая ситуация, но поговаривали, что это была акция каких-то террористов неизвестного происхождения, однако никто не знал, какими были их требования. Многие предполагали, что это были не просто пожары, а применение химического оружия – люди видели зеленый туман и яркие вспышки накануне.

***

Папа перевернул страницу своей утренней газеты, и я заинтересованно глянула на заголовок.

«Миллениум: мост тысячелетия не простоял и десяти лет!»

Я прочла статью несколько раз, чтобы не упустить деталей.

Очередная авария. Нет больше висячего моста в центре Лондона. Стальные канаты лопнули, балки прогнулись и переломились – мост обрушился. Трое погибших, один ранен и еще около десяти человек с так называемыми моральными травмами. «Мы были там, мы еле унесли ноги, едва сумели спастись – нет, мы не знаем, что могло вызвать поломку».

Я чуть-чуть наклонилась вперед и присмотрелась к изображению в конце страницы.

Какой-то особо удачливый фотограф успел запечатлеть момент: на фотографии было прекрасно видно, как сыплются вниз металлические детали, как бегут в страхе люди, как плещется взбаламученная Темза, принимая то, что когда-то называлось мостом, в свои объятия; но главное – снимок был настолько отчетлив, что я легко заметила подозрительные темные пятна, напоминающие тени или клубы черного дыма, о которых упоминали очевидцы.

Многие спорили по этому поводу – нашлось слишком большое количество человек, утверждающих, что это были какие-то мистические силы, сверхъестественные существа или духи.

Глупости какие-то.

***

Восьмого за ужином мама обмолвилась о том, что бабушку забрали в больницу.

Я почти не обратила внимания на это, поглядывая за окно, где во дворе Гермиона чего-то ждала.

***

Одно событие способно изменить жизнь.

Человек действительно растет и меняется, набирая жизненный опыт.

Спокойная, размеренная жизнь – да-да, целая жизнь! – может пойти по другому пути лишь из-за одного события.

Не из-за прошлого, каких-то дел, убеждений или мировоззрения.

Просто в какой-то момент ты понимаешь – как прежде уже никогда не будет.

Бабушка умерла в середине ноября – через десять дней после того, как ей стало хуже.

Точнее, так думала я.

Оказалось, что болела она давно, а меня просто берегли. Ложь во благо и защита от несчастья – а потом сокрушительный удар.

Тогда-то я и узнала, что человек умирает, но никогда не уходит. Он остается с вами – не так, как утверждают, когда хотят подбодрить. Не в ваших сердцах, мыслях или около вас в виде бестелесного духа.

Умерший остается в вещах – тех, что подарил вам когда-то, или в своих собственных. В скрипящем полу и протекающей крыше, в ключах от дома, в документах, которые никто и никогда не решится уничтожить полностью, в открытках, письмах, сообщениях, рисунках и фотографиях, в телефонной трубке, которая, возможно, даже зазвонит еще пару раз, в стареньком черно-белом телевизоре, во всех до единой книгах – о любви, о ненависти, о счастье и о депрессии, – в мебели и в облезшем, поседевшем коте, который в итоге все равно сбежит после похорон.

Отпечаток остается на всем.

Пожалуй, все же и в вашей душе остается след, размером с ту роль, что играл этот уже даже и не человек в привычном смысле этого слова в вашей жизни.

Вещи были собраны мгновенно – мама проконтролировала все. Она держалась как-то пугающе спокойно, почти безразлично, и у меня не хватало смелости подойти и просто обнять ее.

Когда вечером мы садились в машину, я задержалась, присев завязывать шнурки. Чемоданы к тому времени уже были внутри, папа перепроверял различные машинные штуковины и количество бензина, а мама на кухне упаковывала нам в дорогу бутерброды.

Я одна могла видеть и слышать – впрочем, как и всегда.

Голубой олень появился из ниоткуда – выскочил из стены, до смерти напугав Гермиону и Драко. Я так и не поняла, каким образом их машина, воспроизводящая голограммы, включилась сама и где она, вообще, находилась.

Я слишком давно не видела эти светящиеся клубы тумана, поэтому замерла с открытым ртом, не особо обращая внимание на происходящее вокруг. Олень, топнувший копытом, молниеносно занял все мои мысли.

Это и было причиной того, что я не заметила открытого окна, из которого послышался мужской голос.

Не Малфоя.

Голос оленя.

«Министерство пало».

========== Четвертый Год. Второе полугодие ==========

Комментарий к Четвертый Год. Второе полугодие

Внимание: не бечено!

Тайна происхождения и существования магического общества может быть разглашена лишь при наличии особых на то причин: опасности жизни и здоровья мага или маггла, магического существа.

***

Новый год мы встретили уже дома.

Я засыпала тридцать первого декабря и, памятуя о том, что не загадала желание на Рождество, закрыла глаза и попросила, чтобы жизнь наладилась.

Чтобы все вернулось на круги своя.

***

Показания термометра скакали от нуля до пяти градусов, но ветер и снег отбивали всякое желание выходить на улицу. Впрочем, не только из-за погоды хотелось сидеть дома, рассеянно изучая виды за окном. Я старалась переварить события последних нескольких недель, уложить их в голове и смириться с мыслью, что жизнь незримо изменилась.

Наверное, найди я себе в те дни занятие, было бы проще, но школа начиналась лишь через неделю, Энди не было в городе, а совместное времяпрепровождение с родителями не радовало так, как раньше, и было, скорее, наполнено повисшей в воздухе горечью утраты.

Проснувшись шестого января, я мельком глянула в окно и почти было отправилась переодеваться, умываться, завтракать и выполнять другие утренние обязательные дела, но…

Конечно, я увидела ее.

Гермиона стояла во дворе, переминаясь с ноги на ногу и оставляя на снегу следы – небольшие темные вмятины. Она была в простых домашних брюках, какой-то мягкой обуви не по погоде и в огромном, пушистом свитере, явно связанном вручную. Он был бордового цвета с гигантской желтой буквой «Г» на груди. Уверена, что уже видела где-то такое сочетание цветов. Гермиона небрежно закатала рукава, которые, как и весь свитер, были не совсем подходящей длины; ворот был слегка растянут, открывая взгляду шею и небольшой участок плеч и груди. Снег быстро таял, попадая на кожу, и Гермиона чуть дрожала, ежась, но не уходя с улицы.

Драко, кажется, удивился, заметив ее на улице, но не подал виду, когда Гермиона, не вытерпев, сделала несколько быстрых шагов вперед и распахнула перед ним калитку, что-то без остановки тараторя и без промедлений уводя его в дом.

Возможно, остаток моих каникул будет не так уж и тосклив.

***

У шпионов всегда найдется куча различных примочек, которые они используют по случаю и без, чтобы выслеживать, подслушивать, подсматривать, разнюхивать и разыскивать нужное и ненужное. Они мастерски маскируются, прячутся, оставаясь в гуще событий, а когда надо – в самый правильный момент – раскрывают все карты, вытаскивают козырь из рукава, сбрасывают маски, и – вуаля! – все тайное становится явным.

Дело раскрыто. Враг повержен.

У меня не было врагов. Пожалуй, так же как и различных хитростей и уловок. В моем арсенале было только окно, которое я иногда могла распахнуть в нужный – тот самый правильный – момент, чтобы подслушать и подглядеть, но не для успешного завершения очередной операции, а лишь ради забавы.

Хотя в том году четырнадцатый все равно не радовал так, как раньше.

***

Малфой был холоден и бледен, сливаясь с фоном: волосами с белым, мрачным небом, темной одеждой с сухими, голыми деревьями, бескровной кожей с лежащим вокруг снегом и серыми глазами с темными тучами, нависшими, казалось, прямо над головой.

Он был угрюм, зол, расстроен и явно утомлен. На лбу красовалась новенькая, свежая царапина, а в вырезе пальто виднелся небольшой красно-фиолетовый рубец.

На улице было пусто, и его фигура хорошо просматривалась со всех сторон: двигался Драко резко, несдержанно; снег и лед громко хрустели под тяжелой поступью, а калитка только жалобно скрипнула, когда он пинком раскрыл ее и порывисто затворил за собой.

Дверь в четырнадцатый дом оглушительно хлопнула, когда Малфой скрылся внутри.

***

Старенький магнитофон подпрыгнул, взвизгнули динамики, огоньки на шкале ярко вспыхнули один за другим и загорелись ровным светом. Раздался веселый, несколько игривый голос ведущего.

– Поймала, – победоносно воскликнула Гермиона, подскочив на месте и повернувшись к Драко. – Поймала, Мерлин! Я поймала.

Он спокойно отложил бумаги, которые перебирал до этого, и медленно потянулся, придвинувшись ближе, сохраняя невозмутимый вид, но мне отчего-то показалось, что он разделял радость Гермионы.

– Сегодня не время говорить о потерях, разочарованиях и прочих горестях, – вещал ровный голос из недр радиоприемника. – Я думаю, вы согласитесь, что хоть Пожиратели и доставляют нам некоторые неприятности, мы неплохо держимся, – послышался смешок, а затем на короткое мгновение воцарилась тишина. Гермиона напряглась, взволнованно посмотрев на Драко, но как только он покачал головой и кивнул в сторону радио, оно вновь бодро заговорило: – Сегодня с нами тот, кого вы давно хотели услышать, а я давно хотел расспросить. Ну что, Равелин, как долго нам осталось вздрагивать и визжать словно девчонкам, услышав шорох или чужой шепот в собственном доме?

Гермиона вздрогнула и вновь посмотрела на Драко; в ее взгляде плескалось изумление, и, изучая их лица, я не сразу заметила, как пальцы Грейнджер крепко обхватили ладонь Драко, судорожно стискивая и сжимая все сильнее с каждый словом, доносившимся из магнитофона.

– Я не хотел говорить этого до последнего, Бруно, не горю желанием и сейчас, – проговорил низкий, неторопливый голос, – но все же я… нет, мы – мы все – можем смело заявить, что не согнулись под гнетом, мы держимся и твердо стоим на ногах. Не хотелось бы зазря обнадеживать наших слушателей, но, – на мгновение говоривший замялся, однако закончил твердо и уверенно: – Кажется, у нас есть все шансы победить в этой войне.

– Спасибо, Ромул, я и, уверен, все наши слушатели вместе со мной счастливы слышать это, – жизнерадостно отозвался ведущий.

Но Ромул, как оказалось, не закончил. Будто вспомнив нечто особо важное, он перебил Бруно и сбивчиво заявил:

– Но всем нам придется неслабо поработать во имя общей победы. Будьте стойкими, друзья, и продолжайте бороться… – голос постепенно затих, на заднем плане послышалось тихое шипение, которое становилось все громче и вскоре перекрыло все остальные звуки. Гермиона вмиг оказалась у радио, вертя ручки, постукивая по крышке, но то более не подавало никаких признаков жизни, кроме дребезжащего шума.

Эфир окончен.

Я встрепенулась, осознав, что все это время стояла у забора недалеко окна и меня было прекрасно видно всем прохожим и жителям других домов. Вот это прокол.

Я поспешила уйти, пообещав себе, что позднее обязательно обдумаю произошедшее и постараюсь разобраться.

Как старалась всегда.

***

«Война», «визжать и вздрагивать», «победа», «придется неслабо поработать», «не согнулись под гнетом» – по отдельности все слова и фразы имели для меня определенный смысл, но вместе…

Я терялась в догадках. С непоколебимой уверенностью могу заявить, что услышанное – подслушанное – в тот день было самым странным и причудливым за все годы. И к тому же немножко пугающим.

Война.

Что бы это могло значить?

***

Спустя три недели.

Гермиона выскочила из дома следом за Драко, стараясь не отставать от него, и на ходу громко и отчетливо давала Малфою какие-то указания. Он слушал, казалось, без особого внимания, лишь из вежливости кивая в нужный момент, но не особо сосредотачиваясь на ее словах.

– Нам нужен экстракт бадьяна и рябиновый отвар, обязательно запасись настойкой растопырника, захвати несколько укрепляющих, – Гермиона притихла, нахмурившись, и, кажется, тщательно обдумывала, каким еще премудрым названием поразить меня. Внезапно ее взгляд смягчился и как-то посветлел, когда она посмотрела на Драко и ласково произнесла: – И, пожалуйста, не забудь противоожоговую мазь.

Они остановились у калитки, и его губы резко дернулись, на лице стремительно появилась улыбка, которую он умело, хоть и чуть запоздало, перевел в лукавую усмешку.

– За ней я всегда смогу прийти к тебе.

Я знала, видела – она попыталась удержаться и остаться серьезной и собранной, подавить в себе все то, что вызвали эти слова и эта улыбка, но мы – все трое – понимали, что у Гермионы не было ни единого шанса.

Она смущенно рассмеялась и протянула руку, хлопнув Драко по плечу. Точнее, намереваясь хлопнуть, потому как Малфой успел перехватить ее ладонь, и, единожды поймав Гермиону, он уже не собирался отпускать ее.

Я задержала дыхание, когда заметила, как пальцы Драко легли на талию Грейнджер, а ее ладонь примостилась на его плече, а затем, выждав пару секунд, Гермиона начала что-то взволнованно нашептывать Малфою практически в самое ухо. Мое лицо покраснело практически так же сильно, как и ее, когда я представила себе, какие слова могли витать между ними.

– У меня осталось немного Кровевосстанавливающего, а у Молли наверняка найдется несколько флаконов Костероста для тебя… – донесся до меня проникновенный шепот, и я откинулась на подушки, стараясь найти хоть что-то романтичное в этих словах.

***

Рыжее пятно мелькнуло во дворе четырнадцатого дома.

Кажется, кому-то надоело сидеть в четырех стенах. Несмотря на погоду – конец февраля еще не радовал жарой и знойным солнцем, как ни крути – кот Гермионы не выдержал и отправился в обход по своим территориям. Мое настроение мгновенно поднялось, когда я увидела, как располневший, кажущийся из-за пушистой шерсти огромным котяра носится по двору, путаясь лапами в траве, напрыгивая на камни и зазевавшихся птиц и даже предпринимая попытки покорить ближайшие деревья.

Я думала, что за несколько часов, которые он провел во дворе, усталость сразит его, и, оказавшись дома, изнуренное животное поскорее отыщет себе местечко, чтобы наспаться вволю, однако, когда Гермиона принесла его домой, он первым делом нагрянул к Драко, запрыгнув на стол перед ним, и топтался там, упрашивая погладить, пока Малфой не выдержал.

И погладил.

***

Он бежал вперед, смешно перебирая лапками, иногда путаясь и спотыкаясь на ровном месте, иногда подпрыгивая и начиная кружить вокруг собственной оси то ли в попытке укусить себя за хвост, то ли ради моего веселья. Поводок каждый раз натягивался, тихонько вибрируя, а если происходила резкая остановка, он змеей опутывал лапы моего нового друга.

Это был маленький, смешной и невероятно обаятельный щенок с распушившейся шерстью, чрезмерно длинными ушами и любопытными пуговками-глазками, разглядывающими все и вся.

Собаку подарил Энди.

Он принес его в коробке, поманил меня пальцем и вынудил закрыть глаза, а потом – вуаля! – крышка откинулась, и на меня практически бросилось маленькое чудо – не чудовище – и за несколько мгновений влюбило в себя настолько, что вот уже неделю я не отходила от него ни на шаг. Тогда я помнила все: как долгий месяц, пока я была в доме бабушки, сообщения и звонки Энди поддерживали меня; как он обещал придумать способ, чтобы вернуть мне отличное настроение, а также свой шепот в ночи пару лет назад, когда я пожелала домашнего любимца. Конечно, мне не хотелось, чтобы он достался такой ценой, но все же… Я была рада.

Неожиданно поводок натянулся: пес, повинуясь своим исследовательским инстинктам, рванул вперед, кажется, завидев что-то ниже по улице. Я оторвалась от своих мыслей и подняла взгляд.

Он стоял чуть поодаль: расслабленная, отчасти небрежная поза; рукава были закатаны совсем как прошлой весной, так что татуировка вновь видна – приятнее на вид она не стала, одна рука в кармане, вторая подбрасывала в воздух прутик, поигрывая тонкой веткой. Ветер легко развевал белесые пряди.

Выражение лица Драко изменилось, когда он заметил нас: растрепанную девчушку и ее маленького пса, который очевидно нацелился на его палку. Его пальцы резким движением сжали ветку, будто по привычке, и на миг я споткнулась, завороженно рассматривая почти по-девичьи узкое запястье, ухоженные ногти и проступающие голубоватые вены. Тем временем растерянность исчезла с лица Малфоя, и он даже позволил себе улыбнуться уголком губ, наблюдая за жалкими попытками моей собаки – как же мне нравится в очередной раз упоминать об этом! – допрыгнуть до ветки.

– Нет, приятель, вряд ли это подойдет тебе, – добродушно сообщил Драко, присев на корточки и запустив руки в пушистую шерсть моего питомца, почесывая того за ухом и сминая загривок.

Я застыла, не выпуская из рук поводка.

Он не знал, как много это значило для меня.

Я завороженно глядела на него сверху вниз, приоткрыв рот от изумления и борясь с диким, разрывающим желанием протянуть руку и дотронуться до края его рубашки, чтобы убедиться – Малфой реален.

Сейчас, наверное, я была несильно младше того его – из самого первого воспоминания. Сколько ему тогда было? Семнадцать? Может, девятнадцать?

Сознаюсь честно, я стояла прямо напротив, смотрела ему в лицо, спокойно обводила взглядом фигуру, но и предположить не могла, сколько Драко на самом деле лет. Кто-то сказал бы – совсем мальчишка. Высокий, худощавый и нервный. С этим синяком на скуле, будто полученным в драке на заднем дворе во время какой-то вечеринки, с кривой ухмылкой в духе «плохих парней» из девичьего кино и, конечно же, с туманом таинственности и загадочности, вечно окутывающем его. Однако, несмотря на все перечисленное и еще несколько характеристик вдобавок, было что-то в его манере, в жесткой линии подбородка, в тени, залегшей под глазами.

Такое, что заставляло видеть в нем человека гораздо старше своих лет, заставляющее меня робеть не только из-за самого факта, что я почти разговариваю с Драко Малфоем, но и отчего-то другого неосязаемого и необъяснимого.

Драко в очередной раз потрепал щенка по холке, и я заметила, что все это время с его лица не сходило добродушное, едва ли не ласковое выражение.

– И как же тебя зовут? – спросил он, обращаясь к собаке, таким тоном, каким разговаривают большинство умиляющихся прохожих с хозяевами питомцев, и поднял на меня глаза, давая понять, что ждет ответа.

– Винсент, – застенчиво пробормотала я.

Неожиданно Малфой пораженно застыл, рука замерла на холке моего питомца.

– Прекрасное имя, – Драко судорожно сглотнул и медленно отвел руку – ту самую, левую, с уродливой отметиной – и убрал ее за спину, поднимаясь в полный рост и смотря на меня и моего пса так, будто знал о нас что-то такое, о чем мы и не догадывались. Тишина повисла в воздухе, молчание и неподвижность стали не то чтобы неловкими, но какими-то неправильными.

Тогда Малфой очнулся. Он мотнул головой, отгоняя мысли, и, словно спохватившись, суетливо запустил руку в карман.

– Угощайся, – немного неуверенно проговорил он, как если бы ему не часто приходилось делиться чем-то с другими, и деловито протянул мне кулек с разноцветными конфетами. – Берти Боттс.