Текст книги "Дневник Пита (СИ)"

Автор книги: fazezzia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Капитолий с его ловушками производит на меня пугающее впечатление. Снова в голове возникают сцены пыток, жестокости, смерти. Боюсь, как бы обстановка ни спровоцировала приступ. Еще эти безгласые с камерой…

И все-таки это происходит. Взрыв, и я вновь не управляю собой. Это ужасно, видеть, как твои руки убивают кого-то, но ты не в силах контролировать себя. Меня запирают в шкафу, я бьюсь, пока снова не ухожу в небытие. Когда я очнулся, мысль только одна – умереть. Но мне отказывают. Неужели они не понимают, насколько я опасен? Зачем Койн это сделала? И вправду, зачем? Неужели она надеется, что я убью Китнисс? Роли меняются. Настоящий переродок здесь только я. Вновь передо мной извечная задача – защищать Китнисс. Только на этот раз все сложнее: ведь бороться предстоит с самим собой.

Мы лежим внизу, под Капитолием. Китнисс дежурит. Я будто возвращаюсь на первые Игры. Темнота. Она дает мне банку с едой. Мы разговариваем как прежде. А потом она гладит меня по волосам, и на мгновение мне кажется, что вовсе не было Капитолия с его пытками, не было промывки мозгов. Первые опасения уходят. Я принимаю ее ласку. Мне тепло и хорошо от ее руки.

– Такие уж мы с тобой, вечно защищаем друг друга, – говорит она. «Всегда», – проносится у меня в голове. Тяжесть от потерь, преследовавшая меня последнее время, уходит. Я вновь чувствую кого-то дорогого рядом. Я по-прежнему люблю тебя, Китнисс.

Китнисс Китнисс Китнисс Китнисс… – шепчут сами собой губы. Внутри опять страх, ощущение угрозы. Руки содрогаются, но наручники тут же возвращают в реальность. Защищать ее, защищать до конца.

– Беги, Китнисс!

Начинается смертельная гонка. Они умирают, люди, которых я только-только начал узнавать. От осознания всего ужаса происходящего и чувства погони я снова теряю контроль. Наручники уже не спасают. Во тьме моей реальности появляется знакомое лицо: Китнисс.

– Пит! – раздается где-то по ту сторону. – Пит!

Она борется за меня. Борется, хотя я уже похоронил себя. У меня нет шансов, но она снова опровергает это. Ее губы грубо впиваются в мои, лишая меня дыхания. Мне казалось, я уже проиграл, но этот поцелуй что-то сделал. Будто вернул мне тысячу прежних, вкус которых я давно забыл. А вместе с ними волю к жизни, надежду.

Ее руки сжимают мои крепче наручников.

– Не дай им разлучить нас, – твердо говорит она. И побеждает. Также, как тогда на крыше рога изобилия. Я начинаю бороться ради нее. Теперь, пробираясь сквозь дебри своих воспоминаний, я с надеждой смотрю вперед.

В подвале Тигрис она обрабатывает мне руки. И снова дежавю. Первые Игры, пещера, наши поцелуи, лекарство. Привычка смотреть в прошлое, копаться в мусорке собственной памяти. Это весьма изматывающее занятие. Я устал. Может, пора жить настоящим, не оглядываясь? Падаю в сон. Просыпаюсь от боли в руках. Все затекло.

Не могу заснуть. В голове слишком много мыслей, слишком много вариантов развития событий. Я пытаюсь просчитать все, чтобы помочь ей, защитить ее. Так было всегда: Китнисс спасает Панем, а я спасаю Китнисс. Я вспоминаю наши ночи бок о бок без прежней ненависти. Я жалею ее, такую сильную и слабую одновременно. Она столько пережила за эти два года. Ни я ни она никогда не будем прежними. Мы повзрослели одномоментно, окончательно и бесповоротно. Я вспоминаю себя до Игр и не могу понять, как так резко стал тем, кем являюсь сейчас. Помню, как работал в пекарне, витая в своих мыслях о светлом будущем, в котором видел себя художником, как мечтал встречаться с Китнисс, как украдкой следил за ней, когда она приходила в лавку. Мне частенько доставалось от матери из-за своей мечтательности, она говорила мне, что пора взрослеть, пора понимать, что мы живем в ужасном мире, где нет места мечтам. А я все равно в душе радовался, что живу благополучнее многих, и голод, нищета где-то далеко и не очень то касаются меня. А потом в 11 лет я увидел Китнисс, привалившуюся к яблоне у нашего дома. Истощенную, промокшую от дождя, погибающую девочку. Я помог ей. И в тот день мой мир омрачился, и никогда уже его краски не были так светлы.

Она лежит рядом. Неужели все это было на самом деле: Игры, дом в Деревне победителей, тур, вторые Игры, пытки в Капитолии, восстание…? Столько событий… И все связаны с ней. Я долго злился на Китнисс, долго чувствовал боль из-за нее, но теперь, когда она вновь вернулась в мою жизнь, я больше не в силах расстаться с ней. Она единственный близкий мне человек на всем свете. И если я лишусь ее, то потеряю разум. Она нужна мне, чтобы выжить. Эти мысли вызвали желание коснуться ее, обнять как раньше, когда страх преследовал нас, и мы так нуждались друг в друге. Я невольно потянулся к ней, отчего наручники напряглись и звонко заскрежетали по поверхности трубы.

Но потом появились и другие мысли, я снова стал подозревать Китнисс. Почему именно сейчас она вновь стала налаживать контакт со мной, может ли в этом быть расчет? Я начал копаться в темной стороне вопроса, отчего сердце заколотилось еще сильнее прежнего. И вдруг из глубины сознания снова возник чудовищный переродок, разрывая мое сознание на куски. Будто в жутком параличе я несколько секунд боролся с наваждением. Наручники звенели в такт возрастающему тремору. Тело покрыл холодный пот, во рту пересохло. Я судорожно глотал влажный воздух и испуганно озирался по сторонам. Еще не вполне придя в себя, я услышал тихий голос Гейла:

Эй Пит, все в порядке?

Что? Да, в порядке. Подай воды пожалуйста.

Глоток за глотком я медленно пришел в себя.

Мы говорил о Китнисс. Он понимает меня, я его. Опять история нашего любовного треугольника. Кто из нас больше достоин ее? Кого любит она? Вечные вопросы без ответа.

Гейл говорит странную вещь:

– Она выберет того, кто, по ее мнению, поможет ей выжить.

Я думаю над этим, пока не засыпаю. «Кто поможет ей выжить». Странно, но мне пришла та же мысль. Мне казалось в тот момент, что я уже никогда не смогу любить кого-то по-настоящему. Что жизнь превратится в сплошное выживание, попытки жить нормальной жизнью, но не сама жизнь. Как, в самом деле, все сложится, если планы убийства Сноу осуществятся?

========== Часть 7 ==========

Отец подводит меня к Китнисс, соединяет наши руки и медленно говорит:

– Она поможет тебе выжить.

Слова отдаются в мозгу искаженным эхом:

– Я помогу ей выжить. Кто поможет ей выжить? Кто поможет мне выжить?

Отец еще что-то шепчет, а потом превращается в пепел. Огонь перекидывается с руки горящей Сойки-пересмешницы на меня. Я чувствую запах опаленной кожи и слышу шепот отца:

– Выжить, выжить, выжить…

Леденящая сталь наручников резко вонзается в перевязанные руки и выводит меня из мрачного мира снов в не менее мрачную реальность. Хочется взвыть от непроходимого отчаяния. Неужели пытка никогда не кончится? Я так устал. Я снова на крыше Рога изобилия без сил и желания бороться. Оглядываюсь по сторонам. Рядом лежит хрупкая 17-летняя девушка, крепко сжимая оружие в руках. По телу пробегает доведенный когда-то до рефлекса страх перед ней. Он засел в самые глубины меня, теперь я почти перестал замечать его. Я взглянул в лицо Китнисс и невольно вспомнил ее вчерашний отчаянный поцелуй. Как давно наши губы не касались друг друга. Внутри что-то мешает мне любить ее как прежде. Сомнение, зыбкое, скользкое, неуловимое, поселилось во мне. Навсегда. Смогу ли я когда-нибудь обнять ее без вороха беспокойных сомнений в голове? И важно ли это в конце концов? «Она выберет того, без кого не сможет выжить». Выжить бы для начала хотя бы одному из нас…

Утром обсуждаем план проникновения в Капитолий. Один хуже другого. Признаться, самые сумасбродные идеи предлагает Китнисс. Вот тебе и хладнокровный, мужественный символ восстания. К счастью ее ничто не сможет изменить. Даже пытки Капитолия никогда не выбили бы из нее этот порывистый нрав, эту эмоциональность, скрывающуюся за угрюмым выражением лица. Моя противоположность, мое совершенство, мой смысл жизни. Эти новые слова я трепетно храню в своем сознании, они помогают мне бороться с живущим внутри меня переродком.

Я четко вижу свою цель – защищать Китнисс любой ценой. Я тверд и уверен сейчас, в том, что происходит вокруг, какую роль в происходящем играю я и что меня ждет впереди. Я боюсь смерти, но больше нее я боюсь потерять себя перед смертью… Умереть не самим собой… мои руки дрожат уже не от расстройств головы и таблеток. Это волнение перед кульминационной точкой происходящего. Все мы понимаем, что рискуем теперь как никогда. Последняя битва трибутов. Самая страшная и самая важная битва нашего мира. Сможем ли мы до конца уничтожить поселившуюся среди людей болезнь? Сможем излечить мир от Голодных Игр? Я чувствую себя звеном общей цепи.

В суматохе города трудно понять что к чему. Навешанные сверху тряпки ужасно мешают, да еще снег. Иду за толпой в сторону резиденции Сноу. При мысли о том, что я в сердце Капитолия, где меня мучили и лишали всего человеческого я прихожу в критическое состояние, мутнеет сознание, снова начинается тремор. Унимаю дрожь как могу. Мое немного странное поведение вызывает у рядом идущих подозрение. Зажмуриваю глаза и с невероятным усилием воли вспоминаю все хорошее, что только способно придти на ум. Начинающийся приступ стихает. Продолжаю путь. В какой-то момент произошло нечто неожиданное – раздалось несколько взрывов. Толпа в панике начала разбредаться в разные стороны, я едва не упал на землю. Мне удалось прибиться к стене одного из домов и свернуть на параллельную улочку.

Здесь на удивление было мало беженцев. Потом я понял почему: миротворцы ведут группы людей для заселения в дома и магазины. Я оказался единственным, идущим против их движения, что привлекло ко мне внимание. Миротворец спросил, куда я иду. Я постарался говорить с капитолийским акцентом и сказал, что ищу свою семью. Раздался еще взрыв, в суматохе меня прибили к группе и повели в сторону от резиденции. Пока я исступленно думал, как исправить ситуацию, случилось нечто особенное. Миротворцы постучали в один из домов, спустя мгновение я услышал выстрел и увидел брызги крови на снегу. За дверью прятались повстанцы. Значит, они уже здесь, есть надежда! Началась борьба, беженцы с криками разбежались, кто-то из них наткнулся на ловушку и попал под огненную струю. Я скрылся и вновь направился к резиденции. Четко очерченная цель не давала приступу шанса начаться. Я видел ясно, что должен был сделать: найти Китнисс.

Я увидел ее. Среди брызг крови и кусков мяса на площади. Среди криков детей и рыданий взрослых. Приступ подступал от вида этого зрелища, ассоциации вызвали к жизни мой вечный кошмар. Нет, только не приступ, только не сейчас. Я стал праздным наблюдателем из глубин своего тела, которое на пару мгновений перестало слушаться меня. Я видел, как Китнисс прокричала имя сестры, как девочка с косичками назвала ее. Преодолевая помрачение сознания, я побежал в сторону Китнисс, а потом огонь накрыл площадь и опалил наряду с другими телами и мое тоже. От боли я наверно потерял сознание, потому что очнулся только в палате Капитолия.

Мне сказали, что я не приходил в себя неделю. Все это время шла моя главная битва с переродком внутри себя. В 13-м я познакомился с людьми, которые говорили, что цель их жизни – не дать болезни взять верх. Теперь я понимал их как никогда. Я чувствовал, что если не одержу победу сейчас, то вечно буду рабом своих приступов, которые могло спровоцировать все что угодно. Я видел странные сны. Там, по ту сторону сознания пришел момент, когда я устал бояться себя, и тогда переродок ушел, спрятался в логово на самом дне. Когда я проснулся, прежнее чувство неопределенности и спутанности мыслей и воспоминаний не ушло, не ушло чувство угрозы, исходившее от образа Китнисс, но я чувствовал в себе силы бороться. И больше не боялся. Словно я сломил дух собственной болезни.

Я едва смог открыть глаза после такого долгого сна. Тело онемело от неподвижности, было тяжело дышать. А вместе с сознанием пришла дикая боль. Я приподнял голову. Я весь был забинтован. Я вспомнил как совсем немного не добежал до нее, не успел закрыть от огня. Пламя накрыло меня со спины, опалило голову и плечи. Искусственная нога подкосилась от жара и немного расплавилась, и я упал на мертвые тела.

Я еще долго не могу встать, много думаю о прошлом и будущем, беспокоюсь за Китнисс. И тогда я наконец осознаю, что все почти кончилось, Игры позади, капитолийское правительство свергнуто. Теперь все может наладиться. И Китнисс… она… Я хочу быть с ней. При этой мысли мозг будто бы слегка, по старой привычке сопротивляется, не хочет верить. Меня гложут сомнения, смогу ли я быть рядом? Ведь я потенциально все еще опасен для нее. А потом приходят совершенно очевидные мысли, которые слегка затерялись в моих надеждах: меня наверняка будет судить новое правительство, я же предатель. Зачем тогда вообще думать о будущем? Вскоре я узнаю, что все еще нахожусь по защитой соглашения Сойки-пересмешницы. Хотя бы одной проблемой меньше. Ничего, скоро все кончится, и когда-нибудь Китнисс придет в себя и тогда у них с Гейлом все будет хорошо. Все скоро кончится, только как дальше жить мне?..

Нет, все еще не закончилось. Собрание Койн по поводу мести Капитолию, последние Голодные Игры. Я чувствую, что во время восстания мы что-то упустили. Разве мог вообще встать такой вопрос? Как после всего мы можем обсуждать это? Абсурдность ситуации просто поражает. Я уверен, что остальные думают также. Китнисс голосует за Игры. Она за новые Голодные Игры! Очнись, Китнисс! Разве ради этого были все наши жертвы? Она последнее время неузнаваема, я вижу ожесточение в ее глазах. Смерть сестры подкосила ее. Неужели нельзя вернуть прежнюю Китнисс, человечную, непокорную, справедливую?.. Я вижу только ее подобие в этих пустых глазах, обрамленных фиолетовыми веками, в этих сухих скулах, натянутых как барабан, в исколотых руках, безвольно мотающихся вокруг сгорбленного тела. Китнисс все еще горит в огне, все еще там, далеко. Она тоже жертва Капитолия. Из нее хотят сделать переродка, жестокого и беспощадного, жаждущего смерти капитолийских детей. Китнисс, не делай этого.

Я в бешенстве. Кажется еще немного, и наши пути с Китнисс окончательно разойдутся из-за этого. Но потом все меняется. Я вдруг понимаю ее замысел, когда стрела, приготовленная для Сноу, летит прямо в Койн. Она предотвратила это. Она уничтожила главное зло. Теперь с Играми покончено. Навсегда. Секунда облегчения, а потом я с ужасом смотрю на Китнисс, на ее руку с фиолетовой таблеткой… Никто ей сейчас не поможет кроме меня, Сойка-пересмешница выполнила долг перед Панемом. И многие будут рады, если она сейчас умрет вместе со старым миром. Но только не я.

Она едва не прокусила мне руку, когда я не позволил ей съесть морник. Она совсем про меня не подумала. Тебе нельзя умирать, Китнисс. Мы связаны. И ты еще будешь счастлива, обещаю.

Идет долгий суд, я выступаю в качестве свидетеля, и кажется мне удается убедить людей в необходимости поступка Китнисс. Хеймитч тоже старается. Царит суматоха. Китнисс под домашним арестом, меня не пускают к ней. Каково ей сейчас?..

Все эти дни меня трясет от мысли что я могу потерять ее сейчас, когда все кончено. Подумать только, спасти ее на Арене и потерять в мирное время. Такого я себе точно не прощу. Ночью меня мучают кошмары, самые жестокие за все время. Чувствую себя маленьким несчастным ребенком, бессильным против ужасов мира. Несколько раз я пытался увидеться с Китнисс, но ни меня, ни Хеймитча, ни даже ее маму не пускают. Гейл совершенно непонятно почему уехал во 2-й дистрикт. Я решаю спросить у Хеймитча и узнаю историю с парашютами и теперь понимаю, насколько тяжело было Китнисс. Она не только сестру потеряла, но и …возлюбленного? Лучшего друга это точно. Не могу скрывать, во мне загорается надежда, легкая, призрачная… Может, и я когда-нибудь смогу снова улыбаться и радоваться жизни…

В конце концов суд решает выслать Китнисс в родной дистрикт в изгнание. Так закончилась история сойки-пересмешницы. Китнисс вернулась домой. Вскоре приехал и я. Мне хотелось увидеть ее, но я боялся потревожить, испугать. Прошло еще мало, очень мало времени. И все-таки мы очень отдалились с тех самых пор, когда я попал в плен к Капитолию. Что-то оборвалось между нами, что было тяжело склеить. Требовалось время.

Но теперь я был уверен, что все наладится, я смогу быть рядом с ней. Может как друг, а может и как кто-то более близкий. Надежда крепко живет во мне. Я чувствую в себе силы для нового, для светлого. Я смогу ей помочь, вытащить из мрака ее скорби. Хотя что говорить, я сам скорблю по ее сестре. Никогда и ничто не будет как прежде.

Я хотел запомнить маленькую Прим так, как Китнисс помнила Руту – видела ее в цветах рядом с домом. Я пошел в лес и выкопал разноцветные примулы. Признаться, снова оказаться в лесу было не лучшей идеей. Лес – мое не самое любимое место. Иду назад и смотрю на фиолетовые, лиловые, белые цветочки. В них – частицы воспоминаний о прошлых днях ужаса и о юной смелой девочке, которая умерла, пытаясь помочь другим.

Мои картины становятся светлее и спокойнее. Рисую море, вспоминая Финника и Энни. Может, когда Китнисс поправится, я навещу ее.

Каждый день я прихожу к Китнисс со свежим хлебом, вместе с Сальной Сэй готовлю дня нее пищу. Мы вместе потихоньку помогаем Китнисс оправиться. Со временем она начинает оживать. Ее волосы, сбитые в колтуны, наконец расчесываются, она начинает выходить из дому. Я наблюдаю за ней слегка со стороны, слежу, чтобы в кувшине рядом с ее креслом всегда была свежая вода, но не говорю ей ни слова, пока она сама не начинает разговор.

Однажды Китнисс подошла ко мне с просьбой нарисовать тех, кто был убит во время Игр и восстания. Она говорила о книге памяти. Мы начали делать ее вместе. Общее дело сблизило нас. Мы нуждались друг в друге. Особенно я. Ночью возвращались кошмары, иногда были приступы. Я боялся одиночества и потому невольно стремился к ней. А она начала тянуться ко мне. И вновь меня терзали сомнения. Порой меня удручало то, что нас с Китнисс соединило отчаянье и боль прожитого. Ведь я любил ее как прежде, даже больше, но так и не мог понять, что же она чувствует ко мне. Я ощущал себя глупым мальчишкой, которого как мне казалось раньше, больше не существует.

Однажды мы сидели на диване в ее гостиной. За окном лил дождь. Мы сидели молча рядом с кружками допитого чая. Тишина была угнетающей, и я решил, что мне пора. Китнисс схватила меня за руку и попросила остаться. Она потянулась ко мне и обняла, я услышал, как она тихонько плачет, уткнувшись мне в плечо. Все ее прежнее одиночество и безысходность вдруг ярко представились мне. Я крепко прижал к себе Китнисс, она заплакала еще сильнее. С тех пор я ночевал у нее, крепко прижимая ее к себе, чувствуя почти позабытое волнение и радость, к которым теперь еще примешивалось острое сострадание.

И однажды, среди наших ночных разговоров я осмелился спросить самое важное:

– Ты меня любишь. Правда или ложь?

– Правда, – сделав легкую паузу твердо и взволнованно сказала она.

А потом я поцеловал ее. Мягко, нежно, бережно, наслаждаясь каждой секундой. И тогда я понял, как мне не хватало Китнисс все эти месяцы, как она важна для меня. Я хотел сказать ей все это, но она не отпускала мои губы и, кажется чувствовала то же самое. Со временем мы стали еще ближе, и тогда ушли в прошлое все мои сомнения и тяжелые мысли. Она была рядом, она вносила смысл в мою жизнь. И такое желанное, почти недостижимое когда-то спокойствие. Я чувствовал, что на смену выживанию приходит полноценная жизнь, со всеми ее радостями, печалями, победами, поражениями. И я не одинок перед этим безбрежным морем возможностей и опасностей. Она со мной. А значит все будет хорошо. Мы начинали жить заново. Вместе. Всегда.