Текст книги "Дневник Пита (СИ)"

Автор книги: fazezzia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Я стал привыкать к тому, что положение в дистрикте все больше ухудшалось. И так как сделать было ничего нельзя, эта тема меньше всего занимала меня. В общем, все время, что я провел на этой кухне, я провел в сомнениях насчет Китнисс. Хорошо, что Гейл крепко спал.

Меньше всего мне хотелось теперь видеть Китнисс, даже говорить с ней, пока я сам не разберусь, что же я все-таки о ней думаю. Ближе к вечеру ухожу к себе. На улице жуткая пурга, но в свой одинокий пустеющий дом совсем не хочется. Вся надежда на Хеймитча, но он пьян, так что придется все-таки идти восвояси. Не успеваю закрыть дверь, как раздается телефонный звонок. Китнисс?? Просьба о встрече? Неужели она начала доверять мне? Этот звонок придает мне сил и выводит из оцепенения последних дней.

Мы все ждем приговора Капитолия. Что-то грядет… В один из дней она пропадает. Я начинаю думать о побеге. Последние дни Китнисс твердила о восстании. Стараюсь не думать о худшем. Но получается слабо. И когда она возвращается, облегченно перевожу дыхание. Из меня с новой силой льется долго сдерживаемая нежность. Мы проводим много времени вместе в течение этой передышки. Моя любовь становится спокойнее и серьезнее. Я ухаживаю за Китнисс, как когда-то она на Играх ухаживала за мной. И когда она просит: «Останься со мной», я шепчу:

– Всегда.

А затем происходит то, чего все мы ждали: час расплаты. Я бесконечно восхищаюсь умением Капитолия столь изощренно играть чужими чувствами. Я даже посмеялся бы над его шуткой, если бы мне так сильно не хотелось плакать. Китнисс в свадебном платье, а затем в списке Квартальной бойни – более яркий контраст даже для моих живописных экспериментов – недостижимый идеал. Первая мысль, пронзившая мой мозг – это как все перенесет Китнисс? Вторая – что я могу сделать? Третья – где мое пальто? Нужно успеть поговорить с Хеймитчем до нее. А вдруг она что-то сделает с собой? Да нет, это уж слишком. Хеймитч ждал меня.

– А ты прибежал даже быстрее, чем я думал, – сказал он, опустошая новую рюмку.

За то, время что я шел, у меня возник в голове на редкость ясный план действий: сначала разговор с ментором, потом истребление все спиртных запасов в округе. Нет времени вытаскивать Хеймитча из запоя, нам троим нужны свежие головы. С Китнисс лучше пока не видеться, слишком тяжело. Не хватало еще мне опустить руки и погрузиться в пьяный угар или еще что-нибудь похуже. Нет, к черту чувства, пусть лучше мной руководит долг. Я обязан Китнисс жизнью, пора отплатить за это. Хеймитч не посмеет отказать. И не посмел. Интересно, где сейчас Китнисс?

Только не сидеть на месте, не позволять мыслям брать верх! ДЕЙСТВОВАТЬ! ДЕЙСТВОВАТЬ! Ближе к вечеру справляюсь о Китнисс. Говорят, она пришла пьяная и упала спать. Значит, я все сделал правильно. Только здравый смысл может сейчас спасти положение. Прочь страх, мы просто должны стать сильнее соперников. Сильнее Капитолия. Прочь чувства, хотя я вижу в глазах Китнисс, что ей очень не хватает мягкого и нежного Пита, которого она знала еще вчера. Увы! Даже дружба с ней теперь будет преступлением, никаких поблажек. Тренировки с утра до ночи, постоянная разработка стратегий, навыков, хитростей. Во имя ее жизни. Постепенно цель становится шире. Пора бы уже отомстить Капитолию за все его зло. Если не победим, то хотя бы вдохновим дистрикты на восстание.

Гейл оказался неплохим парнем. Я многому научился у него за время тренировок. Все чаще я вижу в нем будущего мужа Китнисс. Гейл будет заботиться о ней, когда я погибну на Играх. Нашел его фотографию для своего медальона. Мое тайное оружие, чтобы спасти Китнисс.

Я доволен результатом, теперь реальный шанс на победу есть. Но есть одно «но», которое порой заставляет меня вечерами безвольно падать в кресло: что бы я ни делал, Капитолий ни за что не позволит выжить ни мне, ни ей… Каждое утро я гоню эту мысль как можно дальше и клянусь, что сделаю все, что в моих силах для ее спасения, а там уже пусть случится, то, что должно случиться.

Поезд несет нас навстречу смерти. Я смотрю на смерть предыдущих трибутов на экране. Изучаю теперь уже не движения, а мысли своих будущих соперников. Позади Китнисс. Наверное, кошмары усиливаются перед Бойней. Наконец, я разрешаю себе чувствовать: раскрываю объятья для самой любимой во всей Вселенной девушки. Боюсь, что не смогу собраться, не смогу разжать этих объятий, не смогу расстаться с ощущением безграничного счастья, которое вспыхивает во мне от ее близости. Пожалуй, сейчас бы самое время умереть. В минуту счастья. Слово смерть в последнее время стало таким обыденным, что я даже переставал осознавать его истинный смысл.

Мне так безоблачно хорошо, что я не в силах первым разорвать наши объятья. Да что там. Я даже не могу оторвать губ от ее волос. Интересно, думает ли она сейчас о смерти или о нашем любовном треугольнике? Даже вспомнить смешно. Или, может, как и я просто упивается нашими объятьями?

А потом мы уютно садимся на диван и смотрим на такую обыденную для нас, искалеченных подростков, смерть.

В тренировочном центре нас ждут костюмы и грим, колесницы, сотни камер, тысячи зрителей и президент Сноу. Мне становится смешно: столько всего, чтобы убить двух неугодных подростков. Не проще ли было бы устроить обычную казнь, дешевле все-таки. И как же вся эта ситуация страшно мешает Сноу спокойно сидеть среди своих роз, потягивая вино. Меня развеселил тот факт, что этот изверг наверняка провел без сна не одну ночь, судорожно соображая, чем нас добить.

А между тем, мы стали сильнее. В отличие от прошлого года, теперь мы боремся сообща, и это внушает уверенность. В лифте я даже подшучиваю над Китнисс. Какая она совершенная, любовь моя!

Но расслабляться не приходится: новый удар Сноу. И опять по Китнисс… Дарий.

Хочется утешить Китнисс, сжать в объятьях, но она закрылась от меня. Надолго, учитывая сколько нам осталось. И только перед индивидуальным показом она позволяет хоть как-то поддержать ее. Наши пальцы сплетаются, я вновь обретаю уверенность, готовность двигаться дальше. Индивидуальный показ сближает нас еще больше, мы оба в глубине души понимаем, что смерть практически неизбежна, и на пороге этой пропасти хотим только одного – быть вместе.

Все прежние клубки мыслей исчезли, оставив ясность в голове. Впервые в жизни я не хотел больше, чем у меня было.

Только тепло и свет. И эта гармония не только оттого, что я с ней, но и потому что ей хорошо. Она безмятежно спит в моих объятьях. Как же это здорово! Можно сказать, что это главное мое достижение: я один могу защищать ее от кошмаров.

Ее руки крепко сжимают мое тело. Я смотрю на ее все еще детское лицо. Наблюдаю за тем, как солнечный луч, ударившись о стену, медленно-медленно укорачивается. Он касается ее подушки, в другом месте пересекает сжатую в колене ногу, выбившуюся из-под скомканного одеяла. Как бы спокойны не были ее сны, Китнисс довольно сильно ворочается. Иногда я просыпаюсь от того, что она грубовато устраивается поудобнее или ложится на мою руку так, что та к утру начинает ныть. Моя милая девочка…

И вот она приподнимает голову и сонно озирается вокруг. Проснулась.

– Ни одного кошмара, – говорю я.

– Ни одного, – подтверждает она, положив голову на мою подушку и вновь закрыв глаза. Испуганное поначалу лицо приобретает прежний спокойный вид, на губах блуждает переменчивая улыбка.

Целый день наш, только наш. Он полон романтики, безмятежности, спокойствия, понимания, заботы. Возможно даже любви… Ну немножко. Лучший день в моей жизни. Подумать только, я провел его в Капитолии.

Пока она спит у меня на коленях, я думаю о завтрашнем шоу. Знаю, что с этим днем уйдет, возможно, и прежнее отношение ко мне Китнисс. Потому что я готовлю бомбу не только для Капитолия. Боюсь, как бы Китнисс не убила меня до начала игр за свою мнимую беременность. Но я знаю, что это нужно сказать, ради всех дистриктов. Она поймет, должна понять. Надо внушить всем отвращение к Голодным играм. Тем более Китнисс вполне могла забеременеть, если бы наши отношения были правдой. Поэтому на шоу я говорю Фликерману:

– … если бы не ребенок.

Зал беснуется от возмущения. Я сделал свою часть задания, вслед за Цинной, которого, возможно, больше не увижу. Создатель сойки-пересмешницы практически мертв. Мы все мертвы: победители Игр, не сговариваясь, движимые лишь общей ненавистью к Капитолию, взявшись за руки, делают шаг к его уничтожению. Вот оно – начало восстания.

========== Часть 4 ==========

Вода! Повсюду! Почему я все еще жив?? Отличный из меня вышел защитник! Как быть? Я вдруг с горечью понимаю, что снова становлюсь обузой для Китнисс. Может, было бы и лучше, если Хеймитч занял место трибута из 12-го. Так обидно! Все тренировки, все усилия – все пошло насмарку!

Первое время нахожусь в абсолютном параличе. Потом судорожно ищу глазами Китнисс. Она разговаривает с Финником. Значит, он наш союзник. Никогда не думал, что буду этому рад. Хотя пока я готовился к Бойне, заочно узнал его, и узнал далеко не с худшей стороны. Что-то в этом парне, показном и напыщенном на публике, непроницаемо серьезном на Играх, говорило о том, что ему приходится скрывать настоящего себя. Это далеко не бесчувственная машина-убийца, подобная Катону. Но гадать о его душевной организации некогда, мало ли что может сделать Капитолий с человеком. И еще, что приятно, ревновать к нему нет повода. Он влюблен в некую Энни, одну из победительниц.

В общем, когда Финник ко мне подплыл, я уже точно знал, что ему можно доверять. К тому же при желании он мог легко убить меня на расстоянии своим трезубцем. На его руке браслет с сойкой. Еще один знак доверия. Так формируется наш союз – мы с Китнисс, Финник и как ни странно старушка Мэгз. Но тут замечаю, что моя дорогая невеста не очень-то доверяет Финнику. Это меня удивляет. Возможно, потому что ей не приходилось на прошлых играх быть в союзе с кем-то кроме малышки Руты и она не знает, как к подобному относиться. Конечно, может произойти всякое, но на первых порах мало выгоды можно извлечь из убийства союзника. Вся его польза в том, чтобы иметь больше сил для охоты за другими, а внутренние разбирательства начинаются уже после. Тем более Финник один против нас с Китнисс. В общем, как ни глянь, она напрасно скалит зубки. И еще мне кажется, что они – Китнисс и Финник – чем-то похожи. Взглядом на жизнь, практичностью, хладнокровием, бесстрашием. В отличие от меня, человека-исключения на этих играх. Так они назвали меня. Потому что им, как и всем здесь, приходилось убивать. Мне – нет. За меня все сделала Китнисс. Звучит не очень, но это факт, к которому я сам порой не знаю, как относиться. Хотя, что об этом думать, все равно это ненадолго. Во второй раз мне не уберечь свои руки от крови…

Я знаю еще одно исключение, то есть одну – Энни Креста. Ей тоже не пришлось убивать. Ее образ хрупкой, разбитой Играми девушки, причудливо связан с Финником. Иногда мне кажется, что для Финника она – то же, что я для Китнисс. Некий островок тепла и добра, в котором можно укрыться от жестокости нашего мира. Даже, несмотря на то, что мы с Китнисс не вместе, я знаю, что нужен ей именно поэтому. Я могу уравновесить ее порывистый, страстный нрав, агрессию, уменьшить недоверие к людям, пессимизм.

А между тем враждебная искра все еще маячит между Финником и Китнисс. Хотя скорее с ее стороны. Только этого не хватало. Становлюсь между ними, пытаясь разрядить обстановку. Чувствую, что вынужден буду стать ведущим команды, иначе эти двое точно поубивают друг друга. Иду впереди и разрываю ножом восхитительно красивую зелень невероятного леса. Я видел что-то похожее только по телевизору. Такие насыщенные цвета, такие необычные формы! Оказаться бы здесь при других обстоятельствах. Интересно, в какой части Панема находится это место? Подумать только, что после игр сюда будут приезжать праздные капитолийцы и в подробностях вспоминать, как мы несколько дней убивали друг друга. Я с отвращением вспоминаю репортажи об этом, столь часто транслировавшиеся по телевизору.

Воздух влажный, но нет ни одного ручейка. После соленой морской воды жажда становится просто нестерпимой. В прошлый раз я выиграл время и быстро нашел реку, но здесь даже намека нет на какой-либо источник. Мы все надеемся, что вода отыщется на другой стороне арены. Пока я думал об этом, взвешивал в голове все возможные варианты развития событий и вообще анализировал наше положение, моя рука, вооруженная длинным ножом, продолжала резать листья. От влажности шрам на ноге начал ныть. И тут при очередном замахе Китнисс выкрикивает: «Осторожно!», я машинально опускаю руку, чувствую как все тело подбрасывает от разряда и отключаюсь. Что было со мной в те несколько, как мне сказали, минут, я не помню. Провалился в черноту. Потом глаза фокусируются на лице Китнисс. Приятно, что именно ее я увидел очнувшись. Надеюсь, никто больше не пострадал. Еле ворочая языком, говорю: «Осторожно, впереди силовое поле». Тело какое-то ватное, но главное, что хоть и не четко, но отзывается на мои команды. Особенно я боялся за искусственную ногу. Но в целом со мной все в порядке, учитывая грозившую опасность вовсе умереть, о чем не замедлила сказать мне моя напарница. А вот она сама не своя, рыдает, дрожит, смеется. Видимо, я всех здорово напугал. Бедная моя Китнисс, никак не может успокоиться, теперь я уже переживаю за нее.

Меня спас Финник, отныне я в нем еще более уверен. Пока я благодарю его, Китнисс находит мой талисман с сойкой. Надеюсь, она не догадается, что его можно открыть. Еще рано для моего тайного оружия.

Надо идти дальше, но я чувствую, что не могу. Хоть немного мне надо придти в себя, ибо тело все еще ватное. Китнисс настаивает на привале, и я про себя благодарю ее, хотя опять чувствую себя обузой. Эх, ну почему я такой неуклюжий! Спустя время сам настаиваю на продолжении пути, ничего, справлюсь.

Мы идем по дуге. Похоже, арена представляет собой идеальный круг, с не очень то большим радиусом. Распорядители хотят, чтобы мы почаще сталкивались, прекрасно. Этого стоило ожидать. Странно, что пока еще мы не встретили никаких животных. Хотя не могу сказать, что был бы этому рад. После переродков на прошлых играх любое четырехлапое существо вселяет в меня подозрение.

А между тем жажда становится невыносимой. Зато появилась еда. Я как истинный кулинар снабжаю всех поджаренными на силовом поле зверьками.

Вода все-таки находится, в виде живицы деревьев. Теперь наконец-то можно свалиться в сон. Давно я не чувствовал себя таким выжатым. Просыпаюсь от крика Китнисс: «Бежим! Скорее!» Я вскакиваю как сумасшедший, но ничего не понимаю. Потом чувствую сладковатый противный запах, Китнисс кричит, что это ядовитый газ и тащит меня за собой. Я чувствую, как искусственная нога начинает мало-помалу отказываться работать. Неужели это конец?.. Бегу, что есть сил, но понимаю, что этого недостаточно. Затем с ужасом замечаю, что не чувствую левую часть лица и левую руку. Ужас заставляет меня бежать быстрее, но смертельный туман лижет пятки. Искусственная нога вот-вот подкосится. И тут я чувствую, как Финник подхватывает меня и взваливает на свое плечо, правой рукой держу его оружие. Потом в полусознательном состоянии замечаю, как уходит Мегз. Смерть вот-вот настигнет нас…

Мы выжили. Это не случайность. Распорядители решили поинтриговать зрителей. Может, они еще и сценарии составляют? Туман отступил как раз в тот момент, когда мы упали без сил. Все идеально: есть накал, есть жертва, есть надежда.

После небольшой передышки нас ждет новое испытание – обезьяны. Мерзкие твари. А ведь в детстве я любил рисовать их. Новая жертва. Рейчел… Я помню, как мы трое (с ее напарником из 5-го дистрикта) возились с красками для маскировки в тренировочном зале. Китнисс звала их морфлингистами, не знаю, с презрением ли. Я вспоминаю их глаза. В них тот же отпечаток безнадежности, какой я порой замечал у Хеймитча. Им тоже сломали жизнь. Не сказать, что мы стали большими друзьями, но любовь к цветам, краскам, живописи нас объединяла. Хорошие ребята, хоть и немного специфичные. За те несколько дней они невольно помогли мне взглянуть иначе на некоторые вещи. Возможно, общение с ними подтолкнуло меня изобразить Руту на индивидуальном показе. Теперь они стали частью истории.

Рейчел лежит с окровавленным горлом, она вот-вот испустит дух. Вспоминаю все наши разговоры, пытаюсь погрузить ее в мир красок, оттенков, цветов. А в душе все сжалось. Теперь я понимаю боль Китнисс над умирающей Рутой. Рейчел спасла мне жизнь. Как оплатить этот долг?.. Помимо боли физической теперь меня мучает и душевная боль. С тоской смотрю, как планолет уносит ее тело. После случившегося падаю в сон в надежде забыть все это хотя бы на время.

Число наших союзников увеличивается, и я смутно начинаю думать о каком-то общем заговоре среди трибутов. Почему Финник вызвался нам помогать? Вспоминаю его разговор с Китнисс о жесте единения победителей на шоу Фликермана. Конечно, ожидать, что все откажутся убивать друг друга глупо, но, возможно, есть что-то еще. То, во что нас с Китнисс не посвящают. Или только меня? Внутри просыпается застарелая обида на Хеймитча и его маленький заговор с моей напарницей. Мысли немного переключаются в другом направлении: наверняка между этими двумя есть соглашение насчет моей жизни. Налицо, что Китнисс как может оберегает ее. В этом и не стоило сомневаться. Но все дело в том, что я хочу жизни для нее. Похоже, пора применить свой медальон. Остаться бы с ней наедине.

Но потом происходит нечто ужасное. Китнисс и Финник убегают в джунгли. Их отделяет какое-то поле, они кричат, бьются о невидимую преграду, затыкают уши. Я жду, когда из леса появятся враги, но никого нет. А между тем Китнисс продолжает корчиться на песке, зажимая уши. Сколько длилась эта пытка? Оставшиеся пытаются понять, что происходит, я колочу оружием по гадкому полю, но на нем ни царапины. Еще бы… Что же делать??? Китнисс! Китнисс!

Наконец-то пытка заканчивается, и моя любимая падает ко мне на руки. Проклятый Капитолий! Подключаю все свое умение убеждать, чтобы успокоить ее, а сам едва могу придти в себя. Маленькая моя, качаю ее на руках как ребенка. И все же благодарю высшие силы, что это были только сойки-говоруны, а не что-нибудь грозящее смертью. Тогда я бы точно свихнулся рядом с этим проклятым невидимым полем.

К вечеру появилась возможность поговорить с Китнисс наедине. Мы караулим наш лагерь. Я достал медальон с фотографиями ее мамы, Прим и Гейла. По лицу вижу, что это произвело действие. Но какое? Мы все спорим и спорим. В конце концов, она говорит: «Ты нужен мне». Это почти «я люблю тебя». В других обстоятельствах я бы просто растаял от этой фразы, но сейчас мне очень не хотелось переводить все на сентиментальный лад. Нужно сказать ей еще много всего о ее семье, о ее значении в ходе восстания, чтобы не осталось никаких сомнений. И в тот момент, когда я со вздохом готовлюсь начать все сначала, она останавливает меня поцелуем. Да, это самый эффективный способ сделать так, чтобы я замолчал. Китнисс хорошо меня изучила. Но я сопротивляюсь, куда важнее любых поцелуев ее жизнь, которую она должна помочь мне сохранить.

– Китнисс… Остановись, – она держит мое лицо в руках, ее губы скользят по моим. От этих пьянящих движений я слабею, но все еще пытаюсь мягко отстраниться и сказать ей.

– Китнисс, пожалуйста, это… – но она упряма не меньше моего, – это так важно!..

– Ничего не говори, Пит, – ее страстный шепот заставляет мурашки бегать по телу.

– Китнисс, – из последних сил шепчу я, но когда она вновь целует меня, еще более горячо и требовательно, разговор явно окончен.

Эх, Китнисс, что же ты делаешь со мной! И с собой! Конечно, спустя мгновение я уже забыл, о чем хотел говорить. Китнисс была такой страстной, настойчивой, открытой. Как я мог устоять?

Мои руки скользили по ее спине. Она погрузила пальцы в мои волосы, и это сводило с ума. Мы задыхались от всех этих ощущений, но едва переведя дух, вновь жадно искали влажные губы друг друга. Такой вот неожиданный, но невероятно приятный подарок судьбы. Забыв обо всем, я наслаждался нашей близостью. Китнисс нащупала замок моего комбинезона и неуверенно потянула его вниз. Холодок ее пальцев на моей груди. У меня стучало в висках. Но удар молнии в дерево вернул нас в реальность. Мы испуганно обернулись на звук. Вспышка исчезла.

– Чертова молния, – заворчал проснувшийся Финник, сердито потирая глаза. – Теперь мне не уснуть. Давайте я сменю одного из вас.

Он поднимает голову, смотрит на нас, застывших в объятиях друг друга и добавляет:

– Или обоих. Я справлюсь один.

– Это слишком опасно, – говорю я немного разочарованно. – Я не устал. Отдыхай, Китнисс.

Поднимаю ее за руку и веду к остальным. Чувствую, как горят щеки, когда я обратно застегиваю молнию. Китнисс смущена не меньше. Я оставляю ей свой медальон и говорю совершенно искренне, добавляя к сказанному прежде:

– Знаешь, из тебя выйдет отличная мать.

Пусть она не дала мне договорить, но от намерения спасти ее я не откажусь. А для зрителей кладу руку на ее живот во время этой реплики. Легенду тоже надо поддерживать. Наблюдаю, как она сжимается в комочек на песке. Уснет ли без меня? Надеюсь, что да. Ведь я по-прежнему рядом, оберегаю ее сон. Любимая.

Улыбнувшись своим мыслям, медленно возвращаюсь к Финнику, который потягивает воду из глубокой раковины. Неосознанно играюсь с бегунком на молнии, и мысли о произошедшем несколько минут назад не дают мне покоя. Сейчас я бы с удовольствием подежурил один, но тут же оставляю эту мысль. Я буду слишком невнимательным сторожем.

– Извини, что помешал вам, – говорит Финник, откладывая в сторону опустевшую раковину.

– Да нет, ничего.

Он усмехнулся.

– В смысле нечему было мешать.

Он усмехнулся еще раз.

– Знаешь, Пит, ты делаешь Игры совершенно исключительными. Не так часто можно увидеть здесь истинную романтику.

Теперь усмехаюсь я.

– Что ж, по крайней мере, это вносит разнообразие.

С минуту мы молчим, потом еще говорим на разные темы: о Хеймитче, о прошлых Играх, о Мегз и Рейчел, о Китнисс. Я узнаю о Финнике много нового и с горечью думаю о том, что рано или поздно мы станем врагами…

Следующий день проходит мирно. Я убеждаю Китнисс пока что остаться в союзе. Взвесив все, я решаю, что это пока что безопаснее. Нахожу жемчужину и радуюсь как ребенок. Я никогда не видел ничего подобного. Маленький, почти идеально круглый перламутровый комочек. Конечно, дарю находку любимой. Вижу по ее глазам, что она вспомнила вчерашний разговор и осталась тверда в решении пожертвовать собой. И понимаю, что я сам виноват. Окрыленный прошлой ночью, я позволил себе быть слишком беззаботным. Пора вернуться к реальности и отбросить сантименты. Больше мы не говорим. Последняя дань нашим чувствам – сомкнутые ладони. Внутри тягостное чувство в ожидании завтрашнего решающего дня. Скорее всего, это мой последний день. Вспоминаю 12-й, он предстает как из другой жизни. Неужели где-то еще есть это место, окруженное лесами и горами? Там стоит старая пекарня с одинокой яблоней у входа. Там остались мои родители, братья, друзья, школа, новый дом, так и не ставший родным, мастерская с недоконченными картинами. Она, возможно, вернется туда. Посмотрит на мои вещи, поговорит с отцом, поплачет на плече у Хеймитча. Да нет, что это я несу. Не будет уже ничего прежнего, никогда больше. Сноу не позволит ей вернуться. Она убежит в леса, она будет бороться против Капитолия. А может когда-нибудь, покончив с Капитолием, она вновь начнет жить, у нее родятся дети, и она расскажет им обо всем… Может быть.

Что было дальше? План Бити, разрушивший мой собственный. Я проклинал себя за то, что не ушел из союза, когда Китнисс просила об этом. Наивный идиот. Она ушла с Джоанной, а я промолчал. Надо было настоять на своем. Но из-за меня они бы не успели. Чертова нога! Все произошло так стремительно. Нападение, смерть Бити, долгая схватка с Рубакой, поиски Китнисс, взрыв… А потом я умер.

========== Часть 5 ==========

Уж лучше бы умер. Я в лапах Капитолия, и он сделает все, чтобы я пожалел о том, что выжил. Это я понимаю еще до начала пыток. Романтичный милый мальчик исчезает после первых электрических разрядов. Допросы, побои, безгласые, умирающие передо мной в жутких мучениях… стоит ли говорить об этом, стоит ли вспоминать это?

Убить себя совершенно нечем. Мельком вижу в камерах Джоанну, Энни, Энобарию… Когда я не сплю или не лежу в полубессознательном состоянии, машинально размазывая свою кровь по безупречно белому полу после побоев, то слышу их крики и вопли. Так проходят дни, страшные, черные, полные тягучего отчаяния. Со временем я лишаюсь воли. Когда мне говорят: «Встань», я встаю. Сопротивляться как раньше нет сил, да и смысла тоже. От этого мои мучители только усиливают пытки. Мне постоянно что-то вкалывают в руку. Наркотики? Неважно. Это немного притупляет боль во всем теле. Я стал марионеткой. Они заставляют меня сказать то, что им нужно. Хотя нет. Я почти марионетка. Я позволяю себе быть ею. Я знаю, что все еще могу защитить Китнисс, просто надо запастись терпением и ждать информации.

На допросах я узнал куда больше, чем эти капитолийские ублюдки вытянули из меня. Вся ирония в том, что им известно многое из того, о чем я слышал впервые. Они говорили, что Китнисс разрушила арену и улетела на планолете. Они говорили, что Китнисс в 13-м. Чушь какая, его же не существует. Они хотели сказать в 12-м? Но судя по их словам 12-го больше нет. Меня оплетают ложью? Мозг не желает воспринимать столько невероятной информации. Все кажется бредом. Но в камере в долгие часы перед пытками я начинаю складывать кусочки мозаики в своем воспаленном мозгу. Почему меня не убили на арене, почему Капитолий мучает меня? Был заговор, и Китнисс, несомненно, в него посвящена. Возможно, даже, что она являлась ключевой фигурой. Почему Бити послал ее с мотком проводов? На ней лежала миссия взорвать арену. Наверняка сейчас восстания по всей стране. А я так же как и большинство игроков были брошены там, как пушечное мясо. Вот идиот, а я-то верил, что нужен ей, верил, что мы заодно. И она не сказала мне ни слова, она по-прежнему не считает меня достойным доверия. А я все равно ее люблю. И защищаю. Больше мне некого защищать. Все, кто был мне дорог, погибли. Кроме нее. На шоу Фликермана меня привели, всверлив мне в мозг заученные под действием наркотиков слова. Теперь Капитолий пытается сделать меня в глазах народа своим приспешником. Да, ему, несомненно, нужен трибут-предатель, который встанет на сторону «мира» и прекращения восстания. Для меня это единственная связь с Китнисс, возможность сказать ей что-то важное в случае необходимости. Поэтому даже без наркотиков я говорю все, что они просят. А еще я оправдываю Китнисс, говорю, что она жертва заговорщиков. А сам себе тихо шепчу внутри: «Как ты могла, Китнисс?».

Не верю ей, но радуюсь, что она далеко от Капитолия, радуюсь, что здесь я наконец-то могу ее защитить. Своими словами. И защищаю, когда в надежде, что это не успеют вырезать из эфира, говорю: «…а ты в 13-м к утру будешь мертва».

После сделанного, я тайно начал мечтать, что меня убьют. Избили меня, конечно, сильнее чем обычно, но я с разочарованием чувствовал, что все еще жив. На какое-то время обо мне забывают. Несколько дней я отлеживаюсь в своей камере, с болью делая каждый вдох. Иногда тихонько разговариваю с Джоанной, которая сидит в соседней камере. Но после небольшого затишья начинается самое страшное. Воображение Капитолия в вопросах пытки поистине безгранично: прежде чем убить меня физически, было решено лишить меня души. Наши предки, верившие в ад, вздрогнули бы. Нет более изощренного дьявола, чем сам человек.

От сеансов промывки мозгов в голове остались лишь кусочки воспоминаний, как стеклянные осколки. Стоит лишь неосторожно тронуть их, как руки тут же оказываются в крови. Но я довольно подробно помню второй сеанс. Тогда и только тогда во мне еще были силы сопротивляться этой худшей из пыток, когда почти физически ощущаешь, как твои мозги вытаскивают и перебирают. Я боролся до последнего. В первый раз я был слишком не готов, к тому, что ждало меня. Я едва не лишился рассудка, провалившись в какое-то небытие. Потом я слышал, как они говорили: «Немного снизьте ему дозу. Нам не нужен некачественный результат». А в последующие уже с трудом отличал сон от реальности. Сплошные осколки, острые, кровавые осколки…

Вот что было на втором сеансе.

– Вкалывайте ему осиный яд.

– Неет! – кричу я. Ужас перехватывает дыхание. Бледно-желтая жидкость исчезает из шприца и копошится в моей руке. Как это подло, лишить меня всякой возможности защищаться. Прошло пару минут. Яд обостряет все органы чувств, и тогда я с омерзением ощущаю свое тело, грязное, липкое от пота и засохшей крови. Пальцы сильно дрожат. Как быстро действует чертов яд! Сегодня побоев не было, меня ждут активные психологические пытки.

– Нет! Нет! Пустите меня, ублюдки! – я пугаюсь звука собственного голоса. Он какой-то омерзительно хриплый, похожий на рык зверя. Может я и есть зверь? Увидеть бы свое отражение. В бессмысленной ярости я начинаю метаться в металлических оковах, сдавливающих руки, ноги, живот и шею. Затем ярость сменяется слабостью. В глазах мутнеет. Я все еще пытаюсь бороться. Но выхода нет и надежды нет. Эта мысль все крепче захватывает мозг.

– Не бойся, Пит, – говорит мне незнакомец в белом халате. Его лицо непроницаемо официально. Кожа смуглая, белая борода выстрижена в виде 2-х идеальных квадратов. – Мы просто поговорим. Я твой друг.

Голос его мягок, но надменен.

Я все никак не мог сфокусировать зрение. Потом я почувствовал, что когда я меньше двигаюсь и ровнее дышу, мне легче справиться с действием яда. В это время к моей руке подключили какие-то датчики, и незнакомец порой бросал взгляд на стену кабинета, где монитор показывал разные данные: частоту сердечных сокращений, адреналин и т.п. Следом шла голова, я не сопротивлялся, когда на нее посадили довольно плотно облегающий металлический обод с проводами. И тогда на втором экране появились какие-то цветные диаграммы, графики, снимки мозга. Я готовлюсь к нападению. Боюсь закрывать глаза, воображение уже рисует черт знает что. Страх все еще внутри. Справиться бы с ним. И тут разговор начинается.

– Скажи, Пит, ты скучаешь по родителям?

– Да, – Кто это говорит? Это я ответил? Как это получилось помимо моей воли? Вопрос искренне удивил меня. Он никак не вязался с прежними о восстании. Но еще больше я удивился своей неконтролируемой говорливости. Словно мои мозги подключили к другому человеку, и он пользуется ими как хочет.