Текст книги "Жизнь в диссонансе (ЛП)"

Автор книги: everythursday

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Да, но… если бы над животными там издевались, все обернулось бы по-другому. Цель должна быть оправдана.

– Для него она была оправдана.

– Да, – медленно произнесла Грейнджер, – но нарушать закон стоит, когда исход повлияет на многих людей. В случае распространения наркотиков. Или насилия, убийства. Нельзя отпустить убийцу на свободу, потому что ему казалось, что принести кого-то в жертву было целесообразно.

– Власти приказывали одним убивать других во имя чего-то, что считали целесообразным, и те люди на свободе. Однако они все равно убийцы.

– Да, но цель оправдывает средства. Пожиратель бросает в тебя Аваду, потому что ты полукровка. Мракоборец отвечает ему Авадой, чтобы предотвратить твое убийство. Цель Пожирателя, в отличие от мракоборца, не оправдана. А если мракоборец вдруг убьет кого-то, потому что ему не понравилась чужая внешность, походка, или из-за того, что человек сел не на то место, это убийство.

– Бывают обстоятельства, когда сложно определить грань между двумя сторонами.

– Верно. Но мы делаем все возможное с тем, что имеем. – Грейнджер пригубила сок и отставила стакан на стол. – Знаешь, Луна… помнишь ее?

– Лавгуд? Помню. – Прошел всего год, а не десять. Иногда из подвала ему все еще мерещились ее крики и удары по решетке.

– У нее есть книга, где говорится, что наша суть определяется в момент, когда родители дают нам имя. Там даже перечислены проблемы со здоровьем. – Грейнджер наклонилась вперед, на ее лице явно читалось, с каким скептицизмом она относится к этой идее. Драко был согласен. – Но попадаются и более-менее точные описания. Про Гарри с Роном оказалось довольно верно, хотя основные черты характера не упоминались. Нас с тобой в книге вообще нет.

– Неудивительно.

Удивляло другое. Драко было интересно, с чего вдруг Грейнджер проверять его имя, но, быть может, ее любопытство касалось того утверждения, что он человек-загадка. В книжке Лавгуд она ответа не найдет.

Грейнджер улыбнулась, легко и просто, и Драко не смог отвести взгляд.

– Я понимаю, откуда у теории растут ноги. Нечто неподвластное нам так или иначе определяет нашу суть. Но мне интересно, каким образом описания чаще всего получаются довольно точными и объединяет ли людей что-то еще, кроме…

– Основных инстинктов, – договорил Драко.

– Именно! Всем же иногда бывает трудно подобрать нужные слова. Мы все хандрим. Бываем прямолинейными. Или неуверенными. Самыми разными. Поэтому странно, что мы не можем найти общий язык, хотя как раз-таки общего у нас как у людей много.

– За это «общее» можно ошибочно принять свойство характера, которое каждый проявляет по-разному. Если вы оба упрямые, это не значит, что у вас есть точки соприкосновения.

– Но это же одна и та же черта. Мы с тобой упрямые. Это связь между…

– Здесь нет никакой связи, потому что у людей разные точки зрения и человек в одиночестве не выиграет спор за два разных мнения. Один упрям в одном, другой – в чем-то противоположном. Они схлестываются, а не встречаются посередине.

– Но в итоге ты все равно понимаешь чужую точку зрения и поступки, потому что узнаешь в другом упрямство, которое присуще тебе самому.

Драко покачал головой.

– Я учился на Слизерине, факультете, куда попадали амбициозные – одна и та же черта. Но друзьями становились только те, кто считал, что их сотрудничество удовлетворит амбиции каждого. Остальные ученики со своими амбициями считались угрозой.

– Я уверена, это не единственная причина, по которой на Слизерине заводили друзей.

Крэбб, бегущий по саду Малфой-мэнора, оседлав палку, будто метлу, Драко, спешащий за ним, мантии отцов, из-за размера дыбящиеся на спине. Испытующий взгляд, когда Драко впервые протянул ему флакон Оборотного, а потом Крэбб хлопнул друга по плечу и выпил содержимое без вопросов. Затем – лицо Винсента, искривленное от злости, исчезающее в языках пламени.

Драко опустил взгляд на стакан.

– Не единственная.

Откинувшись на спинку дивана, Грейнджер подтянула ноги и уложила на подушку. Наверное, еще ни разу она не держалась в его присутствии настолько расслабленно. Как минимум не нарочно, не притворно.

– С другим именем ты стал бы другим. Не знаю, так ли уж имя решает, кем ты будешь, но я верю, что оно отражает твою суть. И ты стопроцентно Драко. С тобой бы не вязался какой-нибудь… Гаррисон.

– Гаррисон? – вскинул бровь Драко.

– Ага, – Грейнджер нахмурилась, сцепила зубы и, выставив локти, пожала плечами. – Гаррисон, – повторила она деланно глубоким голосом.

Из горла сначала вырвался странный звук, затем – смех, который Драко не смог сдержать.

– Что? – спросила Грейнджер и тоже засмеялась, их дружный хохот ударил по барабанным перепонкам.

()

Гермиона бросила взгляд на спины целителей и снова вернулась к отчету. Использование курганных бутонов, за попытку украсть которые арестовали Ричарда Клива, пристально отслеживалось Министерством. Там одобрили лишь семь запросов, их срок действия еще не кончился, и об этом знал не всякий. Гермиона не представляла, как Клив умудрился узнать о местоположении ингредиента или зачем вообще на него нацелился. Или по какой причине Малфой его за ним отправил, если дело в этом.

Она надеялась, что мракоборцам, арестовавшим Клива, удастся что-нибудь выяснить, а если нет, она сама затребует разрешение на допрос. Может, даже под Веритасерумом, если первый допрос ничего не даст.

– Мракоборец Грейнджер.

Гермиона удивленным взглядом обвела пустой вестибюль и только потом заметила в дверях сбоку от себя целителя. Она вернула той усмешку и, закрыв отчет, пошла навстречу.

– Элиза Клив, – сообщила целитель, отступая.

– Спасибо.

– У вас пять минут, но предупреждаю, она не очнется. Если получите от ее мужа разрешение, мы покажем вам ее историю болезни.

Гермиона кивнула, весьма сомневаясь, что Ричарду Кливу придет в голову данная мысль. Проводив целителя взглядом, Гермиона ступила в комнату, прикрывая за собой дверь. Элиза была бледна, ее кожа под яркими огнями, крутящимися над кроватью, отдавала синевой, но вниманием Гермионы завладели черные линии. Они вились подобно тонким ручейкам, казалось, пульсировали под кожей на лице, шее, руках и наверняка в местах, которых не было видно.

Гермиона медленно, тяжело шагнула вперед, рев крови зазвучал в ушах, сердце подпрыгнуло к горлу. Носа коснулось зловоние, отдающее горечью, лакрицей и серой, а перед глазами мелькнуло воспоминание о длинных белых волосах, раскинувшихся по подушке. На подбородке женщины запеклась белая корка, по углам рта пузырилась слюна. Гермиону одолело желание оттянуть Элизе нижнюю челюсть, заглянуть в рот, но она и так знала, что там увидит.

Она отступила на шаг, снова, снова и снова, желая вдохнуть чистый воздух.

(Март 1999)

Из Драко выбило дыхание, спину прострелила боль и ударила в грудь, как только на него свалилась Грейнджер. Ее ладони уперлись ему в плечи, он попытался вдохнуть, а когда Грейнджер вся затряслась, волнение переросло в панику.

– Я же сказал тебе сесть, – рявкнул он.

Дыхание замерло, и… раздался смех. Грейнджер отняла лицо от его мантии, улыбаясь во весь рот, глаза у нее горели. Сумасшедшая. Он тоже явно рехнулся, если ждал от проклятой гриффиндорки другой реакции. Стремление смеяться в лицо опасности жило в них по умолчанию.

«Ночной рыцарь» резко повернул, с ним повернулись и они, ноги заскользили по полу, цепляясь за что ни попадя, и Драко с Гермионой врезались в стенку автобуса. Он удержался на ногах, упершись в холодное стекло окна, напряг руки, между которыми оказалась Грейнджер. Она по-прежнему улыбалась, вцепившись в его мантию, как будто если упадет сама, то не потащит его за собой.

Нужно было соврать в ответ на вопрос, как он передвигается без палочки. Заявить, что у него есть домашний фестрал, но тогда бы она завела речь о магических созданиях и взорвала ему мозги. Та ситуация выглядела чуть хуже, чем нынешняя: ощущение ее тела, просветлевшее при взгляде на Драко лицо – от всего этого грудь сдавливало, а сердце ускоряло свой ритм.

– Как только повернет, беги к сидению, пока нас не отбросило назад.

Грейнджер кивнула.

– Ладно. Чего ты вообще жаловался? Считай, что каждый раз, как выходишь из дома, у тебя начинается приключение.

Драко ответил мрачным взглядом.

()

За стеклом заскреблись, что-то щелкнуло, и Гермиона обхватила основание палочки, но доставать ее не стала. Ей было любопытно, как он проникнет внутрь, и в итоге она пришла к выводу, что подлететь к окну будет проще, чем пробираться мимо персонала Святого Мунго. Скорее всего, он частенько наведывался в палату, раз знал точное расположение одного из тысячи окон, рядами тянущихся по стенам больницы.

Гермиона беспокоилась, что ни местная сова, ни слухи до него не дойдут. За прошедший год она не раз отправляла ему письмо с отслеживающими чарами, но никаких писем он, видимо, не получал. Или Малфой их проигнорировал. Статью в газете напечатали маленькую, затерянную среди других объявлений, но раз он появился, значит, нашел ее.

Распахнулась створка, впуская холодный ветерок, и в палату залетел окутанный в черное человек. Он направил рукоять метлы вперед и, коснувшись пола, перекинул ногу через древко. Как только Гермиона поднялась, Малфой повернулся к ней – лунный свет с одной стороны озарил его нос и губы – и стянул капюшон. Он не удивился ее присутствию, но и счастлив не был, как, впрочем, и предполагалось.

– Как бы ты нас ни ненавидела, не ожидал, что ты до такого опустишься, Грейнджер. Тебе с такими амбициями место в Слизерине.

Гермиона едва не закатила глаза.

– Какая еще ненависть? По-моему, с ней мы уже давно разобрались. – Он всегда был склонен драматизировать. – А мои амбиции направлены на благо, а не на личную выгоду, так что Слизерин ни разу не мой факультет.

– Вранье, раз ты отрезаешь моего отца от единственного, что поддерживает в нем жизнь, – сорвался Малфой. – Я…

– Кто сказал, что это я…

– Не вешай мне лапшу на уши. Я…

– Малфой, его никуда не переведут.

Он застыл, впившись в нее взглядом, будто искал ответы, не задавая вопросов. Вена на его виске вздулась, и у Гермионы сложилось впечатление, что в этот раз в отличие от предыдущих Малфой не вынул палочку, потому что сам себе не доверял. Он был в ярости, и если бы в статье говорилась правда, у него была бы на это веская причина. В Святом Мунго работали лучшие врачи.

– Ты же подписал бумаги, по которым больница запрашивает деньги из ваших хранилищ, когда нужно оплатить счет. Соглашение продолжает действовать, пусть даже никто не видел самого подписания, ведь подпись совпадает с имеющейся в «Гринготтсе».

Малфой едва ощутимо расслабился. Градус ярости снизился до злости, не такой убийственной, но по-прежнему неуправляемой. Подобной урагану, который бушует, но уже не грозит унести с собой весь дом. За время перебранки Гермиона чуть успокоилась, но все равно не отрывала от него глаз.

– Мне нужны ответы, – заявила она. – Я знаю, что ситуация выходит за пределы одной лишь «Эйфории», так что рассказывай, пока не стало хуже.

– Не твое дело, что…

– Нет, мое.

– Просто…

– Я веду это дело.

Малфой склонил голову, глядя на нее с каким-то тяжелым удивлением, отчего Гермиона встревожилась.

– Так ты поэтому за мной бегаешь? Опустилась аж до такого, – он обвел рукой палату, – пытаешься во все засунуть нос. Потому что занимаешься моим делом. Работаешь.

Некий оттенок в его голосе так и подстегивал начать все отрицать. Подстегивал желание разобраться, почему его мог задеть тот факт, что ее интерес обоснован только лишь делом. Но обо всех этих причинах у нее больше не было сил думать.

Гермиона задрала подбородок.

– Да.

Малфой ступил ближе, она шагнула назад, врезавшись в стул. Гермиона нащупала за спиной диванчик и двинулась его обойти.

– Других причин нет, – твердо добавила она. Малфой сделал еще шаг. – Ты уже не раз нарушил закон. – Шаг вперед, шаг назад. – Тебя ждут юридические последствия. Ты…

– Чего боишься, Грейнджер?

Когда он шагнул еще раз, она устояла на месте, но отклонилась на следующем его шаге.

– Ничего.

Ее многое пугало, но прямо сейчас она опасалась того, что он намеревался сделать. Этот взгляд был ей знаком. Он приходил в воспоминаниях в самые неожиданные моменты: когда Гермиона мыла посуду, поднималась с кровати или оказывалась под дождем. Такой взгляд выжигал в чужом мозгу отпечаток на память.

Временами Гермиона чувствовала себя бокалом, закрытым броней из бетона: даже если устоят окружающие стены, стекло несомненно разобьется. А она всеми силами старалась выстроить эти стены, подойти к делу не дрогнув, но Драко привычно препятствовал ее благим намерениям, когда те не совпадали с его намерениями. Наверняка он думал о ней так же.

– Больше года прошло, и…

– Знаю, – отозвался Малфой и поцеловал ее.

Настойчивое касание губ, теплых, мягких, сухих, сердце стукнулось о ребра и заболело. Гермиона отшатнулась, выставила руки, сталкиваясь с теми, которые потянулись к ней, оттолкнула. Поцелуй не заслуживал настолько сбитого дыхания. Ее саму пошатывало.

– Не смей! – закричала она, отступая, отгораживаясь от него пространством, дальше, еще дальше.

– Не хочешь переходить на личности? Не трогай моего отца и отдай это чертово дело кому-нибудь другому.

Едва Малфой повернулся к окну, призывая метлу, Гермиона выдернула палочку. Метла врезалась в ее ладонь, но он уже исчез. С портключом, видимо. Сволочь.

(Апрель 1999)

Драко бежал, шлепая ногами по полу, пока не добрался до гостиной, затормозив, по инерции проехался. Втянул воздух, пока легкие не заполнились до отказа, трижды взъерошил волосы. Ее не оказалось в гостиной, значит, она не отошла от главного входа. Хорошо. Даже лучше, чем он ожидал.

Драко прошел по коридору и, едва дойдя до холла, услышал, как аппарировал домовик. Грейнджер сморгнула, закрыла рот и недовольно глянула на Драко, будто он спугнул эльфа. На ее предплечье висела холщовая сумка, на внутренней стороне которой можно было заметить вышитые грейнджеровские инициалы.

– Грейнджер… – Они бы наверняка встретились сегодня, но ближе к вечеру, и Драко точно не рассчитывал увидеть ее у себя на пороге.

– Привет! Я… гм… принесла тебе кое-что.

Она нырнула в сумку, Драко перекатился с пятки на носок, не зная, то ли подойти ближе, то ли остаться стоять у Грейнджер на пути. Было бы вежливее пригласить ее в зал, но он не собирался. Все равно разговоры между ними редко носили вежливый характер.

– Ты недавно сказал, что в этом месяце будто нашествие насекомых, так? А я рассказала тебе о… об этом. – Грейнджер протянула черную коробку с изображением лежащего на спине муравья с поникшими антеннами. – Его надо распылить, так… сейчас, я просто… – она оторвала половину крышки – оставшаяся часть осталась висеть сбоку.

– Ты принесла… спрей от насекомых.

– Да. Спрей-убийцу. Он отпугивает насекомых, а потом они умирают. Иногда они проникают обратно в дом и валяются мертвые, но это недолго. Я купила спрей для Рона, он пауков боится, потом побрызгала в своей квартире, но подействовало уже не так хорошо. Но это потому, что мне пришлось брызгать внутри квартиры: у хозяйки здания своя система борьбы с насекомыми. И она вообще не работает, иначе бы мне не пришлось этим заниматься, но хозяйка меня не слушает.

Прилаживая насадку на большую бутылку, зажатую между рукой и грудью, Грейнджер надавила на механизм, и в воздух брызнула струя. Гермиона глянула на Драко, точно ребенок, которого поймали на хулиганстве, и отступила, разгоняя ладонью воздух.

– Я случайно… прости. Этим лучше не дышать, – она кашлянула и замахала усерднее, подпрыгивая всем телом. Драко удержал взгляд исключительно на подскакивающих кудряшках. – Я не против насекомых, но всего должно быть в меру. Мало кто хочет проснуться с тараканом или пауком на лице. Так что я решила принести спрей, чтобы тебе не пришлось… чтобы мне не пришлось слушать твои жалобы, если случится нашествие насекомых.

– Не стоило. Я…

– Это больше для меня, правда, – Грейнджер снова кашлянула, излишне долго пялясь на его ноги, и задрала подбородок. – Лучше обуйся. Тут требуется особая технология, а ты наверняка где-нибудь ошибешься, если я не покажу.

– Не путай меня с Уизли или Лонгботтомом, Грейнджер. Я умею заниматься двумя делами параллельно и смогу распылить спрей, не брызнув себе в лицо.

– А еще, видимо, умеешь выносить ошибочные суждения. Так что для тебя же лучше посмотреть, как делаю это я. Где твоя спальня?

Драко приподнял бровь, и Грейнджер тут же разволновалась по причинам, которые он отмел сразу же, как она задала вопрос. Скривив губы, Драко качнулся вперед.

– Зачем тебе моя спальня?

Грейнджер фыркнула, ощетинилась, а по щекам расползся румянец. Драко решил, что этот цвет нравится ему не меньше цвета ее злости.

– Затем, что нельзя убивать насекомых там, где спишь.

На такой ответ он совершенно не рассчитывал.

– Что?

– Из букашек получаются умные враги, Малфой. Мстительные. У себя в комнате я нашла мертвого сверчка – и мне его даже жаль, сверчков я люблю – а через два дня, знаешь что? В комнате было уже четыре сверчка. Живых. Ты хоть представляешь, как сложно их поймать? А как от них шумно? Мне неделю пришлось спать на диване. Потом появились пауки, два мертвых, тринадцать живых…

– Похоже, твои методы не работают.

– Нет, работают! Так только в спальне случилось. Думаю, они меня чуяли и нападали там, где я уязвимее всего. Пусть лучше убегут из комнаты, пока не нашли кого-нибудь мертвого из своих, а потом уже можно их убивать. В таком случае они вряд ли отомстят.

– Где здесь логика?

– На первый взгляд ее нет, но в следующий раз я не брызгала средством в комнате и – один паучок. И все. Я выпустила его за домом, он же просто ребенок. Но я тебе говорю, если убивать насекомых там, где спишь, проблем не оберешься. Они узнают, просочатся и нападут.

Драко долго смотрел на Грейнджер, но та казалась полностью убежденной в своей правоте. Что было в ее духе, даже когда она несла полнейшую чушь.

– Скорее всего, ты в первый раз просто накосячила, а во второй сделала все верно.

– Ладно, – зловеще выдала Грейнджер, и Драко даже замолчал. – Тогда мы распылим спрей в твоей комнате, Малфой. И посмотрим.

– Моя комната на втором этаже. – Драко щелкнул пальцами – раздался хлопок. – Принеси мне ботинки. Любые.

– Пожалуйста, – пробормотала Грейнджер, но сам Драко не потрудился за ней повторить. – Я бы подождала, пока ты обуешься.

– Поттера ты тоже насчет эльфа донимаешь?

– Нет, Гарри сам ходит за ботинками.

– Поттеру не надо тратить пять минут на дорогу до шкафа и обратно. Иначе бы он тоже вызывал эльфа. Особенно если при этом можно не спускать с тебя глаз, когда ты с таким выражением присматриваешься к мебели.

Покраснев, Грейнджер отвела взгляд от столика в углу.

– Я просто думала, что можно трансфигурировать в лестницу.

– Зачем?

– Второй этаж ведь. Может быть, стоит ограничиться крышей. На ней безопасно? Ты, наверное, никогда туда не лазил?

Когда появился Бинки, Грейнджер подпрыгнула. Домовик с поклоном протянул Драко обувь.

– И вообще, моя теория не только моя. У нас даже есть высказывания про то, что у себя не следует заниматься опасными делами. Если впустишь беду, за ней последуют другие.

– Это относится не к глупостям про убийство букашек, а к шантажу в собственной компании, бизнесу с друзьями или перепиху с коллегой.

– Но теория применима и к такой ситуации. Люди ведут опасные дела в местах, где чувствуют себя в большей безопасности, но на самом деле они лишь навлекают неприятности. А эти неприятности наводняют все твои укромные уголки, пока не останется ни одного… Ты в этом пойдешь?

Драко поправил штанину и выпрямился, подняв взгляд от ботинок на Грейнджер.

– Да, – протянул он.

– Они как-то… слишком блестят, а на улице грязно.

– У меня блестят все ботинки.

Грейнджер широко улыбнулась, и Драко в тот же миг понял, что ему не понравятся ее дальнейшие слова. Развернувшись, она толкнула входную дверь, и он вышел следом.

– Аж сверкают. Ты что, любуешься своим отражением? Оценив…

– Не все из нас сторонятся зеркал, лишь бы не вспоминать о гнезде на голове.

– У тебя наверняка есть зеркало, которое говорит, что ты прелесть…

– Если бы зеркало называло меня прелестью, я бы подарил его пуффендуйцам вместе с остальной фигней.

– Пуффендуй гораздо лучше Слизерина, так что после такого дара вы им в подметки не сгоди…

– Раскрой глаза, Грейнджер. Хотя после этой теории про насекомых я сомневаюсь, что у тебя получится. Располагающая внешность имеет значение, ты это понимаешь? Хотя до тебя, по-видимому, это еще не дош… ай!

– …ой, что, больно? Но если до тебя еще не дошло…

– Даже не дума…

– Третий раз хочешь?

()

Гермиона исподлобья глядела на Ричарда Клива. Его лицо побагровело, на шее проступили жилы и вены, а глаза грозили вот-вот вывалиться из орбит. Он изо всех сил старался не ответить, но действие Веритасерума побороть было сложно. Что бы ни крутилось у него на языке, Гермиона сомневалась, что это совпадет с «Интересуюсь зельями», которым подозреваемый отделался при первом допросе.

– Вы пытались украсть ингредиенты, чтобы сварить зелье. Зачем оно вам?

– Не мне, – наконец выдавил Клив, забрызгав слюной стол. Гермиона отклонилась.

Сверилась с записями.

– Ладно, ингредиенты для зелья. Для чего оно?

От усилий удержать рот на замке у него дрожал подбородок, проступившие от злости вены на лбу пересекла капля пота. Гермионе почти стало жалко его.

– Противоядие.

Она удивленно распахнула глаза и записала информацию. Знакомство Малфоя с Кливом не было для нее секретом, но мысль об их сотрудничестве для создания зелья даже не приходила ей в голову. Насколько ей было известно, противоядия не существовало.

– Для вашей жены?

Клив удивился и сразу сник.

– Да.

– И для Малфоя? – А этого вопроса он не понял. – Для Гаррисона Блэка?

Непонимание никуда не делось.

– А что с ним?

– Вы собирали ингредиенты для Гаррисона Блэка?

– Нет. Он не в курсе.

Гермиона сильно в этом сомневалась – Клив мог просто не знать. Не совпадение же это.

– Тогда зачем вы набивали сумку ингредиентами?

Лицо собеседника налилось кровью, и Гермионе подумалось, что лучше дать ему еще сыворотки правды и этим облегчить допрос для обеих сторон.

– Мне так сказали.

Сказали.

– Кто?

– Я не знаю.

– Что значит «не знаю»?

– Я не видел лица. – Мужчина закрыл лицо руками, локти у него дрожали. – Я во всем виноват.

– В чем?

– Я убедил ее повторить за компанию.

– Повторить что?

– «Эйфорию». Я принял ее один раз, Элиза – уже дважды и больше не хотела. «Эйфория» действует только трижды, вы знаете? А те двое подошли ко мне, дали флакон. Сказали, что это улучшенная версия, что действует больше трех раз, даже если ты уже выпил лимит. Я не должен был ее принимать.

– Почему?

– Флакон был для Блэка. Те мужчины хотели, чтобы Блэк протестировал «Эйфорию», поделился мыслями. Но я забрал флакон домой, решил сказать, что потерял его. И отдал Элизе. Ей стало плохо. Очень плохо. А я уже был… я не заметил, пока не очнулся.

– Вы пили из одного флакона?

Клив отрицательно покачал головой.

– Из обычного. Иначе я бы тоже оказался в больнице. На ее месте должен быть я. Только я.

Гермиона так крепко стиснула перо, что онемели пальцы.

– Вы уверены, что болезнь вызвало содержимое флакона?

– Да. До этого она была здорова. Совершенно здорова. В него что-то добавили.

Что-то, предназначенное Малфою. То же самое что-то, которое уже год держало его отца на грани смерти. У Люциуса и Элизы проявились одинаковые симптомы, неизвестная темная магия поставила целителей в тупик. Насколько слышала Гермиона, ни у кого другого не диагностировали такую же болезнь, но сначала стоило в этом убедиться, а не торопиться с выводами.

Клив всхлипывал, уткнувшись в ладони, и бормотал что-то нечленораздельное. Гермиона закрыла чернильницу и собрала бумаги. У нее осталось множество вопросов, но они подождут. Еще немного.

========== Глава 4 ==========

(Апрель 1999)

Грейнджер пожала плечами и подняла взгляд от чашки с чаем. Свет из окон кофейни придавал ее глазам льдисто-голубой оттенок. Цвет ее глаз всегда получался тусклым, и Драко думал, что ему больше понравится яркий, но теперь его возненавидел. Поначалу казалось, это из-за того, что черные волосы и синие глаза чрезвычайно напоминали Панси. Потом он решил, что эта девушка просто не была Грейнджер. Чужая внешность лишала ее всех исключительных черт, и от этого Драко становилось не по себе.

– Извини… Я слишком много говорю о работе, да? Скучно слушать, когда это тебя не касается.

Нет, на самом деле она много говорила об Эвансе. Тот фигурировал в каждой истории, и это стало напрягать Драко уже со второй. Стало раздражать еще сильнее, когда Грейнджер улыбнулась сама себе на четвертом эпизоде, прежде поведав о том, как ждала совещания, но Драко не нашел в нем ничего забавного.

Им владело раздражение, в шее чувствовалась напряженность, от которой не удавалось избавиться. Чай давно остыл.

– Ты хоть когда-нибудь устаешь притворяться кем-то другим?

Грейнджер распахнула глаза, чашка со звоном опустилась на стол.

– А…

– За пределами поттеровской квартиры ты постоянно с чужим лицом. Эванс, наверное, знает тебя чисто по фотографиям из газет. Ты всегда забываешь, что изменила внешность, как будто ты и есть такая. Следишь за каждым словом, скрываешь свою жизнь. Ты хоть думала, что будет, если ты снимешь заклинание и поймешь, что в чужой шкуре тебе комфортнее?

Грейнджер так крепко сжала чашку, что побелели костяшки пальцев. Драко казалось, стекло вот-вот хрустнет.

– Иногда, – тихо созналась она.

Его раздражение жаждало вспышки гнева, а не мягкого голоса, опущенных глаз и честности, которая пугала ее саму. Он думал, что раздражение только возрастет, но вместо этого оно обернулось чем-то таким, что Драко отказывался признавать чувством вины. Что бы это ни было, оно добавило неловкости, которую Малфою не часто доводилось испытывать.

– Я не просто так прячусь. И обо всех причинах уже тебе рассказала. Но, наверное… мне кажется, я не могу вести себя естественно, когда выгляжу самой собой. Когда показываю себя людям. Ты видишь здесь смысл? – Грейнджер покачала головой. – Знаю, его нет. Просто у людей есть определенные ожидания, как я должна себя вести и кем быть, но я разная и не всегда им соответствую. Не всегда оправдываю эти ожидания. Поэтому легче притвориться, что я вообще не я.

Быть может, Грейнджер забыла, с кем именно общается. Это бы объяснило последние месяцы и особенно то, почему она до сих пор не понимала, что и кому говорит. Драко успел узнать, что человек не может быть кем-то другим. Можно принять часть себя или определенный стандарт поведения и попытаться держаться соответственно, но все равно поскользнешься и упадешь. Покажешь себя либо потеряешь.

Окружающий мир пронизан эмоциями. Причины, убеждения могут отличаться, но чувства – одни на всех. Временами, когда Драко трясло от злости, он задумывался, не это ли чувство одолевало отца, перед тем как тому приходилось совершать страшные поступки. Человека отличают личность и поведение. Поэтому сейчас он и сидел здесь. Поэтому Грейнджер навсегда останется Грейнджер.

– Я кое-что знаю об ожиданиях. В конечном счете ты поймешь, что лучше прислушиваться к себе, чем к кому-то другому. Хуже подвести себя, чем других.

Грейнджер посмотрела на него долгим взглядом, который всколыхнул улегшееся раздражение, и тут от чая пошел пар. Она убрала палочку и села прямее.

– Я читала теорию…

()

Рот Гермионы накрыла теплая влажная ладонь, другой рукой ее перехватили за талию. Предчувствие, преследующее ее в темных каменных коридорах, полностью оправдалось, а приступ паники вбросил в кровь адреналин. К спине прижалось твердое тело, и Гермиону рывком затянули в комнату.

Она смяла в кулаке план здания и двинула локтем назад, вызвав над ухом тяжелый выдох. Развернулась в ослабевшей хватке, чужая ладонь, закрывавшая рот, хлопнула по запястью руки, держащей палочку. Пальцы с силой сжались на ее коже, стиснули кости, и комната погрузилась во мрак. Гермиона успела заметить подбородок, рот, нос, но хватило и этого.

– Не отпустишь меня, я прокляну тебя и арестую.

Она наступила ему на ногу, но он все равно умудрился вывернуть ей руку, чуть не проткнув ее саму палочкой.

– Если отпущу, тоже арестуешь.

– По крайней мере, не схлопочешь проклятье.

– Одни обещания, Грейнджер.

Гермиона перестала вырываться и дернула головой, ударив его по подбородку – клацнули зубы.

– Как ты понял, что это я?

Наверное, ее выдал голос. Или походка. Должно быть, он шел за ней, наложив на подошвы заглушающие чары.

– Ты единственная, кто мог заявиться сюда впервые, еще и с планом, и полагаться на обстоятельства.

Гермиона прищурилась, хоть в полной темноте это и было бесполезно.

– Кто сказал, что я тут впервые?

Он мог знать об этом, только если следил за ней. Если так, то Малфой мог попытаться влезть в два места, которые она уже посетила. Из четырех мест, где законно содержался флигмарский сок – ингредиент с записки, найденной у Клива, – пробраться сюда было проще всего, но Малфой редко выбирал легкий путь.

Всегда – сложный.

– И долго ты кружил вокруг здания, прежде чем вломиться? Или вломился, потому что увидел меня?

Гермиона отвела от его груди руку, в кулаке зашуршал план здания. Едва Малфой потянется к бумаге, она его пнет. Правда, он мог уже увидеть все, что требовалось, пока крался за ней по зданию, ведь она загодя обвела на плане складские помещения.

Он ослабил хватку, и Гермиона крепче сжала палочку.

– Аппарируй отсюда.

От прикосновения его рук Гермиона отшатнулась и выставила палочку в темноту. Лучше не зажигать свет первой, так как, пока заклинание не завершится, у Малфоя появится секунда осмотреться, а Гермиона не желала давать ему такой шанс.

– Ты же за соком явился?

Тишина.

– Ты ищешь то, что Кли…

Сквозь комнату прошел луч света, Малфой нырнул в один из проходов, захлопывая дверь. Гермиона бросилась за ним, озаряя комнату заклинанием. Дверная ручка под ее рукой даже не дернулась, и первые пять попыток отпереть замок оказались бесплодными. Гермиона со злостью пнула дверь, забыв, что стоит вести себя потише, и снова попыталась ее отпереть.

(Апрель 1999)

Едва Драко вышел из коридора, Блинки исчез из комнаты. Грейнджер стояла с пустыми руками, не зная, куда их деть – признак волнения, который Драко уже запомнил. На ней была магловская одежда, футболка с джинсами, а волосы, стянутые на затылке, представляли собой взрыв кудряшек. Ничего магического – хоть Драко и знал, что где-то должна прятаться палочка, – и это пробудило в нем подозрения.